Простая проверка

На столе слева от неё лежала кипа бумаг и непонятных мелочей – фотографий, коробочек, картоночек. Венчал это безобразие использованный тест на беременность. Справа  - кружка с дымящимся кофе и рюмка коньяка. Она взяла телефон. Хорошо было бы позвонить мужу и пожаловаться ему. Он нашёл бы, что ей сказать. Всего один звонок – и она была бы снова спокойна. Она тряхнула головой. Нет. Это слабость. Нужно во всём разобраться самой. Без чужой помощи. Если её считают спятившей, если родные люди считают её спятившей, она должна сначала сама убедиться в том, что она права. Что она нормальная. Посмотрела в окно – с пятнадцатого этажа была видна не лучшая панорама города, но зато она могла любоваться лакированным куском голубого неба без единого пятнышка.

Она решительно отхлебнула кофе. Уселась поудобнее и взяла в руки тест. Сосчитала до пятидесяти, хотя тест был сделан ещё вчера. Потрясла его в руках, выругалась и бросила на пол. Отрицательный. А ведь они с Костей так хотят ребёнка! Очаровательного шалопая с розовыми щёчками и ямочкой на подбородке, который будет расти и доставлять им кучу проблем – но и радости, сколько радости в детях, в малышах, в ляльках и их смехе. Так, не отвлекаться. Она отпила ещё кофе и взяла следующий предмет.

Коробочка с записками. Всеми, что написал ей Костя за пять лет брака. «Заскочил переодеться, буду поздно», «Хорошего тебе дня!», «Заказал ужин в ресторане, не готовь», «Ты не забыла, что я тебя люблю?». Методично, стараясь не плакать и не уплывать в воспоминания, она разделила их на две кучки. В первую – те, что он писал давно, во вторую  – написанные за последние полгода. Записки из второй отличалась прагматичностью и практичностью, всё больше про ужины и про «Купи себе те туфли, дорогая». А в первой - дышали романтикой и эмоциями. Глубоко вздохнув, она взяла ту единственную записку, что сама написала ему когда-то «Прости меня, я была не в себе. Скоро вернусь». Она начала внимательно сравнивать буквы. Да, почерк на записках из первой кучки сильно отличался – петельки у букв были щедрыми и широкими, а сами буквы основательно стояли на строчках, очень прямо и ровно. На новых же записочках буквы были намного уже, а петельки неизменно уходили в сторону. Кроме того, старые записки занимали всё место на бумаге, хоть на большом листе, хоть на клочочке, а вот новые – ровно столько, сколько требовалось для этого количества слов и букв.

Она судорожно сглотнула. Выходит, эти записки и правда писал не Костя? Не мог же у него так внезапно и насовсем поменяться почерк? Рука дёрнулась к телефону – погуглить, меняются ли почерки после аварий. Ведь он был в ДТП! Но она остановила себя: обещала же только факты! А факт говорит скорее за то, что записки писал не он. Но кто же тогда? К её лицу прилила краска. Она встала и открыла окно, втянула в себя ледяной январский воздух. Не может это быть правдой!

Прошло ровно сорок пять секунд. Она снова села за стол и заставила себя взяться за следующий артефакт – перетянутая резинкой для денег пачка фотографий. Их напечатала мама по её просьбе. Все фото со всех мероприятий, где она была за последние полгода с той самой аварии. И на всех она одна. Или с родственниками. Но нигде нет её мужа. Костя никогда не любил фотографироваться, если уж на то пошло, и мог просто выйти на минуту, когда всех снимали. Но её сердце зябко сжалось – вот она с родителями мужа. Уж тут-то он должен был оказать уважение и сняться с ними. И лица у всех такие грустные. Предательское воспоминание проникло в её голову – это же поминки! Только вот она не могла сообразить, чьи. Ведь никто не умирал в их семье за последние полгода. Костя выжил в той аварии, а вот его коллега, ехавший на пассажирском месте, погиб. Но зачем они пошли бы таким составом на его поминки?

Её глаза радостно вспыхнули – наверняка Костя ещё лежал в больнице, а вот они пошли туда, чтобы почтить память того коллеги. Ведь это Костя был за рулём, и, получается, был как бы виноват в смерти… как его звали? Василий, вроде бы. Она нашла решение и очень радовалась ему. Правда, это никак не объясняло пугающее отсутствие мужа на других снимках – ни на Новогодней вечеринке, ни на крестинах двоюродного племянника, ни на шашлыках в саду. Она не помнила, чтобы супруг настолько не любил фотографироваться, что специально старался не попадать в кадр. Обычно он просто сидел с кислым лицом или строил дурацкие рожи, но не уходил, если уж пришлось позировать.

Ещё глоток кофе. Всё-таки отсутствие его на фото ничего не доказывает и не опровергает. Разве что снимок с поминок какой-то странный. Она вообще не помнила, что происходило в тот день, где она была и что делала. Отложив эту фотографию, она бросила остальные себе под ноги и жалобно посмотрела на коньяк. Но нет – только когда закончу. Только тогда!

А дальше шли счета на все подарки, полученные от него за последние пять месяцев. Несколько букетов фиалок, флакон духов и наручные часы с серебряным браслетом. Да и разных мелочей полно.  Это всё не выдумки! Она сердито фыркала, глядя на список подарков и проставляя по чекам даты получения. Их не мог дарить тот, кто уже умер, что бы там сестра ни говорила. Она просто завидует – сама развелась пару лет назад, и с мужем жила, как кошка с собакой, а у них с Костей всё хорошо. И всегда было хорошо.

Однако! Проснулась её скептическая часть. Все без исключения подарки были оплачены её банковской картой.  Никогда Костя не был ни скрягой, ни альфонсом, это она знала. Он и с общей-то их карты покупал только в дом что-нибудь, и  если его зарплату задерживали, а купить надо было. И возвращал потом туда всё до копейки, хоть и было условлено, что карта общая и тратить могут оба, тем более на хозяйство. А тут такое… она даже не знала, как это назвать. Подлость, вот как. Не мог он так поступить.

Спокойно! Она сжала виски ледяными от волнения пальцами. Вот сейчас он придёт с работы, и я его обо всём расспрошу.  Он не станет мне лгать. Она вперилась глазами в гладкое небо. Он никогда не обманывал меня. И от него я могу услышать правду.

- Я умер. – Услышала вдруг она тихий шёпот.
- Что ты такое говоришь! – Она вскочила.
- Я умер, Надя. Я погиб в автокатастрофе пятого августа. Я пытался вывернуть направо, но меня резко подрезали и моя машина врезалась в другую. Я умер, пролежав день в коме.
- Но…
- Поверь мне. – Призрачный шёпот стал ласковым. – Я никогда не бросил бы тебя, но я был бессилен. Прости меня, хорошая моя.
- А как же…  Ведь ты жил со мной всё это время!!! – она кричала сквозь гневно сомкнутые челюсти.
- Прости меня, Надя. Ты живёшь одна последние пять месяцев. Поверь.
- Но ты существуешь!
- Только в твоей голове.
- НЕТ!

Крик вырвался откуда-то из-под ребёр и она в бессилии упала на стул. Ответа не последовало. В ярости она разбросала все остальные предметы, что должны были подтвердить существование её мужа здесь и сейчас. Она больше не верила ни им, ни себе, но там, в низу стопки, была бумага, запакованная в непрозрачный конверт, которой она ещё могла поверить. На пол полетели пара открыток, футболка, всё ещё пахшая им, затупившаяся бритва, упаковка его любимых крекеров…
И вот конверт. Задыхаясь, она резко опустошила рюмку коньяка, а потом разодрала конверт и стремительно побежала глазами по строкам. Свидетельство о смерти. Выдано седьмого августа две тысячи десятого года. Смерть в результате тяжёлой черепно-мозговой травмы. Безжалостные сухие буквы складывались в жестокие слова, царапавшие её сердце. Вот почему мама так много плачет и так странно смотрит на неё. Вот почему на работе уже третий раз предлагали пойти в отпуск, а некоторые коллеги…  Некоторые коллеги перестали с ней общаться и чураются её. Все считают её сумасшедшей.

Но ведь я и есть сумасшедшая. Она страшно засмеялась. Да, я сумасшедшая. Я живу с мужем, который умер. Я разговариваю с ним, я хожу с ним гулять и по магазинам, я ужинаю с ним в ресторане. Я сплю с ним и хочу от него ребёнка. Я полгода не замечала, что его нет. Господи, как ты мог это допустить? Забрать у меня сразу и мужа, и разум – это жестоко. За что?  Она повторяла этот вопрос снова и снова, то крича, то еле дыша. То угрожая, то умоляя. Она бесновалась, меряя комнату огромными шагами, а потом кинулась к балконной двери. Та не поддавалась. Осмотрев её, она увидела, что дверь заблокирована. Видимо, её заперли, как безмозглую кошку, от самой себя. Как дрянную полосатую кошку. Она зарычала. Тогда я разобью окно к чёртовой матери!

Когда зазвонил телефон, уже некому было ответить. Мороз и ветер навсегда поселились в комнате, усыпанной осколками жизни мужчины, прожившем на полгода дольше отпущенного.