Часть IV. Мазохист. 1. Из-под земли

– Да ты чего, правда что ли он так сказал: «Возьму тебя в свою личную охрану?».
– Да, ладно, Насть, прикалывался же он!
– Но всё-таки сказал же?
– Ну да, сказал.
– Ой, Викусь, я бы на твоём месте на седьмом небе бы была! Это ж такой мужчина тебе сказал, он такой обалденный, что только ради него надо было в эту секцию записываться!

Настя отвела взгляд от подружки и увидела другого взрослого парня, который, как ей показалось, смотрел излишне пристально. Девочка скривила свою улыбку, и тот отвёл глаза.

Происходило всё это в вагоне метро. Две девочки-подростка весело общались, возвращаясь с занятий в секции по борьбе айкидо. У дверей напротив стоял и смотрел на них Зуйченко, отметив, какие они обе хорошенькие – и светленькая, и тёмненькая.

– Да не надо обо мне ничего такого придумывать! – говорила тёмненькая Вика. – Это мне нужно просто, чтобы по вечерам ходить по друзьям, в одном только маленьком дворе у меня сколько подружек, и из моего класса, и не из моего: Маша, Наташа, Вера – все в одном дворе! Наташа мне особенно столько всего показывает из старых времён – как их? – советских! Все фасоны платьев, так с ними строго было в то время! Вот! Я по всем хожу каждый вечер и не могу без этого. А чтобы по пути не приставали придурки всякие, я решила и вот этим айкидо заняться. А из меня сразу делают какую-то… терминатрицу!

При этих словах девочки расхохотались.

– Знаешь что, Вик? – ответила светленькая глазастенькая Настя. – Я бы всё-таки сказала «терминаторшу», – Смех продолжился. – Вик, Вик, послушай! А если ударение переставить: «Терминатрица. Перезагрузка».
– О-о! Всё в одном флаконе.
– Да. Да-да!

Девочки не переставали звонко смеяться до самого момента расставания, когда Настя вышла на одной из станций, а Вика поехала дальше. Даже выйдя, Настя обернулась, наклоняясь от смеха. Вика также выглянула вслед подружке.

«Вот светленькая и вышла! Осталась тёмненькая, – отмечал про себя Зуйченко. – Надо ж, какие всё-таки они смелые! Откуда они такие? Посмотрю, может эту, оставшуюся, кто-то на выходе встретит!».

Наконец, Вика встала с места к выходу и надела чёрную шапку с козырьком. Зуйченко двинулся следом. К его несказанному удовольствию, даже выйдя на тёмную улицу, девочка так же смело последовала дальше одна. «Видимо, она умеет защититься в случае чего! А вот пусть от меня сейчас защитится! Только зайду за ней поглубже во дворы», – думал этот человек с помутнённым сознанием. Он смотрел на неё, в основном, пониже спины.

И вот, начались слабо освещённые дворы. Но Вика шла всё так же спокойно, не озираясь с тревогой по сторонам. «Невероятно! Начну-ка я её пугать!». Зуйченко шёл за ней уже по пятам, топая и звучно дыша. Девочка обернулась… Но как спокойно! Только лишь недоумение было на её милом личике. «Да как, в конце концов, такое возможно, чтобы она меня не боялась? Надо действовать дальше!».

– Девочка, а девочка!
Вика ещё раз обернулась точно так же.
– Что вы хотели?
– Я хотел спросить: где здесь библиотека?
– Она уже не работает, поздно.
– Поздно – это да! А почему ты так поздно одна ходишь? Не страшно?
– Что-то как-то не очень.

«Да! Сейчас я испытаю то, чего, наверное, ни разу не испытывал после того пруда! Давай, Гришка, получай свою порцию немедля». Зуйченко вырвался вперёд и преградил ей дорогу.

– Слушай, девочка, а я тебя сейчас ску-ушаю! – оскалился псих.
Вика повела плечами.
– Ну кушай, я готова.

Она… обняла его за голову, затем дёрнула вниз, ударив коленом в челюсть. Взгляд Зуйченко вдруг сам собой перешёл на звёздное небо, куда он воспарил, полетал среди каких-то вспышек и почувствовал, что падает непонятно куда, в какие-то сладкие волны. Второй раз девочка ударила его ребром ладони по горлу, и он упал в сугроб.

Вот и всё – занятия не прошли впустую. Но вдруг Вика подумала, что если он долго пролежит в снегу и отморозит внутренности, то возникнут совершенно не нужные ей последствия. Она стала искать знакомого дворника-таджика.
– Помогите! Там человеку плохо, в сугробе валяется!

Дворник плохо понимал по-русски, и Вика просто показывала ему направление: «Там, там!  Азиат добрался до лежащего без сознания Зуйченко, то достал мобильный телефон – позвонить начальству.
– Судэа! – так он сказал «сюда».

Минут через пять Зуйченко нашли.
– О, б…! Ещё один обдолбанный, – высказался управляющий по поводу увиденного.
И тут Зуйченко закряхтел и открыл глаза.
– Вставай давай, а то на труп похож! – муниципальный начальник протянул руку.
– Благодарю вас, – с придыханием ответил Зуйченко, поднимаясь, и стал отряхиваться.
– Ну-ка, скажи: что с тобой стряслось?!
– Да так… Подрался.
– Но из-за чего?
– Не из-за чего… а из-за кого! – выразительно ответил тот.
– А-а!
– Ладно, всё, извините, господин начальник! Я домой хочу, спать, извините.

И Зуйченко отправился к метро, из которого вышел.

А от девочки-подростка ему больше ничего и не было нужно. В самом деле! Ему не нужно было того, что обычно нужно преследователям детей. Она его очень умело побила, отключив сознание, и… этого было ему достаточно! Всё остальное произошло у него само собой. И вообще Зуйченко высматривал, обычно в метро, таких девушек и девочек, которые на вид смелые или сердитые и которые могут, если он их к тому подтолкнёт, его побить, покусать или поцарапать. Зуйченко страдал тем же самым психосексуальным отклонением, что и известный в определённых кругах австрийский граф Леопольд фон Захер-Мазох. Проще говоря, он был мазохистом, а произведение того графа под названием «Венера в мехах» и другие читал не по одному разу, истекая, так сказать, слюной.

Его высматривание и преследование девочки Вики было предпоследним. В последний же раз он начал действовать прямо в вагоне метро. Ехала в нём уж очень сердитая, озлобленная девушка. Когда Зуйченко ещё даже ничего не сделал, кроме того, что вошёл со станции, она уже бросила на него уничтожающий взгляд и с глубочайшим презрением отвела глаза. Не приходилось сомневаться в том, что она ненавидит всех мужиков на планете. Зуйченко обрадовался такому её настроению, но пока сдерживался – кругом народ. А вот когда она села, то и сдерживаться больше не смог. 

– Извините, девушка, а вы не скажете, сколько сейчас времени? – наклонился к ней долговязый, рыжеватый, лохматый псих с маленькими въедливыми глазками, держась за поручень.

После пары секунд бешеного оцепенения она дала ответ:
– У вас же часы на руке!
– Да! В этом вы правы! Но проблема в том, что я не вижу, сколько они по-казывают. Я ослеп, увидев вас, всё остальное для меня как в тумане, – и он ткнул рукой ей в грудь.

Тут девушка издала яростный стон, а затем прокричала в грохочущем ва-гоне: «Пошёл вон, скотина!», – дала Зуйченко две пощёчины. Тот, как ни в чём ни бывало, стоял с ухмылкой, складывая губы как для поцелуя и приближая к её щеке. Затем девушка ударила его в живот, прямо в солнечное сплетение. Он отлетел, отчасти самовольно, к дверям вагона и упал. Народ переполошился. Девушка в слезах сорвалась с места, побежала, вернулась и собралась что-то прокричать, но её мягко взяла под руку женщина пенсионного возраста в шляпке.

– Успокойся, милая! Ты правильно сделала! Я видела, как этот мерзавец к тебе приставал. Сейчас, сейчас я сделаю так, что его мигом заберут куда надо! Успокойся, девочка.

Та, с одной стороны, действительно успокоилась, а с другой, слёзы потекли обильнее – слёзы благодарности. Женщина нажала кнопку экстренной связи с машинистом.

– Уважаемый машинист! Здесь, в вагоне с номером … (был назван номер над переговорным устройством) какой-то ненормальный приставал к девушке! Его срочно надо удалить отсюда!

На ближайшей платформе был объявлен вызов наряда полиции в прибы-вающий поезд такого-то направления, в такой-то вагон. Девушка благополучно выбежала из этого вагона, тщательно вытирая слёзы. Дама же указала полицейским на так и не вставшего с пола Зуйченко. Этот удар в живот напомнил ему нечто давнее, и больно было только в первый момент, а в остальном – как-то сладко… С младенческой улыбкой он взглянул на полицейских, которые его выволокли.

В подземном отделении находилась как свидетель и та дама в годах, которая всё подробно описала.
– Ну, а ты-то что скажешь? – обратился сотрудник правопорядка к нарушителю.
– Я? – встрепенулся тот. – Ах да, конечно, я всё расскажу. Я – Зуйченко Григорий Юрьевич, девяносто пятого года рождения, учащийся техникума и подрабатывающий раздачей газет.
– Зачем к девушке лез?
– Понимаете, господин офицер, одиноко мне. Что я изучаю в этом техни-куме? Всякие чертежи, формулы. Тоска!
– То есть тебе не нужно это изучать? Не видишь смысла?
– Увидел бы, если бы любовь обрёл. Тогда бы… – Зуйченко в порыве красноречия вскочил.
– Сядь! – рявкнул офицер.
– Извините… тогда бы я во всём увидел смысл. И в звёздном небе … и… вот!
– Слышали, каким соловьём заливается? Одно слово – больной. Такому только и искать любовь такими скотскими способами.
– А кто у тебя родители?
– Ой… Они что-то в бизнес ушли с головой.  Мало я с ними знаюсь. Биз-нес… Проза жизни…
– Хорош словоблудия! Ты хоть понимаешь, что ты в вагоне совершил сек-суальное домогательство?!

Зуйченко, вздохнув, изобразил искреннее покаяние.
– Да, господин офицер. Дошёл я до такого всё-таки. Низко, конечно. В самом начале мне это было чуждо.
– В начале чего?
– В начале поиска любви.
– Простите, гражданин офицер, что вмешиваюсь, – заговорила дама, – но с таким у вас беседа ещё долго будет. Я так объясню – ему нужно специальное заведение. Я как раз работаю в таком заведении, где содержат всяких с отклонениями. 
– То есть, в психушке что ли?

Женщине не понравилось, что таким непочтительным словом назвали место её работы, и она пару секунд помолчала.

– В психиатрической больнице, да! – был назван её номер и местонахождение. – Зовут меня Шмыгина Анна Дмитриевна, можете меня проверить. Старшая медсестра отделения.
– Хорошо! А этот хоть состоит у вас на учёте?
– Должен состоять. Если в нашем районе и если его поставили… Если понимают серьёзность его отклонений.
– Ладно, сейчас его пока к участковому, тот объявит пятнадцать суток. А дальше – посмотрим.
– Только я вам однозначно скажу, что таких надо срочно изолировать. А то к кому он ещё полезет, и какие последствия это будет иметь!
– Ладно, Анна Дмитриевна, но пока что на пятнадцать суток.

Так Григорий Зуйченко был отправлен в камеру прямо из-под земли. Во время нахождения там он так вспоминал «своих» девочек, делавших ему больно, что на него пришлось надеть наручники за спиной.