Под крышей мира, над облаками

               
Тополь за окном, каникулы и большая перемена - мои любимые предметы, «гранит науки грызли» другие студенты,а я всё смотрела в окно.При распределении мест будущей работы самое лучшее - макаронная и сапоговаляльная фабрики конечно «уплыли» к отличникам. Мне достался край света, место «у чёрта на рогах». Досталась загадочная, покрытая туманом неизвестности Крыша мира - Памир. Крыша мира не торопилась знакомиться с новоиспеченным специалистом.Вызова всё не было.

Сидя на собранном чемодане, в засыпанной лавиной палатке дыханием отогревала замёрзшее окно и морзянкой отчаянно выстукивала               
- Я, Вьюга, я, Вьюга. Перевал, как слышишь, как слышишь?,               

В перерывах между сеансами радиосвязи с ледорубом в руках, повисала над пропастью, покоряя близлежащую от палатки горную вершину. Вызова всё не было,
и на горизонте замаячило «пугало» сапоговаляльной фабрики. Наконец пришла телеграмма. Меня ждали.

Родители решили, что «Вьюга, Вьюга» ни за что не догадается, купить подушку и в далёком краю будет спать, подложив под голову кулак. Подушка срочно была привязана к чемодану, и я полетела через всю страну навстречу сверкающим вершинам Памира. Пересадка в г. Ош. Непогода. Опоздала. Мой самолёт улетел. Мечты рушились,вершины отодвигались. С чемоданом наперевес понеслась к начальнику аэропорта. Сердитый дядька долго не мог понять,что хочет эта смешная, взъерошенная девчонка, к тому же ещё и дерзкая? Зачем так рвётся на высокогорье, где кислородное голоданье, и не только кислородное,где жизнь трудна, непредсказуема и не всякому взрослому по плечу.

Зимой из-за непогоды неделями закрыта единственная воздушная трасса и связь с Большой землёй по автомобильной дороге, если только она не будет засыпана снегопадами, камнепадами и ледяной лавиной. Опоздавшая на самолёт настаивала, и через несколько минут диспетчер объявил: «Пассажирка из Иркутска может подойти в кассу за билетом на ближайший рейс до города Душанбе». Толпа выдохнула: «Она из глубины сибирских руд», расступилась и с любопытством и сочувствием стала ждать «звона кандалов» и девчонку.

Город Душанбе. Зной. С трапа самолёта прямиком на раскалённую «сковороду» асфальта. По городу можно передвигаться только под тенью пирамидальных тополей. Бегу короткими перебежками, как по минному полю шаг влево, шаг вправо – «солнечный удар». Гостиница, комната и четыре соседки. Утром они испуганно шарахаются, от меня и вечером одна из них осмелев, спрашивает: «Наташка, ты всегда ночью ходишь по комнате с закрытыми глазами и, раскинув руки, ощупываешь пространство, а потом сидишь на подоконнике и, вздыхая, смотришь на луну. Ты, что лунатик?»

Я перестала дышать и замерла, а вдруг сейчас она скажет, что не только сидела, но и стояла на подоконнике третьего этажа? Видимо угорев от душанбинского зноя, я всю ночь искала прохладный угол, чтобы забиться в него от духоты. Все последующие ночи прошли благополучно. В кровать падала в «коконе» из влажной простыни и мокрого полотенца.

Отметив направление в Министерстве, стала ждать лётную погоду. Наконец облака рассеялись и маленький самолётик в народе называемый «кукурузником» хрупкой бабочкой храбро полетел навстречу ледникам, горным рекам, гряде снежных и серо-чёрных вершин, по одной из самых сложных и опасных воздушных трасс мира Душанбе-Хорог. Вверху скалы, внизу с грохотом ворочая камни, несётся река Пяндж. Впереди Рушанские «ворота» по обеим сторонам «ворот» скалы в пять тысяч метров. По реке идёт граница с Афганистаном. Самолётик летит, по изгибам ущелья, прижимаясь к почти вертикальной стене, а я вжимаюсь в кресло - до колючек в расщелинах не больше двадцати-тридцати метров. Высший пилотаж и мы благополучно минуем опасный участок.

Хорог. Аэропорт. Слева скалы, справа граница с Афганистаном. Автобус совсем рядом, я вижу, но как в фантастическом фильме не могу дойти до него. Свинцовые ноги, отдышка и я с трудом волоку чемодан. Городок в основном одноэтажный и расположен по склонам ущелья реки Гунт, в зелёной долине на высоте более двух тысяч метров. Берега соединяют, канатные мосты их дощатая поверхность весело покачивается, а под ней с завихрениями и воплем несётся горная река. Единственная центральная улица, от которой разбегаются короткие улочки с тополями, тутовником и арыками. Стена гор закрывает долину от ледяного дыхания вечных снегов, создавая особый микроклимат. Снежная, но не долгая зима, умеренно жаркое лето.

Городок небольшой и единственный на Памире, возник в конце 19 века как Российский пограничный форпост - три дома и казарма. В Советское время с начала тридцатых годов в городке появились школы, больница, кинотеатр, библиотеки, электростанция, аэропорт. И он стал похож на российский посёлок городского типа. В сороковом году перед войной вдоль старой караванной дороги через 11 перевалов, ущелья и пропасти невероятными усилиями красноармейцев и местных дехкан, взрывами, лопатами и кирками были пробиты пятьсот километров головокружительных серпантинов автомобильной дороги. Она, наконец, соединила Хорог с Большой землёй, с Душанбе.

Предприятие, на котором мне предстояло работать - небольшое. Вместо «палатки мечты с замёрзшим окошком» мне дали комнату в новом двухэтажном доме, стол, стул, кровать и кружку с ложкой. Коллектив мужской, из русских только механик Димка мой ровесник. Мои коллеги – памирцы. Многие из них служили в Советской армии, кто то даже в Чехословакии, учились в техникумах в Душанбе, но где бы они ни жили, всегда, возвращались на свою суровую Родину.

Все говорят на русском, в кишлаках его преподают девчонки из России. Живут коллеги трудно, на единственную зарплату, за спиной большая семья, но детям стараются дать среднетехническое или даже высшее образование - помогает государство. Добрые и простодушные. За годы работы ни одного «косого», насмешливого или недоброжелательного взгляда. Мы были одним целым, были частью Большой Страны и вместе проживали все её радости и горести.

Прошло время, я постепенно привыкала к новой жизни и если не бегать быстро, и не прыгать высоко, то недостаток кислорода вроде и не чувствуется, и жить можно. Научилась обходить гору возле дома, после того как приняла за собак двух волков бежавших недалеко от дороги по которой шла, вернее они скатывались по откосу, утопая и выпрыгивая из сугробов. Рассказала на работе о странных собаках. Как могли они по глубокому снегу забраться на откос? От услышанного по спине не то что «холодок пробежал», она покрылась «инеем». Зимой в голодное время волки иногда спускались в долину ближе к пище.

Научилась разжигать печку углём и бензином и, если у этой «чертовки» было хорошее настроение и она всё - таки разгоралась, тогда по квартире волной разливалось уютное тепло. На стол можно было ставить транзисторный приёмник, кружку с памирским ширчоем-напитком из листового чая, молока, сливочного масла, соли и всё это заедать пресной лепёшкой. Вкусно и сытно. Потом через треск, шум, свист, шорох найти волну театр у микрофона и даже понять из половины слов прорвавшихся через перевалы, чем всё-таки кончилась ссора между Монтекки и Капулетти.
Почти привыкла летать в командировки в Душанбе по ущелью через Рушанские «ворота» и почти не вздрагивала, увидев скалу в тридцати – пятидесяти метрах от иллюминатора.

Я уже не удивлялась пейзажу за кухонным окном, высоте гор через дорогу, и морю хребтов за ними. Иногда на тропинке, над россыпью камней, на высоте в несколько десятков метров появлялась женская фигурка. Она, сокращая путь между двумя кишлаками не только быстро шла, но при этом ещё вязала джурабы - носки из грубой шерсти очень яркие и с орнаментом, в них не жарко летом и тепло зимой. Вязала носки, потому что идти скучно, смотреть особо не куда, разве что на узкую тропинку, да на ящериц, которые могут нечаянно задеть камешек, и тогда он покатится по склону грозным камнепадом.

Но в одном месте тропинка прерывалась, её два конца соединял овринги - нависающий над обрывом мостик из сучьев, и девчонка несколько секунд зависала над пропастью, а потом спокойно продолжала путь и в руках опять, мелькало вязанье. Наверное, она кого-то сильно любила! Очень хотела сделать ему тёплый подарок. И  даже в пути вязала джурабы, шагая по мосткам над пропастью. И это было за гранью моего понимания их жизни.

Весной, когда на Хорог опускалась лунная, звёздная ночь, когда горы становились  синими, а тени фиолетовыми, когда плоские крыши белого городка погружались в розовые облака цветущей вишни и когда от её терпкого,горько сладкого аромата мечтательно кружилась голова, мы на «видавшем виды» газике уезжали в ботанический сад, гордость народов Памира.Когда то очарованные "сказочником" из России,они поверили в его мечту о чудесном саде. И в 40-е годы вместе с ним под лучами палящего солнца на речной террасе, её скальниках, песчаных откосах, россыпях щебня и галечника посадили, выходили и вырастили четыре тысячи уникальных, собранных со всего мира растений.

Двадцатилетние девчонки и мальчишки  России "шестидесятых". Мы были благодарны виражам судьбы за подаренную возможность увидеть лунные пейзажи горной страны. Фантастика. Мы стояли на краю света, на краю речной террасы, нависающей над зелёной долиной, там внизу в сумеречно-сиреневом тумане плыл городок. Тихое журчанье арыков с водой горных ледников по жаркой высохшей за день земле. Время замирало и останавливалось.

По склону долины столетия назад вместе с караваном мы брели по узкой тропе Великого шёлкового пути.Крики погонщиков. Арабская, китайская, монгольская речь. Купцы и среди них знаменитый путешественник - венецианец Марко Поло он первый из европейцев пересёк Памир. На другой стороне долины зима. Над кишлаками нависли глыбы замёрзших родников. Уставшая от тяжёлых переходов часть войска Александра Македонского осталась в непроходимых ущельях. И через два тысячелетия мы встретим здесь этих рослых светлых мужчин с голубыми и серыми глазами, их верных подруг с русыми косами. Исчезали одни Империи и возникали другие, а караван мерно покачиваясь, всё шёл и шёл по Великому шёлковому пути через пропасти и ущелья.

Облако закрыло луну. Темно. За деревьями подозрительный шорох. Мелькнула тень и сонный голос садовника, возвращает нас в двадцатый век.               
- Молодёжь, может, хватит мечтать, уже глухая ночь и пора спать.
               
Мы нехотя расстаёмся с караваном, Марко Поло и Македонским, плетёмся по аллее мимо североамериканской туи, канадской пальмы и тяньшаньской ели. Наш газик, подпрыгивая на поворотах, въезжает в спящий город.

Перевал закрыт. Где-то далеко в горах гремят грозы. Самолёты не летают. Жизнь в городке затихает в ожидании новостей с Большой земли, свежих газет, писем, новых фильмов, книг и артистов из Душанбе. В выходные дни на чихающем газике мы трясёмся сорок километров по горной дороге мимо обвалов, по краю обрыва к реке. Поглядываем наверх. Неожиданно сорвавшийся камешек, может за минуту превратиться в камнепад и он, не задумываясь, спихнёт нашу машину в реку. Других дорог нет. Редкая встречная машина окутывает нас облаком рыжей пыли. Терпим, потому что впереди бело изумрудные чаши Гарм Чишмы с горячей целебной водой.

Вечером останавливаемся в кишлаке у знакомой семьи. Традиционный памирский дом - чид он из камня, глины и дерева, плоская крыша покрыта землёй и дёрном, но внутри помещения - удивительно тепло и сухо. Пять опорных столбов подпирают потолок, они носят, имена святых и будут помогать жилищу выдерживать суровый климат, частые землетрясения, сходы снежных лавин и потоки грязевых селей.
У хозяйской четы европейская внешность. Вот она «головная боль этнографов»! Вот она «отгадка загадки»! На нас глядят рослые, сероглазые и светлокожие «гены войска Македонского»! У Фатимы две туго заплетённые тяжеленые русые косы ниже пояса, спокойный, независимый вид и особое отношение к собственной красоте. Она её просто не замечает – полно других забот.

Угощали нас супом шурпо, пресной лепёшкой и ширчоем, заваренным горными травами. Постелили на открытой веранде и, забравшись в спальники, мы засыпаем под звёздным небом, под метеоритным дождём, под шелест листвы арчи. И снится нам шум прибоя у берегов лунного моря, и наш старый газик, который в облаке звёздной пыли тарахтит по голубым галактикам Млечного Пути.
Утром пылим последние километры до термальных источников Гарм Чашма. Ещё одно памирское чудо – каскад природных бассейнов с водой цвета морской лагуны у подножья сурового, мрачного и неприступного Шахдаринского хребта. Купели в окружении белых известковых сталактитов намытых за столетия. Вода горячая почти в шестьдесят градусов.

День заканчивается под ледяным душем водопада. Родник-озорник, где то там, на десятиметровой высоте радостно пробиваясь, из расщелины в скале, с шумом вылетает на свободу, внизу разбиваясь, о наши спины. Под брызгами  цвета голубого хрусталя и бирюзы - буйная зелень мхов, колючек и свисающих веток кустарника. Солнечные лучи, проходя, сквозь коралловую дымку тумана плывущего над водопадом, образуют розовую дугу радуги.
И мы, прыгая под радугой, кричим и клянёмся               
Если сегодня не заболеем скоротечной чахоткой, не парализует и - «не сдохнем».     – Не поедем, ни за что. Никогда, никогда, никогда.
По ущелью, почему то разносится: «Когда, когда, когда?»

Проходила неделя, другая и всё начиналось сначала. Снова километры в клубах рыжей пыли по краю горной дороги, над обрывом, к радуге водопада, к бело изумрудным источникам Гарм Чашмы, к руинам древней крепости.
Бросив машину у дороги, ползём на скальный выступ к остаткам крепостных стен, когда-то они выдержали набеги арабов, монголов и кочевых племён. Однажды возле нас остановился старик, он шёл в соседний кишлак. Мы расспрашиваем его о крепости, о странных пирамидах из камней. Пирамиды они разные - маленькие, большие, а иногда очень большие и сложены из тысяч камней. Оказывается это – обо, знаки, подсказывающие путнику, что впереди брод, поворот или перевал, некоторым обо сотни лет. Сотни лет каждый путник, проходя мимо пирамиды, поднимал и укладывал на неё камень с дороги.

У старика лицо в глубоких морщинах и серые ясные глаза. Мы слушали его и не понимали. Не понимали, как они жили и выживали в этих ущельях, среди снежных лавин, наводнений и селей, как волокли каменные глыбы на скальные выступы, строили крепости, и отбивались от «не прошеных гостей». Как сохранили тысячелетние традиции своих предков и остались непокорённым народом с особой мудрой философией жизни. Старик уходил, и с ним уходила Тайна. Мы сидели, у подножья крепостных стен и, долго смотрели им вслед, смотрели до тех пор, пока они не скрылись за поворотом тропинки.

Непогода. В горах грозы, дожди и снегопады. Самолёты в Душанбе не летают. Первый отпуск. Ближайший аэропорт, и он в киргизском городе Ош. До него четырнадцать часов пути, более семисот километров по высокогорному безжизненному плато, слалом по головокружительным серпантинам Памирского тракта Хорог-Ош через Залайский хребет и три перевала. Один из них - Акбайтал чуть ниже Монблана.
Знаменитые вершины и не очень знаменитые, их покоряли мужественные экстремалы с лицами обветренными всеми горными и не горными ветрами. Суровый взгляд сквозь заиндевевшие ресницы, в руках ледоруб, на голове шлем и на нём сугроб снега. Но тогда мне было всё равно, куда упадёт  сугроб и не раздумывая, отправилась в авантюрное путешествие.

Выехали на рассвете. В кабине дребезжащего грузовика «трудяги» ЗИЛа водитель - пожилой памирец Ходжа в лихо сдвинутой на затылок тюбетейке и я, у ног  чемодан, в руках котомка с пресной лепёшкой, двумя помидорами и газировкой. Через несколько часов пути закончились небольшие зелёные долины по берегам реки. Растительность всё скуднее, за окном грузовика пейзаж - грунтовая, а когда то колёсная дорога и красноватые горы, горы и дорога. Почти марсианский пейзаж. Машина задыхается и медленно ползёт всё выше и выше на высокогорье, на высоту более 4-х тысяч метров, взбирается и летит вниз, взбирается и летит.

Шепчу: «Только бы вписаться в поворот и не слететь с петли серпантина, только бы не отвалились колёса и не заглох мотор». За всё время в пути ни одной встречной или попутной машины и если случится авария, помощь придёт через день, а может быть через два, кругом на десятки километров ни одной живой души. Смотрю на «пилота экипажа». Ходжа спокоен, уверен и не возмутим. Железная выдержка, чем круче вираж, тем громче поет. Дьявольские водители из голливудских боевиков - просто «отдыхают». У меня болит и кружится голова, отдышка, наверное, так проявляется горная болезнь. Наконец мы выше облаков, на ровном как стол безмолвном плато в окружении гор цвета коричневой яшмы, красного дерева и ещё «пятидесяти оттенков» серого и песочного.

Вокруг застывшая  вечность. Застывшая миллионы лет назад фантастическая картина из гор, россыпи озёр и озерков с водной гладью от ультрамарина до синего коралла и с берегами припорошенными солью. Далеко у горизонта снежные вершины хребтов, а может быть их голубые миражи. На этой огромной, без края, без границ скальной плоскости наша машина не больше букашки. Странное чувство незащищённости и потерянности. Где-то вдалеке киргизские поселения, юрты размером со спичечный коробок, рядом с ними ползают муравьи, и это стадо яков. 

Редкие Российские погранпосты - родные, славянские лица. Пограничники в телогрейках, за плечами автомат. Проверяют паспорта и путевой лист. Я завидую их телогрейкам и кутаюсь в тощую кофту. Метёт холодный ветер с завихрениями пыли и песка. Тоскливо смотрю в окно грузовика. Что ветер принесёт снег или дождь? Грузовик устало ползёт, всё чаще задыхаясь на подъёмах. Перспектива остаться на ночь в голой пустыне не радует, давно съедены пресные лепёшки. Катим дальше по волнам, выбоинам, ямкам и ямам грунтовой, а когда то колёсной дороги.

На закате солнечные лучи неожиданно окрашивают горы в фиолетовые, жёлтые и розовые цвета на фоне кобальта синего неба. Нереальность происходящего и очень хочется обратно - в мир привычных пространств и понятных ощущений. Наконец тёплые ветры с пастбищ Алайской долины - скоро город Ош. Последние километры трудного пути под куполом синей вечности ночного звёздного неба Памира, под туманом Млечного пути.

Хорог. Шестидесятые годы. Мой испытательный срок окончился. Мне чуть больше двадцати лет и я иду в Аэропорт, оставляя за спиной маленький пограничный городок в зелёной долине. Там остались гостеприимная Фатима и отчаянно смелый водитель Ходжа, мудрый старик у стен древней крепости и дерзкая девчонка, которая умудрялась, вязать джурабы, шагая, по мосткам над пропастью.

Иду не оглядываясь. На взлётной полосе уже стояли самолёт, и пассажиры, кто то летел на совещание, кто то на сессию или в отпуск. Всё как всегда – привычно, спокойно, не торопливо и мы ещё не знаем, что нас ждёт впереди.
Самобытная горная страна, красивый народ. В восьмидесятые годы он тяжело переживёт войну в соседнем Афганистане, в девяностые годы - развал Советского Союза и он разведёт нас по разные стороны, когда то одной судьбы, в двухтысячные Российские пограничные войска покинут Памир.

Солнечный день. Сложный перелёт по ущелью, через Рушанские «ворота».
Вскоре стена неприступных снежно белых вершин сомкнётся и - спрячет зелёные долины и километровые ледники, горячие источники с водой цвета морской лагуны и жизнь отважного народа покорившего Памир.
Улетаю без сожаления, не понимая, что там за перевалами в этот будничный день навсегда скроется моя романтическая юность.