2. 2 Каждый мыслит о своей пользе

       Санный обоз «казанских переведенцев» двинулся вверх по Каме после того, как спали крещенские морозы. Более 50 семей государственных крестьян, под обещание вольных земель  отправились в далекий край, за Камень, граничащий с «Гогой и Магогой». Обоз растягивался на многие версты, но к вечеру собирались и ночевали все вместе. Табор окружали санями от волков и лихих людей.

       Переселенцам обещано было пополнение запасов в пути. Воеводы получили указания, только исполнить не всегда могли. Подъемные их ожидали в Верхотурье, а до того они могли рассчитывать только на себя. Голод, болезни и травмы, страх подавляли волю, вызывая уныние.

       В конце марта перевалили через Камень и по бабиновской дороге переселенцы прибыли в Верхотурскую крепость. Воевода верхотурский по дворцовой отписке обязан был разместить прибывших в приезжий дом, разверстать по волостям и выделить земельные участки по количеству «вошедших в пашенный возраст». Таких, по дозору Федора Тараканова, до Зауралья добрались 41 человек. С ними детей, братьев, зятьев и примкнувших в пути оказалось вдвое (а может и вчетверо – кто считал?) больше.

       В городе все свободные дома были заняты огромной свитой прибывшего чуть ранее владыкой Тобольским Киприаном. Выселить или уплотнить - нечего было думать. У воеводы был приказ от «великого государя» патриарха московского Филарета об оказании повсеместной помощи архимандриту и его братии.

       Крестьян разместили табором в поле, у подгородного монастыря. Жилых помещений для них не нашлось, но рады были «казанцы» возможности получить отдых, избавлению от соседства с «охранниками». Церковь, баня, отдых после, что еще нужно измученным путешественникам. Получена часть подъемных в виде хлеба. Голод отступил.

       Главы семейств с утра и на весь день отправлялись к боярскому дому. Стояли, сняв шапки у входа, ожидая определения судьбы.

       Пока толклись у ворот боярина, много чего узнали не расспрашивая, видели, какой народ вокруг слоняется. И то им было в диковину, хотя после «охраны» ничему не удивлялись. Но задумывались. В самом Верхотурском остроге, что далее от центра «дворишка ставлены худые и тесные, а хоромишка все крыты соломою. Сбиты хоромина на хоромину, а улицы тесные, сажени полторы. А площадей нигде нет. И пожарных запасов, и парусов, и бахров, и труб нет», оттого пожаров много бывает. Следы их в избытке.

       Причины бед им стали ясны, когда пришлось пообщаться с подьячими приказной палаты. Не слушают они приказных, обманывают, все для своей пользы стараются. «Старые» (т.е. старшие) подьячие приказной палаты, мимо идучи, нос воротят, и полы подбирают брезгливо, бережась даже коснуться просителей. Младшие виновато косятся, а только все равно не задерживаются – боятся окрика начальственного.

       А к какому столу прибывшим обратиться никто не подскажет. Пробовали в поместный, где ведется запись порядившихся в крестьяне – указаний подьячий из верхней палаты не получил, посылал к столу дьяка. Но то на верхнем (то есть втором) этаже находится, мимо стрельцов не пройти – жди решения дьяка внизу, в сенях, где приказная клажа разная да колодники. Помещение темное, заставлено-завалено разными сундуками и коробьями. Народ стоит и сидит, кто, как может, а воздух тяжел от потных одежд и чадящих лучин.

       Одна радость – прямо по входу, над вторыми дверьми ковки восхитительной, установлен киот. В центре икона Святого Николая Чудотворца на чрепии, в рост, в правой руке его меч вложен, в левой винограде им же охраняемый. А посторонь клейма с житиями, что показывают, как преодолел он жизненные невзгоды и укрепился испытаниями в вере своя. И так изображено, что стоять можно хоть день, хоть два – не устанешь, - и заботные обиды забудешь!

       А выше дьяка уже сам воевода. Но только все важные дела дьяк решает, то известно и малым детям. Воевода отвечает за дела, но делать дела не его дело. И то, отвечает лишь перед Москвой.

       А из разговоров еще узнали, что в Сибири дети боярские, и казаки, и воеводские люди изо всех городов ездят и подводы у татар, и у остяков, и у вогулов «емлют без наказов самоволством», кто куда ни поедет, для своего дела. И запасишка у них грабят. А где подвод нет, и они  татар, и остяков, и «вагулич емлют в проводники, жон их и их безчестят, позорят жон их и девок и спят с ними. И им от того от них насилство великое. И те все люди говорят от насилства недобро. А иные многие, домы свои покиня, розбежались в далние места».

       И кто что продаст и купит, с того пошлину берут великую не как на Руси. И все потому, что толмачи перекуплены, а если кто своего толмача приводит, то того не слушают. Да и черным людям и пашенным крестьянам та ж теснота великая во всех городах, «бьют челом и плачютца, а помиловати некому от силних людей».

       То отличительная особенность заселения Сибири (и не только, так же переселялись на север и на юг), и заключается в том, что люди переселялись по большей части за счет казны государевой. В России переселение во все времена было делом государственным. На новом месте переселенцы не оставались одни: местные власти по указанию из Москвы выдавали новым переселенцам "подмогу" - денежную ссуду либо инвентарь и рабочий скот, освобождали от поборов на определенное время.

       "Государева" помощь оказывалась в большинстве случаев не возвращаемой. Впрочем, обычная запись в "Окладной книге" такова: "На пашенных крестьянех из займов и за изделия (промышленные товары) и за сено помечено взяти 7 рублев 23 алтына з деньгою».

       Спустя срок еще более горестная запись рукой дьяка денежного стола гласила: «И с того числа выбыло из доимки 7 рублев 10 алтын 2 деньги потому, что те крестьяне, на которых те деньги были доимке, были бедны и стоя на правеже со 128 года и с правежу в прошлых годех збежали з женами безвестно, а иные померли, а после их, у которых были, пашни осталися в пусте, а животов никаких и жен и детей после них не осталося и перед тех денег взят не с кого"

       И потому воеводы, а сибирские в особенности, ввиду отдаленности от «государя»,  не спешили рьяно выполнять приказы из Москвы, ибо точное и полное выполнение московских приказов означало на практике уменьшение собственных местных поборов с населения. Нужда в деньгам и в хлебе на местах была превеликая.

       У воеводы же много забот с Киприаном.