На турбазе

Земли у нас в России много, и красивых мест много, особенно у нас на реке Оке. Это жемчужина нашей средней полосы. Мы здесь живём, а кто где живёт, красоту своей земли, почти, не замечает. Но бывает, отойдёшь подальше от родного дома и глазонькам своим не веришь, откуда, вдруг, такая красота. Долины туманные, рощи зелёные, реки бурливые, озёра синеокие. И диву дивишься, на земле ли мы живём, а
может быть в Раю? Над нами летают птицы быстрокрылые, бабочки нарядные, шмели полосатые, стрекозы дивные. Мы смотрим в небо бездонное, щуримся, глядя на солнце ясное, и благодарим Бога, что дал нам своё благословение созерцать эту земную красоту.

Работали мы в то время в исследовательском институте закрытого типа. Работы, как всегда, много, но денег много никогда не бывает, их желанных, всегда не хватает. А трудом праведным не наживёшь палат каменных — гласит старая, мудрая пословица, которую в двадцать первом веке стараются забыть и не произносить нигде и
никогда.

И вот однажды, представители власти или, точнее сказать, влиятельные руководители области выделили нескольким организациям участок земли, солнечную поляну среди соснового леса, на высоком берегу нашей красавицы Оки и сказали: 
 - Стройте сами для своих бедных сотрудников, чтобы знали, что мы о них
заботимся.
Почему бедных? — спросите, да потому, что богатые отдыхали и отдыхают на других берегах.
Встряхнули свои кассы начальники, поскребли по сусекам и набрали деньжат, кто сколько мог. Приказ был — построить быстро. И построили — ни самим посмотреть, ни людям показать, у хорошего хозяина сараи бывают краше. Начальникам тоже можно посочувствовать, деньги из пальца не высосешь, они все посчитаны военными министрами.

Директор института подумал и решил, что выкрутиться из этого положения можно только с помощью своих дизайнеров и без лишних расходов. А что могут дизайнеры сделать без лишних расходов? Хорошо, что отделочную доску кубометра полтора дали, а краски, лаки, инструменты были свои. Погрузили всё в машину, а на прощанье шеф сказал:
 - Не подведите, ребятушки, сделайте так, что б любо было.
И поехали мы, четверо парней и я, их творческий руководитель с десятилетним сыном, которого я не могла оставить дома одного.
Задача была простая, для начальства, — украсить три дачных домика, которые принадлежали нашему институту, резьбой. В жизни нам никому этого делать не приходилось, кроме изготовления декоративных элементов для украшения столовой, но в нашей мастерской невыполнимых задач не бывает.
Поработать летом на свежем воздухе, подальше от начальства доставило моим сотрудникам огромное удовольствие и называлось это у нас “раскрепощением труда”.

Устроившись с жильём в тех самых только что построенных домиках, и став в столовой на довольствие, мы разбрелись изучать окрестности. Хвойные леса, крутые берега, убегающая в туманную даль река и тёплые вечера будоражили творческие умы
моих сотрудников.
У Саши была давнишняя страсть к энтомологии, и в его коллекции не было ночных бражников, о которых, видимо, он давно мечтал и, вдруг, такая возможность
поохотиться. Андрей оказался большим любителем ползучих, сразу отправился ловить ящериц, медянок. У него глаза так и сверлят землю с охотничьим азартом. Миша и Володя оказались более практичными, они взяли топор и пошли в лес искать наросты
для поделок. А мы с моим сыночком пошли на берег реки. Он с удочкой, а я с этюдником.

Всё не так, как в городе, очарования больше. У реки становится теплее, играет мелкая рыбёшка, нарушая спокойное течение реки, разрывая рябь частыми разбегающимися кругами. Вода зарозовела от заходящего солнца, слегка затуманилась, появились резкие очертания противоположного берега, и казалось, что он стал ближе и река не такая уж широкая. У большого камня мы облюбовали
местечко для рыбалки, но решили отложить это занятие до следующего дня. Перекликались местные рыбаки, и ясные чёткие голоса повисали над водой и, как бы растворяясь в ней, уплывали с общим потоком в небытие.
 
Редко кто уходит от воды, не намочив ноги, что мы и сделали. Прямо над нами вдруг послышались голоса. В этом месте берег резко поднимается в гору, и там стояла небольшая группа нарядных людей. Видимо, приехали новые отдыхающие, подумали мы. Они весело смеялись, шутили, а один из них говорит:
— Давайте спустимся к воде. — Молодой мужчина был одет, как обычно одеваются в торжественных случаях, при галстуке, в лакированных ботинках и немного пьян.
— Как хотите, я пошёл! — сказал он и сделал первый шаг, потом ещё один уже быстрее. Он был не в состоянии сообразить, как быстро удаляется из-под ног земля, и его по инерции понесло вниз. Он еле успевал переставлять ноги и уже к воде нёсся на бешеной скорости.
Он пулей пролетел мимо нас и ещё метра полтора пробежал по воде, но вода оказала сопротивление такому натиску, и мужчина упал, вытянув вперёд руки. Потом неуклюже развернулся, встал, вода у берега была ему по колено и, выходя из реки, смущённо сказал:
— Не удержался...

Все смотрели на происходящее, затаив дыхание, наступила тишина, казалось, что даже рыба перестала плескаться, пока он не вышел на сушу, истекая водой. И тут, как гром среди ясного неба, грянул хохот, заполняя всё пространство.

На следующий день мы приступили к работе. Как любой вид искусства — резьба по дереву нас увлекла. Пилили, сверлили, молотком да долотом плели кружевные узоры из дерева. Потом заготовки олифили, сушили… И так незаметно пролетали день за днём. А наш Кулибин, так прозвали Андрея Шершова за его изобретательность, смастерил по моим эскизам флюгеры на каждый домик и все разные: на одном доме павлин кружится, а хвост, вращаясь веером, переливается, на другом — петух вокруг курочки вертится. Резные львы, как обереги, у входных дверей на стене висят. Окна и двери ажурными наличниками украсили, по карнизам подзоры прибиваем. Домики постепенно в теремки превращаются. Ходят отдыхающие, на нашу работу любуются, хвалят:
— Молодцы, ребята! До чего же красиво! — И фотографируются
на фоне наших домов.

И как раз в это время повадился к нам ходить один пацан, лет восьми. Станет поодаль, волосы взъерошит и говорит:
— Чтой-то вы тут делаете? — Ему отвечают:
— Не видишь что? Красоту делаем!
— Ви-и-жу-у! Разумею маленько. А зачем это надо? — так поговорит, позлит и уйдёт.
На следующий день придёт и опять издалека начинает разговаривать.
— Ну что, смотрю, не сделали ещё красоту - то? — и стоит руки в
карман — когда уедите-то?
— Скоро! — отвечают ребята.
И стал он приходить всё раньше и раньше, и всё время задаёт каверзные вопросы. Однажды пришёл утром, как будто боялся упустить момент, когда мы уедем. Мы только что приступили к работе, ребята ещё проснуться как следует не успели, а он тут как тут. Близко не подходит, а кричит издали:
— Ну что! Всё режете, пилите?
— Пилим, пилим! Иди отсюда, не мешай! — зло говорит Вова Новиков, — достал уже!
— Делайте, делайте... Вот уедите отсюда, я все узорчики ваши из
рогатки посшибаю и ваших птичек посбиваю!
— Ах, ты, паршивец! Я щас тебя поймаю и отведу к отцу! — кричит Володя Новиков.
— Поймай, попробуй! — и язык показывает.
Вовка срывается с места, кричит:
— Поймаю, язык отрежу и ноги повыдёргиваю! — и за ним с ножом, которым в это время работал. Парня с места, как ветром сдуло, только пятки у мальчишки засверкали. Вовка свиреп во зле, у самого двое сыновей. Пронеслись они через поляну и скрылись за соседними дачами. Тишина.
Я не на шутку испугалась и говорю своему сотруднику:
— Миша! Беги за ними! Вовка в ярости и с ножом... Кто знает, что может случиться?
— Да ну-у! — пробубнил, всегда спокойный Миша, но побежал, видимо, сам забеспокоился.
Минут через десять, мне показалось это вечностью, возвращаются и смеются:
— Догнали! Пацан перетрухнул. Потрясли его малость и отпустили.
Больше на глаза он нам не попадался и отцу не пожаловался, а отец у него был начальником турбазы.
Потом, так сложились обстоятельства, мы действительно, не закончив работу, уехали. Зарплату стали задерживать, а потом вообще перестали выдавать. Андрей прижмёт маленький приёмник к уху и говорит:
— Послушаем, что там наши друзья за рубежом говорят.
Меня это сильно злило, какие там друзья за рубежом, кому мы там нужны. Да, патриотических чувств у меня было достаточно для того времени.

 В институте про нас как вроде совсем забыли. Никто не приезжает, и эти резные домики на турбазе уже никого не интересуют. Пришлось нам самостоятельно решать свою судьбу.
С трудом дозвонились до начальника отдела и попросили прислать за нами машину, не оставлять же орудия своего труда на произвол судьбы. Надежды на сохранность абсолютно не было.

Через несколько дней прибыла грузовая машина. Погрузили мы своё имущество и, глядя на осиротевшие домики, я подумала:
— Никому они не нужны, и мы сюда, по всей видимости, больше не вернёмся. — Так оно и случилось.
Когда вернулись в институт, смотрим, интерес к дачам у начальства пропал. Сколько сделали и сколько не доделали и почему — это уже было не интересно.

Началась перестройка советской системы. Рухнул Союз. На турбазе мы больше не были. Наступила другая эпоха.
Бедные вообще больше не отдыхают. Все солнечные поляны на окских берегах, отведённые в девяностые годы под примитивные застройки турбаз, в двадцать первом веке выкупаются частными лицами из Москвы и застраиваются коттеджами и многоэтажными корпусами.
Так неожиданно резко мы вошли в новую эпоху.