2. 7 И все будет по вере вашей

       Князь Ярослав Друцкий - Соколинский, староста Усвятский был близок и дорог канцлеру Сапеге как родной брат матери – княжны Богданы Друцкой-Соколинской-Коноплянки. Известная своей образованностью, эрудицией и ... православием, она успела при жизни дать своему сыну правильное направление: «Добрый христианин - это православный человек, а уж потом подданный Литовского княжества и Польского королевства».

       Только матушка покинула сына навсегда, а чуть позднее Жан де Монлюк, епископ Валенсии и тайный сторонник гугенотов, добился польского престола для Генриха III Валуа. Опытный дипломат убедил во взаимной выгоде этого дела обоих братьев Генриха.  Карлу IX и Генриху Наваррскому не нужен был брат-соперник на корону Франции. После чего Генриху Валуа официально был вручён документ, подтверждающий факт его избрания на польский престол. К удивлению ставленника, в этой глуши, многие поляки очень быстро овладели французским языком, и даже стали следить за парижской модой! И бравировали этим. Вместе с французским влиянием пришли в Речь Посполитую идеи реформации. Не чуждый веяниям прогресса семнадцатилетний Лев Сапега обратился в кальвинизм.

       Год спустя года наияснейший узнал, что его брат Карл умер. Французский престол был свободен. «Круль Хенрике Валези» сбежал из Вавельского замка, улизнув от погони, от своих польских подданных и 48-летней польской принцессы Анны Ягелонки. И то сказать, портрет дочери Сигизмунда Старого работы придворного живописца Мартина Кобера не оставляет сомнений в искренности принятого Генрихом элегантного решения. Понятно, что после  такого у многих доверие к гугенотам тихо испарилось, и к вере протестантской отношение пошатнулось.

       А 4 года спустя, уже в зрелом для 16 века возрасте, Лев Иванович принял католичество. И это понятно было – королем Речи Посполитой стал ревностный католик Сигизмунд III Ваза. Его мать Катаржина Ягеллонка с раннего детства окружила сына папскими легатами, и те вскружили голову будущему королю, ожидаемо надеясь с его помощью поправить свои дела, и направить к тому времени весьма остро заточенное жало копья католического Ватикана не только на ортодоксов Московщины, но и на протестантскую Швецию. Изысканный французский успешно вытиснился благородным латинским, а паны вновь полюбили традиционные ко́нтуши и перепоясали себя саблями: «Польша велика раздорами!».

       Под влиянием римских клириков, следуя по стопам валенсийского епископа, и для оправдания своих религиозных метаний Сапега стал сторонником воссоединения христианских церквей, поэтому деятельно участвовал в подготовке Брестской унии.

       По условиям унии в православных храмах службы проводились по-прежнему на церковнославянском языке. За церковью сохранялись всё её имения, а духовенство было полностью уравнено в правах с католическим. Не надолго. Сигизмунд, не мучаясь, попросту упразднил Киевскую православную митрополию, и направил в Литву грамоту, пригрозив в случае невыполнения строгими карами, вплоть до смертной казни. Православные церкви передал униатам. И они опустели.

       Ныне Лев Иванович второй раз прибыл в Москву в надежде на унию польского королевства, Литвы и Москвы. Пусть даже королем станет московский государь. Будет у него и третья попытка, но уже военными средствами. Для того он поддержит ЛжеДмитрия, а его племянник, Ян Петр станет наконечником копья в его руке надежд несбыточных. И в этом  была мистика.

       После третьей попытки обычно отступал Лев Иванович. Судьбу не испытывал. Но немногие его начинания доходили до такой неудачи. А в вопросе объединения восточных христиан будет и четвертая. Филарет Никитич, философствуя с Львом Ивановичем в его замке, сумеет донести до польского магната, до самого образованного и сведущего среди Сапег, что тому следовало понимать или разуметь о русских людях. Немыслимо сдвинуть, после почти шести веков всеохватывающего православия, и никакой остроты лезвием  неспособно рассечь спаянное единой верой душу народа!

       Необыкновенно сильный и умный политик Великого княжества Литовского пан Сапега мистически верил в троицу. «Лис» - герб семейный (один из многих у Сапег), тот герб, что  Лев Иванович более  всего считал своим, содержит на темном (это очень важно!) фоне три лилии, каждая о шести лепестков. И то расшифровывалось особенно. Три, что вверх глядят – о жизни, то есть, связаны с верой, мудростью и рыцарским служением, три вниз: первый - свидетель невидимой тайны, другой - хранит душу, третий - надежду на воскрешение. То от матушки Коноплянки унаследовал. В христианском декоре fleur-de-lys (лилия) символизирует Святую Троицу и непорочность Девы Марии. А болотная темнота фона только подчеркивает нежную чистоту помыслов.

       И от деда - Сямёна Сунигайло, тот был язычником - сохранена была вера в предопределение Судьбы.  Три лилии в дохристианской Литве - это символом усопших. Шесть лепестков каждого цветка - символ сатанинских культов. Но разве вера  и неверие являются мерилом мракобесия?

       В Москве великий канцлер с некоторыми другими спутниками обязательно посетит православную церковь, будет отрешенно слушать обедню. Внутри церковь отделана была чудно и необыкновенно богато: «Вот бы матушка порадовалась!». Богдана Коноплянка до конца жизни оставалась православной.

       Штоф дрянного рейнского, что посол отдал Илье Пельгржимовскому, он же Лесничий Юрбургский, путешествовавший в отдельном возке, секретарь Великого Княжества Литовского оценил и тоже по назначению употребил с Opшанским земским судьей Андреем Воропаем и витебскими воеводичами.

       А что они обсуждали неведомо, писарь Илья не счел нужным эти рассуждения отразить в своем дневнике. Но, учитывая особые интересы в предстоящих переговорах, можно предположить, что не был обойден стороной вопрос о крымских татарах («для оброны од Татар поганцов, и инных войска, яко завжды на границах од Татар мели и зодного процив Татаром стояли»), а более всего о пограничных вопросах.

       А о чем большая тайна сохранена для посторонних и даже своих, несведомых, размечталось, что ежели московского царя абы его сына постигнет беда и они («чого Боже уховай») в «живоце не станет, тогды Король его милостей Польский и Великий Князь Литовский, Русский, Прусский, Лифлянтский и инных маець быць Господарем Володимирским, Московским и иных». Ну, впрочем, мутное содержимое штофа и не могло расположить собеседников к иным темам.

       Обсудили и дальновидное указание канцлера, чтобы слухи о появлении в Литве царевича Димитрия, пусть самозванца, распространяли в Москве через челядь и прислугу. Тем больше доверия будет. Решили поручить сие дело приставу Божиминскому.