Театральное

По проспекту Театра Драмы кавалеры спешат и дамы, и старушки, и стариканы, хулиганы и басурманы, пробегают под Аполлоном, удивляясь  его «бутонам».

Сколько лет под дождем ли  бураном обнаженным стоит под металлом, изрисованной зодчими крыши в посеребренной   красками  нише.
 Хоть фигурою и  брутален, лик  гранитный его  печален,  и прикрыться бы великану, да не велено  Истукану.

А  напротив, между домами, там,  где тетки торгуют  цветами, мужичок с голубыми глазами распевает под небесами  с золочеными  облаками.

Он на солнце открыто смотрит, чистым голосом лепно   выводит и  вторую и  третью,..  десятую.
 Исполняет   «не виноватую», ту, где  травы в росе  помятые, где и чувства, и тело измятые, и «гуляку с Тверской, скандалиста», вспоминает и « гармониста», «комсомольскую»,  да о «БАМе»,  о письме, не написанном  маме…

Вот, устал: шевелит губами, нежно гладит сухими  руками  абрис чудный  букета торговки. В осязании пальцами  ловкий: «Здесь тюльпан, -  не касаясь, - здесь роза, -  указал тонкий шип, - не заноза»…
И глядит восхищенно  в Мир тёмный, лепесток носом  ластит смущенно, и трепещут белесые веки, в аромате блаженной  неги.

Синим брызнуло из витрины, шевельнулись моделей картины. Оживились  «киотные»  «тёлки», ноготками блеснули,  кокотки, и отливом химической кожи мужичка завлекают пригоже.

Изумился песняр,  приоткрыл рот щербатый - растерялся незрячий.

 Взор  стыдливо отводит от девок, и теперь ему не до припевок. Схорониться бы, спрятаться где-то, от бесовок из чертова света!

- Вот, - торговка  с букетом магнолий, тычет пальцем,  - дурак Анатолий, нас песня’ми замучил, убогий. Заберите его ради бога.

Клацнул  дверью желтый «УАЗик», влез в нутро его Толик-чумазик: бледный лик, да глазницы, решетка…

  И на Идола крестится тётка.