Город из песка

    Звезда взошла, озарив своим величием бескрайнюю пустыню, посреди которой возносилась - лишь подчеркивая этим свое ничтожество - огромная свалка, тянулась к небу, словно Вавилонская башня, сооруженная из всевозможных деталей, которые отовсюду в своих клешнях таскали паукообразные машины.

    Поселение представляло собой не что иное, как гору мусора, сплошные отходы, замаскированные под приемлемую внешность, но даже здесь, среди вечного хлама и пыли, общество умудрилось разделиться.  Простые рабочие теснились в маленьких комнатах, сконструированных из всего, что удавалось достать, материалами служили доски, шифер, пакеты, картон, а если сильно повезет – кузова и панели машин. Сотни таких  сумбурных построек взгроможденных друг на друга образовывали уродливого вида и содержания муравейник, архитектурный хаос, в котором обитали отбросы среди отбросов. Более влиятельные ютились в старых пассажирских вагонах и даже просторных фюзеляжах. Целый элитный район вырос из таких особняков и теперь компактным пятном лежал в приятной тени помойного муравейника, в котором день ото дня кто-нибудь умирал от жары.

    Мэй жила среди отъявленных отбросов, ее крохотная комната находилась почти на самой верхушке мусорной пирамиды, что не означало более высокое социальное положение, напротив, из-за повышенной температуры условия были хуже, и места хватало ровно на то, чтобы разогнуть ноги. В качестве роскоши имелось косое окошко, сквозь которое, одинокими вечерами, можно было любоваться мертвыми пейзажами и другими красотами, сохранившимися от низвергнутого мира. После того как постаралось человечество на сцену взошла новая звезда, яркая и агрессивная как никогда прежде. В свое время она носила прекрасное имя – Солнце, но теперь ее мало кто так называл. Те, кому посчастливилось выжить, оказались на разогретой сковородке, жалобно скуля и поджариваясь, медленно приближаясь к финалу.

    Мэй, как и многие в поселении работала мусорщиком, таскала разный хлам, который находила в  пустыне. Целыми днями она бродила по песчаным холмам, пытаясь отыскать что-нибудь полезное в этом бескрайнем кладбище.

    Чтобы выжить.

    Этот паек, выдаваемый в поселении, был отвратителен, настолько, что Мэй до сих пор часто рвало, стоило его употребить, особенно если это происходило утром. Потребовались долгие годы, чтобы привыкнуть к этому мерзкому вкусу и запаху. Она, как все остальные, плохо представляла, что значит нормальная еда, иногда в жарком бреду ей и вовсе казалось, будто эта черная жижа не что иное, как нефть, или машинное масло, выкачиваемое с каких-нибудь найденных в песках танкеров. Кто знает? Теперь уже не разберешь. Но как-то раз прошел слушок похуже, от которого стало совсем уж плохо, кто-то ляпнул, не подумав, что якобы эту жижу добывают из трупов. Стоит им достаточно долго пролежать в бочках, да еще и при таком адском климате, как они чудесным образом превращались в такой вот бодрящий напиток. Больная фантазия или страшная правда, никто наверняка не знал.   Мэй знала одно – если не пить эту гадость, долго не протянуть. Поэтому, каждое утро, прежде чем отправиться шарить в самое пекло, она как следует заправлялась, и только после этого, с гримасой отвращения, едва сдерживая рвоту, спускалась вниз, где на раскаленном воздухе ее верно ждал помощник.

    С ранних лет Мэй бродила по выжженным пустошам, вручную разбирала завалы под палящей звездой, изнывая от жары и жажды. Это были тяжелые времена, тогда приходилось совсем не сладко.  Даже  среди помойных крыс нужно было заслужить уважение. И она его заслужила, без преувеличения, кровью и потом, заняла почетное место среди мусорщиков и получила своего помощника, который облегчал не простую работу.

    Все еще приходя в себя от завтрака, Мэй надела рабочие очки и поправила ремешок на затылке. Она нашла их на одной из свалок,  это были старые военные очки летчика, которые  использовались ей для защиты от яркого света и пыли. Каждый надевал, что удалось найти: лыжные очки, солнечные, сварочные, все, что могло помочь уберечь глаза.  Под навесом из красного полиэтилена стояла консервная банка грязно оранжевого цвета. Это и был ее помощник; квадратная кабина на четырех лапах, а впереди две клешни для разных манипуляций. Эти машины напоминали крабов, поэтому все их так и назвали – крабы. Навес помогал немного защитить его от беспощадных лучей, это и в самом деле спасало, но ненадолго. Стоило сесть внутрь и пройти немного по раскаленным пескам, как в кабине становилось невыносимо жарко. И все-таки Мэй любили своего краба, доставшегося ей таким тяжелым трудом. Проведя пальцами по выгоревшей краске и таким образом поприветствовав его, она забралась наверх, открыла люк и нырнула в приятную темноту.  Внутри тесной кабины лишь узкая  полоска из оргстекла служила окном в мир. Как улитка в раковине Мэй ползала в постоянных поисках, сидя в своем протертом сиденье, из которого уже отовсюду лезла набивка. Половина  (а то и больше) оборудования была не исправна. Изначально эти машины предназначались совсем для других работ – утилизации ядерных отходов, на свалках куда более враждебных, чем те, с которыми им приходилось иметь дело сейчас.  Они были достаточно выносливы и надежны, но даже у самых крепких есть пределы прочности и краб Мэй был из тех, кто приближался к этим пределам. Нового ей не найти и не заполучить, а значит в будущем придется вручную возиться на свалках, как было в прошлом, изнывая от кошмарного зноя. Отличные машины с набором самых полезных функций износились временем, они все еще верно служили мусорщикам, но от комфорта и универсальности остался лишь необходимый минимум.  У крабов на вооружении были отличные фильтры, поэтому песчаные бури совсем не были для них помехой. Правда они тоже окончательно накрылись, следом накрылась вентиляция,  из-за чего приходилось часто останавливаться, чтобы открыть люк и запустить хоть немного воздуха в кабину.  Можно было его и вовсе не закрывать, но тогда жестокая повелительница нового мира затопит жаром со всей присущей ей ненавистью.

    Запечатав люк, Мэй включила двигатели, пробежалась взглядом по тем, немногим исправным  индикаторам, взялась за рычаги и отправилась бороздить пустыню. Следующие четырнадцать часов краб будет медленно карабкаться по дюнам, гудеть и жужжать, передвигая своими гидравлическими конечностями, переваливаясь с боку на бок, словно пьяный матрос. Ближе к вечеру эта плавная качка начинала вгонять Мэй в сон, но стоит признать - в крабе ей было даже комфортнее чем в своем, так называемом доме. Разве что ноги не вытянуть и не лечь в полный рост, а не то Мэй и впрямь бы перебралась жить в него, как черепаха в панцире.  Однажды, когда случилась поломка и она не успела закончить ремонт вовремя, ей пришлось остаться на всю ночь в пустыне. Мэй тогда провозилась допоздна, чтобы привести в порядок краба, а затем, так как спешить уже не было смысла, устроилась прямо внутри тесной кабины на ночевку, откинула люк и, умостившись в кресле, смотрела на звезды. Красивые и холодные, они околдовывали своим далеким, едва уловимым блеском. Никогда Мэй еще так хорошо не спалось как в ту ночь. На какой-то момент ей даже показалось, что она могла бы так жить - бродить в полном одиночестве по пустыне, спать в крабе, любуясь вселенной, наслаждаясь тишиной, это не хуже муравейника, в который Мэй приходилось возвращаться каждый вечер, под пьяные крики и ругань, доносящиеся из местного бара. Засыпать и знать, что завтра начнется все сначала.  Но выжить за пределами родного поселения было невозможно. Только потому, что они держались вместе, они все еще существовали. Иных, реальных альтернатив не было. Не то чтобы Мэй ненавидела это место и  этих людей, вовсе нет, еще детьми они дружно бегали по свалкам, представляя, будто это веселое приключение, но время идет, приятные воспоминания блекнут, радости остается все меньше и найти ее больше не в чем, все словно иссыхает под яркими лучами, и тогда хочется перемен, уйти хоть куда-нибудь…  Но идти было некуда. Все знали что там, за пределами, ничего нет. Искать бесполезно. Многие смельчаки пытались, но не возвращались. Позже в пасти ненасытной пустыни находили  их мертвых крабов - все, что оставалось от больших амбиций;  безжизненные оболочки и железные каркасы, лишенные  души. Мэй не собиралась повторять подобное, она не хотела такой участи, а потому каждый раз возвращалась в родное поселение, где занималась тем же, чем и всегда – выживала.

     Пока краб шагал по заданному курсу, Мэй какое-то время смотрела на исчезающую пирамиду, перекошенную, дрожащую в знойном воздухе, медленно стекающую за горизонт, словно расплавленный мусор. Ее уродство провожало и встречало каждого мусорщика, а еще играло роль некого маяка в их обширных краях.

     Мэй развернула кабину.  Сегодня она решила исследовать восточную сторону, где под дюнами покоился старый город, некогда процветающий, но погибший в агонии от алчности и зависти. Теперь его гордые останки торчали из песка как огромные кости и служили отрезвляющим напоминанием. Люди прошли через многое, но так и не совладали со своими пороками. Мэй направила краба к мертвому городу. Его облазили уже тысячу раз другие мусорщики, но она надеялась отыскать что-нибудь полезное. Или откопать если придется.

     Двигая рычагами и орудуя клешнями, будто своими собственными, Мэй ковыряла останки,   извлекая и перебирая все, что только может пригодиться. Она была истинным падальщиком, как  все...  Порой такие размышления вгоняли в глубочайшую тоску; все эти усилия, все часы, проведенные в адском мареве, все только для того, чтобы вечером получить мерзкую блевотную жижу, выпить ее и продолжить свое тривиальное существование. Что сегодня она притащит в свой муравейник? Там не терпели лишних ртов, и если мусорщик возвращался с пустыми руками - в данном случае с клешнями - то сперва он лишался краба, начинал работать по старинке на своих двоих и в случае очередной неудачи оказывался за пределами поселения, где быстро погибал.

     До сих пор Мэй удавалось что-нибудь найти, не самое лучшее и не слишком полезное, но того, необходимого минимума, она всегда с упорством достигала. Ведь она – мусорщик! Прирожденная помойная крыса. Королева свалок.

     Так, долгие годы, тянулась ее жалкая жизнь…

     Когда становилось слишком жарко, приходилось искать тень. Если таковой поблизости не находилось, использовался особый прием известный всем мусорщикам, при котором краб зарывался в песок. Это позволяло спрятаться от ненавистных лучей и хоть немного сбавить температуру внутри разогретого корпуса. В таких экстремальных условиях даже несколько градусов играли важную роль. Но предпочтительнее был все же первый вариант, ведь случалось и так, что краб не откапывался, небольшая поломка и мусорщик оказывался в стальном гробу, обреченный на медленную, мучительную смерть. Так что, если  находилось что-то отбрасывающее достаточно большую тень, то крабик резво бежал туда, прочь от губительной звезды… и остывал.

     «Припарковавшись» в тени за высоким холмом, Мэй распахнула люк и, превозмогая отвращение, отпила из бутылки черного напитка, который нагревшись в этой железной печи, стал еще тошнотворнее. От одной только мысли, что эта жидкость была добыта из тех страшных бочек, которые словно хорошее вино где-то долго хранились, становилось не по себе.

    Мэй так и не удалось ничего отыскать в мертвом городе, ничего полезного или того, чтобы приняли, поэтому, после небольшого перерыва, она отправилась рыскать дальше. Прошла цепочку выступающих каменных глыб, напоминающих чей-то хребет, а потом мимо космического корабля «Ирва-6», обглоданная туша которого уже много лет покоилась в горячих дюнах. Когда-то он курсировал между Луной и Землей, доставляя ценный груз, но теперь навеки застрял здесь, как выброшенный на берег кит.  Лишь едва читаемые надписи на оголенном ветром скелете напоминали о былой славе.    Когда-то Мэй умудрялась заползать на своем крабе внутрь этой огромной стальной туши в поисках запчастей, теперь же все там была забито песком.  Песчаные бури то закапывали корабль, оставляя торчать одну только морду, то вновь откапывали едва ли не по самое брюхо. В свое время это принесло большую удачу и Мэй, оказавшись в нужное время и в нужном месте, смогла вытащить несколько крайне дорогих компонентов из недоступных ранее отсеков. Удивительно, теперь те времена вспоминались как счастливые, хотя таковыми их едва ли можно назвать. Когда-нибудь, кто знает, она будет вспоминать и этот обыденный день как счастливый, а пока что приходилось просто существовать и терпеть долгие часы монотонной работы, размышляя о прошлом, уходя от настоящего и грезя былыми победами, пока жизнь, какая бы она ни была, стремительно утекала…

    Напряженные глаза Мэй смотрели сквозь исцарапанное песком стекло, руки на автомате двигали рычаги, разбирая руины, пот со всего тела лил ручьем, волосы на голове намокли и спутались. Краб, жалобно скрепя суставами, неторопливо перемещался по пустыне, останавливаясь то там, то здесь.

     Нужно было что-нибудь найти...

     И так до самого заката.

     А потом домой, (если коробку можно назвать домом) таща в клешнях то, что должно было подарить еще один день…  День, в котором она снова будет изнемогать от жажды, перекапывая пустыню, а все только для того, чтобы получить еще один такой день...

     Ближе к ночи Мэй заняла свое место под навесом, опустила на колени руки и тяжело вздохнула. Ну вот, я здесь… Усталость давила на плечи и шею, ломала спину. Отрубив движки, Мэй стянула с лица очки, которые теперь болтались на шее. Какое-то время она просто сидела и смотрела, туда, где среди ассиметричных строений мелькали чьи-то сгорбленные силуэты. Иногда ей совсем не хотелось выходить. Вот как сейчас... И тогда снова посещали мысли о том, чтобы отправиться бороздить ночную пустыню, лишь бы не в кишащий муравейник. Но это так, глупости, - решила Мэй, затем вылезла из краба и, махнув тому на прощание, побрела к себе.

    Она шла мимо закрытых торговых палаток, а затем мимо бара, которому даже не дали название, там собирались рабочие после смены, потравить байки да пропустить по стаканчику еще более мерзкой дряни, чем та, которую приходилось вливать себе в глотку по утрам. Внутри, за окнами из тусклого пластика, велись оживленные разговоры и гремели бутылки. Уже почти у самого входа в муравейник Мэй окликнул знакомый голос:

- Эй, Мэй!

    Она повернулась. Это был Эдди, такой же мусорщик, не старше ее самой, только стажем поменьше.

 - Ты сегодня не зайдешь? – Худощавый парень подошел ближе, но остался стоять на некотором расстоянии, он всегда смущался и держал дистанцию, а если они оказывались совсем рядом, начинал нервничать и вести себя еще более застенчиво. Мэй знала, что нравится ему. С тех пор как они впервые познакомились, парень увязался за ней и не отставал, часто ждал ее вечерами после работы, не смотря на то, что она почти всегда возвращалась позже всех. Не успевала Мэй вылезти из краба, как Эдди начинал озвучивать всевозможные истории и новости в надежде, что хотя бы одна из них покажется ей интересной. Они шли в бар, он все рассказывал...  Мэй была слишком воспитана, чтобы послать его и молча слушала, потягивая отвратное пойло, да кивая головой. Паренек был доволен такой компанией, ей же было все ровно, что он там городит. Их даже можно было бы назвать друзьями.

    Так их дружба и протекала - в одностороннем порядке.

- Нет, - покачала головой Мэй, разглядывая свои потрепанные ботинки, напоминающие обуглившиеся куски резины, - сегодня что-то нет настроения.

    Эдди понимающе вздохнул и опустил взгляд.  Его ботинки выглядели даже хуже, совсем изношенными и больше походили на сандалии. – Что ж, тогда увидимся… – проговорил он, вдруг став каким-то очень разбитым. Для него Мэй была тем единственным стимулом, ради которого стоило терпеть изматывающие будни, чтобы потом, желанным вечером, когда за горизонтом исчезала звезда, пусть и не в очень приятной обстановке, и без какой-то особой радости, но провести вместе время. Потому что такая их жизнь и нужно что-то с ней делать.  Был ли у Мэй подобный стимул? Иногда Эдди казалось, что она просто плывет по течению, вот и все.

    Они попрощались, Эдди вернулся в бар, а Мэй поднялась в свою комнату и рухнула на мятую постель, собранную из разной одежды и старых одеял.   «Конечно, мы еще увидимся», - говорила в пустоту Мэй, подкладывая под голову свою подушку, которой ей служила мягкая игрушка - собачонка, найденная там же, где и все остальное, еще в далеком детстве. «Как тут можно не увидеться? В таком-то месте? Можно подумать - есть выбор!»   Как же ей хотелось покинуть эти края…   Каждый раз это острое желание вонзалось как отравленный нож и отправляло ее в волшебный мир, сотканный из старых легенд, наивных, но прекрасных, рассказывающих о том, что за мертвыми пределами стоит Город из песка, величественно возвышается над золотистыми дюнами, очаровывая всех своей красотой...  Долгими размышлениями Мэй бродила в том удивительном мире, а когда покидала его, за окном уже царила поздняя ночь, липкая и горячая как мазута.

    Время шло, а все это так и оставалось красивыми сказками. Никаких доказательств о существовании мифического города не было. Никто никогда не приходил оттуда, из-за горизонта, и порой казалось, что их жалкое поселение есть не что иное, как последние убежище людей, а легенду породили местные, просто для того, чтобы во что-то верить. Всего лишь красивая история,  которую рассказывают детям перед сном.  Поэтому, как бы сильно Мэй не хотелось убежать, этот смердящий муравейник, собранный из различного мусора, был ее домом. А другого не существовало. Потом она засыпала… с глубокой точно колодец досадой в душе, отворачивалась к стенке, оставляя за спиной прекрасный рассыпающийся образ. Образ Города из песка…

    Все изменила одна находка.

    В тот день Мэй застряла посреди пустыни, когда у краба потек один из гидравлических цилиндров. Пришлось остановиться на  ремонт. К тому времени уже близился закат, и жара немного спала,  облегчив задачу. Подстелив под себя старую рабочую куртку, чтобы не так обжигал песок, Мэй улеглась под железное брюхо своего старого краба. Каждая его поломка, каждый подозрительный шум в моторном отсеке, вызывал в ней чувство жалости - к нему, и к самой себе. Сколько еще они вытерпят? Сколько продержатся, таская всякую дрянь? Но главное - для чего? Ответ на этот вопрос лежал ближе, чем тогда казалось…

    Орудуя инструментами в неудобном положении, Мэй то и дело брала короткие паузы, чтобы дать отдохнуть рукам. В один из таких перерывов она и обнаружила интересную находку. Что-то сверкнуло перед глазами, как раз в тот самый момент, когда ненавистная звезда, коснувшись мокрого лица своими жаркими лучами, окончательно угасла. Мэй протянула руку и извлекла из песка сверкающую вещицу. На горячей металлической пластине, уместившейся в ладонь,  был изображен город, напоминающий тот самый призрачный город из старых легенд. Она все лежала и разглядывала рисунок, очень долго, но не придала находке какого-то особого значения, в конце концов - это просто рисунок. Однако впервые за долгое время Мэй задумалась о том, что легенды возможно не врут.

    С того дня все переменилось.

    Теперь Мэй не могла отмахнуться от глупой сказки и лечь спать, как делала раньше, нет, теперь эта мысль настойчиво стучалась в дверь, каждый день, все сильней и сильней. Ее нельзя было игнорировать, она становилась слишком могущественной, пока, в конце концов, полностью не завладела истощенным разумом. Время потекло очень медленно, сгустилось, стало как никогда утомляющим, будто любезно предоставляя простор продолжительным изматывающим размышлениям.  День ото дня, бродя по пустыне, Мэй думала об этом городе, вглядываясь в пылающий горизонт и представляя его там, над золотыми холмами…  И ночью, перед тем как уснуть, думала о нем… видела прямо перед глазами, лицезрела в своих обесцвеченных снах… Она не расставалась с металлической пластинкой, держала при себе как распятие, постоянно разглядывая, изучая детали.

    Вера ее росла с каждым днем.

    И наконец - сломала.

    Надо рискнуть. Пусть это и глупо, но лучше так, чем провести в бесплодной помойке остаток своих дней.  Мэй здесь родилась и не хотела здесь же и умирать, разгребая мусор до глубокой старости. Решено - она сядет в своего верного краба и отправится в путь, туда, где под яркой звездой сияет величественный Город из песка, а берега его омывает сам океан...

    Эта металлическая пластина стала той, маленькой надеждой, в которой Мэй так отчаянно нуждалась.  В мыслях она уже шагала вдоль волнистых дюн, искала… Всю свою жизнь она училась искать и теперь, этот навык ей пригодится как никогда.

     Вечером, когда звезда на радость всем отправилась в свою теплую койку, Мэй выбралась на крышу своей коробки. Там она смотрела как вдалеке, словно огромное перекати-поле мчится песчаная буря. Черные клубы пыли неслись по пустыне, и даже суровая звезда поспешила скрыться под одеялом, понимая, что ей не одолеть этот густой мрак. Зрелище было невероятным и в чем-то даже завораживающим, немного тоскливым и совсем чуть-чуть пугающим. Мэй давно привыкла к бурям, они проносились далеко на востоке, бушевали на западе, но как назло, каким-то непостижимым образом, ни разу не обратили внимания на их убогое поселение. Место, где обитают последние представители отчаянной глупости. Лагерь неудачников и дураков.  Мэй и рада бы взвалить свою обиду на всех тех, кто однажды решил выяснить, чей же все- таки член длиннее, но человек по определению тщеславен и туп, нет смысла винить предков, ведь точно так же сейчас могли поступить и современники.

     И вот, глядя как вдали мчится бог хаоса, Мэй думала о том, что завтра, ранним утром, первым делом все мусорщики двинут туда, собирать его щедрые дары, а она двинет в обратном направлении - на юг.  Конечно, Мэй осознавала, что это может стать первым и последним ее путешествием, но менять своего решения не собиралась, ведь где-то там, за  горизонтом и извилистыми дюнами, стоит Город из песка...   И это то, ради чего она отважится преодолеть любые преграды, будь то бескрайние пылающие пески или сметающие все на своем пути бури.  Рассказывать о своем безумном плане Мэй никому не собиралась, просто уйдет ранним утром как все, а вечером не вернется. Очень быстро жители выпьют за ее упокой, не подозревая, что она движется навстречу легендарному городу.

     Мэй вернулась обратно в комнату, задвинула окно, упаковала свои пожитки и легла спать. А ранним утром, когда отправилась на поиски, никто из жителей и не заподозрил, что она задумала. И даже старый мешок в руке, в котором легко уместилась вся ее жизнь, не вызвал ни у кого вопросов. Всем было плевать.  Если бы Мэй поделилась своей идеей, показала обнадеживающую пластинку, никто бы и не подумал идти за ней.  Наверное, из всех в поселении, только она была достаточно мечтательной, чтобы решиться на такое, а значит обреченной на путешествие в одиночестве. Проблема лежала даже глубже - многих устраивала такая жизнь; пахать на свалке, а вечерком прозябать в вонючем баре.

    На улице, со всего муравейника к своим рабочим машинам стекались мусорщики. Среди прочих плелся и Эдди. - Привет Мэй! – Помахал он рукой, направляясь к своему крабу. – Удачного улова!

- И тебе тоже.

- Встретимся сегодня?

    Мэй замерла и посмотрела на Эдди, на его немного наивную в чем-то даже глупую улыбку. В какой-то момент, всего на секунду, промелькнула мысль позвать его с собой. Почему-то Мэй не сомневалась - он пошел бы с ней,  но вместо этого просто легонько улыбнулась. Эта была первая улыбка, которую она подарила ему за годы знакомства.

    Эдди, явно вдохновленный, забрался в своего краба.

    А Мэй забралась в своего и с тех пор, больше они с Эдди не виделись.

    Как и предполагалось, стая разноцветных крабов двинула туда, где вчера вечером  прошла песчаная буря, и лишь один из них одиноко поковылял в противоположном направлении.  За день  Мэй планировала преодолеть как можно большее расстояние, поэтому не собиралась останавливаться, не желала делать пауз и прятаться в тени. Откинув люк,  изнывая от нахлынувшей жары, она как одержимая продолжала идти, выглядывая сквозь тонкую полоску величественный силуэт.  Уже через несколько часов корпус сильно нагрелся, а внутри подскочила температура, сделав путешествие невыносимым. Мэй с трудом верилось, что в свое время в крабе работал кондиционер, гоняя приятный холодок по кабине.

    Часы тянулись, свирепая звезда плавно смещалась по небосводу. В полдень она достигла пика и жарила оттуда что было сил, а затем покатилась вниз.  Мэй не останавливалась... Едва не потеряв сознание, ей все же удалось добраться туда, куда еще не ступала нога ни одного мусорщика. Уже на закате взору открылись удивительные виды: гигантские остовы космических кораблей, отдыхающие на жирном боку танкеры. На пути встречались  скелеты неизвестных животных, странные металлические конструкции, опоры, трубы, контейнеры, останки гусеничной техники...  Если хорошенько здесь покопаться, можно разбогатеть. Любопытство заядлого мусорщика подталкивало к этому: Что же там? А вон там? Взглянуть хоть одним глазком! Но сердце Мэй жаждало лишь одного.    Передохнув несколько часов, потягивая отрезвляющий напиток и любуясь ночными пейзажами, она смахнула тряпкой пыль с окна, села в краба и продолжила путь. Ближе к утру Мэй снова остановилась на перерыв и уже в компании яркой подруги отправилась в дорогу.    К обеду краб начал странно пощелкивать, ничего хорошего это не предвещало. Через час у него  потек один из гидравлических цилиндров, старая назойливая болячка с который Мэй давно научилась справляться. Железный друг поправился, после чего они  двинули дальше. Чуть позже забарахлила правая задняя лапа. Мэй перепробовала все, но не смогла это починить. Краб поковылял еще более кривой походкой, чем прежде, но терпел и не останавливался.  К вечеру заглох один из двигателей, наглотавшись пыли. Мэй устранила поломку. Затем заглох второй. Она отремонтировала и его. Проблемы поменьше тоже донимали, рвались шланги, забивались клапана, ослабевали крепления.  Следом вышел из строя поворотный механизм, кабина застряла в одном положении, слишком серьезно, чтобы даже пытаться исправить. На продвижении краба это не сказалось, но теперь Мэй лишилась «гибкой шеи» и не могла на ходу смотреть по сторонам.

    На следующий день хромую лапу совсем заклинило. Всевозможные решения, ухищрения, титанический труд, литры пролитого пота и даже крови, плюс потраченная ночь - ничего не дали. Выхода не было и краб пополз как есть, волоча железное брюхо по песку, оставляя за собой длинный волнистый след, напоминающий след раненного животного.   На этом сложном этапе всяческих поломок и остановок Мэй позабыла о самой себе, так сильно она старалась помочь своему другу, тому самому, ради которого долгое время трудилась, тому, кто ждал ее каждое утро. Она хорошо помнила день, когда впервые заполучила его, и то был самый счастливый день в ее жизни. Он стоял среди контейнеров, побитый и угрюмый, такой же недовольный жизнью, как и сама Мэй. Но если бы не он,  вряд ли бы она так долго продержалась, разгребая мусор голыми руками и передвигаясь на собственных ногах. Они прожили вместе нелегкую жизнь,  и если Мэй все еще могла продолжать этот тяжелый путь, то он больше не мог.    На четвертый день краб загудел,  задрожал, а затем внезапно притих, навсегда опустив свое стальное брюхо на раскаленный песок.   

    Вот и все…

    Мэй выпустила из рук рычаги. Она знала, что дни его сочтены, но все-таки надеялась на чудо.

    Дальше придется идти без него.

    Какое-то время Мэй сидела в кабине, разглядывая затертые кнопки и нерабочие мониторы, оттягивала момент разлуки, но выбора не оставалось. Когда она выбралась наружу, горячая волна воздуха обдала с ног до головы, удушающий пыльный воздух заполнил легкие, а яркий ненавистный свет резал глаза даже сквозь защитные очки.    В этой местности, скорее всего на возвышенности, все обстояло намного хуже, чем в родных землях. Жара была настолько невыносимой, будто здесь, под безжизненными песками билось горячее сердце пустыни.      Мэй обмотала вокруг головы и шеи кусок красной ткани, которая когда-то служила занавеской в ее комнате.  Ботинки для дополнительной защиты укутала тряпками, какие только смогла найти. Перед тем как покинуть поселение, она обменяла все ценное, что у нее было на мерзкий паек. Вышло совсем немного. Прихватив фляжку, Мэй спрыгнула на песок и продолжала изматывающий марафон.   Она готова была пойти на самую грязную работу в том городе, если придется. Главное – добраться до него, а там она уже не пропадет.

     На всем пути Мэй оглянулась лишь раз и  увидела вдалеке грязно оранжевый панцирь своего мертвого краба.  Как далеко она зайдет, прежде чем сама превратится в безжизненный остов? Это была коварная мечта…  Мечта,  которая с каждым шагом  все больше походила на обманчивую иллюзию.    Ветер царапал кожу песком, дышать становилось все тяжелее, легкие словно терли наждачной бумагой. Мэй с трудом передвигала ногами, погружалась в песок, будто в хорошо разогретую печь. Иногда  останавливалась, чтобы отхлебнуть из фляжки и дальше, шаг за шагом, к Городу из песка... Каждую мучительную минуту ей казалось, что она, наконец, нашла его, вон они - легендарные башни, возвышающиеся над  горизонтом. Но затем они исчезали,  и становилось ясно, что это всего лишь видение.

    Так продолжалась погоня за ускользающим миражом.

    Где-то там Город из песка, где-то там океан… - повторяла как мантру Мэй, следуя за дивным расплывчатым образом, ни на секунду не выпуская его из головы.  Она падала от истощения, затем поднималась и шла, снова падала и снова вставала. Песок прилип к ее мокрой коже, к ее волосам, голова гудела, глаза слипались, но Мэй шла… Проклятой пустыне не победить, не одолеть ее - рожденную в пылающих песках, среди грязи и мусора. Жестокая пустыня-мать сама воспитала непокорных, она не баловала своих детей, не кормила их грудью, превратив в  крепких рабочих машин.

    И Мэй -  дитя обезвоженных земель, уходила все дальше.

    Он там, за дюнами…

    Там есть вода…

    И мечтая о воде, она допивала последние остатки мерзкого напитка, который даже сейчас не казался приятным.

    Жар окружал, лип к коже, все это напоминало дрейф в огромном кипящем океане.   Во рту быстро пересохло и очень скоро, та противная жижа, которую Мэй так яро ненавидела, представлялась чем-то восхитительным, чем-то таким, что очень напоминало ту волшебную, чистую воду с горных ручьев, о которой рассказывали в легендах. Подобные мысли выворачивали желудок, издевались над ним, но желание найти мифический город только крепло.

    Пустыня сводила с ума…    В какой-то момент Мэй стало казаться, будто дюны смещаются подобно волнам и даже появился шум, похожий на тот, который описывали в потрепанных книгах. Шум прибоя…

    Лишая разума и сна, влекла проклятая мечта.

    Мэй посещали самые разные мысли, странные, безумные и даже обыкновенные… Она   вспомнила Эдди, представила, как он каждый вечер сидит в баре и ждет. Он верит, в отличие от всех остальных, что Мэй вернется. И ждет... ведь она подарила ему улыбку тем ранним утром.

   Глупенький Эдди…

   Бог знает какой это был день, но Мэй обнаружила, что следует за проклятой звездой, которая садилась на западе. А идти нужно было на юг! Она сбилась с пути. Уже в который раз? Но все продолжала шагать,  навстречу тлеющему горизонту. Как слепой крот, просто двигалась вперед. За  мечтой - этим таинственным ореолом, настойчиво преследуя его, как истинный падальщик, выжидая, когда желанная добыча, лишившись сил, рухнет на землю.

     А затем терзать ее!

     Терзать!   Отрывая плоть от костей.

     Мэй дойдет до него, дойдет до этого города, непременно. Там  она прыгнет в прохладный океан и впитает его словно губка.  Будет любоваться высокими  башнями и улыбаться, испытывая чувство гордости.

    Мэй сотворила нечто прекрасное и верила в это, всем сердцем верила, а потому все шла, не подозревая, что топчет раскаленное дно давно высохшего океана…

   Потом, обессилив, она упала и осталась лежать, тяжело дыша и глядя, как огненная звезда ныряет в дюны, словно в гладкие волны. Мэй представляла, что отдыхает на берегу, а у ног плещется вода. В какой-то момент этих издевательских грез, ей показалось, что она и в самом деле чувствует прохладный бриз… вон там, где подобно гигантскому существу лежит могучий океан.

    Но силы иссякли, ноги окаменели, и двигаться больше Мэй не могла.

    Сюда ее привела прекрасная мечта.

    Мечта о городе, что был возведен из песка…