Хрюндик

   У одинокой бабы Груни, что тихо - мирно жила на самой окраине села, почти за околицей, приключилось несчастье. Свиноматка опоросила семерых, а один оказался таким слабеньким, что не то под сиську матери залезть, головенку-то удержать не мог. Достала Груня малыша полураздавленного из-под бока матери и пригорюнилась… Не из-за того, что потеря в хозяйстве - дело житейское,- а по сердобольности своей. Глянула на братьев - сестер его - веселенькие, розовые,  как на картинке, - с упругими , влажными подвижными пятачками,  острыми глазенками под длинными белесыми ресничками ; толкают друг друга, угрожающе повизгивают, отвоевывая место под теплым материнским брюхом. А этот … Бессильно повисшие ниточки-ножки, потухшие глазки,  полуоткрытый посиневший ротик.
    Расчистила решительно местечко у сиськи и подоткнула кроху, а у того сил нет даже сосок прихватить и удержать. Не только  шустрые собратья , но и мать рылом острым – раз! - и в сторону его… Забраковала, видать… Хлопнула в сердцах рукавицей ей  по морде: « Да что ж ты за мать-то, а?» - и отнесла несчастного в избу. Соорудила быстренько в коробке около печи тряпичное гнездышко, положила туда. Сбегала к соседке за молоком парным - ну не  свинью же доить!? - и соску - малышу. А молоко - то все мимо… почти в рот не попадает.  «А ну-ка, Хрюндик, борись, не сдавайся!» - зажала податливый холодный пятачок в руке и снова - соску. Малыш застонал, захлебываясь, и затих, закатив глаза. «Все… наверно, готов, »- с горечью подумала Груня. Опустила на пол безжизненно повисшее тельце, отошла, потом глянула: нет, живой,- дышит! Тоненькие прутики ребер вздымаются, и проваливается едва обтянутый кожицей хлипкий  животик с кровяной ниточкой - пуповиной. Прикрыла пуховым стареньким  платком, под бочок - бутылку с теплой водой: «Спи, горемыка, спи … » До ночи стерегла, вливала в остывшую плоть по капельке подогретое молоко. А ночью, когда малыш стал всхлипывать и плакать, как ребенок, встала, крестясь, и взяла к себе в постель, прижала к груди, как когда-то слабенького своего  сыночка Алешеньку, недолго задержавшегося на этом свете, одеялом накрыла. А под рубахой за пазухой  - пузырек с молоком. « Ах ты, Хрюндик, бедовенький мой… Вишь, как судьба-то неровна: кому жить, кому – умирать…» - приговаривала бабка, укладывая пискуна к себе под бочок. «Не придавить бы… А то… как мамка твоя…»- и забылась беспокойным, но радостным сном.
     Малыш оказался живучим. К утру  сам цеплялся за соску, требовательно попискивая и подергиваясь слабым тельцем. А через несколько дней  мог удержаться на кривеньких, дрожащих от напряжения ножках. В коробке оставаться не мог - сразу начинал пищать, а на кровати успокаивался. Да умненький какой оказался: на постели не гадил, поест - и сразу все лишнее у печки оставляет. Груня поглядывала на него с умилением и посмеивалась…
      Когда продала весь приплод, попробовала еще раз пристроить бедолагу к родной матери. Да не тут – то было. Та кинулась на него с таким озлобленным рыком, что бабка едва успела подхватить испуганного насмерть отказника и проворно вернула в хату.
     …Заметили односельчане, что прежде гостеприимная и приветливая бабулька стала вдруг скрытной и подозрительной: сама ни к кому в гости не стала ходить и других к себе не звала, даже на порог не пускала. Раньше, бывало, каждый день в магазин заглядывала. Брала немного, выбирала тщательно, подолгу беседовала с продавщицей, живо интересовалась  новостями .  А теперь - если раз в неделю:  быстренько всего побольше нахватает и - бегом назад.  Как будто есть к кому торопиться… Ни с кем  посплетничать не остановится. «Что-то не то …» - заподозрили внимательные соседки.  А когда та  попросила плотника починить кровать - ножки убрать да еще и расширить (доски со стороны стенки нарастить) - и вовсе слухи поползли по деревне. Одна из самых любопытных, заглянув поздненько вечером в подружкино окно, заметила на кровати чужого мужика. « Темно,  правда, было - не разглядела всего, но уж больно здоров. Как боров!» - докладывала потом бабам у колодца. «У нас таких нет, точно не нашенский. Лежит  под одеялом, с головой укрылся. А она - рядом , по спинке  поглаживает… Видать, заезжий какой. Вот ведь бес попутал под старость… Ай, Груня!»
     Еще через месяц затворница попросила соседа сколотить себе новый топчан. Это уж совсем подозрительным показалось.
     А все дело-то было в том, что Хрюндик очень быстро стал превращаться в Хрюнделя. Сначала он легко помещался на кровати рядом с бабушкой - тепло и уютно было обоим, тем более что интеллигентный увалень резво соскакивал с лежанки каждый раз, когда нужно было отметиться в уголке у печки. Она только подпрыгивала да охала каждый раз, когда он снова плюхался на место и устраивался поудобнее рядышком, не забывая приветливо и доброжелательно ткнуть ее  пятачком. Попробовала перевести его в чистый сарайчик, но – увы! - терпения слушать пронзительные умоляющие вопли хватило ненадолго. Поплакала в сердцах и сдалась… И Хрюндель снова по-хозяйски занял кровать. Когда он поворачивался, нередко уже придавливал старушку, а однажды ночью ветхое ложе не выдержало – подкосились и хрустнули ножки … Тогда- то и позвала баба Груня плотника, заняв питомца деликатесной пищей, чтобы не очень возмущался, что выдворен с законного места. А сама все волновалась: как бы раньше времени не устроил концерт. Плотнику же  все казалось, что бабуля ждет кого- то, потому и беспокоится, торопит…
      Когда и расширенная кровать стала мала, решила Груня перебраться на топчан. Только ночью вдруг снова задохнулась под тяжестью навалившегося на нее жирного гладкого бока. Не хотел "малыш" спать один- пришел к  "мамке"…
      Как ни оттягивала Груня этот трагический момент, как ни больно было ей расставаться  с Хрюндиком, но пришлось…Позвала того самого соседа, что топчан ей делал, и тогда понял он, какого  «любимого» скрывала бабка от народа…  К тому времени поросенок так разжирел, что самостоятельно выйти из двери не мог…
      После Хрюндика перевелось у бабули все поросячье племя, и снова стала она каждый день ходить в магазин. Только вот сплетничать напрочь разучилась... А соседи долго еще не могли забыть заезжего «борова»  из соседней деревни…