Виктор Гофман

5 мая 1972 г.
...Мэтр явился, разодет, как и подобает яркому поэту в серую прозаическую эпоху:  плащ цвета «морской волны», сиреневый костюм, вишнёвая кофточка, вместо  галстука – ботиночный шнурок, продёрнутый в грузинскую чеканку. Дополнял его портрет огромный рыжий портфель из грубой свиной кожи.
В «семинаре имени Евтушенко» самые заметные фигуры – Люба Гренадер, Виктор Гофман, Егор Самченко, Борис Камянов, переводчик-испанист Сергей Гончаренко.
Обсуждали давно вышедшего из поэтического возраста человека Лёву, стихи коего ужасали: что-то про войну, Арину Родионовну и гениальность. Жалостливый  Гофман, явно тронутый красным от волнения Лёвиным лицом, говорил экивоками, старался отыскать в стихах какую-нибудь хорошую деталь, однако ничего не нашёл. Зато выступающая следом Люба Гренадер выражений не выбирала... <...>

5 октября 1972 г.
Как в общем-то и подозревали, Евтушенко своим / нашим семинаром больше не  руководит – теперь с нами занимается Борис Слуцкий.  В прежней школе нам  отказали, якобы мы всю её прокурили, и теперь будем собираться по четвергам в жэковском подвале за Елисеевским магазином, в комнатушке, дверь которой  украшает табличка «Товарищеский суд», что сразу стало темой колкостей и шуток в других семинарах...
...Я подружился с Виктором Гофманом, и после занятий мы пешком возвращаемся по домам, благо до середины пути нам по дороге. Витин рост вполне соответствует его фамилии – я ему, почти двухметровому, со своими ста семьюдесятью пятью, прихожусь аккурат подмышку, и со стороны мы наверняка выглядим комично – точно Дон Кихот и Санчо Панса: Гофман аршином меряет пространство, а я колобком качусь рядом. А когда на ходу ещё и стихи читаем – точно парочка  сбежавших из Кащенко и опасных для окружающих пациентов.
Москва тесна – оказалось, наши семьи жили рядом:  мы в Малом Кисельном,  а Гофманы на Трубной – в угловом трёхэтажном доме с гастрономом, где за десять  копеек взбивали чудесные молочные коктейли. Витин отец Генрих учился с моей тётей Женей в одном классе в  школе на Сретенке, а моя мама в соседней, и мы с Витей выросли  на Рождественском  бульваре, где наверняка не раз играли вместе, в компании с жившими  по-соседству Нинкой Чуб и героем «Денискиных рассказов»…

19 октября 1972 г.
... Когда остаётся время, Слуцкий просит задавать ему самые разные вопросы, но при условии, что они не будут касаться его самого.– ни стихов, ни жизни. В минуту ответа похож на универсальную ЭВМ: пожужжит, пожужжит и выдаст исчерпывающую информацию, столь полную и ёмкую, словно долго вынашивал ответ. Однако выдержать такт у нас не всегда получается: Гофман, хоть мы и наступали ему на ноги, всё-таки задал вопрос про судилище над Пастернаком,  на что Слуцкий сухо ответил: «Не помню!» Помолчал, но вопрос всё же был задан,  и Борис Абрамович ответил: «Да, за многое стыдно, перед многими виноват. Вот и перед Межелайтисом тоже:  взялся переводить его книгу «Человек», а она мне не понравилась – причесал подстрочник кое-как и вернул. А книга вдруг получила  Ленинскую премию, и все стали переводить её на другие европейские языки с  моего никудышного русского текста. Стыдно…»

7 декабря 1972 г.
Обсуждение Вити Гофмана. Очень хорошо читал: спокойно, совсем не педалируя интонацию. Слуцкий несколько раз по ходу чтения комментировал услышанное. Так, на любовное стихотворение, посвящённое Витей своей сокурснице:
          Ещё взойдут, ещё засветят, / как две несхожие звезды,
          глаза египетские эти  / в сплошном предчувствии беды, –
Борис Абрамович заметил:
     – Догадываюсь, о ком вы пишете: о Тане Ребровой. И определение «египетские»  к её глазам вполне подходит. Но почему звёзды «несхожие»? Тут я не соглашусь – оба глаза у Ребровой  абсолютно одинаковые.
А после чтения стихотворения, посвященного памяти Пастернака:
          В пижаме полосатой / он снят перед концом
          с сухим, невиноватым, измученным лицом, –
Слуцкий сказал:
     – А вы знаете, что у Смелякова тоже есть фото в такой же полосатой пижаме? Очень хорошая у вас перекличка получилась!
И всё оставшееся время говорил о Смелякове, о своих встречах с ним, и прочёл несколько стихотворений, которые считал выдающимися: про Манон Леско, Любку Фейгельман и земляков, встречающихся на лагерном этапе.
Кстати, когда при знакомстве с Гофманом спросил о его отношении к Смелякову, Витя буркнул нечто невразумительное, а теперь читает его запоем.
     Вечер Гофмана продолжился у него. У Вити тёплый дом, в котором чувствуешь  себя легко и свободно. Обитает он вдвоём с женой Асей – странной женщиной, страдающей ожирением, непонятно чем занимающейся. Но их квартира в  номенклатурном доме на «Лермонтовской» – полная чаша, и символом уюта – кузнецовское фарфоровое блюдо с надписью «Где Богъ там и любовь».
Здесь познакомился с поэтессой Олесей Николаевой (в этом январе впервые  увидел её в ЦДЛ рядом с Семёном Кирсановым, и долго ломал голову: то ли  молодящаяся женщина в брюках с золотым горохом, то ли взрослая девочка). Кроме Олеси, ещё и с Гарри Гордоном, которого принял как старого знакомого, пока сообразил – ведь так звали героя моего недописанного в 1966-м романа…

21 декабря 1972 г.
После семинара – дома у Гофманов. Я уже знаю историю их любви, в которой  могла бы преобладать корысть (дружба родителей играет здесь очень важную роль), но идеальная «притёртость» их характеров не может не радовать. Вот и  нынче лишний раз убедился, что умная жена любой недостаток мужа способна превратить в достоинство.
После чая Ася овладела вниманием гостей:  «Друзья, наверняка все помните песню, которую учитель Тихонов поёт в кино «Доживём до понедельника»? А знаете, кто написал слова?.. – Все мы знаем, но молчим, и Ася продолжает: – Заболоцкий! На самом деле, она в три раза длиннее и Витя распел её под гитару целиком!..».  Я впервые слышу, что Витя не только поёт, но ещё и на чём-то играет.  Ася выносит гитару и кладёт на колени мужу, который сидит в кресле, широко расставив ноги. «Обратите внимание, Витя не воспользовался музыкой из фильма, а написал свою! – Ася гладит его по голове, в то время, как он пощипывает гитару, как будто гусли, и командует: – Просим!»  И Витя, тренькая по струнам всеми десятью пальцами, заводит: «Где-то в роще берёзовой!..»  на мотив, похожий на «Подмосковные вечера», причём после первого куплета имеющие уши слышат, что каждый следующий катрен Витя положил на разные мелодии. Действо тянется неимоверно долго, после чего мы благоговейно молчим минуту-две, пока Ася первая аплодирует, кивками головы призывая нас последовать её примеру. Хлопая, я невольно думаю, что с такими характерами у них точно есть шанс  отметить золотую свадьбу.

24 января 1973 г.
Посмотрели с Гофманом на Таганке прогон «Под кожей статуи Свободы» (ЕЕ отдал пропуск). Совсем не понравилось, но отклики по Москве  хорошие.

16 февраля 1973 г.
У Вити Гофмана погибла мама – разбился в Праге её самолёт. Лететь в Карловы Вары собиралась через две недели, но внезапно освободился люкс, и Генрих Борисович договорился – поскольку все документы были на руках, поехал домой за женой и своими руками посадил Майю Мироновну на тот злосчастный рейс.

25 февраля 1973 г.
Устроил коллективный культпоход на фильм Вайды «Всё на продажу» – скупил  на вечерний сеанс весь 10-й ряд в кинотеатре «Варшава» (даже Гофман пришёл, хоть последние две недели нигде не появлялся).
После просмотра идём, на пары  разбившись, по заснеженной аллее через парк (так путь короче – напротив метро в железной ограде два прута выломаны), и чувствую, что Олеся Николаева на моей руке виснет, давится смехом: перед нами движутся Гофман с женой, и на подходе к дырке в заборе стало ясно, что Ася в неё по габаритам не проходит.
Наконец и она это заметила – обернулась:
     – Ребята, ведь мы никуда не торопимся – прогуляемся до метро вокруг парка! 
На Ленинградке Гофман  норовит поймать такси, но Ася Витю останавливает:
     – Давай, как все, на подземке!
Он с неудовольствием соглашается и застревает в турникете:  сначала сунул  пятак левой рукой, и его прищемило, потом монета и вовсе закатилась промеж  фотоэлементов. Мы уже прошли внутрь, а Витя так и мялся растерянно у входа. Наконец билетёрша его пожалела – за рукав подтащила к своему свободному  проходу, подтолкнула в спину:
     – Иди уж, деревня!..

07 мая 1973 г.
Перебегал Садовое кольцо на Лермонтовской площади и прямиком угодил в объятия постового. На его требование показать документ – достал заныканное на Киностудии МО СССР удостоверение со звездой, которое милиционер тотчас спрятал в карман и сказал, что он тут стоит ещё сорок пять минут, в которые могу выкупить свою ксиву за червонец, а то буду искать его в околотке. У меня была  в кармане только «трёшка», но ловить на неё такси и пилить домой за деньгами было совсем глупо. И вдруг сообразил: тут же рядом Гофман с Асей живут, а у них всегда денежку перехватить можно. 
На телефонный звонок откликнулась Ася – сказала, что Витя сегодня работает, но она дома и, конечно, выручит. Но только через часик, поскольку ей сейчас неудобно. Послонявшись полчаса под окнами, подумал, что постовой вот-вот уйдёт, да и что за проблема – не любовника же принимает в отсутствие мужа.
Дверь в квартиру Гофманов оказалась открыта – первой в коридоре попалась тётка, несущая из ванной хрустальную вазу с розами, другая тут же собирала пылесос,  и ещё одна гремела кастрюлями на кухне, откуда доносился вкусный запах готовки. При том все они была одеты в одинаковые синие комбинезоны  с названием фирмы «Заря» на карманах. Ася же восседала на тахте, поджав  под себя ноги и дуя на ногти, а женщина в белом халатике убирала в несесер маникюрный набор. Немного смутившись, будто я застал её за чем-то стыдным, Ася из пачки лежавших на столике денег дала мне «десятку» и позвала зайти к  ним на обед сегодня вечером.
Постовой меня дождался и ксиву вернул, и мне очень захотелось напоследок ему нахамить, но представил, как опять возвращаюсь к Асе, – и сдержался.

13 мая 1973 г.
Поехали с Гофманом, Гарри Гордоном и Сашей Спаль в Переделкино – просто погулять, отвезти цветы Пастернаку и Чуковскому. В электричке Саша спала (её вчера выставили со съёмной квартиры), Гаррик,  устав хохмить на тему «Как закалялась Спаль», тоже пребывал в дрёме, а мы  с Витей курили в тамбуре. Напротив Гофмана стоял прыщавый пэтэушник в самострочных джинсах  и ел глазами Витю – роскошного импортного дядю в новой рэнглеровской джинсовой тройке, какую можно увидеть разве что в иностранном журнале. Гофман говорил, что в большом СП набирают группу для поездки в Италию (с Помпеей!), при этом машинально щёлкал золочёной зажигалкой. В какое-то мгновение он вдруг заметил, каким взглядом смотрит  на него подросток, и, высеча яркое синее пламя, спросил: «Нравится?» Пацан не ответил, только кивнул и сглотнул слюну. «Дарю!» – сказал вдруг Витя, тут электричка как раз раздвинула двери, и мальчишка с Витиным подарком исчез.
«Барин гуляет! – фыркнул подошедший Гарик. – Нам-то небось не подаришь?». «У меня есть», – сказал я, хвастаясь недавним Витиным презентом – огнивом  в перламутровом футляре из «Берёзки».
Съездили в итоге хорошо: погуляли по переделкинским аллеям, устроили пикник на лесной поляне, где первые птичьи голоса располагали к чтению стихов.

30 июня 1973 г.
Заехал к Гофманам и застал странную картину: Витя сидел на тахте, изображая на лице непонимание и глухоту, тогда как вооружённая шваброй Ася металась  по комнате, выгребая на её середину всё, что попадалось в углах. При этом у неё в руках была красивая коробочка, таившая форму какого-то  предмета, и всё найденное Ася к этой форме примеряла. Увидев в моих руках зажигалку, спросила: «Он подарил?» – повтыкала её в паз и вернула: никак не подходит!
     – Да что вы хоть ищете-то? – спросил я.
     – Представляешь? – я этому… на Новый год подарила золотой Ronson, так ты подумай – куда-то заховал и вспомнить не может!
Я вспомнил нашу  майскую поездку в Переделкино, мальчика в тамбуре, и какие у него были глаза, когда он смотрел на щедрого несоветского дяденьку. И ничего не стал говорить Асе – у неё и без того был такой вид, что дай ей волю, разбила бы Витину голову, как арбуз. Настоящую причину скандала Ася и не скрывала – пока она худела на Золотых песках (и осунулась до 115 кг), Витя пустил пожить к ним бездомную Сашу Спаль, после чего взрывная Ася отправила на помойку новый кухонный диван, на котором две недели спала постоялица. Всё понимаю, ребята, только эти сцены как-нибудь без меня.

19 июля 1973 г.
Пришёл Витя – серо-зелёный, помятый, рука грязным носовым платком замотана. Вопиет: «Бог не хочет, чтобы я разводился с Асей! Золото – это благородный стерильный металл, а у меня под обручальным кольцом палец гниёт. Это мне вещий знак  – Господь не хочет, чтобы я разводился!..». Снял с его руки платок – и впрямь страшное зрелище: безымянный перст почернел и распух настолько, что уже и самого кольца не видно. Не слушая вопли Гофмана, намотал на его палец  суровую нитку, намылил, кое-как свинтил злосчастный предмет. И Витя с Богом  тут же переменили своё решение.

30 июля 1973 г.
Гофман перевёлся на дневное отделение и сосватал меня на своё рабочее место – в многотиражку  Второго часового завода. Что очень кстати – в «Воениздате» вконец допекли, и обилие офицерских погон в коридорах стало сильно угнетать.  (...)

6 августа 1973 г.
В очередной день рождения обнаружил, что у меня в третий раз обновился круг друзей: художники сгинули давно (за пять последних лет никого из старых знакомых не видел), театральные приятели и подружки тоже сходят на нет, а нынешняя  компания уже сплошь литературная: Наташа Старосельская, Виктор Гофман,   Олеся Николаева, Сергей Мнацаканян. С ними и отметил свои двадцать два.
Наши поэтические пристрастия рознятся весьма сильно (при том, что общих точек пересечения достаточно много), и если начинаем спорить – кричим до хрипоты, однако дружеские симпатии от разновкусицы ничуть не страдают. А прежде мне казалось, что так невозможно.

11 сентября 1973 г.
Встретил Гофмана у Никитских ворот – растрёпанный, в старом вельветовом пиджачке восьмого класса, он размахивал бесконечными руками и голосил на всю улицу:
     – Жора! Ура, я свободен! И мне абсолютно насрать, что я ношу, что у меня на голове, что я ем!... Я сво-бо-ден!
Мы пошли в Елисеевский, намереваясь купить бутылку, а вместо неё взяли два кило сливочных тянучек «Коровка»: один пустой пакет Витя сунул в урну на выходе из подземного перехода, а второй надул и хлопнул о ладонь у ворот Литинститута.
 
9 декабря 1973 г.
Из-за института и перемены работы совсем забросил семинар Слуцкого. Который теперь перебрался на Таганку – во дворец атеистов. Организаторы считают, что студия сделала первый двухгодичный выпуск, но Борис Абрамович заявил, что он работал один год, и его семинар едва сформировался.
... После семинара, когда едем с Гордоном и Гофманом в машине, рассказываю, что  мой сотоварищ по семинару  Саша Плахов написал цикл акростихов – в самом стихотворении  описывается цветок, а по торцу читается его название.
     – Это легко делается, – говорит Витя. – Могу на спор за час написать десяток акростихов о чём угодно: о партии, о родине, о земле…
     – О земле не получится, – замечает Гарик. – Это уже будут АГРОстихи.

20 декабря 1973 г.
Ася Гофман, которая опять Малкина, разыскала меня на заводе по рабочему  Витиному телефону и вызвала поговорить. После развода и гибели в питерской «Европейской» гостинице мамы Музы Казимировны, она целиком избавилась от прошлого – сменила квартиру (переехала на Беговую в дом на ножках), дачу и машину. Спросила, могу ли я быть посредником в её примирении с Витей  (лишь теперь осознала, насколько он ей дорог). Увы, Ася, – не могу: ни только не представляю, как это делается, но даже и пробовать не стану.
После развода Витя вернулся в семейную квартиру на Малой Грузинской, где ему не очень комфортно, но в своём сиротском горе отец и сыновья оказались вместе. Ася ничего этого не понимает, не моргнув глазом твердит: «Я своими  руками на всё заработала. Я дала Вите все мыслимые блага, а он не оценил. И что ему ещё было надо? Со мной он имел в этой жизни всё!..».
Опасно поэту иметь всё.

7 января 1974 г.
Встретил в ЦДЛе Гофмана: разгорячённый и смурной, вывалился из бильярдной  и нараспев стал читать то-то полубезумное:
                И вот я опять отвратительно трезв
                И честен до тошноты!
                О, как же мне хочется сделать надрез 
                И выпустить гной правоты…
Такое признание вогнало меня в ступор (послезавтра Л. Чуковскую собираются выгонять из СП, и ЦДЛ заранее бурлит), но потом мы устроились за столиком, и Витя достал объёмистую пачку только что отпечатанных для семинара стихов,  где были и великолепные эпитеты, и выразительные строки. Только за этими  страницами – щемящая грусть и лютая тоска: с такими стихами плохо кончают.

3 марта 1974 г.
По телевизору великолепная часовая передача Межирова о Смелякове. Пьянея на глазах от стихов и захлёбываясь стихами, читал, впадая в шаманский экстаз, как вещи 30-х годов, так и те, что Я.С. принёс из зоны и ссылки по освобождении.  Рекламировал Витю Гофмана, процитировав его стихи памяти Пастернака:
                «В пижаме полосатой он снят перед концом
                с сухим, невиноватым, измученным лицом...». 
Межировские передачи о поэзии – лучший литературный ликбез для начинающих.

19 марта 1974 г.
Воспользовавшись двухнедельной болезнью редакторши, напечатал в газете  призыв ко всем, кто пишет стихи, нести их в редакцию. Эля Ивановна за голову схватилась: Гофман был не рад, наплодив кучу чайников, год с ними вожжался, и тут я запустил всех по новому кругу. Однако теперь дело поставлено на поток: сплавляю пиитов поэту-сатирику Михаилу Владимову, который сколотил из них  лито «Время», куда записал и меня, и сумасшедшего Грудева из 6-го цеха. (...)

24 мая 1975 г.
Вечер Олеси Николаевой и Вити Гофмана в ЦДЛе вёл Давид Самойлов. Про обоих говорил равно хорошо, но сквозь слова явственно  проступало, что если Олесина поэтика ДС близка и понятна, то Витины стихи он вообще никак не воспринимает. Пытаясь найти в обоих что-то общее, Самойлов принялся сравнивать их с предыдущим поколением, и вышло, что на фоне «эстрадников» нынешние выглядят куда как симпатичнее, хотя и уступаютим в напоре, эпатаже, остроте. В итоге ДС пожелал стихам Олеси и Вити большей динамичности.

1 – 16 ноября 1975 г. / Софрино
На Московское совещание молодых писателей попали мы все, кроме Погожевой, которая предпочла оказаться на Всесоюзном (оно представительнее, и коврижек  там гораздо больше:  издательские договоры на книжки, рекомендации в СП).
Из Литинститута здесь Наташа Старосельская, Андрей Чернов, Феликс Ветров, Петя Кошель, Витя Гофман, а из семинара Слуцкого – Люба Гренадер, Алёша Королёв, Лёша Бердников, Гена Калашников. Ещё из знакомых – Гриша Кружков, Лёша Дидуров, Виктор Лунин. Ну и Аронов с Мнацаканяном – как организаторы.
И прожили мы в софринском Доме кинематографистов славную неделю. (...)

27 ноября 1975 г.
Ребята поехали к Берестову, а мне всю ночь работать «ночным директором» – сидеть на телефоне в кабинете Парамонова. Пока мой напарник обходил цеха, не смог побороть любопытство – полистал записную книжку Дмитрия Алексеича, по которой его нужно искать, если – не дай бог – на заводе случится ЧП.  Кроме личных телефонов Косыгина, Промыслова и еще десятка членов ЦК (в общем-то, ожидаемых), обнаружил телефоны Генриха Боровика, Конст. Симонова, Генриха Гофмана (то есть для устройства сюда на работу сына Вити посредники отцу не потребовались) и даже  Евг. Евтушенко.

6 августа 1976 г.
Как говорит Витя Гофман, вот тебе уже и четвертак, а ещё ничего не сделано для бессмертия... (...)

1 декабря 1976 г.
В «Юность» пригласили Виктора Шкловского – чтобы рассказал о записных книжках Маяковского...
...После вечера мы с Гофманом засиделись в актовом зале, пока все не разошлись, а уже уходя – застали на лестнице… Шкловского, который сидел на высоком подоконнике, не в силах сам с него слезть, и беззвучно плакал. Очевидно, ребята пошли ловить ему такси, поскольку на улице холодрыга, а чтобы Виктор Борисович не потерялся – посадили деда повыше. Сколько он так просидел – неведомо, как непонятно, почему за Шкловским не вернулись, в итоге мы с Гофманом отвезли старика на его «Аэропорт».

13 мая 1978 г.
У Гофмана очередной творческий кризис с переоценкой ценностей. Выпитая на двоих бутылка «Столичной» обоим пошла не в прок – по ходу разговора оба  начали злиться, и когда я раздражённо сказал, что попытка сделать Музу из банальной и откровенно пошлой девушки Аси заведомо не могла закончиться  ничем хорошим, Витя примиренчески рассмеялся:
     – Это был не я!

21 марта 1979 г. 
Три стишка Вити Гофмана в «Турнире поэтов» МК. А вчера были Гриша Кружков, Иван Жданов и Оля Чугай. То есть Саша Аронов тихо и спокойно делает великое своё дело – издаёт антологию молодых поэтов 70-х.

14 сентября 1980 г.
Спонтанно собрался славный коллектив: сначала приехал Гофман (просто так – давно не виделись), потом Юлька (соскучилась со вчерашнего вечера), а там и Щекоч подвалил (кончик носа зачесался). На полчаса забежали Шурик с Ольгой: сказали, что через неделю расписываются, и свадьбу зажимать не будут – Томич предложил отметить у него на даче, которая почти в Москве.  <...>

2 ноября 1980 г.
Две недели назад мы с Юлькой были в гостях у Вигилянских, и там к ней прилип пьяненький Саня Росляков, требуя номер телефона. Когда она мне пожаловалась  и спросила, как быть, – дал ей домашний телефон Гофмана. Сегодня звонит Витя –  жалуется: Росляков названивал ему и требовал позвать Юлю, при этом Гофман   голос приятеля тоже не узнал сразу, а Росляков никак не мог врубиться, у кого из его друзей такой похожий номер. В итоге на меня обиделись оба.

18 октября 1982 г.
У Вити Гофмана кое-как вышла книжка стихов «Медленная река» – совсем тонкая, но с портретиком на обложке.  В тридцать два года – первая, со стихами  десятилетней давности. Конечно, можно утешиться более «солидными» дебютами: Слуцкий в 38, Тарковский в 55, только примеры эти – удручающие: жизнь прошла.

11 декабря 1984 г.
Прощание со Шкловским...
...В нижнем кафе встретил Гофмана – сказал, что отец взял дачу в Мичуринце, по соседству с Рыбаковым и Окуджавой, а значит там будет не только банька, но и бильярдная. Замечательно, что хоть Витя совсем не меняется.

19 – 22 августа 1991 г.
...22-го августа в народных гуляньях вокруг Белого дома отметились все!
(Витя Гофман с девушкой на площади Свободной России)

21 января 1997 г.
Вечер Вити Гофмана в Малом зале ЦДЛ – сам выпустил книжку и сам продаёт её за 8 тысяч рублей  (Юра Лохвицкий сидит на кассе – купил одну, конечно ). Вся публика – десять человек, включая ведущего Мишу Синельникова...

12 мая 1999 г.
Попрощались с Женей. Всем поэтическим цехом: около полутораста человек пришли – нашего / моего поколения уже, мэтров-шестидесятников не было совсем (Рассадин – единственный представитель их полка), в основном – из нашего слуцко-межировско-самойловского подвала, всем в среднем пятьдесят...
...Блажеевский пророчил себе, что его день смерти будет – «7-е, среда» – на одну цифру ошибся...
На кладбище я не поехал. 
Шёл густой снег, я направился к метро, и не доходя до станции «905-го года»  встретил Витю Гофмана – возвращался он из бани:  румяный, довольный. И такой он был счастливый, что я не стал портить ему настроение – не сказал про Женю...

22 апреля 2013 г.
После беглого обсуждении последнего апрельского номера “Нью Таймс”  (были все, кроме Леры Новодворской)  Лесневская сказала, что отныне с издательским бизнесом расстаётся,  весь пакет документов на журнал бесплатно передаёт главреду Альбац,  как и всё редакционное имущество,  и уже в мае – между 1-м и Днём Победы – вся редакция должна переехать  из её офиса на Тверском бульваре к Белорусскому вокзалу…
... Поскольку я для себя  всё решил  (моя работа в NT закончилась здесь, на Тверском  бульваре,  в офисе окнами на Литинститут),  то посовал свои вещи в сумку и сразу ушёл.  Тем более, что у Никитских ворот меня ждала Таня (собрались в ЦДЛ на вечер Вити Гофмана, который представлял новую книжечку "Пересыпаемый песок").

15 марта 2015 г.
По солнечному воскресенью съездили с Тошей в клуб коллекционеров, который давно обосновался в бывшем к / т “Аврора”, в Тёплом стане...
... Пока  папинс  предавался ностальгии,  сын прошерстил все ряды (кстати, весьма богатые)  и облюбовал масонскую блямбу в серебре и синей эмали, за ктр продавец просил 7 тыс. рублей,  а торговаться мальчишка ещё не умеет...
Для визита к нумизматам Антоша выбрал образ Кота Базилио – надел чёрные круглые очёчки.
Познакомил Тошу с Витей Гофманом – сын у него даже что-то попросил,  но подробно спрашивать его не стал  (у мальчика должны быть свои тайны).

30  октября 2015 г. /  Погиб  Виктор Гофман
У себя дома убит замечательный русский поэт, чей поэтический дар нам предстоит хотя бы теперь осознать и оценить по достоинству.
Мы дружили сорок лет, и у меня сегодня нет слов.
Последнее стихотворение,  две недели назад помещённое Витей в сети,  – почти провидческое –
                * * *
                Я с каждым днём гляжу благоговейней  и провожаю с нежностью утрату
                на строгий быт и первые кофейни,  на просьбы гражданина к магистрату.

                Там к зимней стуже запасали уголь  и стойким птицам рассыпали зёрна;
                там девушки, похожие на кукол,  в чепцах суровых старились проворно.

                Тянулись шпили в холодок лазурный,  и на скамье шептали под распятым;
                и не мешал подъём мануфактурный  вниманью смертных к фугам и кантатам.

                Когда от сборищ в вычурных камзолах,  карет, дорог и повседневной пыли
                ступени вздохов, гулких и тяжёлых, протяжным эхом в небо восходили.

                Когда смиренью обучались в хоре, и, обручаясь, – с верностью любили;
                когда писали реквием в мажоре   и провожали буднично к могиле.

6 ноября 2015 г.
Вчера друзья и читатели простились с поэтом Виктором Гофманом (меня сопроводила Фыфка – сам до ЦДЛа не дошёл бы).  Завтра – 9 дней, как какие-то нелюди оборвали его мирскую жизнь. И теперь, пока Витина душа прощается с земной юдолью, мы будем вспоминать его – великолепного  поэта  и  штучного  человека.
Так получилось, что три последние недели я готовил к печати свои дневники за 40 лет, и мы едва ли не каждый день созванивались – вспоминали юность, уточняли даты, имена, строчки…
Написал что-то вроде большого некролога – “Человек без локтей”.

8 ноября 2015 г.
Захоронили прах Вити – к дедушке и бабушке, рядом с мамой и отцом.
На Ваганькове  – сразу за церковью, с центральной аллеи – направо за надгробие Саши Абдулова, 100 метров до 9-го участка.

7 мая 2016 г.
Мне повезло знать нескольких Героев Советского Союза, и одним из них был отец моего товарища – лётчик-фронтовик Генрих Борисович Гофман. Во время Великой Отечественной совершивший полторы сотни боевых вылетов на штурмовике «ИЛ-2», сбивший два фашистских самолёта.
Старая Москва совсем маленькая – когда я и Виктор Гофман  познакомились в семинаре Бориса Слуцкого, сразу выяснили, что наши родители жили рядом: моя семья в Малом Кисельном, а Витина – на Трубной площади, в 3-этажном угловом доме с магазином.  И что моя тётя Женя и Гена Гофман дружили, учась в одной французской школе на Сретенке.
Витя гордился отцом, особенно восхищаясь его мастерством аса – говорил, что так, как водит машину папа,  не умеет никто – не ездит,  но низко летает.
Мой отец ушел в 1987-м, Генрих Борисович – в 1995-м. И когда я сказал Вите, что похоронили папу вместе с его военными наградами,  он уверил,  что ордена своего отца сохранит, пока жив. В октябре прошлого года Витю убили, и тот выродок, у которого поднялась рука на поэта, украл из его дома все награды отца,  включая «Золотую Звезду» Героя...
Младший Витин брат – Саша Гофман – сегодня живёт в США и воспитывает внука Генриха Борисовича – Витюшу. Которому хотелось бы вернуть боевые награды деда.


ФОТО:  Виктор Гофман на семинаре Б. Слуцкого и Б. Окуджавы / Софрино, ноябрь 1975 года
© Georgi Yelin 
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

----------