Несъедобное счастье

                Несъедобное счастье.               


     Перекрёстки – символы перемен, возможность резких поворотов – встречаются в жизни часто, но чаще те, что меняют направление движения на дорогах.
     Неожиданная встреча с одним из дорожных перекрёстков в областном, но провинциальном городе оказалась приятной встречей  с ухоженными улицами, что не было удивительным: одна из улиц носила имя Ленина, а время опошлить эпоху Октябрьской революции, а заодно и не следить за внешним видом улицы ещё не пришло. Другая улица, пересекающая улицу Ленина, носила не менее значимую для того времени фамилию – Куйбышева, что давало право и ей быть почти красавицей.
     Второе, с трудом укладывающееся в сознание человека, тысячелетие неуёмного двадцатого века затихало в свои неполные тысяча девятьсот восемьдесят пять лет. На исходе был первый месяц лета – июнь и лишь день, солнечный и тёплый, не собирался заканчиваться, - веселился, чему-то радовался, пытаясь сделать живой мир счастливым, ласкал горячими лучами солнца прохожих и передавал им своё счастье почти весенними запахами цветов и листьев деревьев, высаженных вдоль дорог.
     По улицам торопливо, но медленно, двигались лобастые троллейбусы, суетливые и излишне резкие автобусы. Легковых автомобилей ехало мало: в основном, «Москвичи» и «Запорожцы». Автомобили - не ахти какие, но названия им придумывали ёмкие, короткими словами исчерпывающе описывающие внешний вид и внутреннее устройство, а заодно  и отношение к тому и другому. Например,  машину «Запорожец» продвинутые люди именовали «Запожорец», - красиво и с оттенком темы борьбы с запоем из-за неустроенности автомобильного быта одновременно.
     Перекрёсток казался странным. Одна улица, расположенная с севера на юг, выходила на дамбу, шлюзы которой сдерживали воды небольшой реки, после чего обрывалась, подчёркивая этим бессмысленность осознанного движения в её сторону: город заканчивался.  За ней, в предполагаемом продолжении, простор, где любое, даже неосмысленное человеком, но предначертанное свыше развитие событий могло привести к чему угодно. А неизвестного не всем хочется и даже не всегда тем, кому изредка и хотелось бы испытать неведомое и тайное.
     Другая улица, расположенная перпендикулярно, шла параллельно реке практически рядом: их разделяла от силы сотня метров.
     Если смотреть в сторону бессмысленности, то справа находилось здание нового универмага - три этажа бесформенной стеклянной шкатулки с входными дверями не сверху, как и положено для такого изделия, а сбоку.
      Рядом с новым расположилось старинное, с видом крепкого кряжистого дуба, здание старого универмага, похожее на дворец небогатого, но понимающего толк в лаконичности архитектурных линий, дворянина.
     Оба здания соединялись переходом на уровне второго этажа, соединялись именно здания, но не эпохи, в которых их в нужное время, каждое - в своё, построили: слишком разительно отличалась лаконичность хорошего вкуса небогатого достатка от броского глянцевого богатства бедного воображения современных строений.
     Под переходом, во время строительства нового здания, установили железные ворота, образовав внутренний двор, пространство которого занимали складские помещения, гаражи и небольшие хозяйственные постройки.
     Иногда ворота открывались, выкатывались столы на колесах, и начиналось главное по тем временам суетливое событие, финалом которого многие участники позже гордились, используя необычное слово «достал» для демонстрации гордости за приобретённое. По научно-человеческому это событие называлось: торговля дефицитом. Торговали им, как правило, в конце месяца, когда «горел» план, а в его огне премии, - последнее считалось главным.
     Вдоль нового здания, рядом с воротами, числа с двадцать пятого каждого месяца, но особенно марта, июня, сентября и декабря, прохаживались в ожидании люди, которые хорошо знали о такой особенности торговли.
     В толпе ожидающих, именно в тот момент, когда в очередной раз открылись уникальные по простоте решения ворота, шли двое мужчин.
     Один – высокий подтянутый, аккуратно, но просто одетый в обычный светлый костюм, с резким, стремительным взглядом серых глаз, - на его лице, обросшем небольшой бородой, они, если смотреть со стороны предмета, на который устремлён взгляд, выглядели серым сверлом большого диаметра с заточенными поблескивающими кромками. 
     Второй – чуть пониже первого, полный, с довольным улыбающимся лицом, двигался немного странно: походка смахивала на карикатурный танец мимов. 
     Если смотреть на этих двух мужчин, а не видеть их в толпе трудно, - уж слишком они выделялись несоответствием внешних контуров фигур, - можно было подумать, что они не знают друг друга: шли молча, тот, что повыше, чуть впереди, второй, что поменьше, немного отставал, не стараясь идти рядом, но всё же оставалось впечатление, что мужчины – что-то единое, нечто целое. Это целое, выделяющееся,  неторопливо двигалось вместе с толпой в ожидании «чего-нибудь», и дождалось: металлические двери ворот открылись, издав почти музыкальный аккомпанемент для песни из тех самых слов, что поёт душа почти каждого человека от радости при встрече с внезапным, но желанным счастьем.   
     Приятели, а сомнения в том, что это так, не было, как по заказу желаемого «золотой рыбке», оказались напротив импровизированного прилавка.
     На продажу «выбросили» джинсы. Настоящие, американские и, главное, как выяснилось позже, не дорогие. Деньги были, а уйти, не купив американских штанов, молодым мужчинам – совершить преступление. Само собой разумеется,  каждый с радостью, без лишних колебаний, не меряя, - когда и где, - купил, модные синие джинсы с отстрочкой по швам коричневыми нитками в тех местах, где у генеральских брюк находятся лампасы.
     Мужчинам, особенно, видимо, американским, во все времена очень хотелось быть немного генералами, - вот поэтому они, надо полагать, и придумали эту самую отстрочку на джинсах, скопировав её с брюк российских офицеров.
     На лицах обоих приятелей, которые только что «достали» штаны с коричневыми лампасами,  улыбалась одинаковая радость: ещё пять минут назад они и не предполагали такого счастья и удачи.
     - Слушай, Гена, зайдём к тебе, - обратился высокий к полному, - померяем, а то, вдруг, не подойдут.
     - Да, брось ты, не подойдут, - не подойдут - загоним на «барахолке».
     - Нет, зайдём, мало ли. Мне джинсы нужны, а не деньги, хотя и они тоже.
     - Ладно, пойдём, только перекусить бы чего: у меня, как ты знаешь, дома ничего нет.
      С видом не ожидавших, но мгновенно вновь полюбивших случайно встретившуюся проверенную временем, и не только, бывшую близко знакомую, обладатели покупок, разговаривая на ходу, выбрались из тут же образовавшейся у ворот толчеи.
     Время подходило к обеду. Есть хотелось, но возле универмага продавали только мороженое, беляши и воду. Это, конечно, не то, что в столовой, где в меню предлагают первое, второе, третье, но, всё же. Правда, в столовых не всё можно было съесть без последствий для желудка, но, учитывая, что не каждый день, - можно. К месту будет заметить, - беляши у здания универмага продавали особенные или, как говорили раньше, отменные.  Всегда свежие, только что приготовленные и, главное, что после них последствий для желудка никогда не было.
     Жарили беляши на улице,  не скрывая тайны происходящего, на глазах желающих: стремительно, как всё тайное, но хорошо подготовленное. Внутри беляшей скапливалась вкусная жидкость, выделяемая мясом, луком и специями, которая не успевала впитываться в тесто пирожка, так как съедали его, обжигаясь, так же стремительно, как и готовили. 
     Вкус беляшей описать сложно, но, если кто-нибудь, когда-нибудь пробовал свежий творог со сметаной, находясь в погребе жарким летом, то это именно тот самый случай сравнения, - только беляши, в отличие от творога со сметаной, с пылу – с жару, а в погребе, наоборот: творог и сметана холодные. Чтобы до конца понять восторг, надо учесть, что в погребе ещё и  прохладно, а на поверхности плюс тридцать пять в тени.  Так что, если коротко о нарастающем чувстве этих двух товарищей, знающих вкус мясного лакомства, за которым они встали в очередь, то с уверенностью можно сказать: ожидание было оправданным продолжением радости и хорошего настроения. Второе за день счастье вряд ли удивило бы их, так им казалось, - они съедобного счастья ждали и были готовы точно так же, как не готовы были оставаться голодными.
     О беляшах «с улицы» можно рассказывать долго, но лучше поучаствовать вместе со счастливыми друзьями в этом незабываемом процессе, который похож на волшебство. Заключалось оно в следующем.
     Возле стены здания стояли огромные ёмкости с подсолнечным маслом. То, что разогревало содержимое своеобразных кастрюль, располагалось под днищем и при включении доводило масло до кипения. Оно пузырилось, клокотало и пощёлкивало, - почти как небольшие гейзеры припозднившихся возмущений недр земли на Камчатке, правда видели это природное явление только по телевизору, а здесь подобное, да перед глазами, к тому же и лететь не надо «к чёрту на кулички», и, заметим, - лететь не бесплатно.
     Из соседнего ресторана на противнях приносили готовую сырую стряпню. На виду у желающих купить и ожидающих своей очереди то, что принесли, опускали в кипящее масло. Оно продолжало весело пузыриться, с удовольствием принимая сырое тесто, и, немного охлаждаясь, благодарило бросившего повара готовой едой буквально через две, три минуты. Беляши меняли цвет – румянились, окрашиваясь в цвет вечернего заката в ясный день, вздувались, как подушки во время заправки постели не ленивой хозяйкой, освобождая пространство для вкусной жидкости внутри и сохраняя её горячей для ожидающих в очереди.
     Подождав минут пять, мужчины купили по беляшу и направились к перекрёстку по дороге вдоль реки к небольшому парку, где можно было посидеть, отдохнуть и спокойно съесть приобретённое. Нетерпение не находило выхода и один из них, тот, что повыше, потихоньку, осторожно откусывая маленькие кусочки по периметру беляша, принялся есть. Делал он это до того бережно и осторожно, что со стороны казалось: не ест, а целует беляш. То ли кушанье было горячим, то ли такая манера есть всё вкусное, - со стороны не понятно, а спросить никто не решался, даже рядом идущий приятель не рискнул, но подумал: «видно, жадничает, а может удовольствие растягивает».
     К моменту, когда они подошли к перекрёстку, а до сквера оставалось метров тридцать, края у беляша оказались объедены, - оставалась сердцевина, самая вкусная часть: мясо с луком и специями, с запахом высококачественного и добротного.
     Виктор, так звали этого высокого, стоял на перекрёстке у самого края дороги в ожидании зелёного света светофора, осторожно и деликатно держа важный и дорогой остаток беляша в правой, чуть вытянутой руке.    Отношение к оставшемуся куску напоминало робкое ожидание рыбаком поклёвки: не спугнуть, подсечь и, главное, не упустить пусть маленькую, но драгоценную рыбку. 
     Гена стоял рядом, слева, крепко сжимая левой рукой свой горячий беляш, а правой купленные джинсы, при этом ею же грубовато держась за левую руку Виктора, - держался потому, что проблемы со зрением были серьёзны, а впереди перекрёсток, место опасное и непредсказуемое.
     Светофор весело мигнул жёлтым светом. Правая рука Виктора резко, так взлетает куропатка от страха при встрече с охотником или его собакой, желая сохранить жизнь, рванулась в противоположную сторону перекрёстка, к середине дороги. Испуганная птица продолжала парить, а драгоценный кусок мяса, который она держала хоть и деликатно, но некрепко, полетел по инерции дальше самостоятельно, но недалеко: не задержавшись на мгновение, упал на проезжую часть и занял благодарную и благородную позу дождавшегося свободы.
     Варёное, вероятно, очень вкусное, так было всегда в беляшах, мясо привлекательно и вальяжно лежало на сером асфальте, - от него шло чуть видимое испарение. Виктор, освободившись от приятеля, рванулся было за улетевшим куском, но, поняв, что, ни к чему и глупо, растерянно посмотрел в правую сторону.
     Милая улыбающаяся молодая женщина глядела снизу вверх на растерянного и замершего человека, похожего сейчас на ледяную скульптуру Дон Кихота, весело, с обезоруживающей улыбкой, которая напоминала выглядывающее солнце из-за осенних, но ещё синих туч: такое же неброское, тёплое и приятное. Её скромную улыбку дополнял совсем небольшой рост, можно сказать такой же скромный. Странно, но, то и другое - улыбка и рост - отчётливо подчёркивали неприступную беззащитность женской слабости. Возмущение мужчины осталось в глубине, да так глубоко, что наружу устремилась лишь растерянность острого взгляда, но уже не Дон Кихота, а скорее Дон Жуана. 
     Виктор, мельком, но с яростью, взглянув ещё раз вправо, женщину не увидел, что удивить его не успело: он только что не плакал, - да и не успел бы удивиться, даже, если бы захотел: она словно испарилась. Чуть не плачущий человек мысленно проклинал себя, свой характер за то, что вот уже на протяжении многих лет, а прожил их порядком, постоянно самое лучшее, самое вкусное, оставлял на потом, на конец, на завершение, чтобы по-настоящему получить удовольствие и награду за ожидание. Ведь, что не говори, а ожидание лучше случайности, которую ни ощутить, ни почувствовать не успеваешь. Как ни странно, это не первый случай, когда трепет ожидания значительного и важного, заканчивался конфузом с незатейливым, непредсказуемым,  а, вернее, с  исчерпывающе предсказуемым концом.
     Виктор молчал, не двигаясь несколько секунд, затем догнал своего товарища и остальных, что только что стояли рядом, а виновная, но беззащитная женщина, вполне возможно, что и не виновная, исчезла, как уже сказано было раньше, испарилась.
     Приятели зашли в сквер, и присели на скамейку. Геннадий, поглядывая виновато на Виктора, ел беляш и улыбался своим мыслям, которые переместили его воображение в институт. Думал о том, как воспримут покупку коллеги на кафедре: он, ещё не защитившийся старший преподаватель, а уже в американских джинсах: кандидаты наук и то не все их имеют.
     - Ты почему не ешь? Не хочешь, что ли? – спросил, жуя, Гена, - оказывается он и не заметил, что случилось на перекрёстке. Геннадий из-за проблем со зрением хорошо понимал, что перекрёсток – опасное место, где надо смотреть не по сторонам, а на возможное движение машин: всякое бывает, - поэтому внимание его было сосредоточенным на дорогу.
     - Не хочу. Она съела!
     - Кто она?
     - Да, та, что рядом с нами перекрёсток переходила!
     - Как съела?! А зачем отдал!? Понравилась что ли! А где она?
     - Кто ж её знает!
     Приятели замолчали.
     - Понимаешь, Гена, я всегда самое лучшее оставляю на потом. Привык так, - так лучше чувствую приятную радость, а тут видишь, как получилось. Ладно, переживу. Вот только не понял куда она, эта дамочка исчезла.
     Прошло минут семь.
     - Ладно, я всё же есть хочу, пойдём в «пельменную», ты же явно не наелся, Гена?! А потом к тебе мерить.
     - Хорошо, немного посидим и пойдём. Нам, ведь, обратно идти через дорогу, - ничего не уронишь?!
     - Не надо, Гена, так выше крыши.
     - Ребята, это вы со мной на перекрёстке стояли рядом? – перед ними стояла та самая молодая женщина, - Виктор узнал её сразу, - она появилась внезапно, словно летний проливной и приятный, но короткий дождь из незаметной кучерявой и по-прежнему синей тучи.
     - Возьмите, - её рука протянула три горячих притягивающих вкусным запахом беляша, -  и простите ради Бога!
     Мужчины, не сговариваясь, одновременно протянули руки к беляшам. Незнакомка правой рукой протягивала беляши Виктору, а левой дотронулась до его правой руки: словно хотела внезапным прикосновением ещё раз извиниться за случившееся.
     Рука внезапности показалась мягкой и прохладной, но сухой, несмотря на то, что появление женщины походило на весенний тёплый чистый дождь.
     Зонтика у Виктора не было: на этот раз человек не готовился к случайности и в то же время жил, постоянно ожидая чего-то удивительного, а неожиданно дождавшись, вдруг понял, что мокнуть ему хотелось под этим дождём долго, так долго, сколько будет длиться жизнь.    
    

                Лето,  2007.