Комиссар

В обиход советских людей слово комиссар пришло после Октябрьской революции 17-го года.  Даже министров правительства стали называть народными комиссарами, сокращенно наркомами. Образ комиссара был и в произведениях, в частности, в кинофильме «Чапаев», где комиссар 25-й дивизии Фурманов помогал комдиву Василию Ивановичу Чапаеву наводить дисциплину в воинской части.  Были комиссарами и женщины, одну из таких сыграла Маргарита Володина в фильме «Оптимистическая трагедия». Комиссарами были в армии и на флоте коммунисты, которые могли агитировать личных состав на выполнение приказов командования, разъясняли политику большевиков малограмотным солдатам и матросам из крестьян и рабочих.  Начиная с 1918 года в Вооруженных силах молодой республики Советов было двоевластие – одинаковыми правами пользовались командир и комиссар. На каком-то этапе это было оправдано, далеко не все командиры были коммунистами и могли выполнять политику партии большевиков.

Но война с немцами показала, что такое двоевластие зачастую вредит делу борьбы с фашистами.  Политработники, или попросту комиссары, были недостаточно подготовлены в оперативном и уж тем более стратегическом отношении, и, вмешиваясь в дела командира, а иногда и подменяя их, наносили непоправимый вред. Самый известный провал был во время обороны Крыма в 1942 году, когда политработник, в то время облаченный огромной властью начальник Политуправления РККА Мехлис отдавал команды, которые привели к потере этого важнейшего узла обороны на юге страны. Поэтому институт военных комиссаров был отменен, в армии и на флоте было введено единоначалие, а комиссары получили статус заместителя командира по политической части. А на уровне фронтов появились члены Военных Советов с теми же обязанностями. Именно такую должность занимал Никита Хрущев, в будущем первый секретарь ЦК КПСС, тот, что способствовал развалу СССР.  Он и на фронте не проявил себя. Будучи членом Военного Совета, позволил окружить огромное количество войск под Киевом в 1941 году, а потом разбить войска под Харьковом, и наши войска стали отступать к Волге.

Для меня первое слово «комиссар» ассоциировалось с грузопассажирским пароходом с таким названием, который курсировал от Николаевска-на-Амуре до села имени Полины Осипенко в среднем течении реки Амгунь. Построенный еще до революции однопалубный пароход с колесами по бокам был одним из немногих транспортных средств долгие годы.  Именно его ждала наша семья, чтобы  попасть к родственникам. Я не думал, что снова это слово появиться у меня в лексиконе и будет связано тоже с объектом на воде. По об этом позже.

Когда я учился в школе, видел фильм «Чапаев», где легендарного комдива играл артист Борис Бабочкин. Весь зал переживал, когда он переплывал реку Урал, и никто не хотел верить, что раненный Чапаев утонул. Этот  фильм являлся экранизацией романа Дмитрия Фурманова, того самого комиссара Чапаевской дивизии. Если бы не он, советский народ не узнал бы об одном из замечательных командиров Красной Армии в период Гражданской войны.  Но тогда я не задумывался о роли комиссаров в армии и на флоте.

Но после окончания Хабаровского медицинского института я по распределению попал служить на флот.  Меня, вчерашнего студента, побывавшего лишь месяц на военной практике, сделали командиром, начальником медицинской службы подводной лодки. И первым, кто стал вводить меня в курс нелегкой службы на субмарине, был комиссар, заместитель командира по политчасти, капитан-лейтенант Кудлаев Виктор Григорьевич. Он и еще один офицер, командир электромеханической боевой части (БЧ-5) капитан-лейтенант Сайпулаев, стали моими наставниками. Помню один из первых разговоров с Кудлаевым.

Он поинтересовался, кто мои родители, где я учился, как отношусь к военной службе. Узнав, что на первом курсе я на экзамене по военной подготовке получил «пять с плюсом» за знание устройства корабля, что мечтал в юности стать командиром эсминца и прочитал немало литературы о флоте, он сказал, что у меня должно все хорошо получиться на военной службе. А узнав, что я проходил практику на подводной лодке в Советской Гавани, и даже имею одно погружение, когда целовал кувалду и пил плафон забортной воды, т.е. прошел посвящение в подводники, сказал, что наш командир лодки Сергиенко служил в Совгавани в той бригаде, где я проходил практику, и лишь недавно вступил в командование нашей лодкой.  Он поинтересовался, как я отношусь к спиртному, и узнал, что я его в рот не беру, похвалил, сказав, что сам почти что трезвенник, и позволяет себе выпить немного в домашней обстановке.

Тогда же он дал мне некоторые наставления. Сказал, что наша подводная лодка уже длительное время находится на капитальном ремонте, поэтому практические весь личный состав, матросы и старшины, в море не выходили и не погружались, поэтому волнение и даже боязнь качки на море и глубины есть у большинства. Это может сказаться на здоровье, и это надо учитывать. Кроме этого, в армии и на флоте существует субординация, и доверительных отношений между командирами боевых частей и подчиненными не может быть. А молодым, только оторвавшимся от мамкиной юбки, юношам, иногда требуется получить совет или разъяснение.  И такими, не начальниками, а отцами-командирами, заботливыми и понимающими, могут быть два человека – он, замполит, и я, доктор.  Эти его слова я запомнил на всю жизнь. Потому что сам Виктор Григорьевич и был таким отцом-командиром.

Я сразу почувствовал, что наш комиссар пользуется уважением среди личного состава нашей субмарины. Он всегда был в гуще матросов, что-то им рассказывал, отвечал на вопросы,  давал советы. Пока лодка была в ремонте, все свободное время матросы проводили в казарме на берегу, была одна большая комната для всех офицеров, и спальная зона для всех остальных моряков.  Вот там, сидя на чей-то кровати, и беседовал с матросами и старшинами наш замполит.

То, что наш комиссар пользуется уважением у командира, я узнал на собственном примере.  К этому времени я уже несколько раз выходил в море на чужих подводных лодках, так как врачей в 6-й эскадре подводных лодок не хватало, а выход в море без врача категорически запрещен – мало ли что может случиться.  Поэтому даже по сравнению с моими коллегами-офицерами, которые вместе со мной только начинали службу, я чувствовал себя уверенней.  Наша подводная лодка входила в категорию «больших океанских лодок», была 611 проекта, так называемых «букашках».  И на ней за все продовольственное обеспечение отвечал помощник командира.   Официально эта должность была занята, но фактически свободна. Дело в том, что на ней числился бывший командир одной подводной лодки, с которым случилось ЧП. Лодка шла на боевое дежурство, попала в сети японкой шхуны и чуть не утопила последнюю. Был мировой скандал, лодку вернули в базу, командира сняли с должности. Чтобы он мог кормить семью, его приписали к нашей лодке, и раз в месяц, 13 числа, он появлялся за получением денежного довольствия.

А вот на средних подводных лодках, называемых «эсками», на которой служил в Советской Гавани, вернее, в поселке Заветы Ильича, наш командир, за продукты на лодке отвечал доктор. Он обсчитывал потребности в необходимых продуктах на весь экипаж, оформлял требования, получил продукты на складе и организовывал погрузку на лодку.  Когда наша лодка закончила ремонт, и собралась выходить в море на заводские испытания, командир пригласил меня к себе и попросил, чтобы всем этим занялся я. Именно попросил, а не приказал, ибо в мои должностные обязанности это не входило. И я дал согласие. 

И вот однажды, когда мы были в море уже несколько дней, и вместо мяса ели тушенку, командир послал меня на катере, который подвез с завода какие-то детали для замены вышедших во время испытаний, на базу, и привезти мяса. Я не знал всех тонкостей получения свежих продуктов, поэтому был удивлен, когда мне на складе сказали, что свежего мяса нет, надо было за пару дней подать письменную заявку или дать её по радио.  Пришлось возвращаться не солоно хлебавши.  И когда я спустился в центральный пост и доложил об этом командиру, тот разразился грубым разносом. Но мы были не одни, было не менее десятка офицеров и матросов. Это было грубым нарушением устава внутренней службы, поэтому я, ни слова не говоря, открыл переборочную дверь и ушел в соседний отсек, где было мое рабочее место в кают-компании.  Тут же за мной в отсек заскочил Кудлаев и заявил, что я нарушил устав,   без разрешения командира  ушел. Я ответил, что первым нарушил устав командир, который устроил мне выволочку при подчиненных, и совершенно незаслуженную. Кудлаев ничего не ответил, и вернулся в центральный пост в соседнем отсеке.

Не знаю, какие уж слова подобрал Кудлаев в разговоре с командиром, но вечером, за ужином в кают-компании, в присутствии всех офицеров, командир извинился передо мной, сказав, что перед моим прибытием случилась очередная поломка,  и он был очень зол.  С тех пор мы с моим командиром жили очень дружно,  он всегда с пониманием относился к моим просьбам.  А вот заниматься продовольствие мне пришлось почти полгода, пока наша лодка не вошла в первую линию и должность помощника командира была укомплектована постоянным офицером.

Целый год Кудлаев присматривался ко мне. Привлекал меня к выполнению различных комсомольских поручений, в том числе оформлению стенных газет,  сделал меня помощником пропагандиста при проведении политических занятий с личным составом. Когда мы уже начали плавать, я частенько бывал в каюте комиссара, которая редко пустовала. В ней то проводили совещание пропагандисты, то члены комсомольского актива, то он вел беседы с новобранцами. И когда подошел срок отчетно-выборного собрания, я был выбран секретарем комсомольской организации нашей субмарины. Здесь явно чувствовалась работа нашего комиссара, который предпочел иметь в комсоргах офицера, а не старшину срочной службы.  С началом учебного года я стал и пропагандистом.

Мое политическое воспитание продолжалось.  Когда во Владивостоке проходили какие-то мероприятия для руководителей политкружков, Кудлаев узнавал о них, и мы с ним частенько присутствовали, пополняя свой багаж знаний. Именно на таких занятиях я впервые услышал о менеджменте, т.е. науке управления.  С лекциями на эту тему выступал американец русского происхождения Терещенко, один из крупных управленцев в США. Однажды после такого мероприятия Кудлаев пригласил меня к себе домой, и я познакомился с его женой. Был я знаком и с женой командира лодки, когда сопровождал её при посещении пионерского лагеря, где был сын Сергиенко. Этот лагерь был на острове Русский, и тогда я узнал, что вглубь острова уходит извилистый залив.

А Виктор Григорьевич стал уговаривать меня подать заявление в партию. Мол, на него наседают в политотделе бригады. Хотя он уже принял в партийную организацию нескольких старшин, но для соблюдения пропорции нужен и офицер. Негоже, комсорг экипажа, пропагандист, и не в партии. Я отнекивался, говорил, что не достоин быть членом партии, но Кудлаев усиливал давление на меня. Подключил к этому и командира, и Сайпулаева.  И общими усилиями они меня уломали, я подал заявление. Рекомендации мне дала комсомольская организация, Кудлаев и Сайпулаев. Я стал кандидатом в члены КПСС накануне увольнения в запас.

И с этим увольнением получилось не все гладко. Меня уговаривали остаться в кадрах, так как я был на хорошем счету в бригаде и эскадре. Но я уже был немного подкован и знал, что мне мало что светит на флоте. Чтобы получить хорошую пенсию по выслуге лет, надо иметь 25 лет выслуги. Любой начинающий офицер имеет уже 5 лет военного стажа, как курсант военного училища. А мои шесть лет учебы в институте в эту выслугу не входят. Любой офицер, который к 45 годам стал подполковником, подлежит увольнению в запас с назначением военной пенсии. Для продолжения службы требуется окончить военную академию имени Кирова, тогда можно служить до 50 лет и стать полковником. Но чтобы занять такую должность, надо иметь вакансию. Если подполковников много и в армии, и во флоте, то вот полковничьих должностей в несколько раз меньше, и занять её – большая проблема.  Есть такой анекдот: Сын спрашивает отца-генерала: «Папа, я смогу стать маршалом?» Отец отвечает: «Нет, сынок».  Сын: «Почему, папа?»  Отец: «У маршала свой сын есть».  У меня не было отца-генерала и даже полковника, так что выше подполковника я прыгнуть не мог. И к 45 годам у меня не было бы 25 военного стажа.  Правда, был вариант, послужить где-нибудь на Севере или на Камчатке, где год службы идет за 1,5 или 2. Но и там, чтобы служить, надо иметь вакантные должности. А вот их мне и не могли предложить.

Кроме этого, в конце моей службы в 1974 году вышел новый приказ Министерства обороны, который ужесточил нормативы призыва в некоторые рода войск. По старому приказу я со своими 3 диоптриями в очках был годен к службе в подплаве, а по новому приказу  с 0,8 зрения без очков был годен к службе только на берегу.  А на берегу желающих служить выше крыши.  И когда мне предложили майорскую должность в учебном отряде на базе КАФ в Хабаровске, я отказался.  Нормальной пенсии в Хабаровске я не получу, а хлопот у начальника медицинской службы в учебном отряде очень много, и дослужить до пенсии не всем удается.

Все это я объяснил своему замполиту, и Виктор Григорьевич согласился с моими доводами. Он пожелал мне успехов в работе на гражданке, сказал, что верит в меня. Я поблагодарил его за всю науку, которую он мне преподнес, и пожелал ему дальнейшего продвижения по службе, сказав, что именно таким, как он, и должен быть комиссар на флоте.

В справедливости своих слов в отношении Кудлаева я убедился во время переподготовки в 28-й бригаде отдельной речных кораблей КТОФ в Хабаровске.  Там замполиты дивизионов занимались лишь проведением политзанятий, а в летнее время рыбалкой с плавбазы, которая стояла в Кировском Затоне. Одного из них даже назвали флагманским рыбаком, потому что больше него никто рыбы не ловил. И хотя эту рыбу нельзя было жарить, она пахла мазутом, но главное - кто больше поймает. И уж тут замполит дивизиона был в числе передовиков.  А замполит бригады при выступлениях перед строем или аудиторией, после каждого слова добавлял «ебтыть, вызывая усмешки у всех присутствующих офицеров, матросов и старшин. Ничего подобного я не мог представить у настоящего комиссара Кудлаева Виктора Григорьевича. С удовольствием увидел во флотской газете «Боевая вахта» короткую заметку и небольшую фотографию Кудлаева среди моряков на палубе нашей субмарины Б-63. Жаль, я не знаю, как сложилась дальнейшая его судьба.