Вода из речной могилы Григория Распутина

  Я родился в Ленинграде в далёком 1933 году, и жили мы тогда в доме 65, по улице Герцена, которой сейчас вернули её историческое название «Большая морская». Улица эта одна из центральных и самых красивых в городе. Начинается она от Дворцовой площади, пересекает Невский проспект и Исаакиевскую площадь и заканчивается у Поцелуева моста, ведущего на, находящуюся недалеко Театральную площадь, на которой красуются Мариинский театр и Консерватория.

  В месте, где стоит наш дом, улица становится односторонней, и  открывается вид на набережную реки Мойки, а на обратной стороне реки, как раз напротив дома, красуется знаменитый Юсуповский дворец. Знаменит он не только классической красотой и внутренним убранством, а, главным образом, тем, что в нём был убит легендарный царедворец, вершащий судьбами России, Григорий Распутин. По мнению, устоявшемуся в народе, убитым или ещё полуживым, он был утоплен в реке Мойке, как раз напротив дворца.

  До войны моя старшая (на три года) сестра ходила в этот дворец, ставший тогда Домом учителя, в балетный кружок, и мы с мамой забирали её оттуда. Частенько сестра задерживалась, а может быть мы приходили пораньше, и мама водила меня по помещениям этого здания. Какая там была красота, расписные стены и потолки, инкрустация из дерева, разноцветные мрамор и камни, зеркала, позолота, картины, статуи. Правда, вид некоторых залов был подпорчен установленными перегородками, канцелярскими столами и прочими чиновничьими атрибутами, но я тогда этому, особенно, не придавал значения.

  Когда мы встречали там маминых знакомых, то те, как обычно, спрашивали, как меня звать. Когда я отвечал, что Феликс, они восклицали, что я тёзка бывшего хозяина дворца, князя Феликса Юсупова. Это давало мне некоторый повод для гордости, и я считал себя, чуть ли не его наследником. Из разговоров взрослых я слышал, что этот князь был одним из богатейших людей Российской империи и главным заговорщиком в убийстве Распутина. 
 
  В период блокады, бомбёжки и обстрелы города стали приводить к нарушениям  водоснабжения и канализации, а с наступлением зимы и вовсе прекратилось и то и другое. Понятными причинами этого являлись физические разрушения элементов системы и замерзание труб. К счастью, если можно так сказать, территорию города пересекает значительное количество рек и каналов. Это, в основном, река Нева с её разветвлениями, а также множество меньших рек (Фонтанка, Мойка, Карповка, Пряжка и др.) и каналов (Грибоедова, Крюков, Обводный и др.).  Население, соответственно, стало брать воду из наиболее близко расположенных от их места жительства водоёмов. Были прорублены во льду проруби, и люди, как кто мог, зачерпывали оттуда воду и заполняли ею принесённые с собой вёдра, бидоны и т.п. сосуды, и несли или везли на саночках их домой.

  Мы, как я уже говорил, жили на набережной реки Мойки и, соответственно, брали воду из неё.  Вода в этой реке считалась хуже невской, но Нева была от нас значительно дальше, и не в наших силах было идти до неё. Пока жива была мама за водой ходила она, а мы с сестрой ей только помогали, но после её гибели эта обязанность легла на нас с сестрой, что мы и делали вместе или по отдельности.
 
  Мать погибла от попавшего в неё осколка разорвавшегося вблизи снаряда, при выполнении ею на улице некоторых общественных обязанностей. Дело в том, что во всех крупных домохозяйствах физически способные взрослые и большие дети выполняли некоторые общественные функции. Мама была в составе сандружины, в обязанность которой входили осмотр, после окончания бомбёжки или обстрела, близлежащей от дома территории, и при обнаружении раненных или убитых сообщать об этом или, при возможности, оказывать помощь. Пунктуальные обычно немцы в тот раз выпустили запоздалый снаряд, который и лишил маму жизни.

  Когда мы ходили на Мойку за водой, я часто слышал разговоры женщин, которые даже в тех ужасных блокадных условиях успевали поговорить о довольно далёких от блокады темах, а, именно, о Распутине. Они говорили, что река  Мойка по сути является могилой Распутина и подо льдом возможно ещё плавает его труп, потому что был он не простым человеком, а святым или дьяволом. Иногда даже, когда происходили какие-либо затруднения с зачерпыванием воды, они шутили, а не проделки ли это Распутина.

  Как я уже упоминал, за водой иногда я ходил один, с небольшим бидоном, который был в состоянии дотащить. Для выполнения этого надо было перейти улицу и подойти к архитектурному спуску к реке. К счастью, такой спуск, которых было всего несколько на всей длине реки, находился почти напротив нашего дома. Затем надо было спуститься по ступеням этого спуска на лёд реки, и пройти по протоптанной тропинке к проруби. Присев на корточки, или опустившись на колени, зачерпнуть из проруби воду кружкой или поварешкой и перелить её в бидон. Затем предстоял обратный путь, самая трудность которого заключалась  в необходимости подняться по обледенелым ступенькам лестницы спуска.

  Из-за того, что по лестнице поднимались с водой, она иногда разбрызгивалась на ступени и леденела. Падающий снег завершал «злое дело» и лестница превращалась в каток. Взрослые женщины с помощью каких-то кухонных инструментов время от времени чистили эти ступеньки, возвращая возможность пользоваться ими. Но в промежутках между этими чистками подняться по ступенькам было весьма затруднительно. К тому же, поручней вдоль лестницы, за которые можно было ухватиться руками, не было.

  Я иногда по несколько раз сползал, перед тем как подняться. Когда ещё был кто-нибудь из взрослых, то помогали ребёнку подняться. А когда я был один, то выбираться приходилось ползком, упираясь ногами о какой-нибудь ледяной выступ, и, царапаясь о лёд свободной рукой. В другой руке была зажата ручка бидона с водой. Бидон был алюминиевый с цилиндрической крышкой, которая почти сразу же примерзала к бидону, благодаря чему вода не выливалась. Я не помню, чтобы испытывал особый страх, всё было рутинно обычно, хотя, мог бы и замёрзнуть. И если бы даже через какое-то время меня пошли бы искать, было бы уже поздно.

  Однажды при хождении за водой мне пришлось преодолеть ещё дополнительное препятствие. Когда я подошёл к проруби, она частично была перегорожена отрубленными детскими ножками. По размеру это были ножки младенца или очень маленького ребёнка, тем более что на них были пинетки (мягонькие тапочки), одеваемые самым маленьким. Эти ножки мешали мне набирать воду, и я пытался сбить их бидоном. Я каким-то образом всё же набрал воды.

  Увиденная картина не вызвала у меня – восьмилетнего ребёнка испуга или каких-либо угнетённых чувств. У меня мелькнула даже мысль, а не дело ли это Распутина. Но в целом, мне было совершенно безразлично, потому что приходилось видеть и более страшные вещи. На небольшой треугольной площадке у нашего дома, как раз под окнами нашей квартиры, где раньше играли дети, этой зимой складывали найденные поблизости мёрзлые трупы. Постепенно они накапливались и их складывали как поленницу дров.

  Идя за водой, я, как и другие, проходя мимо этих мороженых трупов, перестал обращать на них внимание. Иногда я даже останавливался около них, чтобы немного передохнуть. Так что призрак Распутина меня не пугал.