Дядюшкин сон

 
Или бессонница Анатолия Ивы


   Наследственно богатый, чеховских лет князь К. решил жениться.  «А вдруг с женой будет не так скучно?» - посетила лукавая мысль   его начавшую седеть голову. 
Князь К. не знал, что по натуре он человек эмоционально вялый и психически пассивный. И поэтому скука, тоска и неопределенное томление, которым князь частенько подвергался – его пожизненный Крест. Но князь К. был господином атеистического склада и не мог нести то, во что не верил.
Со скукой князь К. боролся двояко. Либо развлечениями, либо отвлечениями. Прекрасно понимая, что «развлечение» относится к области чувственных впечатлений, а «отвлечения» - внутренняя область абстрактных рассуждений.
Был еще третий, запасной вариант – просто лечь и скучное состояние переспать.  Проснулся, вроде кушать захотелось…. А там уж и в оперу пора собираться.
Но на диванные грезы князю К. было жалко времени. Время, потраченное на сон, можно было отдать чтению, пешей прогулке, посещению музея. Лувра, например.
Борясь со скукой путем «развлечения» князь К. объездил и обплавал (в те годы аэроплан еще изобретен не был) полмира. Но все как-то не то… Залезал в пирамиду Хеопса, охотился на крокодилов в Ниле, побывал в Гренландии и даже заглянул в жерло потухшего Везувия. Но опять же, все как-то не то. Как-то не удовлетворяется душа впечатлениями. Скучновато.
Во время долгих странствий князь, как простой мужик, будучи не в силах сопротивляться плоти, вступал с женщинами в контакт. Понимая, что это дань низменной стороне жизни, что слабость и так далее. Но делал это мимолетом, по-наполеоновски: только чтобы не отвлекало от достопримечательностей. Только когда уж совсем припрет. Он и в Гренландию ездил отчасти потому, что там припирало реже. Гаити в этом отношении хуже.
Долгими снежными зимами, когда надоедало таскаться по свету, князь запирался у себя в кабинете и боролся со скукой с помощью ума: читал Махабхарату, Зороастра, учил древнееврейский язык, играл сам с собой в шахматы…
Но все как-то не то…
А годы шли.
И по правилам этого изменчивого мира с князем К. случились две метаморфозы.
Первая – у него значительно ослаб интерес к абстрактному мышлению. Теперь его совершенно не волновало, например, из чего состоит Пустота и чем, собственно, она отличается от Шуньяты. Или насколько тождественны бесконечность пространства и бесконечность времени? Или куда уходят пришедшие мысли, и насколько его ум, их давеча рассматривавший, на эти ушедшие мысли повлиял? Вся эта чепуха стала вдруг князю К. чрезвычайно скучна.
Второе изменение, которому подвергся князь – потребность в более частом физиологическом соитии. Говоря современнее, князь К. въехал-с в женскую тему по-настоящему. 
К тому имелись весомые причины. Тело князя от путешествий и лазаний по горам стало мускулистым, укрепилось и требовало все более и более частого сброса энергии. Да и сам, много чего повидавший князь утончился в различении некоторых специфик интимной сферы. Судорожная быстротечная наполеоновщина уступила место неистовой смакующей толстовщине. Да еще с примесью высококлассного эстетизма.  К женщинам князь К. стал относиться с сексуальным почтением и эротической трепетностью художника Климта, например. Конечно, не с той силой, но под тем же углом зрения.
Но скука, как подкладка души, оставалась. Куда ей было деться, если крест такой?
И вот тогда князь К. решил бороться со скукой, задействуя женщин. Хитро обманув себя предположением, что «с женой будет не так…»
О (пока чисто теоретическом) таковом намерении князь за осетринкой взболтнул Мценскому, с которым в клубе играл в винт. Тот шепнул графине Микулиной, та поделилась с баронессой Шамшевой…
Через неделю о желании князя К. вступить в брак знали весь Петербург, Гатчина, Павловск и Детское село. Нужно заметить, что в князе К. кроме созревшего для женитьбы возраста действительно имелось что-то чеховское. Высокий рост, умение делать непонятность – то ли  шутишь, то ли  на полном серьезе; пальцами, говорят, хрустел также. И самое конгруэнтное – оба носили pince-nez, делающие лица  благородными, привлекательными и умными.
Еще через неделю князь К. (поднос в его прихожей) был засыпан приглашениями. Запах в помещении стоял парижский!
И князь поддался. Тем более, что последний приступ скуки оказался особенно тяжелым и затяжным.
Заскрипели полозья, защелкали кнуты. Замелькали фонари, лица, туфельки, фасоны, броши и вплетенные ленты…
И очень скоро князь К. впервые столкнулся с проблемой выбора. По серьезному, а не как раньше. Раньше захотел, выбрал и купил. А в этой ситуации бесконечная возможность выбора превышала ничтожную силу желания бесконечный выбор осуществить. Тем более, желания еще конкретно-то и невызревшего.
(По совести, хотелось всех и почти сразу)
Князь К. был нарасхват.
На него, вернее, на предложение его руки и сердца стали устраивать засады. Ловилось каждое его слово. Не «неосторожное» («неосторожно» князь не говорил), а просто слово, которое можно было загримировать под намек, а в дальнейшем, уже при свидетелях расценить, как обещание.
Фиксировался каждый княжеский жест, дабы потом можно было то или иное движение подать, как компромат или иносказательное признание.
Отслеживался каждый взгляд князя, если он останавливался на ком-нибудь дольше пяти секунд.
Но князю одинаково нравились все предлагаемые невесты, и эта всеобщность отношения сводила козни уловления к нулю. К тому же, выбираясь как-то из пещеры Мелиссани (Греция), князь подвернул лодыжку и поэтому не танцевал. К тому же он имел обыкновение часто протирать свое pince-nez, поэтому создавалось впечатление, что он вообще ни на кого не смотрит. Вдобавок князь К. был довольно молчалив, а если открывал рот, то по старой привычке начинал рассуждать об апофазисе или гнозисе.
Но способ уловить в брачные сети князя К. таки нашелся. Придумал его коварный Вулич, большой любитель Достоевского. У которого (у Вулича) была сестра, близкая к двадцати семи. Так она, конечно, не выглядела, но по метрике…
По наущению Вулича князя за обедом решили опоить особым зельем, когда человеку, его употребившего, кажется, что он делал то, что не делал. Словом, зелье создавало ложную память. Где эту отраву Вулич умудрился раздобыть, он так и не признался. Как и сколько его ни допрашивали. Это забегая немного вперед.
Во вторник, часу в седьмом в гости к Вуличам пожаловал князь К.
Как раз к накрытому столу. Как раз попав на стул рядом с Вуличем и напротив его двадцатисемилетней сестры Лизаньки. Поговорили о погоде. Князь только кивал, так как был занят протиркой запотевших в дороге pince-nez. Поговорили (говорил Вулич) о теоретической возможности невозможного. Князь оживился.
- Так выпьем же за осуществление сей антиномии, друзья мои! – страстно воскликнул Вулич и сунул в руку князю тяжелую лафитную рюмку, полную влияющего на память снадобья, - До дна, друзья мои! Альма Матер! До дна-с!
И все выпили до дна: Вулич крюшон, Лизанька вишневой настойки, ее maman хереса, а князь К. махнул рюмку особого настоя.
- Так вы согласны? – спросила Лизанька, заметив в глазах бледного князя особую муть.
- С чем, сударыня?
- С возможностью невозможного?
- О да!
- Вы действительно согласны?
- Я клянусь вам, сударыня! Я вам руку даю…
Князь не закончил опасной для себя фразы, ибо уронил отяжелевший свой лик
в корзиночку со свежими хлебцами. А уронив, испустил дыхание уснувшего человека…
После чего тремя лакеями был отнесен в гостевую опочивальню и уложен в постель.
Тут-то самое страшное и началось. Наркотический сон князя длился вечно. И в его безвременном течении князь К. прожил все семейные жизни с теми,  коих ездил для этого выбирать. Кошмар заключался в том, что сам князь К. в своих фантастических грезах не менялся. Причем реальность ощущения не подлежала проверки на фальшивость. Он так и оставался в сочном возрасте Антона Павловича, а вот его супруги стремительно старели. С непостижимой обыденному сознанию скоростью превращаясь из прелестных девиц в безобразных старух. Куда при этом девались дети, внуки, правнуки и все остальное было не важным. Важен был процесс созерцания! Как красота становится безобразием. Расплывшимся, усохшим, кривым, беззубым, безволосым, скособоченным, хромоногим, лежачим и дурно пахнущим, лишенным остатков разума.
Умерла одна - князь сразу женится на другой! И с ужасом наблюдает превращение. Пока не положат в гроб, не отпоют и не зароют. Зарыли - князь под венцем с новой! И опять лицезрение распада. С еще большей гадливостью, так как его зрение благодаря действию зелья стало обретать способность видеть жену сквозь покровы одеяний. Только покинули кладбище - у ворот новая карета, чтобы мчать на венчальный обряд.
И так без счета. Но не стирая впечатления однообразием действия. Нет! Нет и нет! Сотни видов старости, тысячи изменений характеров, миллионы рисунков морщин на коже…
 Князь К. не просыпаясь, проспал пять суток. Вышел из опочивальни полностью седой. Еще никого не узнавая. Впрочем, в зале был единственно Вулич.
- У вас не... - обратился князь к Вуличу и не договорил.
Потом вдруг вспомнил, что это Вулич Гаврила Романович.
- А вы были правы, Гаврила Романович.
- В чем? -  шепотом полюбопытствовал Вулич, уже предчувствуя.
- В возможности невозможного. Помните наш давешний разговор за обедом? Так вот есть только один способ это предотвратить.
- К-к-какой-с? – еще тише спросил Вулич, уже поняв.
Князь К. скинул с себя длинную ночную сорочку, в которую был облачен лакеями, и оставшись нагим, легким шагом двинулся к окну… По мере приближения к укрытым вуалями стеклам, превращая красивый свой шаг в бег.
Упругого толчка ему хватило, чтобы плавно взлететь над паркетом и одновременно сложить руки. Как при нырянии.
А после, продолжая полет, почти не повредив ткань, разбить окно и под хрустальный звон падающих стекла и сосулек взмыть в небесную зимнюю серость. И через секунду в ней растаять…
Перестав быть даже точкой. 

НО НЕ БЫТЬ ТОЧКОЙ - НЕ ЗНАЧИТ ИСЧЕЗНУТЬ. ЭТО ЗНАЧИТ ВСЕГДА НАХОДИТЬСЯ В НАЧАЛЕ...



5: 05  22.01.19