Мой любимый убийца

Татьяна.

Я улыбалась, и приятное спокойствие согревало меня изнутри, как хороший коньяк. Под огромными хрустальными люстрами, где я стояла, опираясь на бархатные подлокотники бельэтажа, было празднично шумно. Я взглянула на нашу ложу. Театральный бинокль мог показать мне всю милую компанию незаметно для неё. Мне хотелось посмотреть на Артёма в тот момент, когда он думает, что я его не вижу. Ждёт ли он меня и оглядывает зал, по своей неизменной привычке постукивая указательным пальцем по бархатным перилам, или улыбается, как я, и ищет глазами меня здесь, внизу, в толпе?
Бинокль удалось настроить не сразу, и сначала появилась размытая фигура  Артёма в глубине ложи. Он вытирал платком что-то круглое, может  быть, яблоко или апельсин. Мама сидела с каким-то непонятным выражением. Артём, не обращая на неё никакого внимания, закончил вытирать яблоко и вышел. Всё это вместе – и поведение Артёма, и неподвижно сидящая в странной позе мама, –  было так похоже на какой-то давно приснившийся сон, что всё во мне замерло, сердце забилось, и я вышла из зала. Надо было идти в ложу, но на это не было ни сил, ни желания. Ноги едва донесли меня до бархатного диванчика, и я сидела и невольно вспоминала то, что видела в бинокль, и размышляла о том, как это похоже на обман зрения или галлюцинацию. Потом, собравшись с силами, я поплелась по лестнице. Стараясь ни о чём не думать, как будто это могло помочь повлиять на события, я шла к нашей ложе. Нужно было убедиться, что всё в порядке и ничего непредвиденного не произошло.
Впереди уже слышалась нервная громкая речь, интонации не оставляли сомнения – что-то случилось, что-то из ряда вон выходящее и неприятное, что-то, что я ожидала.
– Это здесь, – услышала я мужской голос. Значит, это правда, промелькнуло где-то в дальнем углу моего сознания. Что произошло, тоже было понятно, хоть и выглядело как-то нереально, как будто в ложе  разыгрывали свой собственный спектакль. Неподвижная поза мамы в сочетании с поднятым шумом означала одно – с мамой что-то случилось. Причём почему-то в ложе был охранник, а не врач. Меня как будто заморозили, и я ощущала себя не самостоятельной участницей событий, а сторонним наблюдателем.
– Танечка, – Алла тронула меня за руку и чуть приобняла, – с твоей мамой случилось несчастье.
– Какое несчастье? – невинно спросила я. Надо было играть свой собственный спектакль – неведения, - и он давался мне с трудом. Держаться и делать вид, что я ничего не знаю. Я здесь ни при чём. Меня удивляло, что никто не нервничает, не суетится.
 – Почему же до сих пор никто не вызвал врача? Неужели все будут просто стоять и смотреть?
–  Врач едет, - сказала Алла, – но надежды очень мало. – Глаза у неё покраснели, она сдерживала слёзы. –  Не понимаю, что происходит, куда убежал Артём?
– Это ужасно, – хрипло выдавила я. Я и сама не могла понять, что для меня на самом деле ужасно, и я бы ни за что не призналась в этом себе. Я хотела подойти поближе к маме, но подошёл человек в форме и остановил меня.
– Простите, но здесь ничего нельзя трогать.
Почему - то именно после этой фразы я потеряла последние силы  и почувствовала, что еле держусь на ногах.
– Танюша, пойдём, ты сядешь, – расстроенная, но стойкая Алла как всегда больше заботилась о других, чем о себе.
Я отрицательно замотала головой: я останусь здесь, я имею право всё знать!
Где же Артём? Куда он сбежал? Ему же всё равно придётся общаться со следователем, а теперь к тому же придётся объяснять, почему он исчез с места событий.
– Я принесла ей воды, она не хотела выходить. Где-то здесь должна быть бутылка. – Мы вышла из ложи в маленький коридорчик, охранник следил за нами как за преступниками.  – Так вот же она!
Алла взяла полупустую бутылку с водой и понюхала её, потом стала отвинчивать крышку. Но я смотрела не на бутылку. С тоской я смотрела в плетёную урну, в которой валялось то самое яблоко. Может быть, его не заметят? Очередная вспышка со сцены обличающее  осветила его. Я подошла к Алле. Однако человек в форме резко остановил дальнейшие действия: "Стоп. Здесь ничего нельзя трогать. Сейчас я вызову полицию".  Он забрал Аллину бутылку и начал звонить по телефону, не отрывая от нас глаз, а она сначала внимательно посмотрела на него, потом задумалась.  Алла со своим цепким умом, своей привычкой всё анализировать могла бы быть моим союзником. Но только не здесь, только не сейчас.
Мне казалось, что в таких случаях спектакль прекращают и громко оповещают всех о случившемся. Ничего подобного, спектакль продолжался. Ложа была как следует отгорожена от других зрителей, охранник говорил очень тихо.
– Здесь никого больше не было, кроме вас и молодого человека? – спросил охранник. Значит, он знает  об Артёме и его присутствие в театре не удастся сохранить в тайне. Мы переглянулись и пренебрежительно промолчали. В конце концов, он не следователь, и мы не должны перед ним отчитываться, – подумала я. Он явно тянул время. Потом велел нам выйти из ложи. Алла отказалась: "Я не могу оставить вас одного. В конце концов, здесь подозреваемые – все, и вы в том числе". "Главный подозреваемый, –  мелькнуло у меня в голове, –– именно у него нет никаких мотивов". Мы стояли в ложе и ждали, а на сцене гремела музыка, вспыхивал яркий свет, иногда освещавший и нас.  Приехали врачи, появились двое полицейских. Тот, что помоложе, обращался к другому с бесконечными вопросами – как и когда оповестить зрителей, можно ли их отпускать, что им сказать, к кому сначала обратиться. Второй, которого он называл Олег Евгеньевич, отвечал довольно быстро и спокойно. Чувствовалось, что он очень быстро соображает и прекрасно ориентируется в подобных ситуациях. Зрителей должны были оповестить на выходе – умер человек, если есть свидетели произошедшего, кто-нибудь что-нибудь видел – пожалуйста, сообщите. Было очень шумно, но мы были оттеснены к тёмному входу в ложу и не видели любопытных взглядов. По разговорам врача и следователей было ясно, что, скорее всего, мама отравлена. Задерживать никого не стали.
Молодой помощник вернулся в ложу и следил за каждым нашим движением.
Следователь выглянул в зал. Вышел из ложи и поговорил с ожидающим охранником. Потом взял целлофановым пакетом бутылку и начал внимательно её рассматривать.
– А почему она выбросила почти полную бутылку? – с удивлением спросил он.
– Ну понятно, почему, – проворчала Алла. – Напилась и выбросила. Не хотела держать бутылку в руках во время спектакля.
– А почему бы ей не положить её куда-нибудь в пакет? Вдруг ей опять захотелось бы пить? – продолжал Олег Евгеньевич.
– Если бы она захотела ещё, она бы просто попросила ещё одну бутылку с водой. Не стала бы она возиться с пакетом в театре.
Он задумался и наконец спросил: «она была богатой женщиной?»
Мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Плакать – потому что он сказал "была", а смеяться – потому что свои умозаключения он строил на основе какой-то жалкой бутылки с водой. Но в конце концов, он ведь был прав.
– Да, она была очень состоятельна.
– Она замужем? – продолжил он.
– Замужем, но муж не любит театр и ушёл сразу.
–  Ушёл сразу? Это когда?
–  Он не заходил в театр. Просто проводил нас.
– А кто ещё был в ложе? 
– Таня, Артём и я. Служительница заходила. Она собиралась  посидеть в нашей ложе  во время спектакля, но Валентина была против.
– Какой Артём? И куда он в таком случае делся?
Мы обе  неуверенно посмотрели в сторону выхода, как будто оттуда должен был вот-вот появиться Артём. Как ни странно, он действительно появился в этот момент, мрачный, встревоженный. Я не могла заставить себя смотреть на него.
– Это вы Артём? Где Вы были всё это время? - спросил его следователь.
– Я не мог спокойно находиться здесь, когда увидел, что случилось. Я вызвал врача и охранника, а потом, когда подошла Алла,  вышел на улицу. Я был настолько потрясён, что мне просто необходимо было хорошо обдумать всё, что произошло, и я  бродил и размышлял.
– И что же вы обдумывали?
– А что, по-вашему, я должен был обдумывать? –  почти выкрикнул Артём. – Почему она вдруг умерла ни с того ни с сего.
– Вы не врач, не специалист, чтобы судить о том, что произошло. Чтобы ставить диагноз – умер человек или ему просто плохо.
Я переводила взгляд с одного на другого, затаив дыхание. Слишком горячо, думала я. Надо поспокойнее.
–  Было видно, что она мертва – угрюмо буркнул Артём. – Естественно, меня это потрясло. Но она была совершенно здорова, когда я уходил!
– То есть вам пришло в голову, что её убили?
– Я предполагал всё что угодно, и какие только мысли не приходили мне в голову, – с горечью произнёс Артём. Потом он как будто хотел что-то добавить, но передумал.
Почему я вздохнула с облегчением, когда он закончил оправдываться? Неужели я хотела, чтобы убийца моей матери остался безнаказанным?
Любила ли я его по-прежнему? Собиралась за него замуж? Но он, он – какая игра! Как он сумел выкрутиться!
В конце концов нас всех отпустили. Мы вышли молча. Я ждала, что скажет мне Артём – станет продолжать свою игру в неведение, притворяться? А что ему остаётся делать, в конце-то концов? Тем более учитывая все наши договорённости? Не может же он заявить мне как ни в чём ни бывало: "Дорогая, я убил твою мать. Так уж получилось. Давай всё останется по-прежнему". Но Артём даже не смотрел на меня, так же как и я не могла смотреть на него в этот момент. В это время я придумывала для него алиби. Он резко развернулся и ушёл один.
По крайней мере в глазах следствия он должен быть чист – у него не было ни малейших причин убивать мою мать. 

Мы наконец очутились на улице, и я, казалось, впервые за весь вечер нормально вдохнула  прохладный воздух, показавшийся необычайно свежим. Мы остановились, и Алла удручённо покрутила головой, озабоченная какой-то навязчивой мыслью.
– Странно, – выдавила она, – я ведь взяла воду в буфете и сама отдала твой маме. ¬
¬ ¬– При чём здесь вода? – неосторожно бросила я и вдруг в ужасе поняла, что выдаю себя. Мысли заметались в поисках выхода, и я быстро договорила:
 – Почему ты решила, что мама отравлена водой? Может, она отравилась чем-нибудь дома.
– Может быть. И надо же было мне принести ей эту злосчастную бутылку! Раньше мы прекрасно обходились буфетом, и никто не тащил ничего с собой в ложу. И ведь она могла попросить кого-нибудь другого, Артёма, например.
Я молчала в напряжённом ожидании, боясь сказать ещё что-нибудь лишнее, выдать, что мне известно больше, чем полагается.
Она даже не заметила яблока в корзине, только бутылку, потому что это она её принесла, её и искала. Внезапно я осознала – в этот момент, когда умерла мама, все, и её подруга, и я, и Артём – все мы беспокоились прежде всего о себе. Меня поразила в самое сердце мысль, что людей в такую минуту гораздо больше волнуют свои небольшие проблемы,   чем сама смерть хорошо знакомого и близкого человека. Это в огромной  мере происходило и со мной. Я думала об опасности, грозившей Артёму. Вернее о том, что грозило нам обоим.



Олег Евгеньевич, следователь.

Начинал я с выгодоприобретателей, или, как принято теперь говорить, бенефициа;риев, и  отправился познакомиться с семьёй, поговорить с матерью умершей Валентины Васильевой. Квартира была в центре, в старом красивом доме (с капремонтом, конечно, подумал я), с чистой парадной, мозаичным полом на площадках, двустворчатой железной дверью, которую открыла мне сама хозяйка. Васильева Ольга Петровна оказалась не убитой горем старушкой, как вполне можно было предположить, а невозмутимой импозантной дамой лет пятидесяти с небольшим на вид, не слишком полной и вполне бодрой. В квартире были две прихожие и довольно длинный широкий прохладный коридор, похожий на картинную галерею со своей вереницей  картин в резных рамах под старину. Хозяйка неторопливо шла впереди, и я мог убедиться, что её светлые волосы превосходно уложены, то есть трагедия не сломала мать и не выбила жизнь этого дома из обычной колеи.  Гостиная, куда она меня привела, была уставлена дорогой мебелью – кожаными диваном и креслами, резным старинным шкафом, стол и стулья – под старину, под стать обстановке.
Вышел и Вадим, сын убитой. Я увидел молодого и самонадеянного, не только не битого жизнью, но и судя по необычайной, почти детской самоуверенности, не получившего ни одной сколько-нибудь заметной царапины в жизненной борьбе молодого человека.
– Мой внук Вадим,  – церемонно и горделиво представила его бабушка. – Вадим,  это – следователь Олег Евгеньевич.
Вадим сразу заявил, что ему надо срочно уйти по делам клиники и ретировался, проявив необходимый минимум доброжелательности, а я продолжил разговор с его бабушкой.
 Мы сразу заговорили о деньгах.
– Валя владела очень небольшой долей в нашей клинике, – заметила мать. – Зачем кому-то было её убивать? Им надо было сначала дождаться моей смерти, или убить меня.
– А у кого доля больше? - поинтересовался я.
– У Вадима. Поскольку именно он занимается всей организацией, естественно было ему и выделить соответствующую долю.
– Она не протестовала?
– Нет, она очень любила сына и уважала его деловую хватку.
– А ваша дочь никак не участвовала в деле?
– Нет, у неё не было ни способностей, ни желания. Я говорила ей: "Валик, ты не можешь так проваляться всю жизнь за чужой спиной".
– И что, она так-таки ничего не делала?
– Пыталась, но всё получалось бестолково.
– Неужели? – я не скрывал удивления.
– В детстве она начала было рисовать – получались только смешные и довольно нелепые каракули, у неё совершенно не было ни малейших способностей. А ей всё казалось, что она рисует не хуже других. К тому же кто-то похвалил её рисунки, хотел сделать приятное ребёнку, понятное дело. Она это восприняла всерьёз, можете себе представить! Вообразила себя художницей.
- Художницы из неё не вышло?
-  Ну конечно, нет. Потом она стала сочинять стихи – жалкие, скажу вам, были вирши. Удивительно, как мало она во всём этом понимала.
- А вы ей что-то объясняли?
- Ну конечно! Я сказала ей: «Валик, Пегас не должен хромать на обе ноги».
 Но  она принялась писать рассказы, причём, такая скрытная,  прятала их от меня. Я нашла её тетрадку. Мы с друзьями никогда так не смеялись! Всю жизнь я ей говорила: "Валик, займись делом".
Я смотрел на эту хорошо ухоженную женщину, которая рисовалась и строила из себя великосветскую деловую даму, рассказывая мне о своей  умершей дочери, и чувствовал к ней глухую неприязнь. Валик. Похоже, она из тех матушек, которые ненавидят своих дочерей, искусно скрывая это даже от самих себя. Они относятся к дочерям как к соперницам, до самой смерти молодятся и кокетничают, претендуя на внимание и комплименты и не упуская возможности укусить, унизить дочек. Такая мамаша и яблочко отравленное подложит, не дрогнет. Хотя ей как будто незачем, всё и так было в её распоряжении.
– Семейным бизнесом она, значит, не занималась?
– Семейный бизнес обходился без неё! Всем занимался Вадим, она была совершенно ни при чём.
– А муж тоже ни при чём? – задал я провокационный вопрос.
– Смотря в чём ни при чём, – бодро ответила она. – Если вас интересует, мог ли Виктор убить, то почему бы и нет? Особой любви он давно к Валику не испытывал.
–  Откуда вы знаете, они же не живут с вами?
–  А вот знаю. По всяким мелочам. Как он на неё смотрит, вернее, не смотрит. Как задерживается на работе.
–  Вы его подозреваете?
–  Он врач, ему легче найти способ, тем более, Валя была отравлена, ведь так? Правда, мне кажется, он для этого хлипковат. Характера маловато.
– А кто для этого не хлипковат? Артём?
– Артёма я знаю не так уж хорошо, – призналась она. – Он – тёмная лошадка.
- Как же эта тёмная лошадка познакомилась с вашей внучкой?  –  странно, но слово «внучка» ей явно не понравилось, интересно, как же они друг друга называют?
 –  С ней познакомился по интернету, а потом оказалось, что он плотно дружит и с матушкой. С Валиком. У них довольно быстро образовались какие-то совместные планы. Вот и думайте сами.
– То есть вы считаете, что Артём познакомился с вашей внучкой потому, что знал, кто она такая?
– А вы бы так не подумали? Будь вы на моём месте?
– Может быть. Это не так уж важно, важнее, что думала по этому поводу ваша внучка. Она верила, что их знакомство – случайность? Она считает его ухаживания полностью бескорыстными? Или ей всё это всё равно?
– Ей не всё равно, но она считает их знакомство случайным. Она, видите ли, знает. У него было такое выражение лица. Но у неё всегда были фантазии, и никогда было не понять, что происходит на самом деле, а что ей кажется.
– А все были за их свадьбу? Вы тоже?
– Ну, никто особенно не протестовал. Валентина вообще к нему благоволила. Впрочем, она была неравнодушна к молодым людям, а с Артёмом откровенно кокетничала.
– Понятно, естественно, – отозвался я, подумав, что яблочко от яблони недалеко падает, и тут же встретил её цепкий взгляд, как будто она угадала мои мысли.
– А как относилась к этому ваша внучка? Не ревновала?
– Ну что вы, с какой стати? Валентина была скорее смешна, чем опасна. А Таня вообще всего это не замечает и живёт в своей придуманной жизни.
– Я не очень вас понимаю. Татьяна – здоровый человек? Или у неё галлюцинации?
– Да что вы, какие галлюцинации. Скорее фантазии.
– А что за фантазии?
– Самые разные. Иногда у неё разыгрывается воображение  на ровном месте или ей кажется, что против неё что-то предпринимают, она подозрительна не в меру.
– Как она это проявляет?
– Что проявляет? Фантазии? Да никак, в разговоре проскальзывают всякие глупости, не имеющие отношения к действительности.
– Почему Вадим не остался поговорить со мной? Он хочет давать показания  в полицейском отделении?
– Надеюсь, следствие способно справиться со своей работой без излишней ретивости? – недовольно отрезала она. –  Вадим действительно занят, да и сказать ему по существу нечего, в театре он не был.
Больше мне ничего полезного не удалось от неё услышать, и  разговор вскоре был закончен. Когда я выходил из комнаты, то неожиданно кое-что обнаружил. Очень удобная толстая портьера скрывала всё, что угодно, но человек, стоявший за ней, явно недавно двигался – видимо, ему пришлось внезапно оторваться от какого-то места в стене или двери, откуда было удобнее всего подслушивать то, что творилось в комнате. Поэтому из-под портьеры торчал небольшой кончик его ботинка. Это явно был Вадим – значит, не так уж он и торопился. Почему он предпочёл подслушивать, а не быть участником разговора – чтобы избежать вопросов, или он не доверял бабушке? Мне захотелось застигнуть его врасплох, и я резко двинулся в сторону портьеры. Не тут-то было! Бабушка, провожавшая меня, стала у меня на пути и резким недовольным тоном объявила: "вам туда", и даже подтолкнула слегка меня в другую сторону. То есть она, по-видимому, тоже заметила башмачок. 

Дочку убитой Валентины, Татьяну, тоже, кажется, больше волновали собственные проблемы, чем смерть матери.
– Бабушка подслушивает! Она хочет контролировать всё!
– Откуда вы знаете? Вы её поймали на чём-нибудь таком? – я помнил предостережение её бабки о фантазиях и придуманном мире, но отдавал должное и семейной манере подслушивать за портьерами.
– Я чувствую, просто не знаю, как объяснить, в чём это выражается. Как будто у стен есть уши. Ну да это дела семейные. Просто мне не хотелось бы, чтобы меня принимали за ненормальную.
Н-да, она не хочет казаться ненормальной, но тревожится и в четырёх стенах. Можно ли ей доверять?
– Тогда, может быть, вы лучше бабушки расскажете мне об Артёме. Она вроде бы подозревает его в корысти, или мне так показалось?
– Откуда мне знать, – буркнула она с лёгкой паузой. Чувствовалось, что она начала осторожничать и что об Артёме ей говорить не хочется. Мы молчали.
–  Она хорошо к нему относилась?
–  Ну, не так уж и плохо. Они в общем-то поладили.
–  А мне она намекнула, что дело может быть в ваших деньгах, –  закинул я удочку.
–  Она вам так и сказала? –  она кинула на меня возмущённый взгляд. –  Все они просто помешались на этих деньгах. Как будто деньги вообще что-то решают.
Я уставился на неё в удивлении. Какое ребячество.
–  А что тогда решает?
Теперь уже она уставилась на меня.
–  Да какая разница, что? Всё, что угодно. –   Она опять замкнулась.
–  Артём ведь общался с вашей мамой, так?
–  Так. –  Да, нелегко же из неё теперь будет вытянуть  хоть слово.
–  Зачем?
–  Она хотела ему помочь.
– А разве  Артёма не устраивало, что ваша мать начала ему помогать?
– Это вообще мамина инициатива, –  неохотно ответила она.
–  Но он же не отказывался?
–   Артём просто не знал, что с этим делать. Он сердился и говорил, что мама его прибирает к рукам.
– То есть у него были причины не любить вашу мать?
– За это не убивают. Мама ведь была отравлена?
– Да.
– А чем?
– Позже вы всё узнаете, а пока идёт следствие.
– Отравление – это же не мужской вид убийства. И зачем было убивать в театре? Разве не легче было убить её дома? И потом, просто так не убивают, должна быть настоящая причина. Мотив.  – Она говорила очень разумные вещи, но в её голосе была неуверенность. Казалось, она говорит всё это через силу.

Татьяна.

Расследование складывалось скверно. Следователь сразу заговорил об Артёме.  Начал откровенно под него копать. Какие, собственно, у полиции могли быть улики? Что такого могли сказать следователю  бабушка и Вадим? Бабушка, конечно, могла сболтнуть что-нибудь лишнее, особенно об Артёме. Он посторонний человек, и она с удовольствием бы свалила всё на него, если б могла. Вадим ненавидит в чём-либо отчитываться перед кем бы то ни было. Он, наверно, вообще сбежал. Что, наконец, рассказал обо всех отец, да и что он мог такого сказать, ведь его не было в театре? Правда, он мог там присутствовать и никому об этом не сказать.
О маме я думать не могла. Иногда мне вспоминались наши ссоры, но теперь они казались совершенно никчемными, пустыми, раздутыми из мелочей, не стоящих наших слёз и упрёков. Нас мирила Алла, она курсировала между нами, а мы обменивались длинными гневными посланиями.
Я обратила внимание на  Артёма из-за его аватарки. Какой-то мультяшный красивый замок, где в луче света, почти невидимый, стоит он сам. У него на страничке были хорошие, да что там хорошие – отличные снимки, сам он выглядел потрясающе, да и неудивительно – он увлекался фотографией и мог сделать хорошие селфи. Я весело  нажимала на сердечки, не задумываясь ещё ни о чём,  а он вежливо отвечал тем же. Комментарии.
– Красиво.
– Это Иссык-Куль.
Потом чуть ближе.
– Очень милый котёнок.
– Это мой Пушкин.
– Говорят, коты похожи на своих хозяев.
– У нас с ним много общего, – ответила я.
Настоящая кошачья переписка. Осторожно и с оглядкой, тронуть лапкой и тут же отдёрнуть. Мы говорили о кошках, а на самом деле – о себе, прощупывали друг друга.   
И что было делать дальше? Невозможно предлагать свою дружбу – это громоздкий тяжёлый ритуал, где ты  оказываешься в позе просителя и можешь получить отказ. Такой-то отклонил ваше приглашение в друзья. Нигде больше такого издевательства нет, но мы не где-нибудь, мы здесь. Впервые я об этом пожалела. Что-то зависло в моей жизни, пока под котёнком не появилось продолжение.
– Я бы с таким подружился.
– Мы не против.
А ещё говорят, что слишком много котиков.  Нет уж, их много не бывает, друзья наши котики, что бы мы без вас делали?!
.   Я ждала его дня рождения – он приходился на октябрь, это был ближайший серьёзный праздник, с которым я могла его поздравить. Однако он меня опередил – мой день рождения   в сентябре. И тогда я надолго задумалась – ждал ли он моего дня рождения, или поздравил просто так, ведь на почту ему пришло напоминание?  Постепенно мы начали доверять друг другу.
 Он не любил Коэльо и Вишневского, варёного лука, яблок и сладкого, и я тоже не любила. Его раздражали наглые и высокомерные люди, меня тоже. Ему нравились японские мультфильмы, он любил путешествия, кошек и хороших людей. Он беспокоился об экологии и исчезающих видах животных.  Я начала вместе с ним подписывать гринписовские петиции против уничтожения животных и лесов.
– Люди уничтожают планету и не могут остановиться, – говорил он. – Сколько видов животных уже исчезло!
– Главным, тем, кто может на это повлиять, нет до этого никакого дела,– ответила я..
– Наверх не выбиваются хорошие люди, – согласился он. – Да и мало их.
– Хорошие люди, – тоже исчезающий вид, – пришло мне в голову.
– Зато большинство стало лучше относиться к животным, –  заметил он.  – Это уже неплохо. Животные благодарнее людей. 
Я иногда писала ему об  институте, об экзаменах.
–   Тебе страшно на экзаменах?
–  Это зависит от препода. Сегодня было не страшно.
Что я думаю о людях, что я думаю о себе – разве раньше это кого-нибудь интересовало? В основном  все хотели говорить только о себе.  Они дежурное время вполуха слушали мои реплики, потом начинали говорить и не могли остановиться, так им хотелось высказаться. Они жаждали моего внимания, а он хотел услышать меня. Я думала о том, какой он меня себе представляет. И даже о том, что я есть на самом деле. Могу ли я ему понравиться? –  спрашивала я своё отражение в зеркале. Зачем он со мной переписывается, нравлюсь ли я ему? Он был спокоен, рассудителен, нетороплив, ни о ком не говорил плохо. А я иногда жаловалась ему на маму. Я понимала, что не стоит этого делать, но иногда не могла с собой справиться, а потом страшно жалела о сказанном  и старалась не думать и не говорить о родных вообще.
– Мы можем встретиться в скайпе, – как-то написал он.
Мы можем встретиться, мы можем встретиться!  Я металась по комнате и думала одновременно  над тем, что ответить, что надеть, как причесаться и о чём говорить, если я всё-таки решусь на переговоры. Я поняла, что у меня не хватит духу сейчас говорить с ним, я не смогу поддерживать разговор, к тому же выгляжу совершенно ужасно. Я села за ноутбук и ответила: "Можно связаться сегодня вечером в семь часов". У меня в запасе был целый день, чтобы привести себя в порядок, и мне казалось, что времени хватит. Но его было совершенно недостаточно! Без пятнадцати семь я смыла с лица всю косметику, вымыла голову, чтобы избавиться от идиотских кудрей, которые я так долго накручивала и укладывала. Теперь оставалось только поскорее высушить волосы. В семь часов, расстроенная, растревоженная, я бросилась к компьютеру. Я включила его и увидела, что Артём уже звонил. Пока я думала, что делать, он позвонил опять. Я ответила и увидела его лицо. Он был так хорош! Особенно красило его доверчивое выражение ожидания на лице. Он увидел меня и засиял от радости. Я ему понравилась, ура!
–  Привет, Артём!
–  Привет, Таня, очень рад тебя видеть!- Он улыбался.
И всё. Меня отпустило, и мы болтали до глубокой ночи. И мы не наговорились, нам надо было встретиться, это мы поняли почти сразу.
И я увидела его, и в жизни он был ещё лучше, а я превратилась в цветной воздушный шарик. Как будто все эти годы на меня давила тяжесть, делая плоской и невыразительной как чёрно-белая газета, а теперь отпустило. Мы  собрались было в зоопарк, но невозможность наговориться  водила нас по набережным, мы то и   дело спускались к воде, постояв, поднимались опять. Нам некогда было садиться, нам надо было высказаться.
 Несколько дней мы говорили и не могли остановиться.
Я люблю кафе. Мне не хотелось делать походы в кафе ритуалом ухаживания – он спрашивает, что я хочу, я жду, когда он оплатит.  Поэтому, стараясь казаться небрежной, я сказала, что хочу сама платить за себя. Просто мне так удобней, вот и всё. Он отнёсся к этому так же, как и к любым моим другим желаниям – без лишних вопросов. Просто сказал: хорошо. Он всегда соглашался со мной в том, куда идти и что делать.  Поведи я его под землю, и то, кажется, он пошёл бы за мной.
В кафе я выбирала, что взять - куриную ножку или бифштекс. Артём взял овощи.
– Стараюсь быть вегетарианцем, - сказал он. – Если бы люди не ели мяса, животных бы не убивали. Конечно, не всегда получается, - добавил он, задумчиво глядя на мой бифштекс.
– Наверно, надо было взять курицу, - сказала я. – Курицы  всё-таки не такие разумные существа, как коровы.
– Я чаще думаю о курицах, - сказал он, и я вспомнила, что он присылал мне  ссылку на петицию  о куриных вольерах. – Когда я думаю, как живое существо стиснуто другими, да так, что не может ни стать, ни повернуться, я ощущаю ужас. Этот ужас они, наверно, ощущают всю свою жизнь.
– Интересно, что они думают, – ответила я. – У них такой маленький мозг.
– Они, конечно, понимают, что ничего хорошего в таких условиях ждать не приходится, какие бы у них ни были куриные мозги. А всё эта экономия, всё деньги.
– Все только и говорят, что о деньгах. Как будто это смысл жизни.
– Да, тяжело иметь дело с такими людьми, – сказал он довольно угрюмо. – Им невозможно ничего объяснить.
– Вот у кого куриные мозги, – сказала я, и мы рассмеялись.
Как-то по дороге мы зашли в зоомагазин. Он выбрал лечебный корм и купил пакет.
– А вот он здесь, на развес, получается дешевле, – заметила я.
- Это для соседки, она может засомневаться, что это то, что нужно. Тем более кот старый.
– А она  сама ходячая? – не удержалась я.
– Она пенсионерка, у неё пенсия девять тысяч. А кот заболел, – просто ответил он.
– А почему у тебя нет своего кота?
– Я слишком редко бывал дома. А теперь у нас будет твой кот.
Вот так, он даже не спросил меня ни о чём. Он во мне не сомневался, да и я в нём тоже. Было понятно, что мы должны быть вместе,  всегда, всю жизнь, мы были нужны друг другу. 
Маме Артём сразу понравился. Он был достаточно сердечен и почтителен к ней, а ей только этого и надо, за это она готова была  терпеть со мною кого угодно, будь это хоть Синяя Борода. Но их знакомство только всё испортило. Она хотела покровительствовать ему, а его это бесило. Он становился всё тревожней и грустней. Мама, чего только она ни касалась, всё разбивалось, портилось. С этим невозможно было бороться. Можно воевать с настоящим врагом, который тебя ненавидит и не скрывает этого. Но как противостоять человеку, который хочет сделать тебе добро, но  сам умеет только всё портить?
 Теперь мы были свободны, но слишком дорога была цена этой свободы.
Было непонятно, что же с ней делать.
Никто больше не лез в наши дела.
Только теперь мы не виделись. Мы не могли.

Олег Евгеньевич
Аллу я встретил, когда она выходила из дома Васильевых. То ли внучку утешала, то ли  бабушку. Хотя при этом, скорее всего, хотела что-то разузнать. Я обычно не приветствую доморощенных детективов, они мешаются под ногами и зачастую попадают в настоящие неприятности. Но Алла внушала уважение, и мне хотелось её послушать. Интересно, будет ли она со мной откровенной? Алла, увидев меня, улыбнулась мне своей красивой мягкой улыбкой. Я пошёл рядом с ней. Был прекрасный вечер, мы шли по густой аллее, сквозь листву жёлтым светом светились фонари.
– Часто вы заходите к Васильевым? – спросил я.
– Довольно редко. Обычно я заходила домой к Вале.
– Валентина вас часто приглашала к себе?
– Валя – моя школьная подруга. Мы и в институте вместе учились. Как правило, она старалась не жаловаться, делать вид, что у неё всё в порядке. Но не получалось, у неё бывали депрессии, и  тогда она мне звонила, а я приходила её выслушать. Мы болтали, иногда немного выпивали, и ей становилось легче.
– Они жили с мужем вместе? И дочка при них?
– Да, она жила вместе с Виктором, а вот Татьяна ушла жить к бабушке. Там у неё большая комната, к тому же не надо заниматься хозяйством. И Ольга Петровна неплохо к ней относится.
– А как относилась Ольга Петровна к вам?
– Она знает меня ещё со школы. Так и относилась, не хуже, чем к дочке, – она вздохнула.
– К дочке-то она вроде не очень? – закинул я удочку.
– Она даже к её мужу относится лучше. 
– К Виктору? Она его совсем не подозревает?
– А разве не могла Валентина сама покончить с собой?
– Это маловероятно. – Пока следствие не закончилось, я не мог рассказать о яблоке с синильной кислотой. Если бы Валентина хотела покончить с собой, она просто приняла бы яд.
– А вы, как обычно, первым начинаете подозревать мужа? Зря. Ничего вы там не наскребёте. Он очень добрый и совестливый человек. К тому же превосходный врач. Ольга Петровна ценит его.
– Он вам нравится? – я вдруг почувствовал, что мне не безразличен её ответ.
Она взглянула на меня с едва заметной улыбкой.
– Он хороший человек, но слишком зависим от других. Ему не хватает самостоятельности, чтобы его можно было принимать всерьёз.
– Он, по-вашему, не способен совершить убийство?
– Не по-моему, а не способен. Поверьте, я Виктора знаю много лет. 
– А кто же тогда способен? Мать, Артём, Таня, Вадим?
– У её матери железный характер, она на всё способна, да ей это ни к чему. Валентина все свои полномочия передала сыну, он мог распоряжаться в клинике по своему усмотрению. И всё-таки дочка, как бы она к ней ни относилась. Вадим тоже мог бы, но её мизерная доля ничего для него не решает, да и с матерью у них были хорошие дружеские отношения. Пожалуй, Вадим любил её больше остальных.
 – А как обстояло дело с дочкой?
–  А что с дочкой? Они часто ссорились, и всё равно друг к другу хорошо относились. Таня – человек, который витает в облаках, она занята своими проблемами, и до Валентины ей было мало дела. А Валентину обижало невнимание. 
–  То есть они не были близки?
–  У них не было доверительных отношений и настоящей дружбы, которая  бывает у мам с дочками. 
–  А каким человеком была Валентина?
 – Она была несчастным человеком. Вроде у человека всё есть – и деньги, и семья, муж –  не альфонс, сидящий на шее, а занятый настоящим делом.  А она себе занятия так и не нашла. Так уж с детства пошло. Что бы она ни делала, мать жёстко критиковала её, и у неё опускались руки.
Мне всегда было её немного жаль, и я старалась её поддержать. Она мне тоже оказывала мелкие услуги, приглашала на спектакли. Она хотела, чтоб я ездила с ней по Европе, предлагала как-то поехать  в Индию, но тут уже я отказалась. Объяснила, что у меня слишком много работы.
– Вам не хотелось от неё зависеть?
– У меня свои дела, мне ни к чему состоять при ком-то непонятно чем. А ей хотелось распоряжаться, решать за других.
– Чувствую, у неё это плохо получалось.
– Да это и неважно, – отмахнулась Алла. – Что теперь об том говорить?
– Мне показалось, или  вы тоже считаете, что убийство мог совершить только Артём?
Она задумалась. – Это было бы странным, вы не находите? Валентина прекрасно к нему относилась, а сейчас без её поддержки он может лишиться всего. Зачем ему это? А почему вы сказали "тоже"?
– Да бабушка, как и вы, не доверяет ему.
– Естественно, он – чужак, и семье  хочется, чтобы все шишки упали на него. Хоть он и приятельствовал с  Валентиной довольно близко.
Внезапно она остановилась  и повернула голову.  Я посмотрел вслед за её взглядом и насторожился.
Рядом со скамейкой лежал большой чёрный плотный полиэтиленовый мешок, который слегка зашевелился.
– Что это? Мне не по себе, – заявила Алла.
Мне тоже было не по себе, но мне не хотелось выглядеть слабым в глазах привлекательной женщины. Я подобрал с травы ветку, подошёл к мешку и приподнял его веткой. Мешок прикрывал картонку, из которой выползал котёнок. Увидев людей, он жалобно замяукал.
– Какая прелесть, – нежно сказала Алла. Она подошла к мешку и взяла котёнка на руки. Что она будет с ним делать?
– Возьму его домой, – решительно сказала Алла. – Я назову его Пуаро в память об этой прогулке.
Услышав своё новое имя, котёнок с готовностью пискнул.
– Он уже отзывается, – засмеялся я. Алла села на скамейку, я тоже. Она гладила котёнка, наклонив к нему лицо. Очень многие женские лица могут быть и злыми, и добрыми, и умильными, но не могут быть нежными. Её лицо было особенно нежным при свете фонаря.

Как застать Артёма врасплох? Мне показалось, что лучше всего будет прийти к нему прямо в аптеку без предупреждения, чтобы он меня не ждал. Зайдя туда, я молча показал продавщице удостоверение и тихо попросил провести меня к хозяину аптеки. Она безропотно подвела меня к его кабинету, и я без стука и приглашения вошёл. Артём сидел, уставившись в одну точку на столе. Это была какая-то записка. Я поздоровался и вошёл. Он гневно дёрнулся.
– Вы всегда так подкрадываетесь, как будто хотите что-то украсть?
– Не хотел вас обидеть, просто вы слишком глубоко задумались, – миролюбиво ответил я.
Мне надо было забрать записку, а забирать её в качестве улики было проблематично. Артём мог воспротивиться, да мне и не хотелось привлекать его внимание к тому значению, которое я придаю этой бумажке.
– Пожалуйста, предъявите мне документы аптеки, – попросил я.
– По какому праву? Я что, подозреваемый? У вас есть ордер на обыск?
– Любой покупатель может потребовать документы и сертификаты, думаю, вы в курсе, – сухо ответил я, развалившись на стуле. – Мне нужна ваша лицензия.
Он нехотя встал и развернулся к шкафу. Предварительно он небрежно сдвинул документы рукой, прикрыв записку. Бесполезно – край её торчал.  Я быстро взял записку, потом ленивыми движениями стал перетряхивать бумажки на его столе. Пусть думает, что записка переместилась куда-нибудь вниз. Я задал ему несколько вопросов, он отвечал  не сразу, с большими паузами, обдумывая каждое слово. Потом  показал мне лицензию, я стал рассматривать её, потом быстро распрощался. Он кинул взгляд на стол, его лицо выразило растерянность и обеспокоенность. Он быстро проводил меня, видимо, торопясь назад к столу, к поискам своего сокровища.

Я напомнил себе, что сосредоточившись целиком на подозрительном поведении родственников убитой, не опросил сразу служительницу театра. Она могла последней видеть «будущий труп», как образно выразился Александр. Я решил нагрянуть к ней в театр. 
– Ирина Александровна, – я не думал, что можно так испугать женщину, просто окликнув её. Она уже натягивала пальто, собираясь уходить.
– Да, я вас слушаю внимательно, – она собралась с духом воплощённая готовность быть полезной, любезной и послушной.
– Как давно вы знаете  гражданку Валентину Васильеву?
– Это кто такая? – напряжённо спросила женщина. Как будто она ничего не знает! А ведь могла, по крайней мере, спросить: “Это та, которая умерла в театре?”
–Это та, которая умерла при вас в театре, - ответил я.
– Она умерла не при мне.
– Предположим, – согласился я, – так сколько времени вы знаете эту гражданку, ответьте мне, пожалуйста.
– Ну сколько… как вошла в ложу, так и узнала, – после долгого молчания ответила она.
– Каким она была человеком, по вашему мнению?
Её лицо приняло слегка брезгливое выражение, как будто её спросили о чём-то  очень неприятном, но она быстро спохватилась, и ответ прозвучал чётко, спокойно, даже отстранённо:
– Откуда мне знать? Обычный человек, как и все, ничего необычного, никаких  отклонений.
– Вы можете мне ещё что-нибудь сказать о происшествии? Ведь вы – главный свидетель.
– Нет. – Она нервно сдёрнула со стула пакет и зажала его горлышко. Это подвигло меня взяться за пакет.
– Разрешите взглянуть?
– С какой стати? – она, слегка уворачиваясь, намертво вцепилась в пакет.
– И всё же позвольте, – я схватился за нежное полиэтиленовое тело пакета.
Она придерживала его бережно, как живое существо, и возмущённо твердила:
– Да что же это такое, в конце концов? Что же это такое?
Я ослабил хватку, пакет дёрнулся. Из него выкатилась парочка яблок.
Я оторопело смотрел на них и молчал.
– Да тут у вас яблоки! – наконец смог произнести  я, почувствовав, как неимоверно скрипуче прозвучал мой голос  – Вы так любите яблоки?
– Это моя диета, – с достоинством проронила она. – Это не преступление – есть яблоки?
– А вы знаете, что покойную убили отравленным яблоком? – в свою очередь спросил я.
– Неужели? – с вызовом бросила она. – Мои яблоки тут ни при чём.
– Разрешите взять одно для сравнения?
Она печально посмотрела на изъятое яблоко и тяжело вздохнула. Вот это любовь!
 Когда я уходил, то чувствовал, что она провожает меня взглядом. Или, возможно, своё любимое яблоко.


По прошествии нескольких дней я почувствовал, что надо привести все полученные сведения в порядок. Лучший способ – это проговорить всё вслух. Я позвал Александра и спросил, что он обо всём этом думает.
– Ну и компания! – заговорил Саша. – Такое ощущение, что убивали все вместе – так они себя вели.
– Они всегда так себя ведут. Все нервничают, все застигнуты врасплох и хотят что–то скрыть.
– Ну, здесь подозреваемых немного, – бойко продолжил Саша. – В ложе их было всего трое, кроме будущего трупа, конечно. – Умеет же Саша сказать!
– То есть трое, помимо убиенной Валентины. Но убить могли не только они. Яблоко могли подложить ей в сумку ещё дома.
– И что, она так и тащила яблоко в сумке? – Саша как будто удивился. – И она не заметила в маленькой сумочке яблока? А потом не удивилась, просто вынула его и стала есть?
Это было резонное замечание, об этом думал и я. О весомом аргументе против того, что яблоко в сумку подложили ещё дома.
– Да, сомнительно, а всё же возможно, и это увеличивает количество подозреваемых. Если бутылку купили на месте, то яблоко могли начинить ядом и дома и там же подложить ей. Смерть была почти мгновенной.
– И сколько там подходящих душ?
– Немало. Мать Валентины, её муж и, наконец, сынок, Вадим. – Я рассказал, как ловко Вадим избежал разговора со мной и невольно хмыкнул, представив торчащие из-за портьеры ботинки. И уж больно самоуверенным типом был этот юноша. – Единственная сложность – как они могли быть уверены, что яблоко съест именно она? Сунули ей в сумку? Или она сама его туда положила?
– Я одного не понимаю – зачем было травить именно в театре, где деятелей всего трое? Прикончили бы дома, труднее было бы вычислить злодея. Может, специально, чтобы этих театралов подставить? А сами спрятались где-нибудь по соседству в усах и парике.
– А как бы они зашли в ложу? Она же не выходила в антракте! Подстерегли момент, когда все вышли? А вдруг бы кто-то из троих всё же вернулся? а в ложе переодетый чудак, сильно смахивающий на родственника? Это чрезвычайно рискованно. И, опять-таки, а если бы никто вообще не вышел, злодеи так и ходили бы за ней по театрам в парике и усах? И в любом случае не представляю, как такое чучело смогло бы всучить ей яблоко. Ещё меня смущает записка, на которую Артём пялился так, будто она и есть главный подозреваемый.
– Что там, в записке?
– Всего лишь два слова – "для мамы". Больше ничего. Почерк явно дочкин, можно было и экспертизу не проводить. 
– Посмотрим детально по времени? – спросил Саша.
– Сначала вышла дочка. Потом мать послала за водой Аллу. Она принесла водичку и пошла искать дочку. За ней вышел Артём. Потом вернулся, обнаружил будущую тёщу мёртвой и вызвал врача и охранника. Когда они пришли, он сбежал. Как он заявил, он был в шоке.
– Так этот Артём, получается, последний видел труп ещё живым?
Я невольно засмеялся.
– А вот и не обязательно!  Служительница, которая к ним заходила в ложу, тоже под подозрением.
– Это почему же?   Прокралась в ложу с отравленным яблочком, чтобы потом спокойно сесть и досмотреть спектакль? Она носит их с собой?
– Будешь смеяться, но я застукал её с целым пакетом  яблок.
Он засмеялся.
– Предусмотрительно! Что ж она не отравила их всех, свидетелей оставила?! Ну зачем ей-то всё это, за то, что не пустили посидеть, что ли?   
– Да, как будто и незачем, только ведь о чём они там говорили и зачем сотрудница пошла в ложу, мы знаем только с её слов. Если она, скажем, знала убитую раньше... 
– Может, мне заняться этой каргой, пока она все яблочки не раздала?
– Давай. Она работает  в театре  не так давно. Могла устроиться в театр из своих тайных побуждений, но мы ничего об этом не знаем. Надо будет устроить ей очную ставку со всеми.
– А муж? Он так дёргался при обыске. Делал  вид, что ничего не знает о смерти любимой жёнушки.  Таращил глаза, как рыба. Он точно не был расстроен.
– Мужа не было на месте преступления, не забывай.
– Зато была эта Алла, подруга, она точно не при делах? Подружки бывают такие  завистливые, что и врагов не надо. Может быть, она с мужем в доле.
– Не похоже на то. Кажется, она считает его тюфяком.
– Зато теперь он богатый тюфяк. Тюфяк, набитый деньгами, – хохотнул он.
– Это ещё неизвестно. – я вспоминал слегка насмешливую улыбку Аллы. – Да и по времени она не проходит, уходила  при свидетелях. – Я думал о лёгкой Аллиной улыбке. Так не улыбаются охотницы за деньгами, а сколько я перевидал их!
– И всё опять расчудесно сходится на этом Артёме! Он и аптекарь, он и первый труп увидел. Он что, совсем идиот, и пришил тёщу так, чтобы подумали именно на него?
– Вот это-то и подозрительно.
– Так что, получается, он и полицию не вызвал? Только  врача?
– Он говорит, что просто об этом не подумал. Не до того ему было. Зато он сообщил охраннику.
– А вы заметили, как девушка на него смотрела? Боялась, что он проколется. Как будто они обтяпали это с ним на пару.
– Да, Татьяна вела себя странно. Кажется, больше переживала за него, чем из-за смерти матери.
– А что она сама говорит?
– Она явно его подозревает. Но не выдаст.
– А эта его невеста точно не при делах? А то он как-то дулся странно на неё, как будто она отравила и на него свалила. – Саша косноязычно, но очень чётко сформулировал то, что не давало мне покоя.
– Да, он не хотел на неё смотреть, это точно. Хотя если он убил, понятно, что он не мог смотреть ей в глаза. Или там было что-то ещё.



Я держал в руках красивый и явно дорогой смартфон, по-видимому, новую модель. Последние звонки убитой я отработал сразу, и они не дали мне никакой информации.  Перед смертью никто Валентине не звонил, и она никому не звонила во время представления.  Звонки мужу, дочери и будущему зятю – но всё задолго до происшествия. Пришло время проверить все телефонные контакты убитой. Возможно, там найдутся и какие-нибудь интересные фотографии. Меня удивило, что в галерее почти не было фотографий самой владелицы – как будто она, подчиняясь откровенной нелюбви матери, не ценила и не любила себя. Индийские, а может, китайские  храмы, многочисленные фотографии многочисленных Будд, пляжи Турции или Кипра, египетские пустыни с пирамидами, Чехословакия – Прагу я узнал сразу, там мне довелось как-то побывать.  Алла, Берта. Аллу я знал, а кто такая Берта? Я позвонил.
- Алло, - раздалось в телефоне милое игривое контральто. Кокетка, кокетка.  Похоже, она даже не слишком опечалилась, узнав о смерти приятельницы.
- Ах, вот как, - задумчиво отозвалась она. – Ну понятно. – Что ей было понятно, я решил узнать от неё лично, надеясь прочитать как можно больше по выражению её лица. Встречу я назначил в недорогом кафе,  время и место мы согласовали удивительно легко. Ей явно не терпелось узнать все подробности.

Я сидел лицом ко входу, и она сразу меня вычислила. Быстрым решительным шагом она прошла, или скорее, прогарцевала к моему столику. Нарядная, с густыми светлыми вьющимися волосами, энергичная и очень самоуверенная женщина. Села  грациозно, подложила согнутую руку под подбородок.
– Какая симпатичная у Валентины подружка, – закинул удочку я, чувствуя себя хитрым лисом, а её – вороной с зажатым в зубах куском сыра, то есть показаниями. Я хотел, чтобы она расслабилась.
–  Что же там такое случилось с Валентиной? – она уже видела во мне собеседника, а не следователя.
–  Вашу подругу, возможно, отравили, –  осторожно подыграл я ей, пристально следя за её лицом.
– Только она мне не подруга, не думайте – небрежно ответила собеседница, как будто именно это, а не убийство, казалось ей более важным. – За двадцать лет после института  мы говорили с ней несколько раз.
– Так вы её однокурсница.
– Да уж, так мне посчастливилось, – с неопределённой гримаской протянула она.
– Вы как будто её недолюбливаете? Она всегда вам не нравилась?
– Нет, тогда нет, мы тогда с ней общались, дружили, можно сказать. Это потом она стала воображать из себя светскую барыню.
– А как это? – осторожно спросил я.
– Начинала рассказывать о дорогих турах и развлечениях.
– Хотела поделиться?
– Как же, поделиться! Она навязывала свои дорогие причуды. Старалась задеть меня. Знала, что я езжу в Турцию и эдак небрежно  ломалась: в Турцию, мол, ездить не хочется, там ничего нет, одни русские нищие. Типа лучше съездить в Таиланд, если уж так хочется тепла. А я отвечала, что мне некогда, у меня работа, и мне и Турции достаточно, чтоб расслабиться!
– Думаете, она это делала специально?
– Конечно! Я не большая поклонница оперы, но я ходила на бесплатные летние оперы. Там лучшие певцы. Они, знаете, на воздухе, кругом трава, люди ходят, разговаривают, можно даже полежать. Так хорошо!  Как-то я ей об этом рассказала. Но она, видите ли, побывала на всех самых известных певцах. – Берта довольно хмыкнула, внезапно осознав двусмысленность  сказанного. А мне эдак посочувствовала: я понимаю, у тебя нет денег на такие  спектакли. И бесполезно было объяснять, что мне тяжело высиживать в душном зале на одном месте. Она лучше меня знает, что мне надо. И я бедная и несчастная, в отличие от неё. Хотя на самом деле всё наоборот.
– Она была несчастной?
– Она была не у дел.  У меня другие интересы, и я люблю свою работу. И у меня есть цель, я хочу двигаться вперёд. А у неё ничего такого не было, все её занятия – пустота. Но она пыталась навязать своё, настаивала, перебивала.
– Она со всеми так разговаривала?
Она опять хмыкнула.
– Она бы с удовольствием, да никто с ней не общался. Когда она мне звонила, я говорила, что мне должны позвонить. Да так оно и было. Или меня ждали друзья, чтоб куда-то пойти. 
– Вы её не любили?
– Её никто не любил.
– Как же она вышла замуж, да ещё за однокурсника?
– Раньше, в институте, она была как все. Мы даже дружили. А потом она помешалась на своих деньгах. Да ведь у неё больше ничего и не было.
– Муж её не любил?
– Да сначала всё было ничего. Как-то быстро всё у них вышло.
– А потом что?
– А потом  оказалось, что он зациклен на работе и его больше ничего не интересует. А я вообще не понимала, почему он с ней не разводится. Она была абсолютно никчемной и напрасно пыжилась. Может, у остальных не было столько денег, как у неё, но у всех была работа, ритм, смысл жизни. А она вела какое-то скучное бессмысленное существование.
Я слушал её и понимал, что вечер потерян не напрасно.  Я не только лучше узнавал характер убитой.  Берта была настроена поболтать, вспоминая  события студенческих лет, причём во всех подробностях. Она помнила огромное количество всяческих мелочей, малозначащих историй, и с удовольствием дотошно выложила всё, что знает. Она одна рассказала мне больше, чем все пострадавшие родственники, вместе взятые. Впрочем, ей, кажется,  нечего было скрывать, в отличие от них. Да и как она умудрилась бы что-нибудь скрыть, с её-то характером? Помимо ценных сведений она выложила столько сплетен, что я пришёл домой усталый и с больной головой и свалился на диван, рассеянно обдумывая новую информацию. Раздражённый и измученный, я уткнулся лицом к стене и быстро заснул.

Виктор, муж Валентины.

Освобождение. Но я пока ничего подобного не чувствовал. Нервы мои были на пределе. Неплохо их потрепали полицейские, пока делали обыск. Они допрашивали меня с пристрастием, и мне стоило огромного труда  делать вид, что я не знаю о смерти Валентины. Надо было быть осторожным, но ноги сами несли меня к дому Аллы. Вот и она, спешит куда-то, как всегда. Я смотрел на Аллу и не в первый раз удивлялся про себя, как благосклонно к ней время, не то, что к нам – мне и Валентине. Стройная фигурка, нежное печальное лицо. Чем я мог её теперь заинтересовать?
– Я, кажется, знаю, кто убийца, – выпалил я.
Она посмотрела немного удивлённо.
– Ты? Откуда?
– Нашёл кое-что. Тебя это интересует?
– И что за загадки?  Сказать нормально не можешь? – Алла нахмурилась, но я решил держаться.
– Не хотелось бы, – ответил я, – а трогать я ничего не хочу. Всё-таки это улика. – На самом деле я хотел, чтобы она пришла ко мне! 
– Если ты не скажешь, что это, я не поеду, – неприязненно сказала Алла.
– Это записная книжка Валентины
Алла задумалась ненадолго.
– Ты, пожалуй, прав, её надо почитать.  Но знаешь, сейчас мне не очень удобно.
– Назначил свидание твой Пуаро?
– Ну какой же он мой? – но не было в этих словах настоящего отрицания. Такая Алла, всегда занята кем-то или чем-то другим.

И всё же она приехала. В этот момент мне было не важно, что ей явно нравится другой, как и то, что я сейчас думал о ней и что думала обо мне она. Она приехала, и я был счастлив. Алла наконец-то у меня дома. Милая Алла!
– Ну, что ж Виктор, где Валентинина книжка, показывай, – заявила она, еле успев снять пальто. 
– Может, сначала попьём кофе? – начал я издалека.
– Нет, не буду я пить кофе на ночь. Потом не засну, чего доброго. Не понимаю, что я сюда потащилась. Но книжку надо всё-таки посмотреть.
– Пойдём. – Я повёл её в Валину комнату, открыл бюро и достал тетрадь, куда Валентина записывала расходы. Странно, что сыщики не конфисковали её, когда осматривали комнату. Даже ничего не опечатали.
– Смотри, вот это – А. выдано шестьдесят тысяч евро. – Сам я смотрел на Аллу, она смотрела на запись.
– Шестьдесят тысяч евро – немалые деньги и повод для убийства, – сказал я.
–  Мне она таких денег не давала, - задумалась Алла, - значит, это, скорее всего, Артём. Или ещё кто-то. Правда, по большому счёту это ничего не доказывает. Ну, дала она ему эти деньги, и что? Это не повод убивать. Она не стала бы его торопить, может, вообще простила бы долг.
Она стала листать книжку, внимательно вглядываясь в страницы и о чём-то размышляя над каждой записью, потом вдруг резко захлопнула её. Как будто захлопнула ловушку. У меня упало сердце.
– Ну что, нашла что-нибудь? –  спросил её я, понимая полную бесполезность вопроса. Разве когда-нибудь Алла скажет то, что решила держать при себе?
– Алла, чашечку чая? – просительно предложил я.
Она молча о чём-то думала, потом кивнула и пошла мыть руки.
Мы сели за столик, и мне захотелось просто подольше посидеть так рядом с нею.
–  По-настоящему выигрываешь от её смерти именно ты. –  Она испытующе посмотрела на меня, я выдержал её взгляд.
–  Думаешь, я способен на убийство?
–  А Артёму ты не говорил об этой записи? – ушла от ответа она.
– Хотел поговорить с ним. Но ещё не сказал.
– Вообще-то можно бы ему показать и посмотреть, как он отреагирует, – протянула Алла. –  Хотя зачем?
– У тебя ведь тоже был повод убить её.
– Какой ещё повод?
– Ты её не любила, я знаю.
– Что за глупости? Я её не уважала, но мне было её жаль.
–  Почему?
–  Ей не пришлось делать ничего самой, а досталось всё, и она не попыталась хоть как-то проявить себя. Ну хоть бы рисовать начала, или петь, или политикой занялась что ли.
–  И ты её осуждала? Это не зависть?
–  А было чему завидовать? Ты это серьёзно?  Она была никем, человеком без занятия. Просто тенью своей матушки.
–  Да, бедная Валентина, никто её не любил.
–  Ты разве не любил?
–  Смеёшься? Мне больше нравилась ты. 
– Послушай, меня это всё совершенно не интересует, это было так давно. Женился ты на ней, или на её деньгах, о чём теперь говорить?
– Ты просто не понимаешь, как всё это происходило. Ты же ни разу не снизошла до меня. Помнишь, я пошёл провожать тебя на автобус? Я соврал, что мне в ту же сторону. И мы шли несколько минут, а потом ты вдруг сказала, что, пожалуй, быстрее будет ехать другим маршрутом, и убежала.
– Я помню, как ни странно. Я действительно торопилась, потому что привыкла смотреть в это время детектив. А потом я пожалела, потому что мне показалось, что ты хотел что-то сказать.
– Пожалела? А почему тогда не поехала со мной в колхоз?
– В колхоз, в эту грязь? Из чистого города, где друзья, прогулки, мама?
– "Что ж, Я ведь был бы там с тобой", – с горечью произнёс я. – Как я должен был всё это понимать? Что я тебе безразличен.
– Ты мог подойти в любое время, неужели это проблема?
– Мог. Но ты всегда убегала. У тебя не было времени для меня.
– Странно всё это слышать сейчас. Кто хочет сказать что-то важное, всегда найдёт подходящий случай.
– Как видишь, может быть и такое.
– Зачем ты теперь всё это говоришь? –  равнодушно спросила Алла.
– Я любил тебя. –  Мне не хватило духу продолжить «всю жизнь».
– Ну да, ну да. Зимой на третьем курсе я особенно почувствовала, как вы все меня любите.
– Зима? Зимой, наверно, было слишком много занятий. И я ещё не разобрался тогда в себе.
–   В себе или во мне?
–  И в тебе тоже. Ты как-то резко изменилась.
–  Ещё бы.
–  Ты всегда была такой гордой, независимой, так хотела выделиться. Помнишь, ты стала носить красные сапоги, как будто хотела что-то доказать?
– Доказать... А ты хоть знаешь, что у меня не было никаких других сапог, кроме этих, самых дешёвых и дурацких? Конечно, надо было, чтобы я была разодета, как Золушка. Как Валентина.
– Я не обращал на это внимания.
– Знаешь, я не имела возможности это оценить.
– Ну вот теперь ты всё знаешь.
–  И какое теперь это имеет значение? – нетерпеливо спросила она.
–  Мне кажется, я любил тебя всю жизнь. –  Наконец-то я это сказал!
– Прошло несколько десятков лет, и ты это понял?  Как ты только живёшь и работаешь с такой реакцией?! Всё давно забыто, а ты вдруг находишь время объясниться.
– Сейчас ты не так торопишься. Но Алла, что бы там ни было, знай – я всегда на твоей стороне. – я говорил не о том, что мне хотелось сказать ей.
Алла снисходительно пожала плечами.
–  Слышишь меня, Алла?  Алла, да не молчи же ты. Скажи хоть что-нибудь.
–  Ладно, я тороплюсь.
–  Алла, подожди, мы же не договорили. –  Но она уже шла к дверям, и я поплёлся за ней.
Она выскочила на лестницу, и я услышал цоканье её каблучков. Алла уходила, и в этот миг мне казалось, что я больше никогда её не увижу.

Татьяна

Папа позвонил ближе к ночи, и голос у него был уже сонный.
– Нам надо поговорить о твоём Артёме, – начал он.
– Ты тоже против него? – спросила я. – Тоже считаешь его убийцей?
–  Я ещё ничего не считаю. А вот Алла  вполне может так думать. Что-то нарыла и помчалась к своему Пуаро.
Я вздрогнула. Вот уж совсем некстати.
– Почему ты её не удержал? Почему вы все против нас?
– Я не против, мне надо кое-что понять. А подозрения падают на всех одинаково.
– Одинаково? На меня? На Артёма? –  у меня почему-то заколотилось сердце.
– А ты кого-нибудь подозреваешь?   – вопросом ответил он.
Я не могла признаться в своих чувствах никому, даже самой себе.
– У тебя есть какие-то улики?
– Возможно, что да, – ответил папа.
– Мне приехать?– спросила я.
– Завтра утром, – уточнил папа. – Приедешь,  и поговорим обо всём.
Но до завтра было слишком много времени, а мне было никак не успокоиться. Что хотел папа сказать об Артёме?  Предвкушение чего-то ужасного заставило меня бесцельно ходить из комнаты в комнату. Потом я подошла к шкафу, где хранился револьвер. Добрый, хороший папочка, это он учил меня стрелять. Он всегда говорил, что за себя нужно уметь постоять. Я достала из шкафа револьвер и сунула в сумку, настолько мне было не по себе. Потом я села на диван и задумалась.
Проснулась я резко и тревожно, как будто меня кто-то толкнул. Посмотрела на часы – было шесть часов утра. Я вскочила, быстро оделась и пошла на стоянку за машиной. Потом села в машину и помчалась к папе.  Мелькал свет фонарей, улицы были потрясающе красивы и загадочны в их свете. Но на душе скрипела, ныла тревожная тоска. Ничего хорошего от этой встречи я не ждала.

Олег Евгеньевич.

Среди ночи  противно и резко зазвенел звонок. Мне не хотелось подходить, имею я право поспать, в конце-то концов. Да, он мне всё-таки позвонил. Этот человек вышел из квартиры на лестничную площадку, и я слышал, как работает лифт. В старых домах его очень хорошо слышно. Человек хотел, чтобы его не узнали, и явно пытался изменить голос. Это было смешно. Кто же ещё мог мне позвонить? Я живо представил себе ухоженную лестничную площадку, огромную красивую двустворчатую дверь, пружинную клетку для лифта и мозаичный пол, на котором в этот момент должны были присутствовать хорошо знакомые мне башмаки вместе со своим хозяином.
– Татьяна с револьвером поехала к своему отцу,  – тревожно доложил хриплый голос.
Я молчал и ждал продолжения. В такой ситуации я мог рассчитывать на максимум информации.
– Она очень хорошо стреляет, – продолжил нетерпеливо голос. – Её учил отец, а он – превосходный стрелок.
– Ну а ты почему её не удержал?
– Бесполезно. Да сделайте же что-нибудь наконец!
Да, медлить действительно было нельзя.

Татьяна

  На третий этаж я взбегала пешком, мне не хватило бы терпения дождаться лифта. Дверь в квартиру была приоткрыта, значит, предчувствие меня не обмануло – и всё живо напомнило мне недавние события в театре. Я вытащила револьвер и тихо вошла в квартиру.
Они растерянно на меня оглянулись. Оба были здесь – и Артём, и Алла. Я наставила на них револьвер, но ещё не сообразила, что происходит, и переводила револьвер с одной на другого.
– Где папа? Что здесь происходит? – резко спросила я.
Алла смотрела грустно и тревожно, Артём был похож на затравленного зверя.
– Я вошёл, а она уже здесь, – промямлил Артём.
– Я увидела открытую дверь и вошла, – доложила Алла.
– А что ты здесь делаешь? – я наставила револьвер на неё.
– Виктор мне звонил. Он умолял меня прийти, – заявила Алла. Это было правдоподобно, я знала о давней симпатии папы к Алле, и глубоко внутри сознания давно вертелся вопрос – почему папа женился на маме, а не на Алле? Я перевела оружие на Артёма.
– Что скажешь ты?
– Когда я вошёл, она уже была здесь, – гнул своё Артём.
– Таня, опусти револьвер, – сказала Алла, двинувшись с места. – Нельзя выстрелить в человека просто так, на основе подозрений. За это сажают, не делай глупостей.
– Стоять,– прохрипела я.
– Приди в себя, Таня. Ты сама наверняка знаешь, кто преступник, только не признаешься себе. Не губи свою жизнь. – Алла просительно двинулась ко мне.
– Я сказала – не двигайся, – рявкнула я ей.
– Положи его на пол, – сказал Артём. – Не отдавай ей.
– Кто бы что говорил, – возмутилась Алла. – Зачем ты сюда пришёл?
Я напряжённо ждала ответа Артёма, наставив револьвер опять на него.
– Да не надо же, опусти револьвер,  – настаивала Алла, делая ещё шаг. Я смотрела на Артёма.
– Твой отец хотел поговорить со мной о чём-то очень важном, но когда я пришёл вечером, он не открыл мне дверь. Я проходил всю ночь, потом опять пришёл сюда.
– Артём, что ты несёшь, – одёрнула его Алла. – Неужели ты собирался звонить ему в 6 утра?
Она подошла ко мне, сочувственно обняла и мягко взяла револьвер из моей руки.
– Зря ты отдала ей револьвер, – убито проронил Артём.
Алла отошла за стол, села и поставила локоть с револьвером на стол.
– Ну вот что мне с вами делать? – горько проронила она.
Она держала наставленный на нас револьвер и как будто собиралась застрелить нас обоих. Я смотрела на неё и не могла понять, что происходит.
В дверях послышались шаги, Алла перевела оружие на дверь. Вошёл Олег Евгеньевич, он переговаривался с кем–то идущим сзади. Он увидел Аллу и быстро оценил обстановку.
– Аллочка, успокойся, всё уже позади, – начал он мягким тоном. – Мы их сами арестуем, их вина полностью доказана.
Алла всё ещё сжимала револьвер.
– Что с тобой, Алла? – проговорил Олег Евгеньевич с участием. – Не бойся уже, отдай револьвер. Он подошёл к ней и вытащил оружие из её  руки.
– Ну что, все наконец успокоились? – продолжил он, кивнув помощнику, который поплёлся в комнату мимо нас. Вскоре он вернулся и стал ходить по комнате. Потом он удобно уселся в кресло–качалку, и все в полном молчании ждали, что он скажет. Он кивнул помощнику, и тот прошёл вглубь квартиры. Когда он вернулся, то вполголоса доложил, что отец спит и что, по-видимому, он принял большую дозу снотворного. Олег Евгеньевич велел ему вызвать врача. В комнате уже было несколько полицейских. Всё было готово к аресту. Ноги меня плохо держали, и я села на первый попавшийся стул. Артём тоже нашёл себе стул и невозмутимо уселся на него, видимо, не потеряв самообладания.

Олег Евгеньевич явно был настроен поговорить.
– Жадные, жадные, скверные люди, – начал он. – Они совершают подлость, и всё сходит им с рук. И как будто бы всё прекрасно, но одна подлость тянет за собой следующую, и так до тех пор, пока их не настигнет справедливое возмездие. Так и эта история. Когда–то много лет назад Ольга Петровна Васильева воспользовалась своими связями, чтобы захватить чужой бизнес – уже набирающую обороты клинику. Она принадлежала Кропотовым, и им немалым пришлось пожертвовать, чтобы она успешно заработала. Они уже были близки к тому, чтобы расплатиться с долгами, но им неожиданно отказали в продлении аренды. Пока они искали другое место, клиника заработала опять, уже под другой вывеской. В раскрученное место потекли прежние клиенты. Врачи тоже остались работать на старом месте. – Он сделал паузу и откашлялся.
Он молчал, а я смотрела на Аллу. Аллу Кропотову – значит, это у неё и её матери бабушка отобрала клинику.
– Алла Валерьевна, почему вы простили их? Почему вы общались с Валентиной? – спросил следователь. – Насколько я знаю, вам с матерью после потери клиники пришлось перебраться в какую-то квартиру в деревянном доме в пригороде.
– Нам туго пришлось, – согласилась Алла. – Всё моё детство проходило под знаком экономии. Мы не поедем отдыхать, потому что ещё чуть-чуть, и мы заживём хорошо. Мы не съедим мороженое, арбуз, шоколадку, останемся без новогодних подарков. Зато очень скоро всё наладится, и у нас будет всё, что мы захотим! Надо только чуть–чуть потерпеть. И ещё немного. Мама работала как каторжная, я её почти не видела. Наконец жизнь стала налаживаться. У нас с мамой появились первые красивые платья, и однажды она повела меня в ресторан. А потом нам пришлось бросить всё, переехать в жалкую развалюху, я стала ездить на занятия по два часа – и даже не это меня угнетало больше всего. Мне пришлось одеваться кое-как, я не могла купить приличную обувь – не то чтобы хорошую, а хотя бы такую, в которой не стыдно было ходить. Я одевалась в обноски, и ко мне стали заметно хуже относиться. Мне не хотелось лишний раз показываться сокурсникам на глаза.
– И всё-таки вы продолжали дружбу с Валентиной, – повторил Олег Евгеньевич.
– Она плакала и жаловалась на мать. Она рассказывала, как мать её унижает, какие плохие у них отношения. Я ей сочувствовала, ведь главной злодейкой была Ольга Петровна.
– Потом Валентина вышла замуж за молодого человека, который нравился вам. Но вы продолжали  общаться.
– У нас с Виктором не было ничего определённого, – сказала Алла. – К тому же тогда казалось, что вся жизнь ещё впереди и всё как–нибудь наладится. А Валентина помогала мне, давала деньги в долг, и я считала, что она не такой уж плохой человек. В конце концов, благодаря этим деньгам я почти встала на ноги.
– Деревянный дом расселили,  новая квартирка была лучше старой, и вы за доплату умудрились вернуться в город. Потом вы решили открыть аптеку и обратились к подруге.
Алла ничего не ответила. Повисла тяжёлая и очень длинная пауза.
– И вот уже под аптеку всё готово, вы зарегистрировались как индивидуальный предприниматель, вложили деньги, но надо же было такому случиться, что жених Валиной дочки тоже оказался аптекарем. Да ещё и Валентина, человек беспринципный и зависимый, решила самоутвердиться и доказать матери, что и она кое на что способна. Где-то в глубине её сознания это означало, что и она может быть такой же подлой и жёсткой, как мать. Она решила передать аптеку зятю. А деньги, данные подруге в долг, она, по-видимому, захотела вернуть назад. Так, Алла Валерьевна?
– Какие деньги?– спросила Алла.
– Те самые, оформленные в долг у нотариуса Якунина Владислава Ольгердовича.  Шестьдесят тысяч евро. Это было очень подло с её стороны, ведь на организацию наверняка были уже потрачены немалые деньги.
Мне было неприятно слушать всё это, хотелось возразить, но я была подавлена арестом и чувствовала себя довольно убого. Но во вновь наступившей тишине вдруг раздался громкий голос Артёма.
– Какая гадость, мне ведь и не нужна была эта аптека. Она меня просто уговорила.
– Да, Валентина не сказала вам, что своим решением она вновь губит другого человека. Человека, которому её семейка уже и так принесла много горя. Человека, которого она довела до краха и который в результате решился на отчаянный шаг. Тогда, Алла Валерьевна, вы решили убить Валентину. Именно вы, Алла, могли приготовить синильную кислоту и ввести её в яблоко. К тому же именно вы без конца мирили Татьяну и её мать, это через вас проходили все их записочки. У вас в руках оказалась Татьянина записка "Для мамы". От имени Татьяны вы и передали яблоко Валентине.
– Вы меня обманули, Пуаро, – дрогнувшим голосом проговорила Алла. – Вы сказали, что их вина полностью доказана.– Она мотнула головой в сторону Артёма.
– Алла, а что мне было делать? У вас в руках был револьвер. Вам не пошло бы на пользу, если бы вы открыли здесь пальбу.
– И что, я должна проникнуться и сказать, что это я убила Валентину?
–  Против вас все улики.
– Хотите  прижать меня этими случайными совпадениями, чтобы удачно подобранный  подозреваемый сокрушённо признался в содеянном: «Да, это я её убил!». Я её не убивала! – желчно проговорила Алла. – Наличие мотива ещё не делает меня преступницей. Я не передавала ей никакого яблока.
– Это на моём кресле оказался пакет с запиской, – вступил в разговор Артём. Я передал пакет Валентине. Я и подумать не мог, что там такое.
Вдруг я начала соображать, и вспомнила всю сцену, которая когда-то развернулась у меня перед глазами. Вот оно как! Хотя Артём немножко переиначил события, ведь он передал маме яблоко, а не пакет. Иначе зачем бы ему  стирать  с яблока отпечатки пальцев. Ему не хотелось признаваться, что своими руками он передал отравленное яблоко, и здесь я его понимала. И в конце концов, я не видела, как и что он передавал маме. 
– Я ни в чём не виновата,– твёрдо проговорила Алла.
– А вот это уже решит суд, – вздохнув, подытожил Олег Евгеньевич. 
Я ещё до конца не осознала, что произошло, и мне почему-то казалось, что я арестована и не могу уйти. Ко мне подошёл Артём и бережно поднял со стула. "Пошли, Таня, тебе надо успокоиться", – сказал он и почти потащил меня к выходу. Олег Евгеньевич молчал, и я последовала вслед за Артёмом.

Папа не дал показания против Аллы. Хотя все вокруг  считали, что он не сам принял снотворное, а его усыпили, он заявил, что принял снотворное до прихода Аллы.  Он хотел её выгородить!
А что было бы, если бы Алла доверилась отцу и попросила его уничтожить запись о долге? Он бы наверняка согласился, хотя её бы это не спасло. Оказывается, детективы обнаружили книжку и запись в ней, но решили её не трогать. Это было правильное решение, ведь именно записная книжка подвигла  Аллу на активные действия.
В деле были только косвенные улики, и я решила зайти к Олегу Евгеньевичу, чтобы узнать, как продвигается расследование. Кроме того, мне хотелось задать несколько вопросов о том, что произошло и как он это всё распутал.
Когда я пришла к нему в кабинет, я увидела как будто другого человека – следователь лишился всей своей импозантности и собранности - он выглядел состарившимся и усталым. Он объяснил мне, что Аллу, возможно, оправдают за недостаточностью улик, но затянут следствие, чтобы она всё-таки провела пару лет в заключении, если не будет возможности доказать её вину.
– Как это не будет возможности? – удивилась я. – Вы же видели, как она наставила оружие на нас с Артёмом.
– Она говорит, что отобрала револьвер у вас. Что считала вас с Артёмом убийцами.
– А то, что она заняла деньги у мамы, разве этого мало?
– Это значит только, что у неё был мотив. И больше ничего.
– Хорошо, что она прихватила папину книжку. Папа такой лох.
– Он нам задал задачку, когда делал вид, что не знает о смерти жены.
– Алла же при мне ему позвонила и сказала!
– Такой уж он человек. Боялся, что так мы его будем больше подозревать.
– А как вы узнали, что бабушка отняла бизнес у Кропотовых? – спросила я. – Неужели она сама призналась?
– Нет, это мне рассказала однокурсница Валентины, Берта. Она же и о симпатиях Виктора доложила. Удивительно, как откровенны люди в юности. Потом они скрывают всё, наученные горьким опытом: каждое сказанное тобой слово может быть обращено против тебя.
– А как вы умудрились попасть вовремя к отцу в квартиру? Если бы не вы, Алла нас, пожалуй, пристрелила бы.
– Мне позвонил Вадим. Он знал, что вы убежали из дома с револьвером.
– Конечно! Когда мне звонил папа, я слышала как будто эхо, и надо было догадаться, что кто–то взял трубку параллельного телефона!
– Не удивлюсь, если окажется, что у вас и скрытые камеры стоят.
– Мне всё равно, я уже съехала от бабушки.
– Есть всё же в этом деле странность, –  задумчиво протянул он.
– Что вы имеете в виду?
– Как Алла не боялась, что яблоко съест кто-нибудь из вас?
– Ну, это просто. Мы с Артёмом не едим яблок. Полное совпадение вкусов. Странно, что Алла была настолько уверена в Артёме – что он передаст яблоко маме.
– Ему надо было сесть,  а значит, избавиться от пакета.
– А если бы я вернулась раньше?
И тут я вспомнила, как Алла предложила мне спуститься и посмотреть фотографии актёров. Как незаметно подвела меня к партеру. Как сказала, что ей надо отлучиться, и мягким движением сунула мне в руку свой бинокль. Она наверняка следила за мной. Я думала об удивительном коварстве этой женщины, которая всю жизнь строила из себя доброго и верного друга.
В углу кабинета стояла какая-то коробка,  в самый разгар разговора послышалось шевеление и шебуршание и из коробки показалась голова котёнка.
– Пуаро, иди сюда, – сказал Олег Евгеньевич, вытащил его из коробки  и взял на руки.
– Это же Аллин котёнок, – узнала его я. Удивительно, он что, каждый день таскает его на работу?
– Да, это он, наш Пуаро. Теперь он будет жить у меня.
– Как хорошо, что вы о нём позаботились!
– Он мой крестник, если уж на то пошло. Назван Пуаро в мою честь.
– А потом вы отдадите его Алле?
– Мы будем ждать Аллу вместе.
– Вы будете ждать Аллу, эту убийцу, эту змею? – возмутилась я.
– Она убийца, но не змея, – вздохнул Олег Евгеньевич. Её довели до отчаяния, загнали в угол. Она не должна была доверять человеку, уже когда-то предавшему её.
– Она не простит вам, – едко сказала я, – ведь это вы её посадили.
– Уже простила, – улыбнулся он. – Я её часто навещаю. Алла вообще способна многое простить, даже то, что не следовало бы. В ней просто залежи всепонимания и всепрощения, но и они имеют предел.
– Бедная мамочка, она убита, а никому нет дела, все думают только об Алле.
– Да, она действительно бедная, эта Валентина. Нелюбимая дочка и жена, несчастный, глупый человек.
Меня передёрнуло от этой безжалостной эпитафии. Мне хотелось возразить, и я смешалась в стремлении поскорее ответить.
– Зато она не убийца, – нашлась я.
– Загубленная жизнь другого человека – это не убийство, но что–то сродни ему, вы не находите? – мирно ответил он. – Но вы не думайте, что мне не жаль вашу мать – ведь её жизнь тоже не удалась. Такая внешне красивая и благополучная  – и такая ужасная, если вдуматься.
Мне хотелось задать ещё много вопросов, но Олег Евгеньевич поднялся, продолжая держать котёнка на руках.
– Мне пора идти, у меня сегодня свидание.
 Свидание? – удивилась я. – С кем?
– У нас свидание с Аллой, –  ответил он и погладил котёнка. Тот поднял голову, и его глаза загорелись предупреждающим жёлтым огнём, как будто сигналя о том, что расслабляться рано и всё ещё впереди.