Рот

Солнце только вставало… Первые утренние лучи робко крались по улицам, несмело проливались на мостовые и крыши, выхватывали из жидких петербургских сумерек дома и машины, на стеклах которых подрагивали капли недавнего дождя.
Был июнь и было воскресенье, и город, крепко спящий, еще долго не собирался просыпаться. На улице встречались лишь те, кто и не думал ложиться, да редкие таксисты, дежурившие возле опустевших баров, где только-только умолкла музыка. Неспешно начинался самый обыкновенный день, если бы ни один странный пешеход. По улице Белинского, прямо по проезжей части, не торопясь шел человеческий рот. Судя по тому, как пышно и розово он был разодет –  предположительно, женский.
Рот шел уверенно, вызывающе вилял своей задней, тыльной то есть, частью и легко прижимал к боку сумочку одной чрезвычайно уважаемой марки. Двигался с такой высокомерной миной, что сразу становилось понятно, кто тут хозяин жизни, а кто – лишь жалкий приживалец на чужом празднике.
– Здрасьте, – подал голос любитель сложных коктейлей, вдруг вывалившийся из одного из питейных заведений. 
– Привет, – небрежно отозвался рот, не сбавляя шага.
– А позвольте вас проводить... Я, надо сказать, превосходно знаю город, и куда бы вам не нужно было идти, я с радостью, то есть с удовольствием… Хотя бы на улицу Коллонтай! А вы, кстати, знакомы с теорией стакана воды Александры Коллонтай? Это очень интересно, я вам непременно расскажу. Хотя, возможно, вы предпочитаете такси? Я и тут могу быть полезен, то есть незаменим. У меня есть приложение, и даже когда нет наличности (а сейчас именно такой случай) все равно можно заказать машину. Вот, смотрите.
Но показывать, увы, было некому.
Пока этот хороший (а другие не выходят из бара последними) человек распинался, рот прошел далеко вперед и уже свернул на Литейный проспект, где тоже наверняка имел успех. Мы этого не знаем, история об этом умалчивает.

Между тем, совсем в другой части города, а именно – в новом микрорайне с прекрасно развитой инфраструктурой и недалеко от метро, в квартире на девятом этаже, прозвонил будильник. Звонить ему пришлось недолго, потому что из-под одеяла вырвалась рука, которая ударила по несчастному механизму с удивительной для девушки силой. О том, что это девушка, мы могли бы догадаться по сложным узорам, выведенным на ногтях. Прошло минут пять или десять. А если честно, то все полчаса, прежде чем из-под одеяла показалась светловолосая голова, а за головой –  и все остальное. Так, явно без удовольствия, просыпалась администратор элитного фитнес-клуба Марина, которая лежа в кровати тихо раздражалась, что ей приходится вставать в такую рань в свой выходной из-за этого дармоеда-спиногрыза – ее пса породы померанский шпиц. 
– Ух, гадина волосатая, никогда из-за тебя не высплюсь. Ну иди сюда, мой сладенький. Она наклонилась к псу и поцеловала его в морду, на которой навечно запечатлелось выражение недоумения. Пес, не меняя выражения лица, лизнул хозяйку в подбородок. Марина встала, сладко потянулась, на автомате включила телевизор, нажала кнопку на кофемашине и, чуть шаркая мягкими тапочками, отправилась в ванную.   
Привычным движением руки  открыла воду в душе, куда уже было занесла ногу, но мимоходом взглянула на себя в зеркало и вскрикнула так, что шпиц бросил насиловать игрушечную белку (подаренную Марине ее бывшим, а потому нелюбимую и отданную в сексуальное рабство), а за стеной заплакал ребенок.
Все, казалось, было как всегда: и прекрасные густые волосы, и гладкая кожа без единой морщинки, и выразительные брови вразлет, и зеленые глаза все также волооко глядели из-под челки, но совершенно, то есть полностью, отсутствовал рот! На его месте было пустое, бессмысленно-гладкое место. Вся жизнь, кажется, за секунду промелькнула перед глазами Марины. Вот на день рождения ей дарят котенка, вот первый поцелуй (от этого воспоминания особенно щемило сердце), вот выпускной, поездка в Эмираты… Марина снова издала протяжный душераздирающий стон. И затем вербально:
– Что это вообще такое?! – крикнула она и вплотную придвинулась к зеркалу. Чтобы удостовериться, что это не сон наяву, больно ущипнула себя за ягодицу. – Ай! Нет, не сплю! Теперь еще и синяк будет.
В этот момент шпиц в неконтролируемом порыве эмпатии к своей хозяйке на кухне опрокинул миску с кормом.
– Как, куда он мог деться?!
Марина бросилась к большому зеркалу в спальне. Подала сигнал кофеварка.
«Кофе готов», – сообщалось на экране.
Подняв руки к небу и буквально взвыв от горя, администратор повалилась на кровать.
– И именно накануне свидания! – колотила она подушки. – Говорили же мне: не экономь на косметологе!
 Шпиц потерял к происходящему интерес и поспешил вернуться к белке. За стенкой марининым завываниям вторил ребенок. По телевизору началась телепередача «Пока все дома».
Устав плакать, она потянулась к прикроватной тумбочке, нащупала пудреницу и, сделав глубокий вдох, отважилась взглянуть на себя еще раз. Как она ни надеялась, чуда не произошло, и рот на лице по-прежнему не наблюдался.
– Ааах… –  простонала Марина, – да мне с таким лицом теперь только в Кунсткамеру. Самыми кончиками пальцев, едва касаясь, она провела по тому месту, где еще вчера красовались губы такой налитости, такой разгульной витальности, что казалось:  еще немного – и они начнут жить самостоятельной полноценной жизнью. Марина нашла мобильный и набрала номер салона красоты, где ей «немного скорректировали форму губ, придав им чувственности».
– Алло («алло» прозвучало неуверенно, чуть с присвистом. Без двух пухлых резонаторов с непривычки было неудобно выговаривать слова совершенно гладким местом).
– Салон красоты «Самая красивая», здравствуйте.
– Я у вас пару недель назад делала коррекцию губ. И тут такое дело…В общем, они исчезли. Совсем.
– Кто? – все тем же ровным доброжелательным голосом поинтересовались на том конце провода.
– Как кто? Губы, рот у меня исчез, понимаете?! 
– Не совсем. Возможно, у вас просто спал отек после коррекции и объем вам кажется недостаточным? Я могу записать вас на повторную коррекцию на послезавтра. Поверьте, все наши клиенты остаются довольны. У нас даже был один мужчина… (девушка доверительно понизила голос). Представляете, он все не мог определиться: ему одну, только верхнюю губу делать, или обе. Обе даже и выгоднее получается, я уже не говорю про…
Марина повесила трубку и бессмысленно уставилась в потолок: вот как бывает, живешь себе, цветешь всем на радость, и вдруг –  раз! Как гром среди ясного неба! Может быть, аллергия?
Марина вспомнила про выпитый мохито. То есть два мохито. Еще были суши.
(Правильно мама говорит – не ешь всякую гадость, суши из протухшей рыбы делают буряты, которые после туалета не моют руки.) Еще хинкали были. Недоверчиво покосилась на вазу с хурмой: или сглазили?! Бабки. «Я про такое слышала. Танька рассказывала, как ее одноклассница стала встречаться с одним богатым цыганом, женатым, разумеется. А у него жена, ну тоже естественно цыганка. Так сглазила, зараза. Ну я-то с цыганами не встречалась! Тем более, женатыми. С армянином один раз. Так это когда было! Потом они ж православные…»
Вспомнив Рафика, Марина потянулась к сигаретам, но тут же одернула руку, будто обожглась: и не покурить даже! В отчаянии девушка уронила нечесаную голову на руки. На возглас отозвался шпиц, который радостно виляя хвостом, принес игрушку.
– Не сейчас! – что-то розовое, резиновое было отброшено в коридор, где шмякнулось об пол.

Отхлынув от губ, впрочем отсутствующих, кровь прилила к мозгам, которые вдруг заработали с новой силой. С непривычки это вызвало даже легкое головокружение.
Марина судорожно начала вспоминать хроники вчерашней ночи. «А может быть это потому что я ?..»
– Не тащи в рот всякую дрянь! –  вспомнилось напутствие воспитательницы в детском саду.
«Да нет, не может быть, потом это тогда бы намного раньше приключилось». Перед глазами всплыл образ воспитательницы, постной уставшей дамы. «А ведь она в каком-то смысле даже была права… – грустно резюмировала потерпевшая. – Нет, ну что за паскудная часть тела… Всю сознательную жизнь ты ее мажешь бальзамами, помадишь блесками, между прочим, тратишь кучу денег и нервных клеток, колешь какую-то дорогостоящую херню, чтобы добиться нужной формы и пухлости. И вот тебе, пожалуйста, благодарность». В голове мелькнула мысль в случае поимки беглянок, и если никак не получится приставить их на место, хотя бы выставить им счет за все годы бессовестного иждивенчества. «Ну не могла же я их в самом деле обронить!»
Подумав, что дурной пример заразителен, Марина в ужасе схватилась за грудь. Последняя, слава богу, была не месте. Пока… Нет, рот, конечно, виднее, и пушапом его не закроешь, но все же. Грудь дороже. В буквальном смысле. По-прежнему держась за бюст, как будто в случае чего она так сможет остановить побег, Марина начала инвентаризацию, чтобы на всякий случай быть готовой, если на следующее утром она не досчитается еще какой-нибудь жизненно важной части тела. «Нет чтобы задница за ночь пропала! Вот когда не надо, так вечно! Так, ну с губами понятно, грудь, пирсинг пупка, наращивала волосы, татуировка на щиколотке, еще на запястье. Без татух я спокойно переживу. Обидно, конечно, будет немного, да и мастер старался... – вспомнила мастера, на секунду задумалась, заулыбалась сладко. – Эх Лёнчик, как с тобой потом в Турцию ездили… Так, не отвлекаться! Что еще? Ресницы. Норковые. Ну ресницы теперь в каждой второй квартире делают. Гель – в скулы колола. Виниры ставила. Ногти наращивала. Но это еще в институте, – машинально взглянула на свой маникюр. – Татуаж бровей. Да, это было бы менее приятно. Но какие-никакие должны же остаться свои брови! Поначалу, конечно, будет непривычно. Но живут же люди».
Закончив перепись, наша обезображенная героиня стала думать, как ей быть. Сразу ехать к косметологу и требовать вернуть «как было» или отправиться на поиски своего законного рта, в который уже было вложено столько сил и денег, и который, скотина, ушел и записочки не оставил.
– Прямо как Рафик, – мимоходом подумала Марина. Однако мысль о том, как в таком расхристанном виде показаться из дома, заставила позабыть про Рафика, который, по правде говоря, и так не слишком достоин, чтобы долго про него распинаться.   
– Блин, ну почему не зима! Закутайся в шарф и иди куда хочешь – хоть со ртом, хоть без. Но на улице было лето. В цветастых шортах туда-сюда рассекали велосипедисты, по небу плыли пушистые, похожие на большие меренги облака, солнце бессовестно весело играло в листве. И не было ему дела до какого-то там сбежавшего со своей, так сказать, стоянки рта.    

Марина наспех натянула джинсы, набросила толстовку с высоким горлом, на самые глаза опустила бейсболку и уже стояла в дверях, в нерешительности сжимая в руках шарф, и думая, как бы так получше им замаскироваться, когда зазвонил телефон. 
– Не разбудил? – спросил веселый мужской голос.
– Что? Нет, не разбудил...
– Ну так как, у нас сегодня все в силе?
– Сегодня? Игорек, понимаешь, я сегодня никак не могу – дела. Ко мне тетя приезжает. Из Череповца. Надо встретить. Ну там семейный ужин, и все такое.
– Две недели назад к тебе брат двоюродный приезжал из Рязани. Теперь – тетка из Череповца. Очень у тебя много родственников.
– Ну извини, так получилось. У прабабки семеро детей было, один, правда, с молотилки упал, зашибся, а остальные выжили. Вот их потомков и пораскидало.
 – Ладно, пока… – Мужской голос перестал быть веселым, раздались гудки.
Марина оперлась головой о дверной косяк и простояла так несколько минут. Это свидание, которого ждала так долго, она уже откладывала сама, как раз, чтобы сделать губы и встретиться с ним во всеоружии своей красоты и сексуальной привлекательности. «Он теперь подумает, что я вовсе не хочу видеться. Но не могу же я явиться без губ!»
Марина без удовольствия посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Самые гадкие ассоциации лезли в голову, но это было не похоже решительно ни на что. Отдаленно смахивало на щель для приема монет в автоматах с газировкой, но в последней оставалась хоть какая-то интрига. Она с отвращением отвернулась и медленно поплелась к выходу. Внизу, уже выходя из парадной, она, как назло, встретила соседок со своего этажа. Мощную, статную девушку с коляской и ее маму, моложавую даму в таком боевом раскрасе, точно она собиралась не на прогулку с внуком, а на трансгендерную вечеринку в берлинский сквот.
– Привет, Марин, – сказала та, что была с коляской.
Вторая царственно повернула голову, широко заулыбалась, обнажив золотую типсу, и ласково, прокурено пропела:
– Доброе утро.
Марина закивала, что означало – и вам того же.
Женщины проводили ее взглядом, и как только она скрылась за углом, дочь сказала матери:
– Нос сделала себе, пластику. Точно тебе говорю. Видишь, как вырядилась, вся замоталась летом. Тоже мне – Анжелина Джоли!..   

«Где же я буду его искать? – Марина стремительно двигалась в направлении метро. – Надо пройтись по вчерашнему маршруту. Говорят, преступники возвращаются на место преступления».
То, что рот самым преступным образом бросил Марину, да еще и накануне свидания, когда, возможно, происходит поворот судьбы, не было никаких сомнений.
Она забежала в метро, прошла через турникеты… Немногочисленные пассажиры в легких футболках без особого интереса поглядывали на ее нелетний наряд. Был выходной, народу мало. На эскалаторе, прямо перед Мариной, встала парочка старшеклассников, парень и девушка. Она на ступеньку выше, так, чтобы сравняться в росте. Они что-то рассказывали друг другу. Было не слышно. Обнимались как-то по-родственному, точно брат с сестрой, смеялись, потом стали целоваться. Очень целомудренно, но одновременно так, будто никого больше не было ни на этом эскалаторе, ни в метро, ни вообще во всем мире. И было в этом что-то вызывающее, неприличное. Марина с тоской посмотрела на них и отвернулась, стала изучать группу китайских туристов: как всегда толпой они ехали в противоположном направлении. Снизу вверх. Один из них сфотографировал школьников. Те даже не обернулись. В вестибюле станции чувствовалась прохлада, по краю платформы медленно передвигался работник с пылесосом, пахло креозотом. С лязгом подъехал полупустой поезд, Марина зашла в него, двери тяжело схлопнулись. В вагоне по стенам висела реклама ипотек, средств от простуды… В июне рекламируют, дураки. Хотя в Петербурге… Далее какие-то компьютерные центры, туристические фирмы, и среди всего этого – новый косметологический центр. На рекламе – девица с сочными губищами. Глаза и вообще почти все лицо скрыты под шляпой, приоритеты, в общем, расставлены. Марина помрачнела, достала телефон. Сразу всплыла реклама – «Новая помада Clarins Jolie Rouge.»
«Нет, ну они издеваются со своим Жоли Ружем! – Спрятала телефон в карман. – Вот интересно, а когда не было мобильных, и рекламу в вагонах не вешали (Марина эти времена помнила плохо), что люди делали – друг на друга смотрели? Кресла ведь так стоят, что хочешь не хочешь, придется смотреть. Поэтому, наверное, раньше так много и читали, чтобы в глаза людям не глядеть…» 
В этот момент объявили нужную станцию. Первым пунктом, где Марина предположительно могла потерять свою честь и красу, была дежурная аптека. Стараясь не привлекать внимания и выглядеть обычно, она надела черные очки, которые вместе с плотно намотанным шарфом и бейсболкой дополняли образ выжившей из ума, но по прежнему узнаваемой кинозвезды, отчаянно борющейся с алкоголизмом и возрастными изменениями. Сразу себя выдавать и напрямую спрашивать у фармацевта, не находили ли чего странного, не хотелось. Прильнув к витрине, она бесшумно скользила вдоль прилавков, пытаясь разглядеть, нет ли где объявления: найден рот, владельца просьба обратиться к директору аптеки. Она аж вздрогнула от неожиданности, когда с той стороны стекла, через баночки и пузырьки к ней обратился молодой фармацевт, спрашивая доверительно:
– Вам что-нибудь от дискомфорта?
– Мне?! Нет, с чего вы взяли?
Марина вздернула голову, поправила очки, и вдруг увидела, что стоит возле полки с продукцией для взрослых посетителей. 
– Нет, мне не надо. Спасибо.
И с видом оскорбленного достоинства вышла на улицу, убежденная, что здесь ничего ей принадлежащего не находили.
Она перешла на другую сторону улицы, чтобы идти по тени. День выдался теплым, и в шарфе и толстовке становилось нестерпимо жарко. Промаявшись полчаса на остановке, Марина села в маршрутку и через некоторое время оказалась возле магазина фиксированных цен, куда вчера заходила.  Над дверью висел звоночек, который тихо брякнул, когда она вошла внутрь. Знакомый, родной запах китайского ширпотреба чувствовался с порога.
– Здрасьте, – откуда-то из-за полок выплыл очень смуглый и очень улыбающийся хозяин. Ассортимент магазина с вывеской «Всё по 36» был похож на зажиточный сельмаг времен дикого капитализма. Там было решительно всё, и даже немного больше. Мыльницы безумных флуоресцентных оттенков соседствовали с деревянным ситом, банками с консервированным зеленым горошком и мужскими хлопковыми трусами размера plus size. Сверху свисали уцененные по случаю несезона новогодние гирлянды, бельевые прищепки пестрыми гроздями были развалены тот тут, то там. Пельменницы, жидкое мыло с запахом персика, сонники, парикмахерские пеньюары сменялись льняным шпагатом, исключительно нарядными заколками для волос, ароматическими палочками, горчичниками и носками с маркировкой «Беларусь».
Стоявший за спиной Марины хозяин с шумом прихлебнул из чашки и снова счастливо улыбнулся.
– Скажите, – обратилась к нему Марина, – а вы вчера ничего у себя тут странного не находили?
Надо сказать, определение «странного» в этих стенах звучало очень расплывчато, потому что проще перечислить странные вещи, которых здесь не было, и даже сам хозяин не мог бы ответить наверняка, в каком товаре его магазин испытывает нехватку.
– Денех? – нараспев, все так же спокойно и с сильным акцентом переспросил хозяин. – Нэ, денех не находили.
Ослепительная улыбка. 
– Да нет, не денег, – попыталась пояснить Марина.
– Денех нэкто не находыл.
Хлебок из чашки. Снова улыбка.
– А что это вы так все время улыбаетесь? – вдруг с подозрением спросила Марина и поправила шарф.
– Так лэто же. А денэх нэ было.
Сказав это вдруг очень серьезно, он решил, видимо, что разговор окончен и медленно уплыл, точно растворился среди своих сокровищ, всех этих венчиков и электрических удлинителей.

Сбербанк уже закрывался, когда к его дверям подошла Марина. Клерков в фирменных зеленых нагрудничках, похожих на пионерские галстуки, не было видно, и только охранник одиноко маячил среди пустого зала, разделенного перегородками. Он как раз собирался повернуть в замке ключ, когда Марина толкнула дверь внутрь.
– Отделение закрыто, если вам нужен банкомат, то круглосуточные банкоматы есть через два дома отсюда.
– Нет, мне не нужен банкомат, – устало промычала Марина сквозь складки шарфа.
– Я кое-что потеряла и думала, что, может быть, тут обронила.
– Что вы потеряли?
Высокий усатый охранник недоверчиво смотрел на девушку почти целиком замотанную в шарф.
«Наркоманка, наверное, – подумал он. Но тут же пожурил себя за предвзятое отношение к людям. – Зачем я так сразу, может быть, девушка, не наркоманка, а студентка. Простыла только, вот и замоталась. Еще и летом. Не повезло, бедняжке».
– Так что же вы потеряли?
Видно было, что охранник хочет поскорее закрыть дверь и отправиться домой, но старается быть вежливым, не торопит ее, говорит преувеличенно медленно.
– Как бы вам объяснить… Такое мягкое…розовое, две штуки…
«Не, похоже все-таки наркоманка, – сделал вывод охранник. – А может быть и студентка, и наркоманка. Чему их сейчас в университетах учат – вообще непонятно. Был бы парень – в армию отправить на перевоспитание –  и дело с концом. А тут девушка, будущая мать!»
– Выражайтесь яснее, я вас не понимаю.
Марина перехватила его взгляд, где сочувствия и укора было поровну. Почему-то вспомнила школьного учителя по ОБЖ. У него были точно такие усики.
– В общем вот, – слабой, точно чужой рукой Марина дернула край шарфа и дала ему упасть.
– Мать моя! – мужчина издал неконтролируемый возглас и рефлекторно отклонился, но сразу опомнился, взял в себя в руки и начал добрым голосом… – Мы ничего похожего на то, что вы ищите, не находили, ни сегодня, ни вчера. Я всю эту неделю работал и точно запомнил бы, вы уж не сомневайтесь. А вообще вы знаете, иногда лучше совсем, так сказать, без ничего. А то понаделают себе такие вареники, но это ж прямо, я прошу прощения, смотреть тошно. Да и помады сколько должно уходить.
– Понятно, – отозвалась Марина, – я, если честно, не очень то и надеялась, но все равно мало ли, ну вы знаете, бывает же…
– Конечно, бывает, – соглашался охранник. – У меня родственник, дальний, (он мне по жене приходится, так, что можно сказать и не родственник совсем, ну не важно), в общем он как-то кота на даче потерял. Это, конечно, не то же самое, он ведь, ну… с ногами, его и потерять, стало быть, проще, а найти по идее, даже сложней. Так вот он с дачи, значит, в конце лета уехал, а кот там остался. Думали уже всё, замерзнет Барсик. Его Барсиком звали. И что вы думаете? Вернулся! Сам, прямо вот к дверям пришел. Позвонить, правда, не мог, естественно. Но соседи увидели: кот сидит, и в звонок позвонили. Его, правда, следующим летом все равно машина сбила, там же, на даче. Но это уже не важно! Охранник вдруг спохватился, что нравоучительный рассказ завел его куда-то не туда,  большой шершавой ладонью ободряюще похлопал Марину по плечу и заключил: – Так что все у вас будет очень хорошо.
– Спасибо, – слабо мяукнула Марина в ответ. – Ну, я пойду.
– Удачи вам, – напутствовал охранник, потрясая в воздухе кулаком в знак, видимо, солидарности.
Не надевая шарфа, она медленно вытекла на улицу, прямо под свет витрин, которые казались больными, бледными на фоне белых ночей. На нее почти налетел очень спешащий куда-то молодой человек со спортивной сумкой.
– Простите, – сказал он, на секунду остановился, опешив.
 Затем пошел прочь, сначала медленно, потом все ускоряя шаг. На перекрестке обернулся, Марина прямо посмотрела ему в глаза, он смутился, отвел  взгляд.

Рот ступил в темноту и оказался в баре. То тут, то там вспыхивали плазмы, на которых без звука крутили клип, где в трусах прыгала популярная певица Майли Сайрус. Из колонок неровно вырывался ломаный бит, результат творческой коллаборации местного диджея с граммом кокаина. Окна были плотно зашторены, в углу за столиком кто-то оживленно переговаривался, остальные предпочитали места у стойки, над которой в полумраке красиво поблескивали бокалы. Все присутствующие мужчины (а в этот сравнительно ранний час были одни мужчины, за вычетом лишь официантки) обернулись и проводили нового гостя, или лучше сказать гостью, взглядом. Кто-то привычным жестом поправил волосы. Все как один выпрямили спины.
И только официантка, пятясь, подошла к бармену и страшно прошипела ему в ухо:
 – Ты это видел?
– Что? – спросил бармен.
– Ну эту, это… Я даже не знаю, как сказать… Там у нас сидит… рот!
– А, с красной помадой… – мечтательно произнес бармен. – Жалко, я на смене… Вот что вы, бабы, такие завистливые?.. Ну повезло кому-то…  Нет, чтоб порадоваться за человека…  Никакой женской солидарности!
На этих словах он пошел к той самой, с красной помадой, чтобы налить шотик за счет заведения.
Официантка же осталась на месте, дав себе твердое обещание не запивать снотворное крепким пивом. Потому что рассудок дороже, и вообще у нее ипотека.
– Комплимент от бармена, – о стойку стукнулась рюмка с чем-то полосатым, розово-зеленым.
– Спасибо, дружочек… – Не глядя на бармена, рот опрокинул в себя содержимое, откинулся на высоком барном стуле, подтянул белый сапожок из хлопкового кружева и затянулся сигаретой. 
Через клубы ментолового дыма он быстро окинул взглядом весь зал, затем обратился к сидящему рядом мужчине в костюме:
– У вас нет случайно зарядки для мобильного?
– У меня есть! – с энтузиазмом откликнулся бармен.
Рот раздраженно взглянул на него.
Парень робко прибавил:
 – Для «Самсунга», правда.
– А мне нужно для айфона, – констатировал рот.
– У меня есть для айфона, – проснулся наконец «костюм» и, улыбаясь, полез во внутренний карман. – Я ее обычно не беру с собой, а тут вот захватил, думал, не скоро домой вернусь.  А вы здесь часто бываете? – и не дожидаясь ответа: – Я, кстати, Игорь.
– Класс. Я здесь бываю нечасто, только по очень особенным дням, – рот выпустил струю дыма в потолок.
– Здесь, кажется, курить нельзя. Впрочем, не важно. А вас как зовут?
– Меня Виолла, – похабно улыбаясь, отвечал рот.
– О, надо же, какое необычное имя! Прямо как сыр плавленый… Ой, простите, я ничего такого не имел в виду. Просто там на упаковке еще девушка была…
Парень вконец растерялся, не закончил фразу, а рот, видя его замешательство, засмеялся.
Улыбнулся и он.
– У вас, наверное, творческая профессия, я это сразу понял, как вас увидел.
Рот облизал губы, чуть прищелкнул языком и ответил:
– Ну можно и так сказать.
– Ой, у вас зеленушечка в зубе застряла, – точно обрадовался молодой человек.
Рот наманикюреным мизинцем извлек укропину:
– У меня аппетит хороший.
– Это замечательно. Люблю, когда девушки хорошо кушают.   
Во все время их беседы бармен, обиженно отошедший к другому концу стойки, сосредоточенно прислушивался, пытался понять, о чем они говорят. Но был вынужден оторваться от этого интересного занятия, чтобы сделать коктейль клиенту, а когда обернулся, то увидел, как рот вместе с его соперником уже направляются к выходу.

«Теперь значит так всегда будет? – думала Марина, – долг у меня, что ли, какой кармический? Что я такого сделала ужасного?»
Очень хотелось плакать, но она решила потерпеть и заняться этим дома, в более спокойной обстановке, и снова закутавшись в шарф обреченно поплелась в сторону ресторана, где еще вчера она молодая, прекрасная и счастливая, развлекалась даже не подозревая, какой страшный удар готовит судьба. Оставалось пройти буквально пару кварталов, когда она мимоходом бросила взгляд в окна дорогого караоке, куда вход ей теперь, видимо, был заказан, ведь всякому понятно, что без губ в приличном месте делать нечего. И что же она увидела? За уютным столиком в окружении бархатных кресел и хрустальными соплями свисающих люстр как ни в чем ни бывало сидел ее рот! И ни с кем-нибудь, а с молодым человеком, к свиданию с которым Марина так усердно готовилась, и которое сама же сегодня отменила. Молодой человек осторожно взял рот за руку, придвинулся поближе, задышал тяжко. Рот смотрел с чуть насмешливой улыбкой куда-то поверх него, однако и не противился.
– Ты знаешь, когда я тебя увидел, то сразу подумал, что мы не просто так встретились. Так редко бывает… понимаешь, о чем я?
 – Только рррюмка водки на столе, – громко, раскатисто, отчаянно плохо запели за соседним столиком. Кто-то резко встал, чтобы подпеть товарищу, рывком стащил с себя пиджак, неожиданно обнажил живот, сдерживаемый лишь тонкой тканью рубашки, пошатнулся, коснулся полой пиджака плеча молодого человека. Тот не поворачиваясь, машинально отстранил ткань рукой и продолжал:
– Мы как будто бы уже знакомы.
Подошел официант:
– Вы готовы сделать заказ?
– Через пять минут.
– Еще шампанского?
– Да, конечно. Ты ведь любишь шампанское?
– А то! – обнажив ряд зубов, заулыбался рот.
Официант удалился, неся перед собой меню и чувство собственного достоинства.
 – Откройся мне! – молодой человек напряженно вглядывался в свою собеседницу. Происходившее с ним казалось чем-то невероятным, он и сам не смог бы объяснить хорошенько, откуда у него, обычно сдержанного, вдруг взялась такая прыть, и отчего через час после знакомства в баре он готов чуть ли не жениться. Он безусловно пытался анализировать ситуацию, но мысль, дойдя до середины, начинала буксовать, путаться и обрывалась, не приводя ни к какому выводу. Да и нужно ли понимать какие-то там причины, и уж тем более следствия, когда ты обнаруживаешь в себе такой фонтан чувств, которые к тому же, возможно, взаимны?
В этот момент раздался шум, по намытым витринам ударили кулаком.
– Ты что там делаешь, гадина?! На этом месте должна была быть я!
Молодой человек с трудом оторвался от своей спутницы и увидел за стеклом наглухо замотанную шарфом девушку, голос которой показался ему знакомым.
К выходу, раскачиваясь на высоченных каблуках, как на ходулях, заторопилась хостесс.
Рот тоже неожиданно стал собираться, одним движением смахнул в сумочку телефон, зажигалку и сигареты. Залпом допив шампанское, поспешил к выходу.
– Постой, ты куда?! Нам нужно это преодоление! – закричал молодой человек.
 – Обязательно. Можно даже сказать – необходимо, – сипло отозвался рот.
Уже в дверях его догнал молодой человек, на которого налетела Марина, тщетно сдерживаемая красивой хостесс.
– Девушка, у нас приличное заведение, прошу вас, выйдите на улицу и не бейте наших клиентов! – голос ее срывался на фальцет.
Хостесс пыталась оттащить Марину за плечи подальше от дверей ресторана.
– А ты, как ты мог? – Марина ударила в грудь молодого человека, который был значительно выше ее.
Воспользовавшись неразберихой, рот тихо выскользнул из дверей, и когда Марина опомнилась, уже переходил дорогу метрах в ста от караоке.
– Стой! Куда?! – закричала она.
 – Марина, это ты, что ли?
Молодой человек все-таки узнал ее по голосу, хотя замотанный в шарф, стоящий перед ним человек неопределенного пола и возраста больше походил на клошара, нежели на эффектную администраторшу.
 – Стой, паскуда, вернись назад, знаешь, сколько я на тебя сил потратила! И денег! Марина побежала за беглянкой. Прямо перед ней резко остановилась машина, едва успевшая затормозить. Ловко обогнув капот, Марина нырнула в переулок. Резко пахнуло аммиаком. Толстая блондинка с пуделем, который рванул поводок и залился в тонком лае: «Тише, Яша, не нервничай…» Кем-то брошенное в пустой контейнер, бряцнуло стекло, отозвалось эхом. Поворот на другую улицу. Вдруг – огни, смех, откуда-то музыка. Марина на секунду потеряла рот из виду. Обожгло страхом. Нашла чуть впереди себя. Она рассекала толпу, по временам увлекаемая человеческим вихрем, теряла скорость, но скоро набирала вновь. Бежала, как в последний раз бегала в школе: высоко поднимая худые коленки, прижимая локти к туловищу, запрокинув голову, сильно-сильно сжав челюсти и зло стуча пятками. От быстрого бега шарф начал развязываться, съехал вниз и при каждом шаге нервно подпрыгивал. Вслед за преследуемым Марина завернула в проулок. Рядом хлопнула железная дверь. Из раскрытого окна – речь на незнакомом языке, неласковые, похожие на карканье, слова. Кто-то шарахнулся в сторону, уступил дорогу. Маковка церкви, оставшаяся сбоку. Бетонный забор. Свет фонаря, рельсы, гудки.
«Мы возле вокзала!» – поняла наконец Марина.
Вбежав в здание вокзала, она резко сбавила ход, шарф почти полностью упал на грудь. В ушах стучало, челка прилипла к взмокшему лбу, в горле будто что-то мешало, было не вздохнуть полной грудью, во рту стало солоно. Звуки, запахи казались острее, они словно утрамбовывались и входили в нее целиком. Не моргая, боясь упустить из вида свою цель, она пересекла зал ожидания. Пройдя через металлоискатель и выйдя на перрон, стала прибавлять шагу, и наконец опять перешла на бег, смешавшись с туристами,  легкой трусцой спешащими к стоим вагонам, катящим чемоданы на колесиках. У платформы стоял красивый новенький поезд, по временам он отфыркивался и тихо шипел, проводники торопили пассажиров занять свои места. Через несколько вагонов впереди мелькнул рот, который прыгнул в поезд. Что было мочи Марина устремилась вперед, задыхаясь, подбежала к вагону, как вдруг ее остановила проводница:
 – Стойте, девушка, ваш билет?
– Мне очень надо, вы не понимаете! – слова плохо давались, вставали в сжимающемся в судорогах горле комьями, не хватало воздуху.
– Ваши документы, пожалуйста.
Спокойствие и вежливость проводницы выводили из себя.
– Я на минуту!
– Поезд отправляется, прошу прощения.
Двери захлопнулись.
Марина побежала вдоль вагона, заглядывая во все окна. Наконец увидела, как за столиком в вагоне бизнес-класса поезда, следовавшего по маршруту Петербург–Москва сидел ее рот. На следующий день в Москве должен был пройти кастинг на телепроект «Дом-2».
   
 Потом было такси, и хамоватый водитель все не унимался, что-то спрашивал. В машине пахло, как пахнет во всех дешевых такси: испарениями бензина, старым дачным сараем, мокрой собачьей шерстью. На заднем сидении валялась куртка из заскорузлой, ставшей глянцевитой от времени кожи. С торпеды на Марину не мигая глядели иконы. И глядя на них, Марине вдруг стало себя так жаль… По радио лилось что-то успокоительное и тоже жалостливое: «Душевная женщина Вера Андреевна из Риги как всегда в компании своих подруг в этот душевный вечер…» Стало жаль и эту неведомую Веру Андреевну из Риги, и эти больные, безумные белые ночи, которые скоро истлеют, пройдут. И вдруг вспомнилась мама, которую тоже было очень жаль. И слезы тихо лились по щекам, и падали в колючий шарф. Добравшись наконец до дома, сев на неудобный жесткий табурет, Марина вспомнила, что с самого утра ничего не ела. Голода не чувствовалось, но противно, муторно саднило под ложечкой. Она достала из холодильника студень, отломила кусок, на языке почувствовалось прохладное, упругое, пряное. Движение челюстей – распалось на части, стали ощутимы волокна мяса. С усилием проглотила, больше не хотелось. Было слышно, как за стенкой смеялся и бегал ребенок, потом стих, должно быть, заснул. Чуть позже – скрип, прерываемый хихиканьем, и телевизор, который, кажется, забыли выключить. Марина тяжело, с кряхтением, отодвинула кровать от стены на середину спальни, покуда хватило сил, так что вся комната оказалась перегорожена. Тишина. Слабый ветерок влетал в открытую балконную дверь и наполнял тонкую занавеску, как парус. Потом пропал и ветер. Сумерки истончились, начали таять. С шорохом проехала машина. По звуку можно было догадаться, что асфальт влажен. И снова тишина. И в этой тишине, почти оглушительной, было слышно, как шумит в голове. Пролежав так много часов, и не чувствуя уже даже собственного тела, Марина наконец оступилась в сон. Такой же тонкий, неуверенный, как и эти выцветшие сумерки. 
Всю эту ночь Марине снились губы. Свои и чужие, они нагло улыбались, кривились в усмешке, хохотали бессовестно, шептали что-то неразборчивое, она силилась зажать уши, чтобы не слышать, но они закручивали ее в свою карусель, хватали за руки, тянули за волосы в разные стороны. От этой круговерти кружилась голова, на холодном лбу выступала испарина, она сбивала под собой простыни, ворочалась. Губы же облизывались, блестели, пучились, вздымались над ней, глядели откуда-то сверху, увеличивались в размере, улыбка превращалась в оскал, надвигались на нее медленно и страшно. Она силилась закричать, открывала гладкий, оскопленный рот беззвучно, как рыба, связки напрягались, но ни звука не вырывалось из горла.   

Прошло часа четыре перед тем, как зазвенел будильник. Она нажала на кнопку «выкл.». И продолжала лежать, точно пригвожденная к кровати. Спать не хотелось, вставать не хотелось, и не хотелось, чтобы само это румяное июньское утро наступало. Глядя в потолок, не мигая, она лежала на кровати, словно на дрейфующей льдине. У нее было ощущение, что ей не меньше тысячи лет, а руки, ноги, голова ее весят по тонне, и их нельзя не то чтобы поднять, но даже сдвинуть с места. Улица наполнилась новыми звуками. Лето радовалось, спешило. Простыни сбились, в пижаме было нестерпимо жарко, но как найти силы встать и переодеться, если твои роки, ноги и даже голова весят по тонне? Хотелось пить, но скоро Марина перестала замечать и это. Неизвестно, сколько прошло времени прежде, чем в дверь позвонили. Марина не шелохнулась. Тогда позвонили еще. Она продолжала лежать. Потом позвонили снова… Наконец просто нажали кнопку и держали, не отрывая пальца, пока бедный звонок захлебывался в собственной трели. Очень медленно, словно продолжая плыть на своей воображаемой льдине, Марина скатилась с кровати. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, как космонавт, совершающий высадку на чужую планету, обогнула кровать, тяжело преодолела расстояние до дверей и оказалась в безвоздушном пространстве прихожей, где не глядя в глазок, открыла наконец дверь.
На пороге стояла ее соседка, та самая, с коляской.
– Мариш, привет! Ой, я тебя разбудила что ли? Прости, пожалуйста, я просто смотрю у тебя балкон настежь, ну думаю, дома значит.  Я, собственно, чего хотела, сейчас акция – покупаешь две мультиварки, третья – в подарок… Тебе надо? Ну мало ли? Мне муж говорит:  куда тебе две мульварки,  а я ему: одну – на дачу, одну – домой, ну а третья – тебе. Ну так как?
– Хорошо.
– Да? Ой, ну супер! Я тогда сейчас сгоняю, сама куплю, а  вечером к тебе за деньгами зайду. Ты вот молодец, такими выгодными предложениями надо пользоваться. И вообще, это…
– Хорошо.
На этих словах дверь захлопнулась, несмотря на то, что соседка, кажется, еще не закончила.
– Час дня, а она в пижаме, тоже мне богема… – раздалось за дверью.
Так же медленно Марина поплыла обратно в спальню, чтобы снова рухнуть на кровать, как вдруг ее поразила мысль: «А чего это эта коза ни слова не сказала про то, что я безо рта? Уж за ней не заржавеет, можно не сомневаться». Крадучись, словно боясь кого-то спугнуть, отмахиваясь от безумной мысли: а вдруг?!  – она подошла к зеркалу, но тут же с визгом зажмурилась. Затем не открывая глаз, замирая, придвинулась к зеркалу близко-близко и сделав глубокий вдох посмотрела на себя снова. На нее смотрела очень лохматая светловолосая девушка в мятой пижаме. Из-под закатанной штанины была видна татуировка. Нечто этническое. У нее был высокий лоб, пухлые с небольшими ямочками щеки, круглые зеленые глаза и неестественно большие, прямо-таки огромные губы, которые, казалось, вот-вот заживут собственной жизнью.