Довлатов. В журнал Русский Пионер. Сентябрь 2015

ПРОСТО ТАК.

Кто-то однажды сказал: «Только истинные ослы могут быть в себе абсолютно уверенными, а по-настоящему творческие люди до последнего вздоха подвергают всяческим сомнениям свой талант и его сущность, которая, как им кажется, могла бы быть глубже, честнее и, наконец, веселее, как у большинства вокруг».
 
Конечно, в редкие моменты их сознание озаряется тем, что, возможно, то, что они без конца делают, не зная зачем: пишут, играют, поют, — отдает легким оттенком гениальности, и тогда все сразу обретает абсолютный смысл. Но, увы, эти моменты так мимолетны, что серость бесцельного творения поглощает их в одночасье. Ни один по-настоящему талантливый человек не скажет вам, зачем он это делает. Зачем он без конца пишет свою музыку или зачем расходует рулоны бумаги, опустошая чернила, зачем изобретает и шепотом подбирает рифмы. Да ни зачем, просто так, потому что он не может этого не делать. Он не придает этому большого смысла, а если и придает, то понимает это совершенно по-своему, нежели это впоследствии поймут его почитатели.
 
Окружающим их современникам, а иногда даже самым близким людям зачастую кажется, что деятельность их творческая — абсолютно бесполезная и даже вредная затея, которую они зачем-то вбили себе в голову. А если, не дай бог, эти люди решают, что их творчество и будет их профессией, тогда это превращается в настоящий траур и выражается сожалением в глазах и легким взмахом руки, означающим, что с этим все понятно.
 
Жизнь, как правило, больно бьет и испытывает творческую натуру — то ли для того, чтобы ее творения были честнее, а может, лишь болезненная душа готова выдать истину и увидеть жизнь во всей многослойности и простоте. Как правило, в минуты лишений и гонений их чувствительное сознание ближе всего к источнику вдохновения, а от избытка боли и несправедливости их бушующее эго переходит в режим созерцания и осмысления.
 
По сути своей эти люди бесконечно наивны, и то, чего от них требуют окружающие, — проявить хоть малую житейскую хитрость — обречено на провал. Не получается, как бы ни старались. У них другой путь, свой, непохожий, дурацкий, как им самим кажется, но в этом и вся соль. Написанное для узкой житейской цели никогда не станет шедевром, а сделанное просто так, «в стол», так сказать, переживет века и поколения. Нелогично, казалось бы, но это так.
 
Писать, зная, что тебя вряд ли напечатают в твоей стране, и все равно при этом писать большей части сознательных людей кажется полным абсурдом. И главное, при этом ты не можешь знать, стоит ли это продолжать делать, но ты продолжаешь, просто так, сам не зная зачем. На самом деле причина одна: ты не можешь не писать. От непризнанности и боли тексты становятся более тяжелыми и глубокими, а ирония по отношению к себе только усиливается. Она спасает от внешнего мира, такого логичного и материального, которому нужен ясный и четкий ответ от тебя, зачем все это нужно. А ты в очередной раз не можешь ответить и невольно ухмыляешься, чтобы от тебя отстали.
 
И вся бушующая и противоречивая натура, не готовая уступать и смиряться, живущая по своим собственным правилам и принципам, смиряется лишь перед одним: перед мнением дочери или сына о том, что они бы хотели видеть более успешного и канонического папу, с видимыми признаками успешности и достатка, как у соседа, например, а ты не можешь им это предоставить. А ты только вот пишешь, и ничего от этого не меняется, даже тогда, когда тебя уже и печатают, пусть и не в своей стране. На это ты только пожмешь плечами, и глубоко вздохнешь, и опять же скажешь что-нибудь ироничное по отношению к себе, и не будешь ничего объяснять.
 
И есть только одна мера весов, которая что-то для тебя значит, — честность с самим собой: ты не можешь ее предать, потому что в противном случае все рухнет и перестанет иметь смысл, тогда получится, что все напрасно и ты зря не прогибался, как другие. И ты готов на все, чтобы до конца остаться самим собой, и если нужно вопреки всему — что ж, пускай вопреки всему. У этой честности нет ни границ, ни меры, она абсолютная и исходит из твоей самой глубокой сути, она не терпит никаких поблажек и ответвлений. Когда-то ты почти неосознанно заключил с ней жесткий договор, который не терпит уклонений, а главное, ты дал слово, что все тобой сотворенное и написанное пройдет через ее призму, а что тебе при этом предстоит испытать, уже вопрос второй.
 
Друзья будут считать неудачником, коллеги — анархистом, близкие поставят в пример родственников, которые крепко стоят на ногах, не питают иллюзий и не хватают звезд. Мол, они понимают, что происходит, а вот этот нет, даже в магазин не может нормально сходить. И все сидит и созерцает. А ведь они и представить не могут, что однажды окажутся фактурными персонажами рассказа, написанного так, в никуда, вопреки, ни зачем, который расскажет о них, когда их уже не будет.