Повесть о приходском священнике Продолжение CXIV

Меряем волосы росыпью...
Для Бируте.

Так прошло две недели. Как-то утром собираюсь на работу, слышу, в дверь стучат. Думала, тётя Зина пришла, соседка, я её за детьми попросила присматривать, пока работаю. Открываю, на пороге стоит наша церковная староста Патрикеевна, а с ней рядом низенький, светловолосый мужчина с жиденькой бородкой и девушка довольно непривлекательной внешности.
 — Вот, Липка, нового батюшку прислали, — говорит Патрикеевна. — Здесь жить будет. Ну, а куда ему? Дом-то для священника покупали.
Батюшка этот, которого звали отец Максим, со своей женой, не дожидаясь приглашения, вошли в прихожую. Помню, день выдался слякотный, дождевой, на улице грязь, а они, не снимая обуви, так и пошли по дому, осматривать. Поняла я, придётся съезжать, вот только куда, ума не могла приложить. Осмотревшись, отец Максим наконец заметил меня, решил поздороваться.
 — А вы, матушка, значит, здесь обитаете? — спрашивает, а у самого голос гугнивый, какой-то будто ненастоящий.
 — Ну, да, — говорю, — деваться-то некуда.
 — А к родителям чего не едете? — продолжает спрашивать, разглядывая уголок с иконами, картинки на стенках.
 — Сирота я, — ответила сухо. — Нет, никого.
 — Это плохо, это плохо. Что ж делать-то с вами?
Я молча пожала плечами, искоса взглянув на его жену. Та стояла надувшись как сыч и только поглядывала в мою сторону таким взглядом, будто я ей всю жизнь испоганила. Неприятными они показались людьми, только какие варианты? Придётся смиряться.
 — Можно я пока поживу немножко в этом доме? — спрашиваю. — Как только где-нибудь подходящее жилье найду, тут же съеду.
Батюшка взглянул на свою жену, которая моментально почему-то побагровела, затем добродушно заулыбался, ответив:
 — Конечно, конечно. Не на улицу же вас выгонять.
 — Ну, вы тут разбирайтесь, — сказала Патрикеевна. — Я вас привела, отец, поселила, дальше дело ваше.
Потекла моя жизнь горемычная, как весенний ручей, то в грязь, то в канаву. Вроде и дома у себя, вроде и в гостях. Новые хозяева меня будто не замечали. Отец Максим утром поздоровается, и всё, целый день ни слова. Жена его, Кристина, вообще старалась со мной не встречаться. Даже не слышала её голоса, только бубнение, когда они находились в другой комнате. Эта Кристина меня невзлюбила. Я чужие разговоры слушать не приучена, только ясно было, что пилит она каждый день своего мужа, от меня избавиться требует. Видимо, ревновала, оно и ясно, с её-то внешностью.
Через время стали происходить разные искушения. Отец Максим начал проявлять ко мне чрезмерное внимание. То принесёт что-нибудь с панихиды, то какую-нибудь вкусняшку подарит или платочек красивый. Бывало, жена его отлучится из дому, а он зайдёт в нашу с детьми комнатку, сидит, ерунду разную городит. Прогнать вроде неприлично, а слушать сил нет. Интеллектом он особо не блистал, ещё голос этот противный. В общем, раздражал меня он жутко. Поняла, не ровен час, скандал может произойти, нужно было уходить.
Всё решил один случай. Отец Максим с утра на требы уехал. Долго там не задержался и вскорости был уже дома, навеселе. С порога спровадил жену куда-то в магазин, а сам мигом в мою комнату.
 — Вот, Алипия, живём в одном доме, почти что родственники уже, а словно неродные, — говорит он. — А у меня, между прочим, сегодня день рождения.
 — Поздравляю, — сухо ответила я, косясь на красивый подарочный пакет в его руке, зажатый вместе с бутылкой шампанского.
Он разочарованно ухмыльнулся, сел возле письменного стола, поставив на него бутылку.
 — Ну, давай, доставай бокалы, выпьем шампанского за моё здоровье, — говорит заплетающимся языком.
 — Может, вам достаточно? Гляжу, вас развезло. Куда ещё больше?
 — Так праздник же! Мы по чуть-чуть. Чего ты ломаешься?
 — А мы на ты?
 — Так давай перейдём! Вот выпьем на брудершафт и перейдём.
Сказав это, отец Максим неуклюже размотал обёртку бутылки и тут же отвинтил пробку. Раздался громкий хлопок, и шипучая жидкость брызнула во все стороны, заливая стол, а вместе с ним и половики. От громкого выстрела Олечка сильно испугалась, начала плакать.
 — Послушайте, — говорю ему, — уйдите отсюда, прошу вас. Детей напугали, намусорили. Лягте лучше, отдохните, а вечером с женой отпразднуете свой день рождения.
 — Прогоняешь? — сокрушённо покачал головой отец Максим. — Неприятно со мной быть? Понимаю. С женой, говоришь, отпраздновать? Да не могу я уже видеть её. Сам не понимаю, как женился, словно глаза кто затуманил. Все вокруг просили, умоляли не связывать с ней судьбу. Какое там! В меня будто бес вселился... Первое время ещё как-то смирялся, а теперь вижу, не смогу так, сил нету и желания...
 — Это ваши проблемы, батюшка. Решайте их с вашей супругой, родителями, посоветуйтесь с архиереем... Я ничем вам здесь не смогу помочь.
 — Ну да, — каким-то обречённым голосом произнес он, — кому нужны чужие проблемы! У вас, вон, своих хватает. А я думал…
 — Напрасно думали! — резким тоном перебила его я. — Я мужа недавно похоронила, а вы со всякими глупостями... Вы же священник, в конце концов!
Короче, наговорила всякого. Отец Максим посидел с минуту, краснея и сопя от неловкости и досады, затем резко поднялся, швырнул мне под ноги пакет и скрылся за дверью.
Не помня себя от нахлынувших эмоций, я разрыдалась. Пыталась молиться, не получается. Решила, нужно уходить из этого дома, не ровен час, проблем себе наживу. Собрала необходимые вещи, поняла, что не утащу их. Бросила всё, схватила один чемодан, детей за руку и ушла куда глаза глядят. На улице осень, погода сырая, морозом пахнет. Куда дальше податься, сообразить не могу. Присела на автобусной остановке, а в душе тоска, отчаяние. Господи, как же дальше быть? Детки сидеть устали, принялись играть, бегать вокруг, сухие листья подбрасывать. Всё им нипочём. А я сижу, чувствую, как слёзы по щекам текут, мысли в голове спутались, тошно стало, тоскливо. Принялась молиться, — акафист Богородице, Господу, я их наизусть знала. Гляжу, наши прихожане проходят мимо, видят меня, детей. А хоть бы кто-нибудь спросил, чего ты, Липка, здесь сидишь, не случилось чего? Как же! Почти шесть лет в одном храме молились, муж мой их исповедовал, причащал, в проблемы их вникал, помочь пытался. Обида разобрала меня тогда и досада очень сильная. Стала я роптать на Бога, укорять его, сетовать. Дескать, мы с Витей жизнь посвятили Ему и церкви, и что в конечном итоге? Витя умер, сгорел на работе, можно сказать, а мне негде и главы приклонить, ещё и с двумя детьми малыми!
Страшно вспомнить, просидела на той остановке целую ночь... Замёрзла вся, окоченела. Детей согревала как могла. Они плакали, капризничали, намучились... Односельчане нас будто не замечали. Хотела пойти к кому-то проситься в дом, только не посмела. В том районе одни алкаши да старухи дряхлые живут. Куда я к ним со своей оравой? Еле утра дождались, а там на автобус и в райцентр, к железнодорожному вокзалу.
На вокзале мы хоть немного отогрелись. Нас заметила добрая женщина, дежурная по вокзалу, определила в комнату матери и ребёнка. Спасибо ей огромное! Там решила, поеду-ка я в родной город. Знакомых найду, друзей, может, помогут, не оставят в беде. Не тут-то было. В общем, пока я рот раззявила, отвлёкшись на болтовню облепивших нас как саранча цыганчат, они увели мой единственный чемодан и невесть как вытащили кошелёк со всеми деньгами. Господи, как же так, чего ж теперь делать? Не помня себя, побрела вдоль перрона, присела на скамейку, рыдаю, остановиться не могу. Много лишнего тогда вырвалось из уст. Роптала, сетовала, Бога укоряла, хулила. В общем,  пришла в полное отчаяние — тупик и безысходность. Глядя на меня, дети с обеих сторон также принялись хныкать. В это самое время подошла ко мне старушечка, присела рядом, спрашивает:
 — Дочка, чего ж вы так все так горько плачете?
Я ей и рассказала вкратце о своей печали. Та покачала головой, поохала, затем говорит:
 — Вот что, дочка, поехали ко мне. Я у сына гостевала, теперь домой еду, в Покровское. Дом у меня небольшой, но в беде тебя не оставлю.
Так я очутилась здесь, в посёлке. Спасибо бабушке Дарье, приютила, обогрела, утешила. Сама она человек церковный, верующий, только на Волчью гору ходит, к раскольникам. Я пыталась убедить её не делать этого, только она говорит, что ей без разницы, Бог один, да и ближе от дома. А мне как-то всё равно, я никуда не хожу и не собираюсь. Разочаровала церковь, Бог, в общем, всё, что с этим связано, и возвращаться туда нет никакого желания. Работала на хлебозаводе, уволили. Пыталась торговать на рынке, не пошло чего-то, нет к этому расположения. А затем в социальную службу устроилась. Там с Алисой познакомилась, она попросила помочь ей. Вот так здесь и оказалась. Если бы знала заранее, что работа связана с церковью, наверное, отказалась бы. А может, и нет, деньги Алиса посулила неплохие, как раз впору. Хочу жильё снять, совестно на шее у старой женщины сидеть. Вот так как-то... Наговорила тут вам целый короб, извините. Теперь уж точно прогоните меня. Ну, да ладно, мир не без добрых людей.
Липа замолчала, опустив голову, будто ожидая приговора. Я не знал, что ответить. Прогнать? Но почему? Свалились на бедную девушку тяжёлые испытания, горе... Каждый может сломиться. Знаю же, как легко впасть в отчаяние, замкнуться в собственной беде. Говорит, Бог её оставил... Если бы оставил, погибла бы в тот же миг. Нет, Господь милость свою явил, помог, послав нужного человека. Не зря всё случается, не просто так складываются судьбоносные обстоятельства.
 — Не буду я вас прогонять, — сказал я. — Тем более не я, а Алиса взяла вас к себе в помощники. От предложения быть старостой вы можете отказаться. Это всего лишь предложение, оно ни к чему не обязывает.
 — Хм... — слегка улыбнулась женщина, ставя на столик пустой стаканчик. — Чего-то думалось, станете укорять, вычитывать, мол, как ты могла, как посмела отказаться от Бога, хулить его?
 — Вычитывать? — я искренне удивился. — За что? Разве меня кто-то определял над вами судьёй? Или в моей жизни не было малодушия? Вы знаете о Боге не меньше моего, были замужем за батюшкой, служили в храме, книги читали. Много кто ропщет на Господа. То болезни, то бедность, то неприятности, то в семье проблемы. Трудно найти праведного Иова, тем более в наше безбожное время. Я служу священником совсем недавно и редко встречал людей, которые приходят в храм без корысти, просто чтобы прославить Творца, вознести ему молитву от любящего сердца за то, что он дал возможность увидеть свет нынешнего дня. Как правило, кому-то что-то от Бога нужно. Получили просимое, —  и всё, Господи, до свидания... До следующего раза. Не получили, — тем более Ты нам не нужен такой. Знаете, есть предание. Была такая юродивая, которая ходила по городу с факелом и ведром воды. Горожане спрашивали её, зачем тебе днём факел, зачем вода? Она им отвечала: факелом хочу сжечь райские сады, а водой потушить адское пламя. Хочу, чтобы вы любили Бога ради Бога, а не ради надежды на райские радости или из страха перед адской мукой. Я к чему это говорю? То, что произошло с вами и вашим мужем, — жестокая реалия жизни. Да, это невосполнимая трагедия, горе, но легче было бы смириться, возложить надежду на милосердие Божье, что он примет отца Виктора в Горние селения, где все святые пребывают. Молиться за него, а главное не терять веру и надежду на Господа. Знаете, практически каждый из наших прихожан пережил страшную трагедию, лишение, потерю близких людей. Они также впадали в отчаяние, теряли смысл жизни, даже пытались совершить суицид. Но им помогла подняться с глубокого дна земных проблем вера в Бога, упование на Его милость. Когда погибла моя жена, я очень часто задавал себе вопрос: «Почему так, зачем?» Ответа не находил. Наверное, потому, что нам не дано знать волю Господню. Алипия, не стану вам читать лекции, в чём-то убеждать. Скажу просто: смиритесь, выгоните обиду с вашего сердца. Бог не оставил вас, не забыл, он продолжает заботиться о вас и ваших детях. Добавлю ещё, вы нам очень нужны и, уверен, вам нужна церковь.
Липа не удержалась от еле заметной, доброй улыбки. Её чёрные глаза смотрели на меня, абсолютно не моргая, будто пытаясь разглядеть искренность или подвох. Посидев так с минуту, она резко поднялась с места, подошла к входному проёму беседки.
 — Дождь никак не прекращается, — произнесла она задумчивым тоном, подставляя ладошку под водяной поток. — Словно не выпускает меня, сомкнув в царстве стихий. Чувствуется такая беспомощность.
Я не видел её лица, но чувствовал, как она улыбается.
 — Вы романтик? — как-то вырвалось само собой.
Липа обернулась ко мне, окинула всё тем же долгим взглядом, затем, не говоря ни слова, ловко сняла тряпичные туфельки и шагнула под дождевой поток. Ливень тут же скрыл её фигуру.

Продолжение будет...