Шесть дней на реке. День шестой

НЕВОД

Вот и новый день! Погрузились мы в лодки и поехали вверх по реке неводить, ловить рыбу неводом. У дяди Сережи-ихтиолога было разрешение отловить как можно больше хариусов и пометить их специальными метками. Метки эти делают из пластмассы красного цвета. Они прикрепляются хариусу на спину, а потом учёные смотрят, далеко ли уплывают рыбы от того места, где их поймали и нацепили метку. Папа сначала не хотел ехать с рыбаками, но дядя Серёжа попросил папу, чтобы он поехал вместе с ними и помог им, потому что народу не хватало.

И вот мы погрузились на три лодки. В одну лодку сложили невод. Вот он-то и висел на чердаке. Это такая огромная сеть, только из толстых ниток. Невод забрасывают в реку и тянут потом к берегу, и вся рыба, которая оказалась на пути этого невода попадает в него. Сейчас ловить неводом в заповеднике запрещено, но дядя Серёжа — научный сотрудник, он изучает хариуса и ему разрешено ловить эту рыбу неводом для научной работы. Так объяснил мне папа.

Целиком невод в лодку не грузят. Он из нескольких частей. Наш вот невод был из трёх частей. Я спросил папу, как же мы будем ловить рыбу кусками невода. Он мне сказал, что я сам увижу, как всё это происходит, когда мы приедем на место.
Ехали мы недолго. Наша лодка шла последней и, когда она стала выходить из переката, я увидел, что лодка Поликарпа Григорьевича уже направляется к берегу. Значит, здесь мы будем рыбачить. Река в этом месте была широкая.

Папа тоже направил лодку к берегу. И вот она загремела по гальке рядом с другими лодками. Дядя Сер;жа-зоолог тоже был тут. Он сам приехал на своей лодке, чтобы помогать.

Мужики, оба дяди Сер;жи и Гришка, уже вытаскивали из лодки невод. Потом они стали его сшивать. У них была, оказывается, специальная штука, сделанная из дерева. Её называют иглой. А на иглу она совсем не похожа. Так её называют потому, что ей протыкают, как иголкой, сеть, когда сшивают невод, его части. Это вовсе не игла, а тонкая дощечка, заострённая спереди, как нос у лодки. Там вырезано окошко, а в нём оставлен специальный шпенёк, на который наматываются толстая нитка. И с задней стороны этой иглы тоже шпеньки. Только два. Поэтому получается, что и игла, и катушка с нитками — это одно целое. Для того чтобы сшить два куска невода, не надо возиться с катушкой. Всё прямо в одном месте.

Я только-только успел выскочить из лодки и подойти к мужикам, которые сшивали невод и посмотреть на это дело, как они уже закончили с ним. Потом они растянули невод на гальке вдоль берега, расправили и стали аккуратно укладывать его в лодку. Поликарп Григорьевич всё время приговаривал: «Ровней, ребята, ровней кладите. Потом сами будете мучиться, коли невод перепутается».

Невод надо было укладывать наплавами, так называют поплавки, в одну сторону, а кибасами, это — грузила, в другую. Я никогда не видел, что это за приспособления, кибаса. Ударение надо делать на втором а, если же просто кибас, то ударение на букве и. Ну, и наплава — ударение на последнем а, если же просто наплав, то ударение на первой а.

Наплава сделаны из деревяшек, а длиной примерно ладони в две моих и не очень толстые. С одного конца в каждом просверлена дырка, и за эту дырку наплава привязывают к неводу. Они не дают неводу утонуть, а вот кибаса сделаны хитро. Я даже сначала удивился, для чего столько времени возиться, чтобы сделать эти кибаса. Взять бы просто какие-нибудь железки, привязать с нижней стороны невода — вот тебе и груз. Потом-то я понял, для чего они так устроены. Они сделаны из берёсты и камней. Чтобы сделать кибас, берут кусок берёсты. Размером он примерно в половину листка тетрадки школьной. Берёсту складывают пополам, а внутрь кладут камень. Гальку с берега. Потом зашивают тонкой верёвочкой специальным узлом, а потом уж привязывают к нижнему краю невода. Тогда он будет стоять в реке, словно стенка.

Когда я спросил у Поликарпа Григорьевича, для чего делают вот такие кибаса, а не привязывают просто железки, он сказал, что железки гремят по камням и пугают рыбу. Стая успеет уйти от невода, до того, как её обмечут, затянут неводом.
Ну, так вот. Невод уложили в лодку. Туда залезли папа, дядя Серёжа-ихтиолог, дядя Серёжа-зоолог и Гришка. Я стал просить, чтобы и меня взяли, но папа сказал, что я буду только мешать, и толкать лодку шестами будет тяжело. Тётка Анисья взяла в руки толстую верёвку, которая была привязана к концу невода, а Поликарп Григорьевич забрался в свою лодку и оттолкнулся от берега.

— Ну, давайте, с Богом! — сказал он негромко, и папа с дядей Серёжей-зоологом стали толкаться шестами поперёк течения, а Гришка и дядя Серёжа-ихтиолог приготовились выбрасывать невод. Лодка постепенно отходила от берега и тётка Анисья понемногу отпускала верёвку, чтобы не мешать лодке идти, а потом она крикнула, чтобы начинали метать невод.

Гришка и дядя Серёжа-ихтиолог стали выбрасывать невод в воду, а папа и дядя Серёжа-зоолог ещё сильнее заработали шестами. Видно было, как они старались, чтобы лодку не снесло вниз по течению. Поликарп Григорьевич плыл в своей лодке впереди и хлопал по воде веслом. Кибаса и наплава гремели по борту лодки, и с противоположного берега отдавалось эхо. Наплава постепенно выстраивались в какую-то колонну. Они шевелились, будто старались не отстать от лодки, но всё новые и новые наплава, словно солдатики, выпрыгивали из лодки и становились в колонну по одному.

Вот невод кончился в лодке и почти перегородил реку. Лодка пошла сразу быстрее. Я видел, как папа с дядей Серёжей-зоологом налегли па шесты. Но река в том месте, где они сейчас были, стала глубже, и им приходилось почти целиком окунать шесты в воду, чтобы упереться ими в дно.

Лодка повернула вниз по течению. Теперь уже и все взялись за шесты и толкали лодку вчетвером. Невод пошёл немного быстрее течения, а Поликарп Григорьевич плыл впереди и хлопал по воде веслом. Это он так загонял рыбу в невод и не давал ей удрать вниз по течению от невода.

Тётка Анисья держала конец вер;вки от невода, а потом закричала: «Тимка! Давай, помогай мне!»

Я уцепился за вер;вку и стал тоже немного тянуть, чтобы невод не уволокся совсем в реку. Мама к нам присоединилась, потому что река тащила невод очень сильно. А Нина с Анжелой просто смотрели, как неводят.

Но вот лодка с мужиками пристала к берегу. Они выскочили из не; и стали тащить невод к берегу. И Поликарп Григорьевич тоже вылез на берег и стал командовать: «Тяните сильнее, нижний край прижимайте ко дну, чтобы рыба не вышла!». Тогда дядя Сер;жа-зоолог и Гришка стали сводить нижние стороны невода, придавливать их ко дну и тащить на берег. Мы тоже тащили невод на берег. Вся рыба, целая стая хариусов, оказалась в западне. Они там бились и метались, но невод их никуда не пускал.

Потом стали хариусам ставить метки. Это делали оба дяди Сер;жи, а папа им помогал. Берут хариуса мокрой рукой, протыкают ему дырочку на спинке впереди плавника, в эту дырочку вставляет нитку петелькой и с привязанной красной меткой, а потом просто рыб выбрасывают в реку.

Мне почему-то стало жалко хариусов. Им, наверное, было больно, когда дырочку в спинке протыкали. А вот на удочку ловить рыб совсем не жалко.

Поликарп Григорьевич набрал из невода хариусов покрупнее, сложил их в ведро и стал потрошить.

— Сейчас уху будем готовить, — сказал он. — Гриша, давай костерок разжигай.

Мечение было закончено, невод вытащили на берег, чтобы он просох, а уха поспела. Мы прямо сидели на земле и доставали уху из ведра. Вкусно было!

Потом все поплыли на покос собирать сено, а мы попрощались, погрузились в свою лодку и поехали на кордон, потому что надо было сегодня уже трогаться домой.
На кордоне мы уложили свои вещи в лодку, а папа заправил все бачки бензином, потому что в них почти не осталось горючки. Бензин все называют горючкой. Я помогал папе заливать е; в бачки, а таскал их в лодку он сам, потому что они очень тяж;лые.

Папа оттолкнул лодку от берега и сказал: «Ну, с Богом!». И мы поплыли домой!


УЖАСНЫЙ СЛУЧАЙ

Когда мы возвращались обратно домой, с нами произошёл ужасный случай. Так его мама называла потом.

В одном месте на Печоре есть очень хитрый перекат. Называется он Повертуха. Когда мы вверх ехали по реке, как-то я и не заметил, что перекат этот сложный. Там вода сначала ид;т вправо прямо на кусты, а потом сразу влево. Место это узкое, а течение быстрое.

Ну, так вот. Когда мы потихоньку подъехали к этому перекату, папа сказал маме, чтобы она взяла шест и, как только лодка пройдёт мимо самого быстрого места, и нос её направится в кусты на берегу, пусть она упирается шестом в дно и посильнее отталкивает лодку от кустов.

Мама встала в лодке во весь росте, а нам сказала сидеть и не рыпаться. И ещё она сказала, что папа вечно выбирает для того, чтобы плыть, самые невероятные места.
Только она это сказала, как лодку подхватило течение, и она сразу стала набирать скорость. Скорость была небольшая, но такую тяжёлую лодку развернуть было очень трудно. Тем более маме!

Ну, вот тут-то всё и получилось!

Мама слишком поздно упёрлась шестом в дно. Лодку уже в это время поднесло к самым кустам, а они все были в воде, и течение под ними было очень сильным. Правда, мама успела немного оттолкнуть нос лодки от этих кустов, но было уже поздно, и мы прямо бортом въехали в них.

Папа крикнул: «Ложись!» И мы все сразу прямо рухнули на дно лодки, а мама стала хвататься за кусты и тоже села на дно.
Остановить лодку было невозможно. Её тащило течением под самые кусты, и мне казалось, что мы сейчас перевернёмся и больше никогда не выберемся из-под этих кустов. Ветки царапали меня по спине, а одна чуть не содрала с меня куртку, но только порвала её. Мама все вскрикивала: «Ой, боже! Ой, боже!» Папа отпихивался, я слышал, шестом от кустов, и очень сильно сопел. Вдруг он закричал: «Куртка! Моя!» И в этот момент кусты перестали нас хлестать своими ветками, а лодка пошла тише.

Перекат кончился. Мы все сели в лодке и стали смотреть вокруг. Я сразу же поглядел на папу, а он смотрел назад и показал мне рукой туда, и я увидел, что на кустах над водой висит его куртка. Она лежала в лодке поверх вещей, а веткой е; зацепило и стащило с лодки. Нинка и Анжела стали хохотать, но папа на них рассердился и тут же завёл мотор. На этом месте уже было глубоко, и можно было ехать с мотором.

— Ну-ка, марш в нос! — сказал мне папа. — Будем спасать куртку.

— Вот всегда так, — сказала мама. — Надо было сперва посмотреть, куда ехать, а потом уж ехать.

Лодка развернулась, и мы поплыли обратно к кустам. Хорошо, что мы вообще не перевернулись. В этом месте была глубина и сильное течение, и выплывать было бы трудно.

И вот мы подъехали к самым кустам. Папа осторожно подвёл лодку к куртке, а когда я е; снял с ветки, папа сказал: «Всё в порядке. Можно ехать дальше!»


ЛОДКУ СТРОИТ

Солнце уже было низко, когда мы подплыли к деревне Пачгино, где мы видели быка и табун лошадей, но только мы с другой стороны, верхней, к Верхнему Пачгино.

Немного не доезжая до первых домов, мы снова увидели целую тучу ласточек-береговушек. Берег был обрывом и глинистый, и они понаделали в н;м массу норок для гнёзд. В нашем посёлке тоже есть целая колония таких ласточек, которые живут в обрыве под баней. Мы часто смотрели, как они летают над рекой и ловят разных насекомых, а потом с разлёта, не останавливаясь, влетают в крохотную дырочку норки. Прямо удивительно, как они не разбиваются и не промахиваются мимо этой дырочки.

Когда мы уже совсем подъехали к деревне, я увидел, что папа понемногу поворачивает лодку к берегу, и понял, что сейчас он будет приставать.
У последнего дома на самом берегу старик с длинной белой бородой что-то строгал рубанком. Мы остановились около него, и папа сказал, что надо пойти посмотреть, как старик Костромин ладит лодку. Он сказал, не делает, а ладит — по-печорски. Мы подошли и поздоровались. Папа сказал, что вот он с семьёй сплавляется с верховьев, а остановились, чтобы посмотреть, как делается печорская лодка. Потом папа мне сказал, что этот старик один из самых лучших лодочников на всей верхней Печоре. И правда, я сразу понял, что это так, когда начал рассматривать, как старик Костромин делает эту лодку.

На берегу было сделано устройство вроде огромных козел, на которых пилят дрова двуручной пилой. Только вместо небольшого брёвнышка и четырёх распорок, для этого дела была приспособлена огромная плаха толщиной чуть ли не вполдерева. Она стояла на восьми распорках. На этой плахе лежало днище для будущей лодки, а длиной немного нашей. На Печоре её называют денницей. Она была выстругана из цельного куска кедра. Я сразу понял, что это была доска из кедра, потому что она пахла именно кедром.

Мой папа очень любит дома что-нибудь резать из кедровых чурочек. Он часто давал нюхать мне стружки, и я навсегда запомнил этот кедровый запах. Я думаю, что ни одно дерево в мире не может пахнуть так прекрасно, как кедр. Папа мне говорил, что в старину из кедровых брёвен делали целые дома и в таком доме, наверное, было жить одно удовольствие, потому что запах кедра целебный.

Денница лодки уже была совсем готова и выстругана так гладко, что можно было вести ладонью по всей её длине и нигде не занозишь руку. Древесина кедровая светилась на вечернем солнышке, как будто была сделана из огромного куска масла.
Вдоль обоих боков денницы были прорезаны специальные углубления, в которые потом старик собирался вставлять доски, которые и будут бортами. Они уже были приготовлены и лежали неподалёку. Между ними были положены небольшие палочки, чтобы древесина не гнила, а доски проветривались. Папа говорил, что такие доски выпиливают из старой ели без сучков и сушат в тени несколько лет. Иногда лет пять-шесть.

Старик Костромин уже начал прибивать к деннице упруги. Это такие изогнутые палки, словно рёбра. На кораблях их называют шпангоутами, а здесь, на Печоре — упругами. Это название очень хорошо к ним подходит, потому что они действительно упругие. На них накладывается бортовая доска и, когда она уже прибита гвоздями к ним, вся лодка словно натянута, а упруги распирают борта и не дают лодке разваливаться и изгибаться. Упруги выпиливают или вытёсывают из больших корней старых елей. Вернее не только из корней, а из той части дерева, где корни переходят в ствол. Вот и получается, что одна половина упруги из корня, а вторая из нижней части ствола.

Пока папа разговаривал со стариком, я ещё успел посмотреть, какими инструментами работает лодочник. Рубанки всякие были, фуганок, стамески, молотки. Те же самые инструменты, что и у нас дома. Я решил папу подговорить, чтобы мы сами дома сделали такую же лодку для меня. Когда я ему об этом потом сказал, он немного посмеялся и ответил, что можно, конечно, и самим соорудить такую лодку, но только очень много времени на это уйдёт и что он уже договорился со стариком, чтобы тот сделал нам небольшую лодку плавать за реку.

Ещё у лодочника был один интересный инструмент. Это такие специальные палки с клиньями, которыми прижимают бортовые доски к упругам, перед тем как их прибивать. Доски должны быть очень хорошо прижаты к ним, иначе потом вся лодка начнет течь по щелям. Эти палки были похожи на огромные крючки, которыми мама вяжет что-нибудь из ниток. Только сделаны они, конечно, были более грубо. Видно было, что дед ими пользуется уже очень давно, он были сухие и так отполированы, что не осталось ни одного задиристого места.

Там, где дед строил свои лодки, накопилось очень много стружек. Они пахли прелой древесиной, потому что нижний слой уже начал гнить после дождей.

Мама с девчонками уже сидели в лодке, и папа стал прощаться со стариком Костроминым за руку, а я всё никак не мог нанюхаться этим прекрасным запахом. Дед увидел это, улыбнулся и сказал, чтобы я оставался, и он меня научит, как надо делать лодку. Но он, конечно, шутил.


БЕЛЫЕ НОЧИ

Солнце село, и на реке стало прохладно и темнее немного. Но я знал, что совсем темноты не будет. Белые ночи ещ; не кончились.

У нас на Печоре летом бывают белые ночи. Когда мы спать ложимся, совсем светло. И спать не хочется совсем. И вся ночь такая, будто вечер не кончается. Тогда очень красиво на реке в это время, воды в ней много, под самый берег. Это в горах на Урале тает снег, и вся вода теч;т в Печору.

Один раз я ночью проснулся, а в комнате совсем светло, и папа с мамой сидят и читают словно днём. А за окном я увидел, как возле самого берега идёт вверх по реке огромный буксирный катер и на мачте у него горят огоньки. Зелёный и красный. Я увидел только зелёный, потому что катер был к нам боком, а красный я видел раньше. Вода в реке была такая высокая, что мне показалось, будто катер идёт прямо по берегу. Двигатель у катера не гудел, как подвесной мотор, а так глухо и протяжно стучал туп-туп, туп-туп, туп-туп. Видно было, как держит штурвал рулевой, правит катером. Все остальные, наверное, спали.

Эти катера буксирные идут вверх по реке, а потом возвращаются и тащат за собой огромные плоты из бр;вен. Там их целые кучи и они все связаны проволокой толстенной. А с задней стороны плота прицеплен ещё один катер, только поменьше. Он прицеплен к плоту кормой и плывёт задом наперёд. Это он для того так прицеплен, чтобы на поворотах, где Печора загибается, тянуть плот в другую сторону, чтобы он не зацепился за берег и не разбился. А один раз, наверное, не успели плот оттянуть от берега, и он прямо вывернул несколько деревьев на том берегу, где лодки стояли, и сломал четыре лодки. Я сам видел. Я ехал с ребятами на велосипеде за плотом по берегу, и мы всё это хорошо увидели.

Так вспоминать было хорошо! Мотор гудит, папа сидит около него, мама и девчонки накрылись тентом и задремали. Я тоже накрылся краем тента и просто лежал. Лежал, лежал и заснул.

А проснулся я от того, что почувствовал, как Муська запрыгнула на меня и лижет мне щ;ку своим шершавым язычком.

Вот и кончилось наше путешествие! Мы приехали!