15. кривая автослесаря

Генка шёл по дорожке уложенной голубым мрамором и восхищённо глазел по сторонам. Его поражало всё: кусты подстриженные, как по шаблону, фонтанчик с лепниной, резная лодочка на рукотворном пруду и диковинные клумбы с яркими цветами…
Барыню, он представлял себе, как эдакую возрастную тётку: габаритами и внешностью схожую с Лидией Вениаминовной, но ошибся...
На крыльце, такого же голубого мрамора, что и дорожка, стояла статная, красивая женщина двадцати пяти-тридцати лет. Обтягивающее платье с разрезом чуть ли не до пояса, и глубоким декольте, так неприлично выделяло все её незаурядные телесные достоинства, что всякий мужик обычной ориентации, пусть даже примерный семьянин, не задумываясь, бултыхнулся бы в этот омут похоти и разврата, подай она хоть малейший знак согласия.
Женщина вела себя слишком вольно и расковано, и Генка сразу признал в ней хозяйку дома.
В тонкостях светского этика он ничего не смыслил и потому решил действовать по наитию: как видел в кино и читал в книгах. Не поднимаясь на крыльцо, громко и чётко отрекомендовался:
— Кучер Геннадий Степанович. Прибыл для собеседования. Намереваюсь претендовать на должность механика.
Поприветствовал Барыню кивком головы и встал по стойке смирно.
— Елена Дмитриевна Барышева. Будем знакомы. И полно этого официоза. Пройдёмте. – Она изобразила приветливую улыбку и жестом пригласила Генку в дом.
Волнение немного улеглось, но расслабляться он не думал, это было ещё даже не начало.
Генка не имел ни высшего, ни, даже, специального образования, но был наблюдателен и относительно начитан. Его сообразительности и природной живости ума, могли бы позавидовать многие дипломированные граждане.
«Добрая-то какая! Желаешь вечерок скоротать за беседой с очередным туповатым пентюхом? Позабавишься от скуки и на выход попросишь? Знать бы, чего ты ждёшь, что хочешь увидеть и услышать…  Ласковый голосок изображать и улыбочки растягивать дело не хитрое, а ты попробуй научиться глазёнки подменять. В глазах-то, ни какого ко мне интереса – безразличие и скука.  А, то, что ты, баба, высшего сорта – не поспоришь… Хороша зараза! Только на этом меня не поймаешь, и не надейся».

В поселке Баклановский, в одном с Генкой подъезде, проживал мужик по имени Юрий Иванович. Откуда появился этот высокий, седовласый человек в длинном, мятом плаще и такой же мятой шляпе ни кто не знал, но поговаривали, что раньше он занимал высокую должность и был сказочно богат. Погорел же, через баб и  азартные игры, начал пить и вот те нате – результат…
Неспешно прогуливаясь по двору, держался он с достоинством аристократа. Всё его манерное поведение, весь его вид говорили, что он не здешний и попал в это место случайным образом.
Генка сдружился с Юрием Ивановичем и часто захаживал в его полупустую, но чистую однушку. Он присаживался за стол, доставал бутылку водки, не хитрую закусь и сигареты. Юрий Иванович наливал себе водку в гранёный стакан, брал его большим и средним пальцами, болтал содержимое, морщась принюхивался и выпивал маленькими глотками.
«Какая гадость, какая дрянь! – Приговаривал он, кривясь и фыркая, - А, какие раньше были коньяки! Теперь таких нет. Теперь никаких нет – одна бурда с красителями и ароматизаторами». Юрий Иванович закуривал и, прикрыв глаза, начинал рассуждать: о политике, экономике, искусстве…
Генка любил слушать этого умного человека, которого так беспощадно бортанула судьба.
Хмелея, Юрий Иванович, погружался в воспоминания и рассуждения о женщинах:
«Какие у меня были женщины! Ты знаешь, Гена, а ведь я всех их любил. Я каждую помню. Помню, до самой маленькой родинки… Я знал, то о чём они молчали: все их внутренние тайны, всю скрытую сущность. На лицах женщин всегда остаются отпечатки прожитого и пережитого. Глаза же отражают всю их душу и сиюминутные настроения и чаяния. В женщинах за сорок намешивается слишком много: опыт, воз проблем и уж, если не ум, так житейская мудрость. Ошибиться в них можно очень даже запросто. С молодыми, до тридцати, всё гораздо проще. Понимать их характер и настроение, всё равно, что читать букварь. Были разные: преданные, как собаки, расчётливые стервы-падальщицы, роковые и, казалось бы, обыкновенные дуры.
С преданными и стервами всё ясно – они просты и понятны. С другими намного сложней:  Роковая – это шлюха по жизни. Такая женщина может быть доброй, ранимой, чуткой… – суть не меняется. И если она, вдруг искренне решит заделаться добропорядочной домохозяйкой или серьёзной бизнес-леди, да хоть монашкой – это её самообман. И не важно, дочь ли уборщицы или чадо олигарха – это сидит в ней, как неизлечимая болезнь, это в крови. Никогда и, ни при каких обстоятельствах, она не изменится, как бы сама того не хотела. И ни кому, даже ей самой, неведомо, скоро ли, всё наскучит и в какой момент сорвётся с катушек и снова пойдёт вразнос. Таких презирают, осуждают и ненавидят. Но, именно с ними мужья изменяют своим порядочным и верным жёнам. Из-за них мужики ломают свои судьбы, уходя из дружных, благополучных семей, бросая всё и вся, что бы вскоре самим стать брошенными и забытыми. Эти похотливые сучки упиваются властью над мужскими душами и телами до последней возможности.  И даже превратившись в сгорбленных, покрытых глубокими морщинами старух – в душе остаются прежними. Их выцветшие от старости глаза загораются неистовым огнем, при виде красивого и сильного самца.
Женщины-дуры расщепляют атомы и делают феноменальные открытия. Женщина-дура может быть гениальным психологом и прекрасным руководителем. С невинным взглядом и глупеньким выражением лица они идут напролом и добиваются своего любыми способами. Дура – это не дурость. Недостаток или достоинство? Наверное, это состояние женской души, образ жизни, самая тонкая и хитрая маскировка…
Ей было сорок три, но выглядела гораздо, гораздо моложе: прекрасна, как богиня, горда и неприступна, бесхитростна и откровенна... Я был слишком самоуверен, за что и поплатился – она сожрала меня, как самка богомола поедает сделавшего дело и уже не нужного самца.  Но я ни о чём не жалею. Верни всё обратно, я вновь отдал бы себя ей на съедение. Кем она была –  так и не понял. Их нельзя разгадать до конца – они непостижимы. А, ты, Гена, разгадывай, разгадывай женщин всю свою жизнь и не допускай иллюзорных мыслей, что постиг все их тайны. Пойми, почувствуй, то, чего она и сама ещё не знает, но хочет: увидеть, услышать, получить на подсознательном уровне. Поймешь её суть – все ниточки в твоих руках. Ошибёшься – и ты станешь её марионеткой, хоть и будешь считать себя кукловодом…

Обстановка в доме и весь интерьер были роскошны! Но, не мебель под старину и золочёные канделябры смутили Генку: он боялся ступить на натёртые до зеркального блеска, без единой соринки и пятнышка, полы.
«Разуться, как в обычном доме или шуровать прямиком в ботинках оставляя за собой грязные следы?  В ботинках, как-то неудобно… но неудобно-то у простых людей, в обычных квартирах. А, положим, у какого-нибудь английского лорда? Где, это видано, что бы у этого лорда, по родовому замку, гости, да хоть и прислуга в носках рассекали? А, эта Барыня, мать её так-перетак, уж точно, определяет себя ни рангом не ниже английской королевы. Пойду, как есть и будь, что будет! – Решил Генка и шагнул на сверкающий чистотой пол».