5. Окно

Перед выходом на дело, на революционное действо, Никита ещё раз связался по мобильнику с соратником Костей:

– А ты уверен, Кость, что там стоит тот же самый «Лексус»? Владелец ведь осуждён, вроде как.
– Да ладно тебе со своим «вроде как»! Говорю же тебе, что эта мразь откупилась, он с ментовским начальством лижется! А на машине и царапина сбоку, и его самого я видел на ней. 
– Просто не хотелось бы ошибиться, спалить не то авто.
– Эх, Никит, не хватает у тебя запала. Хоть и анархист ты, но мягонький какой-то. Рассуждаешь как надо, но в практике, в действии запал у тебя слабый.
– Ничего, от тебя получу запал. И по крайней мере… счас… – Никита тщательно огляделся в своей квартире и продолжил тише, – по крайней мере, горючую смесь я приготовил.
– Так бери её и всё, выходи на акцию возмездия. Ждать больше нечего! Знаешь двор?
– Знаю. А кроме тебя будет ещё кто из наших?
– Будет ещё Славик для численности. Все вопросы?
– Вроде…
– Ты достаёшь меня уже этим «вроде»! Клади трубку и вперёд!

Тем временем, в соседней квартире происходил ещё один разговор. Заговорила Маша.
– Мама, я должна сейчас пойти на улицу с Никитой!
– Что? С какой это стати в такую темень?
– Ну, то днём ходила, а теперь когда стемнело. Чтобы я не боялась с ним.
– А то, что я буду волноваться, ничего?
– Так и тебе пора перестать волноваться.
– Да заколдовал он тебя, и всё! Колдун он, этот твой Никита.
– Мам, он материалист, он колдовством не занимается.
– Да в том-то и дело, доченька, что он безбожник! От этого исходит в нём всё непонятное и опасное. Он тебя принуждает сейчас выходить?! По какому праву?! – разъярялась Ирина Юрьевна.
– Он меня не принуждает. Я сама хочу. Сама себя принуждаю.
– Да ты что у меня, Маш? Тебе так плохо? В институте проблемы?
– Нет у меня там проблем! Я просто должна пойти с ним, потому что с ним нет проблем!.. Ой, кажется, вышел…

И тут Маша ринулась из квартиры с небывалой для себя скоростью, схватив на бегу одежду и обувь.
– А ну-ка стой! – бросилась вдогонку мать.
Уже в коридоре прозвучал голос Маши:
– Никита, я с тобой! – она стала там обуваться.
– Да ты чего, Маш! Задуманное не для тебя! – остановил её теперь сам Никита. 
– Вот видишь, он что-то задумал. Во что он тебя… точнее ты себя во что хочешь впутать посредством него?

Теперь девушка стала судорожно натягивать куртку.
– Мама вон как тебя удерживает! – Никита опустился на колени, – Машенька, пожалуйста, останься дома! Будет только хуже.
Перед ним Маша также преклонила колени.
– Нет, Никитушка, я с тобой связана. Или я буду с тобой в этот момент, всё разделю, или мы расстанемся, – и она обняла его.

Ирина Юрьевна воскликнула, воздев руки и закрыв глаза.
– О, Боже мой, за какой смертный грех такая кара?! Не могу я на это смотреть, идите, куда хотите!

И дверь захлопнулась.

Выйдя на улицу, на вечернюю прохладу, парень с девушкой успокоились. Никита объяснил, в какой двор нужно идти и с кем там встретиться. И главное, что у него во внутреннем кармане и что он сделает. На прекрасном лице Маши не проявлялось ни тени испуга.
– Так и не боишься?
– Нет. Я уже всё объяснила. Я за всё разделю с тобой ответственность. Мы связаны болезнью.
При этих повторяемых словах взгляд девушки становился застывшим и аутичным.
– Эх, Маш! Я тебе про идеи, а ты мне – про болезнь.
– А идеи – это и есть болезнь. У кого есть какие-то идеи, тот уже больной и не такой, как все – говорила она монотонно.
– Не время сейчас философствовать, Маш.
И Никита издал, пожалуй, самый глубокий вздох за всю свою жизнь. Как же он чувствовал бы себя спокойнее, останься Маша дома. И вот, они встретили двух парней, одного из которых Никита узнал по длинным русым волосам, высокому носу, массивной челюсти и толстой нижней губе. Это Костя Савин.
– Подзаждались уже. И сюда её приволок?
– Я никого не волок, Маша сама захотела.
– Он прав: я сама. 
– Ну, это ж вообще охрененно, – продолжал подтрунивать Костя. – Такая красивая соратница – ещё одно украшение наших идей.
– Каких идей? – осведомилась Маша теперь у Кости, но ответил снова Ни-кита.
– Мировой анархии! Анархии и мировой гармонии. Всё, к делу!
Пульс у Никиты зашкаливал, ему казалось, он сейчас потеряет сознание.
– Вот тот что ли «Лексус»?
– Эта-эта поганая груда металла.
– Держи бутылку. Сейчас спички достану.

Никита зажёг спичку не сразу, руки тряслись. Наконец, все отстранились назад – фитиль вспыхнул, и из того места, где горлышко бутылки, густой струей потянулось пламя. Поравнявшись с ветровым стеклом «Лексуса», Никита пытался впасть в ярость, чтобы запустить бутылку с нужной силой. Он пытался вспомнить, что натворил владелец машины.

– За всех невинно покалеченных детей… – Затем вырвался вопль. – Получи, ублюдок!!
Зазвенело стекло, и салон машины моментально вспыхнул.
– Оу-оу-оу! – Захлопал Костя. – Браво, Никитос! Теперь бежим, сейчас рванёт хорошо.

Под ослепительную вспышку грохнул бензобак. Все многоэтажные дома содрогнулись как от подземного толчка.

Никита стал доволен, что этот рубеж преодолён, что они разбегутся, и их не найдут. Да и самое главное – у Маши пройдёт это помрачение.
– Молодец, Никит! – подал голос молчавший до того Славик, который по-надобился только для численности. – Устроил акт возмездия!

Но… Как только Никита посмотрел по сторонам, у него похолодело под ложечкой, и он чуть не взвыл.
– А где Маша?! А?! Я спрашиваю, Маша где?
Костя пожимал плечами.
– Её же схватить могут! Я назад!
– Куда? Сейчас тебя ещё схватят и нас вычислят! Вернись, придурок!
– Сам придурок! – прорычал Никита сквозь звериный оскал. Костя и Сла-вик отшатнулись от него на метр.

После взрыва кое-кто из близлежащих домов решился взглянуть на про-исходящее в окно. Одна пенсионерка заметила убегающую компанию и говорит мужу:
– Вон, побежали, бандюги! А один, смотри, остановился чего-то. Одна, вернее, девка это! Ну-ка, Жень, поднимайся, давай-ка попробуем её задержать.
– Ой, Лёль, ну зачем среди ночи? Без нас не разберутся?
– Не ной! Меня раньше знали как народного дружинника, никакого беспорядка я так не оставлю. Можно было бы просто в милицию позвонить, но там сама участница стоит. Стоит ещё?.. Да! Пошли, не трусь!

Маша осталась стоять невдалеке от полыхающей машины, глядя, как из салона во все стороны вырывается густое, буйное, курчавое пламя, завывая, как метель. Девушка произнесла самой себе:
– А что же ты, Никита, не заметил, что я здесь осталась? Как это понимать? Что ты меня бросил?
Из подъезда вышла и направилась на запах гари Ирина Юрьевна.
Но к Маше подошли раньше неё другие – пожилые, но довольно смелые супруги.

– Вот, пожалуйста, стоит, голубушка, – заговорила женщина. – Ну-ка, повернись! – и тут блюстительница порядка невольно вдохнула много воздуха. – Красотуля-то какая, ты смотри! Ну всё! Раскрыли тебя – предводительницу бандитов. Банды особенно опасны, когда ими руководят такие девки, есть из истории примеры.

Машу схватили под руку.
– Пошли, давай, жар-птица, в милицию! Всё молчишь, ни слова не скажешь? Ничего, там заговоришь!
И тут бойкой женщине пришла мысль о том, что эта девушка может на её мужа подействовать как-то не так.
– А ты, Женя, давай-ка не пялься на неё, а помогай мне её вести куда надо – в милицию!
Совершенно седой муж от такого упрёка вздрогнул и начал бормотать:
– Я чего, пялюсь что ли… Она конечно – да… Но я же не это…
– Сама, пожалуй, и не поджигала машину, но руководила хорошо террористами.

На ночной улице раздался крик.
– Маша! Доченька! Отпустите её!
Ирина Юрьевна подбежала к растерянной дочери и заключила в слёзные объятия. Супруги, исполнявшие роль дружинников, такого не ожидали. Сказать они ничего не успели. Машина мать отстранилась и закричала:
– Вот что сделал с тобой этот подонок, вот где тебя бросил, террорист проклятый! Понимаешь теперь, с кем спуталась? Понимаешь? Опять онемела? – тут ярость сменилась ужасом.
– Он побежал. Со всеми. Я осталась стоять. Он не заметил.
– Ну так что, дошло до тебя, кто он такой?

И вдруг ещё один крик на той же улице.
– Маша! Ты почему не убежала?! Что на тебя нашло?! – вопил Никита.
– Ах, вот и ты, подонок, террорист. Не подходи больше к моей дочери, убью!
Задержавшие Машу супруги теперь замерли как фонарные столбы, медленно понимая происходящее.
– Успокойтесь, Ирина Юрьевна. Да, я не заметил, что Маша осталась сто-ять, я прошу за это прощения и встаю на колени, – парень так и сделал. – Я ума не приложу, почему она осталась!
– Да видела я уже твои колени, лицемер! Больше ни ногой в нашу кварти-ру! Семью твою хоть и жалко, но не пущу я вообще никого из вас! Чтобы открыли глаза, занялись тобой!

Неожиданно проявил инициативу пенсионер:
– Надо сейчас просто пойти всем нам в отделение и разобраться, кто что сделал.
И только теперь вернулось оживление к его супруге:
– Да-да! Я понимаю, вы – мама, но нам надо лучше понять, кто есть кто. Кто до чего дошёл и кому что сделал! Так что идём все в милицию!

Но в полицию даже не пришлось идти. Патрульная машина сама подъезжала к ним всем, направляясь на указанную в вызове точку, где догорал обугленный «Лексус».
– Маша! Но ты-то что скажешь? – всё ещё стоя на коленях, придавленно произнёс Никита.
Девушка, в свою очередь, могла бы обрадоваться, что Никита вернулся за ней. Но… мама прибежала к ней раньше, и её влияние вернулось в полной мере, как во времена Машиной немоты. Теперь мать схватила Машу за локоть и отвернула от Никиты. Аутичная девушка повернула только голову и произнесла:
– Никита, не подходи ко мне больше!
За это её поцеловала Ирина Юрьевна.
– Маша!! Да что ты такое говоришь, я же люблю тебя, я же тебе речь вернул!!
Девушка ещё раз пробовала обернуться, но её дёрнула за локоть мама. Вся округа снова содрогнулась. И только тут Никита вскочил с колен, чтобы убегать и разносить крики:
– Всё, Маша, прощай! Больше меня живым не увидишь! Я уничтожу себя, меня больше не будет, клянусь тебе!!

Да, он был уверен, что поднимется домой и покончит с собой, оборвёт свою жизнь, вмиг сделавшуюся никчёмной.

Как это сделать? Таблетки? Лезвие? Окно?

Окно!! Конечно же, окно одиннадцатого этажа – самый быстрый и верный способ!

Подъехали бы полицейские на полминуты раньше – догнали бы Никиту…

Парень вбежал в подъезд своей сине-белой многоэтажки, чтобы она исчезла, как и весь мир, терзающий его. В лифте Никита уткнулся взглядом в красный огонёк в центре нажатой кнопки «11», видя в ней точку всей его жизни, светящуюся красным.
Но в квартиру он вошёл, как ни странно, спокойно, чтобы не вызывать подозрений. Его семья уже собиралась спать, и все оказались довольны его возвращением. Да! Никто не подозревал, что Никиты больше не будет!! Подбежала Алёна.
– Ой, Никит, ты цел? Там взорвали что-то! Машину?
– Машину… Издали видел… – равнодушно ответил Никита, заходя в свою комнату и закрыв дверь.

Алёна надула губки и пошла на кухню, жалобно высказываться матери:
– Никита какой-то отстранённый, ненавижу, когда у него такое настроение!
– Да он просто спать хочет, как и всем нам пора. Завтра проснётся с другим настроением.

Но парень не собирался когда-либо просыпаться. Он ещё посидел, дождавшись, когда все утихнут, и выключил свет… У него увлажнились глаза и он почувствовал, как что-то потекло по щеке. Он яростно смахнул это со щеки и протёр глаза… Этого не надо, он умрёт как, мужчина…Итак, настало время прекратить свою никчёмную и позорную жизнь. Вот окно… Прямо перед ним… оно открывается… и довольно бесшумно… Открытое окно перед ним… За окном – смерть… Подставлена тумба… Он встал на подоконник… Может, хоть чуточку страшно ему?.. Что-то, какой-то страх чуть шевельнулся, когда он встал в проёме окна… Домашние?.. А что домашние?.. Проснутся и узнают, что у них в семье, оказывается, вырос террорист, предавший больную девушку… А прикидывался, что любит её… Нет!.. Всё!.. Невыносимо это прокручивать. Надо умереть!.. Умри, ничтожество, умри!.. Вот, над бездной поднялась нога… Над бездной небытия... Ещё малейшее движение вперёд… и он упадёт… в небытие… То самое небытие, из которого он когда-то пришёл, около двадцати лет назад… в котором он, похоже, остался бы, если бы мать с отцом не встретились бы в той библиотеке… В какое он чуть в шесть лет не отправился, отравившись газом из баллона… В которое, в конце концов, когда-нибудь вернутся все... Всё!.. Как будто не существовало его никогда… Не существовало будто никакой Маши и её просьбы не подходить больше к ней!.. Всё!.. Не подойдёт, потому что его не будет… Распластаться, полететь вниз… и всё… Может, его уже нет?.. Нет, он ещё пока есть, раз задаётся такими вопросами… Если нет, почему тогда в голове ещё грохочут какие-то молотки?... И в тот самый момент, когда он решил навечно перестать что-либо ощущать… он ощутил… Что ощутил? Что никак не бросится из окна… Будто сеть какая перед ним натянута… Рука так и вцепилась в раму… Да что же он, не может что ли?.. Почему?.. Откуда взялось это препятствие умереть?... Инстинкт самосохранение цепкий такой? Когда всё существо говорит, что жизнь надо кончать… Он ещё здесь, этот инстинт… Как его прогнать?..  В небытии спокойно… Но слишком уж пусто как-то… Вспоминается что-то… вспоминается… уже другое… весенние ручьи в детстве… дача с репейником… рядом лесок с рябиной… дачный дом на закате под отдалённый звук бензопилы… освежающий дождь… после него солнце и ароматная испарина от сырой травы… Да что такое? Он что, эстет какой-то долбаный… Какие-то ошмётки разлетевшейся в клочья жизни?.. Эти всё далёкие воспоминания важнее того, что происходит сейчас? Сейчас всё это перечёркнуто, раздавлено, растоптано… Нет, не разорвано… Это не ошмётки разорванной жизни… Это целостные прекрасные картины… о них не вспомнишь в небытии… На то оно и небытие, что в нём ни о чём не вспомнишь… Что больше вспоминается: презрение Маши или лесок с рябиной?.. Целая вселенная, которую он собрался в себе уничтожить… Себя уничтожить во вселенной, а всю вселенную уничтожить в себе, чтобы осталась только пустота, небытие… Способен ли он на это? Он же был уверен, что способен!... Он сел в раздумье, перестал стоять в окне и свесил ноги над бездной небытия. Он ещё ждал, что вернётся решимость покончить с собой… Сидя соскользнёт, и всё… Вдруг вспомнился лик на иконе в соседней квартире, лик Христа. «Это Ты что ли не даёшь мне броситься?» – прошептали вдруг губы.. Вспомнились ободряющие моменты из книг: «Как закалялась сталь», «Два капитана» и прочих. Детские книги… Чиполино... «Два цветка, два гладиолуса разговор ведут вполголо-са»… Не может он умереть? Почему? А вот как раз потому… что «два цветка, два гладиолуса разговор ведут вполголоса». Может, можно ещё побороться… За Машу, если её посадили или забрали куда-то… а если не забрали, если её просто мама держит? Тогда сначала за справедливость, а потом за Машу… За справедливость ради Маши… И что, наконец, почувствует его мама?.. Ой, какая жалость пронзила всё существо!.. И к маме, и к отцу, и к сестрёнке… А какие мама пела колыбельные песни… Как защемило сердце… «О , Боже мой!» – прошептал вдруг убеждённый атеист… А может, и не такой уже убеждённый… Кружилась голова… Периодически приближалось падение из окна…

Вдруг сзади раздался недовольный тоненький голос:
– Никита-а! Ну что ты тут раскрыл? Дует!
В комнату вошла сестра Алёна. У Никиты в этот момент ноги ещё свисали над пропастью. Он окончательно пришёл в себя, вздрогнул и чуть вскрикнул, быстро перекинул ноги в комнату. Алёна вздрогнула и прижалась к стене.
– А что, Алён, я ничего. Всё прошло, вроде.
Несмотря на темноту, он видел ужас в глазах Алёны. От такого милого лица уже хотелось жить.
– Ни…  Ни-ки-та! Ты что, хотел?..
– А окно сейчас закрою.
– Мама! Ма-ама! – судорожно расплакалась Алёна.
Никита молча застыл на месте.
– Что такое случилось? – вошла в комнату встревоженная Светлана Михайловна и включила свет.
– Никита… хотел… вон… – Алёна показала на раскрытое окно.
Мама закричала диким, нечеловеческим голосом, от которого содрогнулся сам Никита.
– Саша! Саша!
Взъерошенный отец подбежал на предельной скорости.
– Саша, закрой окно!
– А что случилась? – в ужасе спросил Александр Константинович, боясь что-либо предположить.
– Никита… – матери помешали договорить рыдания.
Отец застыл в ужасе, медленно и скованно подошёл.
–  Это что? Это как, почему? Как ты додумался? Нежели не кошмар мне снится? – застонал он, закрыв лицо рукой.
Никита, ослабев, навалился на стену.
– Простите меня все, помрачение нашло. Это… Маша мне кое-что сказала из-за мамы своей…
Парень в последнем бессилии сполз по стене.
– Саша, помнишь, нам давали телефон «скорой»? Звони скорее!
Но в дверь позвонили и так – полицейские.
– Доброй ночи, извините за беспокойство. Мы только что были у ваших соседей. Здесь живёт Марков Никита?
– Ещё чуть-чуть и не жил бы! – выдохнула Светлана Михайловна. – Алёнушка, это же ты к нему заглянула! Ты же его спасла, миленькая! –  сказала мать то, что ей представилось, и последовали объятия с Алёной.

Сотрудники правопорядка поняли, что здесь они мало что сейчас выяснят.
– Да… Мы, в общем-то понимаем, что мы вряд ли сейчас чем поможем. Мы можем только порекомендовать врачей, психологов, – говорил старший из полицейских чинов.
– Скаж-жите пожалуйста, где Маша? – приподнялся на полу Никита.
– Маша? – полицейские переглянулись. – А! Обходчикова Мария Владимировна после беседы с ней отправлена в психиатрический стационар.
– И Никите надо туда же! – не прекращая плакать, говорила мама.
– Да-да, мне надо туда, где Маша! – кое-как поднимался на ноги Никита. – Пусть там разделение по гендерному признаку, но встречаться возможно, я слышал.
– Саш, ну ты будешь звонить?
– А мы, в принципе, можем и сами, – полицейский указал на Никиту, – гражданина Маркова в стационар доставить.
– Доставьте, пожалуйста.
И в полусознательном состоянии Никита отправился в полицейскую машину. Трое оставшихся обнялись. Плакали и Алёна, и Светлана Михайловна, и немного Александр Константинович.