Игра. Глава 18. Отец и сын

     Прискорбно, но психоаналитик во многом был прав. Я не мог с ним не согласиться относительно рассуждений о государстве и системе человеческих ценностей. Что же касается компенсации... Во-первых, к слову компенсация я бы добавил эпитет "болезненная". Во-вторых, речь явно шла не об энергии молодости, а о социально-личностной деформации.

     Вопросов у меня было много, но разговор шел не на равных: какое может быть равенство между начальником тюрьмы и заключенным? Спорить не хотелось. Я подошел к одному из окон-бойниц и, увидев прямо перед собой открытую площадь стадиона с автоматчиками на вышках, задал только один вопрос, на который не ждал ответа:

     – Колючая проволока, которой опоясан весь стадион, и вооруженная охрана – это необходимый компонент компенсации?
   
     Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, но приручить и заставить меня пойти в услужение практикующий теоретик моделирования общественных отношений так и не смог. Я знал, что за мной неусыпно следят, контролируют каждый шаг и поэтому старался делать вид послушного ищущего человека. Мне, действительно, хотелось найти выход из цитадели человеческого цинизма и лицемерия. Неоднократно я пытался заговорить с товарищами по несчастью о побеге или массовом восстании, но они либо боялись, либо были морально надломлены, либо смотрели на меня совсем уж непонимающими глазами и пожимали плечами. О физическом устранении психоаналитика и думать было нечего: возле него появилась постоянная охрана, да и момент моей пылкой горячности прошел.

     Несколько раз мы встречались с Витом, причем в самых неожиданных ситуациях. И всегда своими выходками он перечеркивал тот образ мечтательного мальчика-паиньки, выросшего на сказках великих классиков, который рисовался мне с первой встречи. Удивительно, как я не видел его раньше. С таким подростком, несомненно доставляющем массу хлопот папочке, трудно было не столкнуться. Вит не просто проигрывал свои сказочки, он обязательно заставлял и окружающих играть вместе с ним. Его метущаяся натура не могла обойтись без интриг, ловушек, преследований, мистических превращений и бесконечных переодеваний. Теперь-то я понял, что та пижама, в которой я увидел его в кабинете психоаналитика, не что иное, как временный камуфляж под студента Ансельма в сером пиджачке. Скорее всего, у Вита была нарушена психика. И его пограничные состояния объяснялись стремлением разыгрывать из себя шутов, зверей, вурдалаков и вампиров – всех тех, чьи образы способны и у здорового человека вызвать противоречивые чувства и настроения.

     Игра для этого сорванца была ритуалом, чуть ли не единственной формой выражения необузданной фантазии. Профессор прощал Виту все. Я впервые видел отца, бесконечно и самозабвенно потакающего причудам отпрыска, и сына, искусно манипулирующего заботой о развитии его юношеского воображения. Если Вит ставил условие – оно беспрекословно выполнялось. Если мальчик входил в образ того или иного литературного персонажа, то перевоплощался и психоаналитик, становясь тем, кем приказывал ему стать сын. Причем делал он это с видимым удовольствием и без особого труда. Состояние игры было, пожалуй, для психоаналитика даже естественнее и реальнее, чем окружающая действительность, потому что хроническая паранойя цепко держала конструктора человеческих отношений в своих объятиях. Собственно, все, чем он жил сам, что заставлял делать узников, было для него ничем иным, как игрой. Только не знаю, как кого, но меня такая игра не устраивала. Как-то не хотелось ощущать себя маленькой мышкой в лапах бесноватой кошки.