Месть. В журнал Русский Пионер. Сентябрь 2016

ОРУДИЕ ТВОЕЙ ОГРАНКИ

В природе все очень четко, нет погрешностей и отклонений, обману и миражу здесь не место. Есть правила, и, главное, все их хорошо знают. Другое дело мир людской…
 
Если пчела жалит, то жить ей осталось совсем недолго. Вместе с жалом в человеческой коже остается и часть органов, затем ранка в брюшке нарывает, пчела мужественно терпит, но все же скоро, очень скоро она погибает…
 
Сама месть — это что-то настолько губительное и разрушающее, что по силе разрушения она несравнимо больше того, чем она, собственно, вызвана. Ведь в первоначальном недопонимании ли, стычке ли, агрессии ли, злобе, коварстве и множестве подобного, как ни крути, есть элемент спонтанности и непроизвольности. И какой бы ни была щемящей и нестерпимой твоя боль, особенно если ты прекрасно понимаешь, что и как предпринято против тебя, все равно, ей непременно предшествуют определенные обстоятельства, переплетение интересов, защитная реакция, импульсивность, в конце концов! Да, люди часто ранят друг друга, мягко говоря, а иногда даже хотят откусить друг другу головы, совсем не в переносном смысле, неистовствуют в яростном приливе задетого самолюбия. Все оно так, но!
 
Месть — это нечто совсем другое! Она другая по своей консистенции, более густая и тягучая, с наваристыми выбросами желчи. Она долго варится на медленном огне, томится в предвкушении и имеет невероятно соблазнительный запах. И если, конечно, поднять крышку, то каждый разглядит серовато-зеленый налет плесени, но зачем же ее поднимать, ведь такой аромат! Это сложно, казалось бы, и вообразить, но подурневшая голова уже и не мыслит того, чтобы не разделить яд с тем, для кого он и предназначен. Это зелье слишком уж долго варилось, и нетерпеливое вожделение испить его вместе с адресатом совершенно нелогично, а в сущности, закономерно и бесповоротно. Но в отличие от того, другого, ты погибаешь на месте, потому как, дожидаясь гостя, впитал в себя все испарения и надышался вдоволь, а поглотивший напиток стал лишь последней каплей.
 
Это величайший обман и мираж, месть не сладка, она приторна и ядовита. И никому еще, кто успел ею насладиться, она не принесла ни капли радости. Злорадства — может быть, но не радости, ни в коем случае. А где же справедливость, сказали мне, ты слабая, слабачка, оказывается, неглупая вроде, но, видимо, не понимаешь. Это право, которым мы можем воспользоваться, священное право отомстить за себя, и пренебрегать им — высшая степень слабохарактерности и безволия.
 
И ты готов согласиться, уже почти бесповоротно принять все сказанное, сделать своим и обрести новую цель. Наказать за боль, несправедливо нанесенную, такую досадную и оскорбительную. Подумать только, ты подбит, разбит и опустошен, а виновный — вот он, так близко, рукой подать. И все вокруг шепчут, или, по крайней мере, тебе так кажется, ты слышишь призыв и нерешительно отводишь глаза, потому что не принял до конца решения. Потому что где-то глубоко что-то отвратительно тебе, оно не твое, и это не выход. Тебя подталкивают и пинают, а ты, пряча голову, улыбаешься и готов согласиться, но нет в тебе этой нужной ярости и жажды крови, нет ее, и все тут. Хорошо ли, плохо ли, ты еще не понимаешь, но, робея, на самом деле принимаешь куда более мужественное решение — оставить, отпус­тить, отстраниться, отойти мягко, с достоинством, без гнева и злобы. Потому что выше справедливости может быть только милосердие, всепоглощающее и обладающее невероятной силой, обволакивающее все нарывы и язвины, растворяющее желчь и убивающее ярость в ее зачатке.
 
И если уж ты выбрал идти этим путем, не оглядывайся, иначе превратишься в соляной столб, не сомневайся, иначе будешь растерзан злорадствующими, будь стоек, и однажды придет самое важное понимание в твоей жизни: всякая боль обжигает бесформенную твою сущность и превращает в нечто изящное и одновременно прочное, а те, руками которых это делается, лишь орудие для твоей огранки. Поэтому желание отомстить им не что иное, как обманчивая надежда заглушить свою боль за счет вдребезги разбитой наковальни с грудой переломанных молотов.
 
Но вряд ли ты сможешь возразить тем, кто считает, что око за око: говорящий подобное настроен решительно, и твои призывы к миру будут восприняты с недоумением и жалостью к тебе же. И есть только один способ это показать — поступить так, как считаешь, а все, что будет происходить дальше, будет лишь немым подтверждением того, о чем ты так некультяписто мычал, оппонируя.
 
А дальше, а что дальше… А дальше, если ты все-таки проявишь мужество бесстрастного смирения и только тебе будет известно, чего оно на самом деле тебе стоило. И поверьте, никакая месть и рядом не стоит по сравнению с теми усилиями, ломками и муками перерождения, на которых ты будешь дрейфовать, как щепка в океане, не видя ни берега, ни шлюпки в темной ночи, дожидаясь рассвета. И думая, что хотя бы, когда взойдет солнце, тебе уже не будет так страшно. Ты будешь по-прежнему один, с ошметком деревяшки в руках, но хотя бы в лучах солнца водная рябь не будет казаться такой зловещей, а морской воздух потеребит твои волосы, и тебе станет от этого немного веселее.
 
И вот после всего этого, что само по себе куда серьезней, чем ограниченная и банальная месть, тебя закружит небывалым образом. Жизнь откроет новые горизонты, наградит полетом и легкостью, откроет то, для чего ты раньше не был готов, сведет с теми, кто дышит с тобой в унисон. С теми, кого совсем не удивляет твой размах и не пугает твоя энергия. С теми, с кем ты на одной волне, и тебе больше не надо извиняться за то, что ты фонтанируешь бесконечными идеями и мыслишь в не совсем привычных категориях. С теми, с кем ты будешь собой и никем больше!
 
Господь пошлет именно то, что тебе нужно, без всяких отходных и запасных вариантов, ведь Он точно знает, на что ты способен, в отличие от тебя, пугающегося и робкого. Но все это только после, после того, как ты сам сделаешь выбор — оставаться в мелочной трясине мстительной желчи, упиваясь варевом и бесконечно разбираясь с призраками прошлого, или с замиранием сердца сделать шаг в никуда, может, робко, но все же сделать, со слабым человеческим намерением, но все же сделать его — вот что главное!