Происшествие. Фрагмент повести Тихо вокруг...

Повесть  «Тихо  вокруг…»  пишется  по  воспоминаниям  моей  матери  о  её  участии  в  событиях  войны  в  Манчжурии  в  1945  году.  Тогда  ей  исполнилось  23  года.  Моя  вина – мало  расспрашивал.  А  рассказывала  она  честно.
         Фрагмент  «Происшествие»
(Сборная  колонна  резерва  догоняет  передовые  силы  по  маршруту  Боли – Муданьцзян).
Подбил  бойцов  на  это  дело  сержант  Лёха  Рыжиков.  И  фамилия  ему  была  в  масть:  медного  оттенка  волосы  торчали  у  него  из-под пилотки,  как  щётка.  Да и  веснушки  на  красноватом  губастом  лице  пришлись  к  стати.  Стать,  правда,  подкачала:  широкие  кости  таза  делали  его  фигуру  как  бы  женской,  особенно  сзади.
  - Ну  что,  мужики,  на  ночь  пора  и  по  бабам,  а? – громогласно  подначил  он  и  гулко  захохотал. – Покажем  японкам  русскую  силу!
  - Покажем! – подхихикнул  его  верный  «адъютант»  ефрейтор  Новиков.
  - Попробовал  я  и  полячек,  и  немочек,  и….  Грех  самураек  пропустить.
  -  Я  и  на  китаянку  согласный, - снизошёл  Новиков.
    Рядовой  Голубев  не  поддержал веселья  и  пробурчал:
  - Взводный  же  не  отпустит.  А  на  самоход  я  пас.  Тут  нам  не  Бикин.
   - Ну,  дело  хозяйское, - насмешливо  сказал  Рыжиков. – Найдём  ещё  добровольцев.
  - Тимоху  из  второго  взвода  можно – кобель  тот  ещё! – подсказал  Новиков.
  - А  ничё  мужик, - одобрил  сержант. – С  таким  бы  пошёл  в  разведку.  Похлопочу:  глядишь,  его  и  отпустят.
    Голубев  насторожился,  заёрзал  на  скамейке:
  - Как  это  «похлопочу  и  отпустят»?  Тогда  и  я  бы  пошёл…
    Рыжиков  хмыкнул  и  подмигнул  «адъютанту»:
  - Ну  что:  включим  Голубка  в  разведгруппу?
    Изобразив  раздумья,  Новиков,  наконец,  поддакнул  сержанту,  как  обычно.

    Рыжиков,  используя  свои  связи  с  кашеварами  и «тылом»,  добился  назначения  Новикова,  Голубева  и  Тимохи  Лыкова  в  наряд  на  кухню.  Троица  ударно  отработала  после  ужина,  сэкономив  час,  и  была  отпущена  в  казарму  до  четырёх  утра.
    Однако  Лёха  перехватил  её  и  вывел  за  охранение  лишь  ему  известным  способом.  Но  и  далее  шли  крадучись  и  след  в  след.  Сержант – с  автоматом.

    Приключения  в  японском  посёлке  остались  почти  неизвестными.  Но  через  час  там  полыхнула  очередь  из  ППШ,  в  ответ  шмальнули  «арисаки»  раз  пять-шесть.
    А  вскоре  один  из  постов  охранения  задержал  измученных  бегом,  расхристанных  Рыжикова,  Новикова  и  Лыкова,  без  пилоток;  а  с  ремнём – лишь  Тимоха.
    Конечно,  проснулась  вся  колонна,  хотя  по  тревоге  подняли  только  караульный  взвод.
    Старшина  Якименко  заглянул  в  галдевшее  отделение  девчат  и  рявкнул:
  - Тихо  будь!  Голова  за  мене – Манакина.  Я  - до  штабу  побиг.
    Когда  хлопнула  за  ним  наружная  дверь,  девчонки  снова  заговорили.  Только  Петрова  легла  под  одеяло  и  отвернулась  к  стене.  Солдат  спит,  а  служба  идёт?  Или  знала  чего?
    Вернулся  старшина  через  полчаса  и  сообщил:
   - Отбой!  Что  там – вас  не  касается;  утром  объявят.
    К  тому  времени  лейтенант-особист  Цветков  уже  доложил  майору  Кузьмину  итоги  расследования  по  горячим  следам.  Матом  и  мордобоем  он  добился  почти  всей  правды  от  Новикова.  После  чего  расколол  по  очереди  сидевших  по  разным  чуланам  Лыкова  и  Рыжикова.  Судьба  Голубева  оставалась  неизвестной.
  - Дезертирство,  товарищ  майор!  Автомат – Новикова;  хотя  он  врёт,  что  Голубева.  Видно,  сержант  взял  его  ППШ  тайком.  Дезертирство  с  оружием:  расстрел  по  законам  военного  времени.  Перед  строем.
  - Не  горячитесь,  лейтенант, - хотел  успокоить  его  Кузьмин. – Утро  вечера  мудренее.  Может  быть,  самоволка,  а…?  В  сорок  втором  бы – в  штрафроту.

    Утром  передовой  пост  доложил,  что  три  старых  японца  привезли  труп  Голубева.  И  даже  три  пилотки  и  два  ремня.  Майор  не  поехал  на  встречу,  отправив  туда  Цветкова  и  трёх  бойцов  «комендантского  взвода».  А  сам  связался  со  штабом  полка  и  получил  приказ:  расстрелять.  Публично,  в  присутствии  местного  населения.

    Личный  состав,  свободный  от  службы  и  работ,  собрали  на  футбольном  поле.  Старшина  Якименко  пытался  с  утра  устроить  банно-прачечный  день,  но  Цветков  разгадал  эту  хитрость  и заставил  построить  девчат  в  одну  шеренгу  метрах  в   сорока  от  трёх  кольев,  забитых  на  линии  ворот.
    Бойцы  Цветкова первым  вели  Рыжикова,  босого  и  в  чужой  шофёрской  робе.  Он  жалко  и  растерянно  улыбался,  не  веря  в  близкий  конец.  Тимоха  Лыков  шёл,  как слепой,  сутулясь,  с  окаменевшим  лицом,  тоже  в  робе  и  с  окровавленными  ступнями.  Новиков,  последний,  плакал,  визгливо  всхлипывая;  без  погон,  конечно.  Через  каждые  шагов  десять  он  падал  на  колени,  причитая:  «Мамочка,  мамочка…».  Поднимали  его  пинком.
    Между  лавками  низкой  трибуны  болельщиков  стояли  японцы:  женщины  и  старики.  Казалось,  с  бесстрастными  лицами;  но  кто  их  знает?...    Отдельно  от  них – китайцы;  здесь  явно  преобладали  мужчины,  и  выглядели  испуганными.
    Всё  делалось  быстро:  зачитан  не приговор,  а  радиограмма-приказ  комдива.  Построена  полудюжина  бойцов  Цветкова,  казнимые  отвернулись,  вот  вскинуты  винтовки…  И  вдруг  девчата  услышали  тихую,  но  властную  команду  старшины  Якименко:
  - Отделение!  Кру-гом!
    Выполнили  мгновенно,  будто  ждали.  Прогремел  залп.  Через  секунду  опять:  «Кру-гом!»
    Шестеро  похоронщиков  склонились  над  телами,  лежавшими  ничком  в  воротах.  Майор  Кузьмин  злобно  прокричал:
  - К-командиры  подразделений!  Личный  состав – увес-ти!

Обедать  решились  только  старшина  Якименко и  Петрова.  Остальные  остались  наедине  со  своими  думами;  старшина  не  возражал.  Но  сообщил:
  - В  штабе  сказали:  через  час  выступаем.  Тронемся,  стало  быть…
    Прибежал  посыльный:
  - Старшине  Якименко – к  лейтенанту  Цветкову!  Немедленно!
    «Настучали», -  понял  старшина.  «Сам  Цветков,  должно  быть,  не  видал,  как  я  строй  повернул».

    Старшина  угадал:  особист  окатил  его  каким-то  злорадством:
  - Ты  чего,  Якименко,  спятил?  Понимаешь,  что  натворил?  Ты  же  при  всех  плюнул  на  приказ,  можно  сказать,  командира  дивизии.  Ишь,  генерал  нашёлся!  Ты-то  знаешь,  что  за  это  бывает:  видел,  небось,  на  фронте.  Видел?
  - Так  точно,  товарищ  лейтенант, - ответил,  наконец,  старшина.  И  добавил  не  по  уставу:
  - Насмотрелся.  Багато-багато.  Никому  не  пожелаю.
  - Рапорт  я  подам  по  команде, - сухо  сказал  Цветков. – Но  мне  вот интересно:  о  чём  ты  думал,  когда  решил  скомандовать  «кругом»,  воинский  ритуал  нарушить?
  - Ни  о  чём, - ответил  старшина. – О  ритуале  не  думал.
    Смершевец  понял,  что  Якименко  исповедываться  не  станет.  «Ну  и  чёрт  с  ним, - подумал  он, - не  очень-то  и  хочется  знать».
    - Взыскание  получите  от  майора  Кузьмина, - зло  бросил  Цветков. - Кругом,  марш!