К Воронинским разливам

 
Весенней ночью 1954 года мы, двое студентов-охотоведов, сошли с поезда на станции Клин и направились пешком к месту слияния Сестры и Лутосни километрах в двадцати от Клина около деревни Воронино. Оно было известно многим поколениям студентов-охотоведов Московского пушно-мехового института как Воронинские разливы. Весной там можно было очень неплохо поохотиться на селезней, даже не имея подсадной, просто с манком. Какие у студентов подсадные?! Бывало, правда, что возвращались и пустые.

Разбитое булыжное шоссе вело нас мимо деревень. Ни одно  окошко не светилось. Казалось, что деревни эти пусты. Странно мерцали поля под мертвенным светом низкой полной луны. Она отражалась в лужах на дороге и в канавах по обочинам. Холодный несильный ветер качал голые ветки ив и тополей. Было как-то гнетуще.
Часа через два, к полуночи уже, мы чуть подустали. До места охоты оставалось немного, и мы решили постучаться в какую-нибудь избу, чтобы скоротать перед охотой остаток ночи в тепле, перекусить и хоть немного отдохнуть.

И вот мы уже стучим в дверь покосившейся избы на самом краю деревни Воронино. Стариковский голос откликнулся буквально через полминуты: «Ктой-то там?» «Да это охотники, дедушка. Пустите поночевать, а то замёрзли!» Дверь отворилась. Мы вошли в не очень тёплое, но какое-то душное нутро избы. Хозяин, дед лет семидесяти возился около стола, зажигая керосиновую лампу. Зажёг, чуть выкрутил фитиль. Комната немного осветилась. Боже мой! Какую же нищету я увидел! Голый стол, голые лавки и слева, вплотную к двери, ничем почти не прикрытая кровать. Над лавками в тёмном углу — лики святых. На русской печи заворочалась и подала голос старушка, но слезать не стала: «Располагайтесь, ребята, где хотите». Дед добавил: «Вишь, как просторно». В его голосе не было даже насмешки. Он просто констатировал факт.

Мы разделись, но сапоги не снимали по настоянию хозяев, потому что на полу было прохладно, сели к столу и достали из рюкзаков хлеб, сырки плавленые, кусок масла сливочного, ну и другой московский провиант, открыли банку килек в томате. Решили, что горячей воды просить не будем — потом где-нибудь на костерке чаёк сварганим. «Давайте с нами кушать», — позвали мы хозяев. Дед тут же присел у стола, а старуха начала ворчать, что вот, мол, пристроился на дармовщинку, будто своего нету. На это мы возразили: «Попробуйте нашего». Тут уж и старуха не выдержала, сползла с печи и сказала деду, чтобы он достал огурцов солёных. Дед пошёл в сени и в оббитой эмалированной миске принёс штук пять. «Последние доедаем», — словно извинился он, подавая их на стол. Это действительно были последние огурцы — мятые, пустые. «Да вот, — сказала старуха, —  и картохи-то почти не осталось. Уж и Пасха прошла, а у нас всё пост».

Мы принялись за еду. Я наблюдал за стариками. Стало ясно, что такого они не видели уже давно — даже хлеба, по-моему, не было в этой избе. Уходя, мы оставили им кое-что, а себе только на один день, больше мы не собирались охотиться. Старики были довольны…

Обычный для нас эпизод того времени. Почему ж об этом я вспомнил сегодня? Да потому, что и теперь есть такие же избы в российских деревнях, с позабытыми немощными стариками, словно ничего и не изменилось в нашей стране с тех давних пор. Но впустят ли тебя без разговоров в дом, не спрашивая, кто ты есть?
_______________________________________
Обложка - Весенние дороги. Художники Ю. и М. Кугач.