Оригинальность и культурные влияния

Может ли творческий ум обращаться за вдохновением к плодам чужого ума? Иначе говоря, каковы отношения между оригинальностью и культурными влияниями?

Князь Петр Андреевич Вяземский пишет в своем «Фонвизине», что Дидро, в бытностью свою в Петербурге, на одном обеде у графа Григория Григорьевича Орлова, в присутствии петербургских литераторов, «говорил через переводчика Майкову, не знавшему никакого иностранного языка, что особенно его сочинения желал бы он прочесть, ибо они должны быть чисто творческие, без всякой примеси общих форм и понятий».

Дидро искал оригинальность в невежестве. Но Майков в литературе был посредственность и оригинален разве только тем, что перевел «Военную науку» Фридриха Великого и «Меропу» Вольтера, не зная французского языка.
Гений и оригинальность, делает вывод Вяземский, нуждаются в диалоге и заимствованиях.

Кажется, все верно. Но на ум приходит культурная замкнутость той же классической французской литературы, сохранявшаяся до 40-70-х годов XIX века. Характерно замечание Тургенева: «Великое горе Золя в том, что он никогда не читал Шекспира».

Непонимание и неприятие французами чужого выводило Ивана Сергеевича из себя. «Скажите, ради бога, — писал он Анненкову по поводу французских суждений о себе самом, — почему же это непременно надо быть ослом даже и гениальному французу, как только он потянет носом другой воздух...»

Тургенева удивляла и раздражала национальная кичливость французских писателей, их культурная замкнутость и обособленность. То, что выходило за пределы Франции, их просто не интересовало. В беседе с Виктором Гюго Тургенев убедился, что французский гений «ровно ничего не видит в сочинениях Гете».

— Как-то раз, — рассказывал Тургенев, — у нас в разговоре с ним зашла речь о Гете. Гюго резко отрицал гений Гете и отозвался презрительно о «Фаусте». У меня тогда мелькнула мысль: а читал ли он «Фауста»? Я осторожно задал ему этот вопрос, и он ответил решительным тоном: «Никогда не читал, но знаю так, точно я сам его родил».

Гаршин передает другой рассказ Тургенева о том, «что Гюго однажды отнесся слишком скептически к немецкой драматургии и безапелляционно заявил, что Гете написал всего одну порядочную драму — «Валленштейн», но и та ужасно скучна». На скромное замечание относительно его ошибки в данном случае поэт Франции возразил, что он «этих немцев никогда не читает». Ту же историю с небольшими вариациями слышал Минский: «Когда я ему заметил: «Maitre (учитель), лагерь Валленштейна написан не Гете, а Шиллером». — «Ну, это все равно, — отвечал мне Гюго. — Шиллер или Гете — это одного поля ягоды, но, поверьте мне, что я, не читавши, знаю, что мог сказать и сказал Гете, или что мог написать Шиллер!»

Чтобы несколько восполнить столь чудовищное невежество своих коллег по писательскому ремеслу, на традиционные обеды с Флобером и братьями Гонкур «русский варвар» являлся с томиками Гете, Пушкина, Суинберна и Теккерея, знакомил французских писателей с красотами чужих литератур, переводил на ходу с английского, немецкого, русского на французский.

Все это склоняет меня к мысли, что для гения культурный диалог — вещь полезная, но не обязательная.