Покров

ПОКРОВ
Самый теплый день в октябре пришелся, как ни странно, на Покров Пресвятой Богородицы – на 14. Все дни до него были ветреными и промозглыми. А этот – тихий и теплый. После обеда посыпали чистые пушинки. Лиля шла под снежным дождем, подставляла лицо каплям. Морщинки таяли вместе со снежинками, сбегали по щеке, стекали по шее под шелковый красный платок. Еще не очень прохладно, и капельки теплые, по привычке. Косметику смыло, не накрашенное уже лицо было беззащитным, ровным и голым, как чистый лист бумаги, на котором можно нарисовать любую картинку: страшную или красивую. По желанию.
Лиля никогда не была красивой в обычном понимании, просто умело пользовалась косметикой. Люди видели не ее, а то, что нарисовано. И комплименты по поводу ее прекрасного внешнего вида она всегда относила к хорошему макияжу и тщательному уходу за собой. Не больше и не меньше.
Она зашла в магазин, который находился рядом с домом, все продавцы за несколько лет выучили постоянных покупателей в лицо и некоторых называли даже по имени. Женщины засмеялись: " Да вы, оказывается, не накрашенная - совсем молодая!" «Интересно, сколько ж лет они мне давали всегда?» - улыбнулась им в ответ Лиля.
Лиля бежала с работы домой, мысленно планируя домашние дела: сначала кофе и минут десять отдыха, потом чистка картошки для пюре, разморозка фарша, готовка салата – дочери нужны витамины. Пока все варится и тушится, нужно еще постирать блузки себе и Катюше. Помыть пол…и что-то еще по мелочам. Да! Проследить, чтобы дочь сходила к репетитору по математике, запускать предмет никак нельзя.
Катюша отпрашивалась вечером в кино с Кириллом – мальчиком из параллельного класса.
- Вам к ЕГЭ готовиться надо, а вы - в кино! – ворчала она.
Тут вспомнилась примета: «Если парень на Покров за девушкой ухаживает, то быть ему ее женихом». Лиля улыбнулась! Ну, прямо, сразу и жених! Но ведь и с покойным мужем, папой Катюши, она тоже познакомилась в школе и тоже осенью.
Входная дверь открываться не желала. Все замки давно истерлись. Менять их она все время откладывала. Не хотелось затевать грязь в прихожей, да и лишние расходы не входили в бюджет на этот месяц. Ключ встал намертво. Лиля дергала замок, пытаясь разобраться с ним чисто по-женски: то есть, подергать и постучать. Несколько минут она терзала пальцы ключом, сбила их в кровь. Не хватало еще остаться за дверью до прихода соседей, тогда вообще ничего не успеть. Дверь лифта открылась, из него вышел сосед с 8 этажа.
- Помогите, пожалуйста? – улыбнулась Лиля сквозь накатившие слезы.
Мужчина молча кивнул, не вынимая наушники из ушей. Так же молча, не отрываясь от любимой мелодии, открыл дверь. Жестом ответил на благодарность.
Палец, натертый непослушным ключом, кровоточил и болел невыносимо. Лиля расстегнула сапоги, села на диванчик и заплакала. Она умерла полгода назад. Полгода слез не было. Она их выплакала в вагоне, под простынкой, когда уезжала из командировки – из Его города. Конечно, она знала, что Он живет в этом городе, и что он будет рад ее звонку. А потом… А потом было то, что должно было случиться рано или поздно, когда люди любят друг друга. Даже если никогда не смогут быть вместе. Мартовская неделя пролетела. Просочилась, как шелковистый песок… Расставание походило на расстрел.
Вы помните, как уходит поезд? Стоишь на перроне и смотришь в любимые глаза. Не смеешь притронуться - кругом чужие люди, торопящиеся обсудить и осудить! На его правой руке чужое обручальное кольцо… А ты задыхаешься, и сердце выпрыгивает из горла! Смотришь в окно и понимаешь - это все! Это конец. Нет ничего впереди. И отчаяние сворачивает тебя и выламывает все кости, протыкает сердце. А ты пытаешься сказать глазами, беззвучными губами, что умрешь без него, что нет мира без него! А потом поезд трогается. Колеса звучат, как раскаты, как разрывы бомб и разрывают все внутри! И убивают тебя...Быстро гул становится тише, тише и еще тише…И совсем перестаешь слышать стук колес.
А его сердце, разорванное, провалилось, распалось на куски. Ему хочется бежать за вагоном, но он делает обратное. Разворачивается и уходит с вокзала. Быстрым шагом преодолевает ступени, огибает замешкавшихся пассажиров и встречающих, бегом летит на стоянку, садится в машину. Уезжает. И старается думать о том, что ждет в новом дне. Забыть. Не думать о той, которая уехала. Начинает жить своей жизнью. Прогоняет ненужные воспоминания о ней, той, которую еще недавно держал в своих руках, чья кожа сводила с ума: ее вкус, ее запах, о той, которая была самой желанной всю жизнь.
Обида снова обварила ее с ног до головы. Это походило на ожог кипятком. Надо было перетерпеть боль, которая отходила постепенно, оставляя горячими и пунцовыми щеки, шею, грудь. Не пускать Обиду! Не пускать в сердце Злость и Отчаяние! Думать о хорошем! Срочно! Или молитву – как спасение! Лиля метнулась в спальню, роняя в передней на пол пальто. На тумбочке у кровати стояли иконы, и, глядя в чистые глаза Девы Марии, отчаянно зашептала: «Помяни нас в Твоих молитвах, Госпожа Дева Богородица. Да не погибнем мы за умножение грехов наших, покрой нас от всякого зла и лютых напастей. На Тебя уповаем и Твоего Покрова праздник чествуем, Тебя величаем»….
Лиля сидела на коленях у кровати, облокотившись на нее спиной, молча глядя на иконы. Сколько просидела, даже не заметила. Очнулась от щебета птицы у форточки. Посмотрела на окно - на фрамуге сидела синичка и, подглядывая в комнату, радостно заливалась песней. На улице тихо падал снег. Пушистый, крупный, совсем новогодний.
-Улетай, - сказала она синице. – Улетай. Не накликай на мой дом беду. Не надо больше.
Она тяжело поднялась, собрала с пола платок, перчатки, пальто, развесила и разложила все по шкафам. Включила чайник и встала у кухонного окна, отодвинув шторы. Снег завораживал, и это ее состояние походило на медитацию. Снова отключились эмоции. Снова внутри все очистилось, отползла мерзкая обида на себя и жизнь, боль одиночества. Ясные голубые глаза Катюши – вот два ярких маячка в ее жизни. Единственная радость, позднее ее материнское счастье. Ее маленькая девочка влюблена. Кирилл - хороший мальчик. Добрый, открытый, очень цельный, с радостным восприятием мира. Надо же, среди откровенных молодых циников, такой чистый юноша. Да! Катюша! Надо готовить ужин. Успеть накормить дочь между репетитором и походом в кино. Лиля переключилась на домашние дела. Она двигалась быстро и легко, всегда делала одновременно несколько дел: готовила, мыла, стирала, что-то считала, заполняла бумаги, искала в интернете информацию по работе. Все домашние дела она очень любила, делала с удовольствием, не считая за работу, скорее – за отдых.
Дочь прибежала, быстро поела, составила посуду в раковину, муркнула что-то, типа: «приду-помою», напевая, быстро сменила платье, мазнула у зеркала блеском губы. Застегивая пальто, уже звонила Кириллу, смеялась, рассказывала, как бежала от учителя по математики и встретила кого-то из знакомых, сказала, что уже выбегает, и пусть он встречает ее, чмокнула мать в щечку! Все. Дверь захлопнулась. Катюшка убежала.
Лилия много раз думала о том, что, когда Катя поступит в институт, надо будет продавать квартиру и уезжать за ней. Мешать им  будет, тем более, что ехать они собирались с Кириллом. Но жить рядом, иногда помогать - это допустимо. Да и смысла оставаться здесь одной она уже не видела. Одинокая старость не прельщала и в жизненную программу не входила. Все было подчинено благополучию дочери - быть полезной Катюше.
Вечер прошел в ожидании Катюшки. Лиля никогда не отдыхала ни днем, ни вечером, ложилась, если только болела. Привыкла все время что-то делать. Звонок на мобильный сразу показался ей колючим и тревожным.
- Мама! Кирюше плохо! Мы у подъезда! Я не знаю, что делать! – Катя кричала и плакала в трубку.
- Иду!
Она выбегала из квартиры, на ходу застегивая сапоги, накидывая большой шерстяной красный платок - палантин.
Кирилл лежал почти у самого крыльца, под фонарем, на еще не тронутом снегу. Рядом в истерике металась Катюша:
- Кирюшка! Милый! Ну, что ты? Очнись!.. Мама! Что с ним?
Лиля наклонилась над юношей, дотронулась до освещенного желтым светом лица, резко отдернула руку. Все лицо и тело мальчика были мокрыми, словно его только что вынули из ванны. Дыхание было слабым, прерывистым, неглубоким, пульса почти не было, глаза закатились.
- Как это случилось?
- Мы вышли из кино, он был какой-то молчаливый. Еле ноги передвигал, попросил пойти скорее, куда – то успеть. Куда успеть? Потом начал говорить несвязно, будто заговаривался. Я взяла его под руку, но у самого нашего подъезда он начал терять сознание и падать. Мам! Он же не наркоман! Этого не может быть!
Предупреждения о наркомании и токсикомании звучали на всех школьных родительских собраниях и классных часах. Примерно, раз в год дети гибли от этой заразы. Поумневшие юноши и девушки боялись их, как чумы.
Лиля взяла его левую руку, средний и безымянный пальцы были исколоты стилетом для забора крови и огрубели, - он контролировал сахар в крови.
- Нет. Он хороший. Беги домой. На стакан теплой воды раствори ложек 6-7 сахара. Лучше в бутылку, из чашки нам его не напоить. И под спину – плед. Мой телефон! Быстро! - Лилия поднесла ледяные пальцы к губам, подышала на них, отогревая, приложила его ладонь к щеке.
Катя вернулась уже через три минуты, которые тянулись бесконечно. Лиля набирала 03.
- Девушка! Мальчику плохо! Семнадцать лет! Гипогликемическая кома! Срочно глюкозу! – и называла адрес. Лиля сидела на снегу, положив голову Кирилла на колени, подоткнув под спину клетчатый плед и укрывая сверху, пыталась напоить его сладкой водой.
- Кирюш…давай открывай рот…Кирилл, слышишь меня? Давай попьем, мой дорогой. Пей, мой мальчик, пей, мой хороший.
- Мам, какая кома? Что это? Что с ним такое? – Катя испуганно взмахнула ресничками. Следы от стрелок и блеск для губ размазались по розовым щекам. Из глаз, не прекращая, текли крупные слезины.
- Это диабет. Ты знала?
Катя отрицательно покачала головой.
- Кирюшка, любимый мой, очнись. Ну, где же «Скорая»? Мама? Почему так долго? – она плакала и гладила лицо любимого, обтирая его своим шарфом, заворачивала его спину и плечи в плед.
- Значит, не хотел тебя пугать. Сказал бы потом. А ты успокойся, сейчас нельзя истериковать и минуты терять. Ты нужна ему спокойная.
Лиля продолжала поить мальчика, стараясь, чтоб он мог глотать, не захлебываясь. Глотательный рефлекс отсутствовал. Вода сначала стекала с губ, не попадая в рот.
Она подумала, что на коленях у нее умирает чей – то любимый сын, чья-то материнская боль. Чья-то надежда. И если от нее хоть что-то зависит, она должна сейчас собраться и сделать это «что-то», чтоб материнское счастье состоялось, не оборвалось!
Кирилл открыл глаза. Взгляд стал чуть более осмысленным.
- Еще попьем? Ты слышишь меня, мой мальчик? – Кирюшка утвердительно прикрыл глаза. – Умница ты мой.
 - Кирюша, я с тобой, мой хороший, - уже спокойнее шептала Катюша, придерживая голову Кирилла.
Сидя на чистом, только что выпавшем снегу, Лиля держала на коленях чужого ребенка, чье - то невозможное счастье, обнимала его за плечи, качая на руках, гладила по волосам, словно баюкая и успокаивая. Точно так же, как днем она плакала и молилась, но теперь молитва была не об успокоении собственной души, а о спасении жизни Катиного любимого мальчика. Она снова шептала: «.. да не погибнем мы за умножение грехов наших, покрой нас от всякого зла и лютых напастей. На Тебя уповаем и Твоего Покрова праздник чествуем, Тебя величаем…» Издалека послышался визг сирены.
Душа ожила, лед, затянувший сердце полгода назад, плавился под ее слезами. Платок выполз из-под ворота и распустился, накрыл юношу, как Покров Богородицы укрывал верующих. Она укрыла его, распростертого на земле. Верила и молилась. Молилась и верила, что сегодня, в этот день, помощь не опоздает и Богородица их помилует.
;