Траугот Францевич

                ВЛАДИМИР  МЫСИН


                ТРАУГОТ  ФРАНЦЕВИЧ

В первых рядах загадочных явлений в жизни людей находится сон. Но я имею ввиду не то, что каждый человек тратит на это вынужденное безделье приблизительно одну треть своей, и без того короткой, жизни. 
Этот факт, сам по себе, является вопросом. А зачем нам спать?  Ну, с какой это стати, с наступлением ночи, у человека вдруг начинают слипаться глаза и через некоторое время он полностью отключается от обычной жизни. Разве нельзя было просто расслабиться, немного посидеть, немного полежать, почитать что-нибудь полезное, отвлечься и через несколько часов опять заняться своими делами?  Ан нет, не получается. Когда человек долго не спит, то он может заснуть не только сидя или стоя, но даже и на ходу. 
Оставим этот вопрос, на него нет смысла тратить время, потому что люди спали и будут спать. Сколько ни объясняй им экономическую выгоду от бессонницы, как только стемнеет, человек зевнет, посмотрит на часы, закроет покрепче дверь, переключит телефон на автоответчик и зароется в сугроб постели.
Мой вопрос сегодня не о сне, а о снах. Как так получается, что, заснув, мы каким-то удивительным образом попадаем в другой мир и видим там какие-то события, людей, животных, дома, улицы, города, природу, мы где-то ходим, что-то делаем, нас волнуют какие-то переживания, у нас появляются какие-то заботы, проблемы. Во сне человек может летать как птица или падать вниз с высоты, кого-то догонять или убегать от погони...  Есть сны светлые, добрые, после которых целый день ходишь в хорошем настроении, но бывает и наоборот, после какого-нибудь кошмарного сна мы долгое время не находим себе покоя. Что только порою не увидишь, попадая в фантастический и загадочный мир снов.
И на самом деле, сон – это вековой вопрос, окутанный многими тайнами.  Говорят, что в СССР был даже институт сна, который изучал это явление, и, по известным причинам, никогда не рекламировался, но это не ново под нашим солнцем. 
Из истории земли мы видим, что древние занимались этим вопросом очень активно. У каждого, уважающего себя, царя был при дворе целый штат гадателей, ясновидцев, толкователей, которых часто называли одним общим словом «мудрецы». Надо признаться, что в нашем просвещенном двадцать первом веке, как ни далеко шагнула наука, мы не можем похвастаться перед нашими предками особыми достижениями в этом плане. И сегодня интерес к сновидениям не ослабевает и имеет вокруг себя много белых пятен, около которых кормится немало современных «мудрецов», как и тысячелетия назад.   
Но, как говорится: «Нет дыма без огня», так и в отношении снов, здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд. В вечной Библии мы находим свидетельства, что во многих случаях Бог, действительно, использовал сны как средство доставки информации людям, и Он же помогал Своим пророкам их истолковывать. Достаточно вспомнить Даниила, Навуходоносора, Иосифа, фараона и многие другие случаи. Таким образом, мы имеем основание полагать, что некоторые сновидения могут быть не просто фантастическим коктейлем утомленного мозга, но пророческими или, как говорили в старину, вещими.
Мне доводилось слышать множество невероятных историй, связанных со снами, я думаю, что любой человек также может вспомнить что-либо из своей памяти. Даже в советской прессе, которая, как известно, очень неохотно печатала репортажи на такие темы, порою проскальзывала информация о загадочных сновидениях. Напр. («Вечерний Киев» за 27 сентября 1987г.)
Около двадцати лет назад мне лично довелось соприкоснуться с фактом удивительного сна, о котором я вам хочу рассказать.
Все началось с того, что в самом цвете своей юности я женился. Затем выяснилось, что моя жена с детства мечтала, чтобы ее первым ребенком была дочь.  Может быть потому, что в своей семье она родилась первой и хорошо себе представляла, как хорошо маме, когда ей помогает по хозяйству взрослая дочь или ей просто хотелось, чтобы в ее семье все было как у папы с мамой, я не знаю. Знаю только, что она очень надеялась нашего первого бэби родить девочкой.
Все получилось так, как она хотела – только наоборот. Первым у нас родился сын Николай.  Что ни говори, а первый ребенок – это всегда особая радость для родителей, и Люба, погруженная в  материнские заботы, быстро утешилась, решив про себя: ну ладно, подождем, второй-то уж точно будет девочкой. Для нее даже приготовили имя – Светочка. 
Но, «увы», и на этот раз судьба распорядилась по-своему. Через некоторое время у нас рождается Сергей. (До сих пор  тетушки, при случае, зовут его Светочка).  И на этот раз все обошлось без особых потрясений и быстро встало на свои места – мама есть мама, тем более, что и второй малыш у нас получился просто замечательным.  Люба уже с гордостью поглядывала на мужа. – Ну, как? Доволен моей работой? Два сына подряд, это тебе не «хухры-мухры». Это уже серьезное дело.
С третьим нашим ребенком вообще получилось кино. На этот раз Люба решила не пускать дело на самотек, а достичь своей вожделенной цели верой. Для этого она заранее стала заготавливать все детские принадлежности исключительно розового цвета, с кружевами, цветочками, котиками, бабочками, со всякими висюлечками и с прочими младенческими атрибутами, характерными для девочек. Без тени сомнения, Люба всем подряд сообщала, что скоро у нас будет девочка Кристиночка. (К тому времени Светочка уже стала Кристиночкой). 
Финал этих стараний получился по всем правилам одного неписанного закона, согласно которому, если вы уроните намазанный хлеб, то он обязательно упадет на пол маслом вниз – у нас опять рождается мальчик! Да еще какой. На пять с лишним килограмм! С самыми, что ни есть, мужскими чертами лица и задатками, смуглый, здоровый, горластый, с крупным носом, с большими, как у Поль Робсона губами, хриплым голосом и припухшими пучками глаз.  Назвали его Валера.
Попробуйте представить себе потрясающую картину. Из детской колясочки, украшенной розовыми цветочками, выглядывало его хмурое мужицкое лицо, утопающее в розово-белой пене кружевов, в розовых пинеточках и с большой розовой соской во рту.  Менять что-то было уже поздно. В те «старые добрые времена» достать в «Союзе» младенческие принадлежности было дорого и очень непросто, многое мамочки шили сами. Так и вырос Валерий в розовых ползуночках и распашоночках, окруженный розовыми погремушками, сосками, бутылочками и т.п. 
По-началу друзья и знакомые, увидев характерный цвет одежды малыша, простодушно спрашивали: «А как ее зовут?»  И, услышав имя, долго еще стояли с застывшей, как у Монны Лизы, улыбкой, растерянно глядя то на его насупленные брови, то на его нежно-розово-белый комбинезончик. 
После рождения Валерия у нас наступил долгий, шестилетний перерыв и вот, в один прекрасный день я узнаю, что мы ожидаем пополнение. На этот раз со стороны Любы не было каких-то особых движений для достижения результата. Может быть, по причине прежних неудачных попыток Люба уже смирилась со своей судьбой или не успела еще составить новый план борьбы, но вскоре мне приснился тот удивительный сон, который опять перечеркнул ее надежды. 
Снится мне женщина, на руках которой сидит ребенок, примерно месяцев шести от роду. В этом возрасте ребенок уже приобретает узнаваемые черты лица. Я, лично, до сих пор не могу понять, что можно увидеть в младенцах, которым всего несколько дней от роду.  Когда новорожденного обступают восторженные мамки, няньки, тетушки, бабушки и начинают наперебой говорить, что носик у него папин, бровки мамины, ушки дедушкины, губки бабушкины, я в таких младенцах, хоть убей, ничего не могу разглядеть. Они все для меня одинаковые, как корейцы. Но когда ребенок приближается к шестимесячному возрасту, тогда другое дело. Здесь уже все ясно, как белый день.
В этом сне я видел ребенка уже подросшего, с оформившимся и узнаваемым личиком. Женщина стояла ко мне спиной и на руках у нее сидел ребенок, лицом в мою сторону. Выглядывая из-за ее плеча, он, держась ручонками за платье, смотрел мне в глаза. Лица женщины я не видел и не могу сказать, была ли это моя жена или нет, но вот лицо ребенка я запомнил железно. Малыша этого я раньше не видел, но каким-то шестым чувством знал, что это мой ребенок.
На следующее утро, помня все старания моей супруги родить Валерия девочкой, я решил, во избежание ненужных волнений, сразу сообщить ей эту новость. – Люба, я хочу тебе сказать, что у нас будет еще один мальчик. Сегодня ночью я видел его во сне. 
В глубине души я немного опасался, что Люба огорчится этим известием, но, к моему удивлению, она восприняла это очень спокойно. К тому времени у нас уже шесть лет не было детей и мы, действительно, очень хотели ребенка.
Я подробно рассказал ей мой сон и единственно, о чем она спросила тогда:
– На кого он похож?
- Ты знаешь, Люба, – ответил я, – у него будут своеобразные черты лица, но ближе всего он к нашему Коле.
Здесь хочу отметить, что наши сыновья в детском возрасте заметно отличались друг от друга. Перепутать их было невозможно. Таким образом, факт, что увиденный мною во сне малыш был больше похож на Николая, уже говорил нам о многом.
Забегая вперед, хочу сказать, что после этого ребенка у нас, таки, родилась дочка. Назвали мы ее Виктория, что значит – победа. Я, к тому времени, наполнив свой колчан сыновьями, благодушествовал и мне уже самому было интересно, как это у людей рождаются девочки. Таким образом, с рождением Виктории, мы, воплотив в свет известную поговорку: «Четыре сыночка и лапочка дочка», успокоились.
Оставшиеся месяцы пролетели быстро и девятого марта на свет Божий появился Роман. Честно говоря, увидев этот сон, я не придал ему тогда большого значения. Ну, сон, как сон. Родится мальчик – хорошо, родится девочка – тоже хорошо. Этот вопрос меня особенно не волновал, лишь бы все было хорошо. Но, по мере того, как Роман приближался к полугодовалому возрасту, я стал узнавать в нем увиденного во сне ребенка. Огромный знак вопроса появлялся в моей душе всякий раз, когда я вспоминал увиденную во сне картину: женщина и выглядывающий из-за ее плеча малыш. Именно этот малыш, которого я сейчас уже держу на своих руках. И чем дальше, тем чаще вспоминался мне тот удивительный сон, вновь и вновь, приводя меня в изумление. Ну как?  Ну как я мог видеть это лицо год назад, если этого лица в природе тогда еще не было? Ведь год назад он был еще трехмесячным зародышем и только сейчас он стал таким, каким я вижу его. Кто показал мне его лицо в том сновидении?
Этот удивительный факт напоминает нам, что есть где-то рядом с нами иной мир, находящийся вне времени, из которого, по чьей-то неведомой воле, мы иногда получаем весточки. По-видимому, когда, во время сна, скованная рамками материи плоть отключается, то освобожденная от оков плоти душа получает возможность принимать сигналы из невидимого духовного мира, частью которого мы также являемся.  Я думаю, если в нашем подлунном мире собрать все случаи, когда людям снились вещие сны, собралась бы библиотека пудовых книг, исписанных мелким почерком.
О невидимом, но реальном мире, находящимся в другом измерении, стали чаще говорить и в научном мире. Открытия астрофизика Козырева и другие исследования доказывают, что наш видимый мир находится под пристальным контролем невидимых сил Вселенной. Как бы ни казалось людям порою, что мы живем здесь сами по себе и делаем то, что нам хочется, но в нужное время и в нужном месте человек сделает то, что будет угодно Провидению.
Однажды мне пришлось в этом убедиться. Я хочу рассказать вам историю, которая случилась благодаря сновидению совершенно незнакомого мне человека, живущего от меня за добрую сотню километров. До самого последнего момента я, как говорится, ни сном ни духом не ведал, ни об этом сновидении, ни об этих людях, но невидимая вещая сила привела меня именно туда, где мне надо было быть, и я стал невольным участником события, даже не подозревая, что был в это время послушной фигурой в руке Вселенского Гроссмейстера.
Примерно через год после рождения Валерия, Люба стала ощущать приступы сильной боли в районе солнечного сплетения, которая отдавала в правое предплечье спины. По-началу мы не придали этому особого значения и пытались лечиться подручными народными методами. Делали настойки из трав, пробовали соблюдать диету, достали знаменитый на весь баптистский Ташкент «самотугинский пластырь», но ничего не помогало. Несмотря на все усилия, приступы продолжались и дело стало доходить до «Скорой Помощи».  Пришлось обратиться в больницу. После многочисленных визитов по разным клиникам, в конце концов, установили диагноз: острый холецистит. Как правило, такой диагноз приводит людей на операционный стол.  Естественно, эта новость нас не обрадовала, но делать было нечего, приступы продолжались уже с более короткими интервалами и после некоторых колебаний мы решились на операцию по удалению желчного пузыря.
Делал ее известный в городе хирург Михаил Семенович Городецкий, заведующий хирургическим отделением городской больницы, расположенной по улице Джаркурганская, в Хамзинском районе г.Ташкента. Старинное одноэтажное здание больницы с толстыми, выбеленными известью, кирпичными стенами состояло из большого главного корпуса, к которому примыкали различные вспомогательные помещения, рентген-кабинет, приемная «Скорой Помощи», маленький вестибюль. В середине корпуса проходил большой широкий коридор, по обоим сторонам которого находились палаты и процедурные кабинеты.
Честно говоря, месторасположение больницы было не фонтан. Может быть, когда она строилась, это было более спокойное место, но, со временем, с одной стороны больницы построили комбинат железобетонных изделий, а с другой стороны какую-то товарную базу, на которую целый день приезжали и уезжали грузовики. Немного спасало, что больничный двор, окруженный забором из бетонных плит, буквально утопал в тени старых развесистых чинар, в середине которых находился больничный корпус.
Подготовка к операции и послеоперационный период восстановления занимал около двух недель. В больнице Люба познакомилась с одной удивительной женщиной, по имени Ксения, которую определили к ним в палату на следующий день. Жила она где-то на Украине, но в Ташкенте  у Ксении жили две сестры и она специально приехала сделать у Городецкого операцию по удалению зоба.
Это была очень красивая интеллигентная женщина лет около сорока. Кареглазая, энергичная, общительная, с длинными черными волосами, собранными в один узел на затылке, Ксения за несколько часов перезнакомилась со всей палатой, зажигая всех своим неподдельным оптимизмом и веселым характером. К вечеру этого дня вся палата уже знала, что Ксения верит в Бога и ходит в православную церковь.
Кровати, на которых расположились Люба и Ксения, стояли по соседству, разделенные лишь узким проходом. Вечером, когда посетители уже разошлись, Люба с Ксенией, сидя на кроватях, о чем-то беседовали. Желая поменять позу, Ксения перекинула ногу на ногу и старенький больничный халат, распахнувшись, слегка оголил ее ногу. Взгляд Любы произвольно скользнул по ее колену и она невольно вскрикнула от неожиданности.
– Ой, Ксения! Что это у тебя с ногою?
Нисколько не смутившись, Ксения распахнула полы халата и показала Любе оголенные колени. Картина была весьма необычной. На ее коленях были огромные мозоли, каждый величиной с чайную чашечку.
Люба родилась и выросла в Туркмении, и ей часто приходилось видеть похожие мозоли на коленях верблюдов, которые в изобилии бродили по их поселку. Для верблюда это было нормальное явление, поскольку верблюду, и ложась и вставая, приходится становиться на колени, но как такие мозоли могли оказаться на коленях у женщины?  Люба говорила, ее первая мысль была, что это какое-то хроническое кожное заболевание, но в следующий момент Ксения сказала:
–Любочка, это от молитв. Я так люблю молиться, что не дождусь, когда настанет вечер, чтобы я могла встать на колени и молиться. Ты знаешь, Любочка, когда я молюсь, для меня перестает существовать время. Для меня это такое наслаждение молиться Богу, так мне хорошо становится на душе, что я иногда встану с колен, а за окном уже светает. Поэтому и мозоли у меня здесь.
Она погладила ладонями свои согнутые колени и засмеялась.
– Да я уже не обращаю на них внимания. Сначала пыталась растирать их кремами всякими, а потом махнула рукой, все равно ничего не помогает. Стараюсь одевать платья подлиннее, да и все.    
Все обитатели палаты быстро полюбили Ксению. Какая-то удивительная тяга к Богу жила в душе этой украинской женщины. О чем бы вы ни начинали говорить с Ксенией, она любой разговор, любую тему втечении одной-двух минут переводила на разговор о Боге, о Котором она могла говорить бесконечно. Было видно, что такие разговоры доставляют ей величайшее наслаждение. Ее карие глаза загорались каким-то особым внутренним светом и излучали такую искреннюю радость, что вы сами невольно увлекались ее порывом. 
Муж Ксении был армейским офицером. Она объездила с ним пол-Союза и куда бы они ни приехали, через несколько дней весь военный городок уже знал, что Ксения верит в Бога.  Этим она сильно «подмачивала» его офицерскую карьеру и он долго сражался с ее «миссионерской» деятельностью, применяя все известные ему методы ведения боевых действий, но, в конце концов, сложил оружие и подписал капитуляцию. Не разводился он с ней, по-видимому, только из-за ее красоты.
Как-то Люба спросила ее: – Ксения, а как ты стала верующей?
Она охотно стала рассказывать: – Я родилась старшей дочерью в семье, где нас росло пятеро девочек. В нашем селе не было церкви, но сколько я себя помню, мне всегда хотелось молиться. Я никогда не читала Библии или Евангелия и все мои познания о Боге ограничивались тем, что я находила в журналах репродукции картин, на которых были нарисованы лики Христа, Апостолов, Марии, святых угодников. Я вырезала их, вставляла в рамочки, украшала цветочками и так, со временем, у меня собралось несколько самодельных икон. Каждый вечер я доставала из комода свои сокровища, расставляла их на столе и, окруженная их лицами, начинала молиться. Конечно, я тогда не знала еще ни одной молитвы и молилась так, как могла.  Люба, я не могу тебе передать, как хорошо мне было, когда я молилась. Я целый день ждала следующего вечера, чтобы мне опять расставить мои милые образы и молиться.
Люба сказала: – Ксения, разве ты не понимаешь, что репродукции, из которых ты сделала себе иконы, это просто куски бумаги. Они не видят, не слышат и не могут тебе помочь.
Ксения тут-же согласилась. – О, да, я это хорошо понимаю. Я знаю, что это бумага и я молюсь не бумаге, а молюсь Богу. Мои иконы только помогают мне молиться. Мне приятно видеть их лица рядом с собою и мне всегда кажется, что мы все вместе молимся Богу.
Повзрослев, Ксения стала посещать в райцентре православную церковь и от руки переписывала все, что ей удавалось найти. В палату она принесла с собою целую сумку пухлых общих тетрадей с записями всевозможных молитв, отрывков из Евангелия, жития святых и многое другое, только ей дорогое и известное. Все это она бережно хранила и возила с собою.
Люба спросила ее: – Ксения, а ты читала Библию или Евангелие?
Она печально ответила: – Нет, Любушка, я так и не могу найти его. Где только я не искала, мне никак не удается достать эту книгу.
На другой день Люба познакомила меня с Ксенией и попросила найти для нее хотя бы Евангелие.  В 1982 году это была непростая задача. Хотя «отделенным», время от времени, удавалось печатать Библии и кое-что из духовной литературы, тем не менее, достать что-либо тогда было чрезвычайно трудно.
Дла начала я решил обратиться к Борису Николаевичу Серину. Он был вторым пресвитером в нашей церкви и заместителем старшего пресвитера по Средней Азии. В силу своей должности, ему частенько приходилось бывать в Москве, откуда он привозил для средне-азиатского братства духовную литературу и журналы «Братский Вестник». Формально, мы с Борисом Николаевичем считались даже родственниками, поскольку моя тетя была замужем за его старшим братом.
Когда я объяснил Борису Николаевичу ситуацию, он был до глубины души тронут этим рассказом.
– Ну, что же делать? Что же делать? – Взволнованно повторял он, поправляя на голове длинные волнистые волосы.
– Володя, ты веришь, ну ни одного Евангелия нет в канцелярии. Нет и все. Хоть плачь. На прошлой неделе три последних Евангелия отдали Бухарской церкви, а они должны будут передать одно в Зарафшанскую группу. Ну, что же делать?  Ее, конечно, нельзя оставить без Евангелия, если Бог послал нам встречу с такой жаждущей душой. 
Он несколько раз прошелся из угла в угол своей большой гостинной, потом остановился, посмотрел на меня и говорит: – Подожди. 
С этими словами он скрылся в дверях соседней комнаты. Через минуту он возвратился, держа в руке небольшое, размером с ладонь, карманное Евангелие.
– Ну, вот что. Случай, действительно, вопиющий и отмолчаться мы просто не имеем права. Я подарю ей свое личное Евангелие, с которым я хожу на посещения. Оно, правда, все в пометках, много стихов подчеркнуты, на развороте написаны мое имя и фамилия. Но ничего, пусть читает, я не пропаду. У меня еще целая Библия есть, буду ее брать на посещения.
В прихожей, Борис Николаевич помолился за Ксению, за Любу, за благополучный исход операций, попросил благословения на мою предстоящую встречу и мы вышли к воротам. Еще раз поблагодарив его, я помчался в больницу.
Добрался я до места около семи вечера. Это было идеальное время для посещения. К этому времени дневные процедуры уже заканчиваются, администрация и врачи, за исключением дежурной смены, расходятся по домам, и у больных наступает личное время.
Ксению я нашел в палате. Люба, Ксения и еще две женщины о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, они замолчали и, повернувшись, смотрели в мою сторону. Извинившись, я попросил Ксению на минутку отвлечься и, достав из пакета Евангелие, сказал: – Ксения, Бог расположил сердце одного нашего друга подарить тебе свое личное Евангелие. Здесь, вот, на обложке, написаны даже его имя и фамилия. Теперь ты можешь читать его в любое время.
 Несколько мгновений стояла мертвая тишина. Вся палата с интересом наблюдали за Ксенией, а она, казалось, потеряла дар речи.  Взяв Евангелие, и как бы еще не веря в реальность происходящего, Ксения медленно раскрыла его и наугад, перелистнув несколько страничек, вглядывалась в его строчки.  И тут буря восторга вырвалась наружу со всем ее темпераментом.  Она закрыла Евангелие и на глазах у всех стала покрывать его бесчисленными поцелуями, прерываясь на несколько мгновений лишь для того только, чтобы прижать его к своей груди и вновь принималсь целовать его. То заливалась счастливым смехом, то громко, приговаривая ласковыми словами, она обращалась к Евангелию, как к живому, с неудержимым потоком слов радости и благодарности Богу. Ксения напомнила мне в этот момент купца из притчи Иисуса, который от радости, что нашел драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел и преобрел ее.
Это была удивительная картина. Обычно в палате для тяжелобольных на лицах людей не бывает радости. Обычно там встречают вас печаль и томление духа, отражение переживаемых страданий, страх ожидания и тоскливое ощущение своей болезни, с немым вопросом во взгляде: – «Ну, почему это случилось со мной?  Почему именно я заболел?»  Из больничной палаты реальность жизни видится совсем по-иному. До тех пор, пока сам не попадешь в больницу, забываешь, что есть болезни, и кажется, что больных людей на свете нет. Только оказавшись в больничных стенах, начинаешь понимать, как много на земле есть несчастных людей и как счастливы мы были сами, просто имея здоровье.
Но в этой палате вдруг забил фонтан неожиданной радости. Я впервые в жизни видел, чтобы человек так радовался тому, что нашел Слово Божие.  Ее радость невольно передалась остальным обитателям палаты. Одетые в больничные халаты, женщины, каждая со своей проблемой, невольно заулыбались, лица их просветлели и они без зависти, ласково смотрели на ее неожиданное счастье.
Это было замечательным свидетельством всем окружающим. Когда через несколько дней Люба шла на операцию, Ксения провожала ее напутствием из Книги Псалмов, со словами: – Любочка, не бойся. Когда мы имеем с собой такую силу, нам нечего бояться.
После операции Люба два дня провела в реанимационном отделении. За это время прооперировали Ксению. Еще через несколько дней Любу выписали домой и наши пути с Ксенией разошлись. Хотя в Ташкенте проживали две ее сестры, в Узбекистан Ксения приехала впервые. Как убедили ее сестры оперироваться именно здесь, я не знаю, но глубоко убежден, это было не простое совпадение, что Люба и Ксения оказались в палате в одно и тоже время.
Случай с Ксенией напомнил мне еще одну встречу, которая была у меня два года назад. Я учился тогда на третьем курсе музыкального училища. Моим педагогом по специальности был заведующий вокальным отделением Игорь Петрович Брызгалов. Замечательный специалист, душевный человек, он более двадцати лет пел в оперном театре, а затем ушел на педагогическую работу. Хотя ему уже было за шестьдесят, он продолжал работать и студенты в нем души не чаяли. Мне очень повезло, что я попал в его класс.
В семидесятые годы Ташкент имел довольно высокий уровень музыкальной культуры на всех уровнях. В городе было несколько театров, консерватория, театральный институт, институт искусств, педагогический институт, музыкальное училище, специализированная музыкальная школа Успенского, после окончания которой сразу поступали в консерваторию, и другие музыкальные заведения.  В каждом районе города было несколько музыкальных школ, в которых работали педагоги с очень хорошей квалификацией.  Интересно, что уровнем высокой музыкальной культуры Ташкент, в известной мере, обязан... Гитлеру!  Как это ни странно звучит, на первый взляд. 
Спешу вас успокоить, что я имею ввиду совсем не то, что вы подумали.  Просто во время войны в Ташкент была эвакуирована Киевская консерватория, в которой были педагоги высочайшего класса, большинство из которых, по окончанию войны, так и остались жить в Ташкенте.
Одним из друзей Игоря Петровича был очень интересный человек, по имени Тахир. Узбек по национальности, культурный, образованный, обходительный, с мягким и приятным характером, Тахир работал начальником Аптечного Управления города Ташкента. Все лекарства двухмиллионного города и его окрестностей приходили на его склады. Кто жил в то время, тот понимает, что в условиях «Союза» это была «золотая жила». Ни больше, ни меньше.  Как пел Окуджава: «Каждый сам ему приносит и спасибо говорит...».  Человек, стоящий у руля этой организации, получал возможность иметь баснословные доходы, просто умело распределяя по аптекам и больницам лекарства.   
Но Тахир был похож на пришельца из другого мира. За какие-либо взятки или обменные услуги в его присуствии нельза было и вспоминать. Он отвергал их решительно и бесповоротно. Я до сих пор не могу понять, как такой человек, как Тахир, с его кристальной честностью и богобоязненностью, мог попасть на такую должность. 
Жил Тахир очень скромно в обычной трехкомнатной квартире многоэтажки на огромном жилом массиве Юнус-Абад, в северо-восточном районе Ташкента. Человек, имевший такое положение, жил как простой рабочий, в далеко не престижной квартире, в далеко не престижном районе. Это было невероятно, но Тахира не смущали эти обстоятельства. 
Причиной, почему Игорь Петрович познакомил меня с Тахиром, была Любина проблема. Один доктор посоветовал нам лечиться импортными таблетками «Лиф-52», которые в то время были страшным дефицитом. Достать их обычным путем было невозможно. Покупать где-то на руках – была реальная опасность, что тебе подсунут какую-нибудь туфту и толку от такого лечения не будет. Поэтому, выписывая рецепт, доктор нас сразу предупредил, что найти эти пилюли очень трудно, но брать их надо только через аптеку или госпиталь.
Когда я встретился с Тахиром, меня, также, как и при встрече с Ксенией, поразила его необыкновенная любовь к Богу.  Впервые, попав в его квартиру, мы не пробыли там и десяти минут, как Тахир уже показывал нам какие-то духовные книги, цитировал высказывания мыслителей Востока, приводил примеры из истории, из современной жизни и его разговор постоянно вращался вокруг Бога. Казалось, что у Тахира не было других тем. Он самостоятельно выучил арабский язык, чтобы читать Коран в подлиннике, которых у него было несколько изданий, в том числе и очень редкое издание Корана, переведенное на русский язык. Каким-то чудом Тахир сумел даже побывать в Мекке.
Когда Тахир говорил о Боге, он преображался. Его глаза светились глубокой внутренней одухотворенностью, в его разговоре, в поведении была какая-то особая искренность и доброта, что-то особенное, что располагало вас к этому человеку. Мы целые вечера проводили в беседах о религии, о спасении, о христианах, о мусульманах, о вечности... Приводя цитаты из Корана и других источников, Тахир спрашивал меня как этот вопрос понимают христиане, как об этом написано в Библии и, таким образом, выяснилось, что Тахир не имеет Библии и давно мечтает найти ее. Он пытался достать ее у букинистов, у православных, через своих знакомых заказывал Библию где-то в России, но безуспешно. Узнав об этой проблеме, я сказал, что попытаюсь что-нибудь сделать. 
Когда в начале 60-х годов в протестанских деноминацих произошло разделение, то вместо одной – в Ташкенте оказалось три баптистские церкви: регистрированная, автономная и отделенная. Одной из особенностей отделенной церкви было то, что они, полностью разорвав все контакты с властями, интенсивно печатали духовную литературу. Делали они это подпольно и с большим риском, потому что срок за такие дела был гарантирован. 
Отец мой был членом отделенной церкви, где у нас было немало родственников и друзей, у которых мне, время от времени, удавалось поживиться кое-какой духовной литературой.  В случае с Тахиром у меня не было ограничения по времени, как это было с Ксенией и, спустя некоторое время, мне удалось достать для него полную Библию. 
Вручать ее мы поехали с Игорем Петровичем. Здесь произошла сцена, подобная той, какую я увидел с Ксенией. Если бы вы смогли видеть Тахира в тот момент, когда мы передали ему Библию, вы бы увидели лицо счастливейшего человека на земле. Он взял ее в руки, несколько раз поцеловал ее и из его глаз потекли слезы. Не обращая на них внимания, он, прижав Библию к груди, стал горячо благодарить Бога за этот подарок, от волнения перемешивая с своей речи русские, узбекские и арабские слова. В порыве неудержимой  радости он стал обнимать нас, пожимать руки, не зная, как выразить нам свою благодарность за эту книгу.
После встречи с Тахиром и Ксенией я стал замечать, что есть в нашем мире особенные люди, которые просто не могут жить без Бога. Бог присутствует в каждой мелочи их жизни и они настолько любят Его, что говорить о Боге является для них величайшим наслаждением и сердечной потребностью жизни. Такие люди имеются, по-видимому, во всех народах, независимо от их национальности. Я думаю, что именно таких людей имел ввиду Апостол Павел, когда писал в Послании к Римлянам, что во всяком народе, поступающие по правде приятны Богу.
Тахир и Ксения на всю жизнь остались в моей памяти добрым примером, как можно жить человеку на земле, который берет на себя ответственность называться именем Бога. 
Прошло около года.  Жизнь вошла в свое привычное русло, Люба поправилась и мы постепенно стали забывать о пережитых проблемах.  Но вдруг, она опять стала ощущать приступы боли. Такая же боль, в том же самом месте. Сначала реже, а затем все чаще и сильнее. Дело опять стало доходить до «Скорой». Подавленные и расстроенные, мы решили сходить к Городецкому.
Выслушав нас, он покачал головой и сказал: – Люба, я знаю, что так у тебя будет всегда. Я удалил желчный пузырь, сколько было возможно почистил протоки в печени, но проблема в том, что твоя печень буквально нафарширована камнями. 
Он повесил на стену цветной плакат с разрезом печени и стал показывать нам схему протоков. – Вот смотрите, большие протоки еще можно почистить во время операции, а в бесчисленные маленькие протоки доступа нет и это проблема всех желчно-каменных больных.  Я не знаю причины твоей болезни, может быть плохая вода или питание, или еще что, но у тебя явная проблема с обменом веществ и тебе надо привыкать к этой боли. Подбери себе подходящее обезболивающее, найди правильную диету, но знай, что твои протоки опять забились камнями. В этом вся причина. Если хочешь, я тебя еще раз разрежу и почищу, но это ненадолго.
От повторной операции мы, конечно, отказались и опечаленные вернулись домой. После этого невеселого разговора мы как-то особенно остро почувствовали себя беспомощными и одинокими. Только что лучший хирург в городе подписался в своем бессилии и, по-человечески, наше будущее не давало нам никакого оптимизма. Что нам теперь ожидать? 
Скорби и переживания часто действуют на молитвы, как чернозем для растений.  Эти обстоятельства побудили нас искать помощи у Бога, поскольку надежды на человеческую помощь уже не было никакой.
Ответ мы получили, как это бывает, с самой неожиданной стороны. Некоторое время спустя, Люба полетела к своим родителям в Душанбе. Такими визитами мы обменивались довольно часто. Кроме Любы, у Рыбиных было еще шестеро детей, для которых было огромное наслаждение приехать к Любе в гости, в Ташкент. Мы, конечно, тоже не оставались в долгу, поочередно отправляя к бабушке Алле и дедушке Саше то Колю, то Сережу, но больше всех у Рыбиных отгостил Валера. Там он и получил свою знаменитую кличку «кашеед», которую мы до сих пор вспоминаем, перелистывая фотографии тех дней.
Получилась она сама собой. У Рыбиных во дворе, как и во многих христианских семьях того времени, было подсобное хозяйство. Зарплаты не хватало и люди крутились, кто как мог. Пчелы, малярки, свиньи, нутрии, цветы, теплицы, кто на что горазд, старались принести в семью дополнительный заработок. Рыбины держали свиней и бабушка Алла, выкармливая поросят, каждый день варила им большую алюминевую кастрюлю пшеничной каши, которая была по вкусу и всей детворе. Валерий был тогда двухлетним малышом и чем бы его утром ни кормили, когда доваривалась каша, Валера, как на посту, стоял на кухне с чашкой в руках и терпеливо ждал своей порции. Как только каша упревала, первый половник попадал в Валерину чашку. Для Валеры и других детей в нее добавляли немного масла, а остальную кашу студили и отдавали поросятам.
Вообще, каша у Валеры была на первом месте с самого рождения. Он без каши просто не мог жить. Он настолько любил кашу, что первое слово, которое он произнес, было... каша. Ни мама, ни папа, ни баба, ни деда, а каша.
То время многие сейчас называют «коммунизм, который мы не заметили». И в самом деле, жизнь была не очень дорогой, но, самое главное, стабильной. Цены десятилетиями стояли на одном месте. За мизерную сумму можно было купить мешок хорошей пшеничной крупы, из которой бабушка Алла и варила кашу детворе. Сегодня многие, с добрым сожалением, вспоминают те «старые добрые времена», когда за три копейки можно было проехать на трамвае из одного конца города в другой и за шестнадцать копеек купить буханку хлеба. Это время ушло безвозвратно, как и многое другое, что делалось под солнцем.
По-свойски, просто, как это делалось в те времена, Алла Ивановна поделилась с соседями нашей бедой и, таким образом, многие на улице знали об этой проблеме. Как-то вечером, Люба, возвращаясь домой с автобусной остановки, встретилась с тетей Олей. Она жила в угловом доме, через три двора от Рыбиных, и также слышала о случившемся. Расспросив Любу о самочувствии, она очень сокрушалась, что не знала раньше за ее операцию.
– Голубушка ты моя! – Приговаривала она. – Да если б я знала, что у тебя такая проблема, тебе не надо было бы идти на операцию. У меня есть замечательное средство, которое выгоняет камни из печени и желчи за один день. Давай-ка, на минутку зайдем в дом и я расскажу тебе, как это надо делать.
Они присели на веранде за покрытый клеенкой стол и пока Люба переписывала рецепт, тетя Оля рассказывала его историю.
Оказывается, что где-то в Новосибирске у нее жили родственники. Их отец был профессором медицины и заведовал кафедрой медицинского института. Там он разработал эту методику и с успехом применял ее для безоперационного лечения желчно-каменной болезни в своей клинике.
– Любочка, я и сама его пробовала и людям давала и все избавлялись от этой болячки. Некоторые повторяют эту процедуру через несколько лет, по необходимости. Это бывает. Ах, Ты, Господи, Боже мой, – опять сокрушалась тетя Оля, – да как же это мы не знали, что ты так настрадалась то. Они поговорили еще о разных мелочах и Люба, поблагодарив ее, пошла домой.
Вечером у Рыбиных собрался домашний консилиум по поводу этого рецепта. В конце концов пришли к выводу, что если таким методом лечат людей в Новосибирском мединституте, то почему бы и нам не попробовать, тем более, что приступы продолжались, а найти какое-либо средство против них пока не удавалось. Решили, что лучше будет делать эту процедуру в Ташкенте, поскольку в Душанбе сложно было найти необходимое для этой процедуры оливковое масло, а в Ташкенте Володя мог достать что угодно. Но, самое главное, хотели подстраховаться на случай, вдруг случится какое-нибудь осложнение, то в Ташкенте есть доктор, который знает эту проблему.
По возвращении Любы, не откладывая дела в долгий ящик, мы решили проделать эту процедуру при первой возможности. Банку оливкового масла греческого производства я достал через ресторан, кубик атропина принесла знакомая медсестра, а остальные компоненты были у нас под руками. Так как для этого требовалось два дня, мы решили начать ее в пятницу и иметь в запасе воскресный день, чтобы, в случае непредвиденного, Люба могла придти в себя к началу рабочей недели.
В ближайшую пятницу мы приступили к выполнению своего плана. На удивление все прошло довольно гладко.  Укол атропина я сделал сам и единственная трудность была в том, что Любе с большим трудом удалось заставить себя выпить целый стакан оливкового масла. 
На следующий день, начиная с восьми утра, мы стали свидетелями настоящего чуда. Действительно, стали выходить камни. Втечении нескольких часов мы почти доверху наполнили ими 250-граммовый стакан. Мы с трудом верили своим глазам, разглядывая их через стекло стакана, и, на всякий случай, положили их в холодильник. К счастью, наши опасения по поводу возможных осложнений не подтвердились. Люба достаточно легко перенесла эту процедуру и даже смогла поехать в воскресенье на утреннее собрание в церковь. Была небольшая слабость, которая прошла через пару дней сама по себе.
В понедельник мы решили показать камни Городецкому и узнать его мнение по поводу этого рецепта. Люба пересыпала камни в поллитровую стеклянную баночку и около девяти часов утра мы уже были в его кабинете.
Михаил Семенович сидел за своим рабочим столом у стены, напротив входной девери. Мы с Любой расположились по другую сторону стола, напротив Городецкого, а с правой стороны стола, у окна, сидела его заместитель, видная, симпатичная блондинка по имени Светлана. Она тоже была хирургом. Фактически она и была лечащим врачем Любы, но операцию ей делал сам Городецкий.
Встретились мы как старые знакомые. – Люба , ну как дела? Как ты себя чувствуешь? Какие у тебя новости? Случались ли еще приступы? – Спросил ее Городецкий. 
- Слава Богу, Михаил Семенович, я чувствую себя очень хорошо, и мы хотим узнать ваше мнение об одном деле, – с этими словами Люба достала из сумки баночку, наполненную нашей субботней добычей. Сняв с нее крышку, она подала ее Городецкому. 
Поставив ее перед собой, он долго смотрел на них, не произнося ни слова и, наконец, сказал: – Люба, это же камни из желчного пузыря. Где ты их взяла? Я тридцать лет вижу эти камни только на операционном столе.
Выслушав наш рассказ, Городецкий вместе со Светланой стали записывать все детали этой процедуры. Он выглядел очень взволнованным и до самого нашего ухода не мог успокоиться.
– Это просто невероятно! Люба, ты себе представить не можешь, какое чудо с тобой произошло. Это тебе действительно Бог помог за твои страдания. 
Распрощавшись с Михаилом Семеновичем и Светланой, мы оставили у него баночку с камнями и, окрыленные, помчались домой. Получив такое свидетельство от доктора, мы, как дети, радовались этому исцелению.
Во время беседы Городецкий обращал наше внимание на то, что камни были разных размеров и, объясняя строение печени, говорил: – Большие камни (некоторые из них были размером с ноготь большого пальца) – это из главных протоков, а мелкие, величиной с горошину и меньше, это камни с мелких протоков, которые невозможно достать хирургическим путем. Люба, теперь твоя печень чистая, как у младенца.
Прошло еще два года. Первая половина 80-х были очень напряженные годы. Кроме того, что надо было работать на своих объектах, заботясь о хлебе насущном, на нашей бригаде лежала ответственность за отделку центрального Дома Молитвы, строительство которого Ташкентская церковь начала в 1980г.
Когда я смотрю сегодня на наших американских строителей, на их экипировку, мобильные телефоны, компьютеры, огромнейший выбор продукции и строй-материалов, то мне хочется плакать, вспоминая, в каких условиях нам приходилось работать. В наше время буквально каждую мелочь приходилось доставать. Американцам никогда не понять, сколько смысла вложено в простое русское слово «достать». Без этого слова не могло функционировать, практически, ни одно предприятие на территории Страны Советов.
Утром, выезжая из дома, у меня на сиденье лежал длинный список объектов и дел, которые мне необходимо было сделать втечении дня. Все надо было предусмотреть заранее, обговорить дневную работу, учесть все нюансы заказа, подготовить материалы и т.п. Забыть или ошибиться было нельзя, любой недочет заставлял делать новый круг по городу, поскольку телефонной связи с объектами не было. А это время, безин, нервы.
Малярки в Ташкенте шли хорошо. В семидесятых годах этот бизнес стал развиваться у нас очень интенсивно, и спустя несколько лет в городе было много баптистских бригад, занимавшихся отделочными работами на достаточно высоком уровне. Мы имели хороший опыт в работе с лепкой, варили формопласт и знали, где доставать его компоненты, делали искусственный мрамор из бумаги и гипса, широко использовали напрыск, трафареты, комбинированные цвета стен и многое другое. 
В этот памятный субботний день я закончил свои дела раньше обычного и единственно, что мне оставалось сделать, это вечером, часиков в восемь-девять, смотаться на Чиланзар к бригадиру краснодеревщиков Володе, по кличке «Борода». Его бригада отделывала наши объекты деревом. Шкафы, рамы, двери, потолки, стены они делали из хорошего дерева под лак.
Жили мы тогда на Болгарке. Так называется в Ташкенте небольшой микро-район на Куйбышевском шоссе, по дороге со сквера Революции на Куйлюк. Почему его так называют сейчас уже мало кто помнит. Старожилы говорят, что в послевоенное время здесь были сельскохозяйственные плантации, которые возделывали болгары. Было ли это как обмен опытом или еще по какой причине, наше поколение уже не знало. Помним только, что когда останавливался автобус, то кондуктор, объявляя остановку, говорил: «Болгарские огороды», хотя останавливался автобус прямо у стены Женской Колонии. По другую сторону колонии проходили трамвайные пути, за которыми были построены новые многоэтажки, в которых мы пробили себе кооперативную квартиру.
Таким образом, я смог провести остаток субботнего дня дома.  Через несколько часов, собираясь ехать к «Бороде», я предложил Любе поехать со мной.  На такие мероприятия ее не надо было уговаривать, и вскоре мы уже выезжали на дорогу. Было еще около восьми вечера и я рассчитывал, что до темноты мы легко успеем добраться до места.
Немного не доезжая до аэропорта, это был самый короткий маршрут от Болгарки на Чиланзар, у меня вдруг мелькает неожиданная мысль: – Люба, так мы же совсем рядом сейчас находимся от Траугот Францевича. Давай-ка, заскочим к нему на пару минут, я давно собираюсь обговорить с ним один вопрос. Люба не возражала и через пару минут мы уже парковались у его ворот.
Двери нам открыл сам хозяин и радушно пригласил в дом. Жили они в Ташкенте сравнительно недавно, каких-нибудь пару лет, а до этого Траугот с тетей Катей долгое время жили в Душанбе, где он нес служение второго пресвитера Душанбинской церкви. Когда старший пресвитер по Средней Азии Михаил Маркович Самотугин ушел на пенсию, на его место был избран Траугот Францевич Квиринг. В связи с этой должностью, ему пришлось поменять место жительства и перебраться в Ташкент, где находился центр Азиатского региона, включающий в себя три самые отдаленные республики СССР: Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. В каждой республике были свои церкви и группы верующих, свои нужды, свои проблемы и, таким образом, у Траугот Францевича был большой фронт работы.
Надо сказать, что Траугот Францевич хорошо подходил на эту должность. Около пятидесяти лет, среднего роста, чуть полноватой комплекции, начитанный, культурный, всегда аккуратно одетый, собранный, его зачесанные назад, волнистые с сединой волосы придавали ему вид интеллигентного и образованного человека и располагал к нему людей. Он и на самом деле был таким.
Люба охотно поддержала мою неожиданную идею заглянуть к Траугот Францевичу, поскольку до нашей женитьбы жила в Душанбе и поэтому считала Траугота с Катей почти родней. У меня также были с Траугот Францевичем особенные отношения по двум причинам.
Когда Траугот Францевич приступил к обязанностям старшего пресвитера, он приобрел в Ташкенте дом, в котором наша бригада сделала отделочные работы. Трауготу и Кате наша работа пришлась по душе и они никогда не скупились на благодарности в наш адрес.
Вскоре после окончания службы в армии мне пришлось уехать из Ташкента в Душанбе, где я около года прожил у моего дяди Петра Андреевича Семерюк, за что я бесконечно благодарен ему и тете Люсе. Там, в Душанбинской церкви, было мое становление как христианина, там же я и принял крещение. Таким образом, Душанбинская церковь мне также была очень близка, а крестил меня в июне 1975г. лично Траугот Францевич. По этой причине я называл его иногда моим «крестным папой».
Крещение в Душанбинской церкви всегда было большим событием и готовились к нему с особенным подъемом. Я хорошо помню день моего крещения ранним воскресным утром в водах Кафирнигана, несущего свои кристальные потоки с заоблачных хребтов седого Памира. Несмотря на ранний час, весь берег реки был заполнен людьми. Одетые в белые халаты крещаемые и служителя, преподающие крещение, хор, молодежь, дети, большая часть церкви собрались, чтобы быть свидетелями и участниками этого торжественного и волнующего служения, которое занимало довольно много времени. Было сказано несколько коротких проповедей, пели хоровые гимны, пели общим пением, рассказывали стихотворения, молились...
Это был настоящий праздник под голубым куполом необъятного небесного храма. По краям лазуревого неба, в красивом беспорядке толпились окрашенные нежным рассветным заревом, розово-белые облака, с любопытством поглядывая сверху на стоящих вдоль берега реки людей. Лучи восходящего солнца, наполняя теплым утренним светом вселенную, озаряли вершины гор и украшали ярким сусальным золотом контуры ниспадающих в долины отрогов древнего великана Тянь-Шаня, уже многие тысячелетия неподвижно лежащего на этом месте.
У его подножия расположился Душанбе. Красивый, чистый город, одной стороной своей забравшись на подножие гор Варзобского ущелья, он устремляется оттуда вниз и, как устье большой реки, широко разливается по просторам долины. Таких великолепных гор, как в Душанбе, я больше не видел нигде. Здесь поневоле вспоминаются слова Высоцкого, «лучше гор могут быть только горы».       
Величественная картина храма природы наполяла сердца присутствующих восторгом и благоговением.  Когда в воздухе разливались аккорды хорового пения, звучали слова вечного Евангелия и молитвы, мне казалось, что я физически ощущал присутствие Божие на этом месте.
Крещение обычно преподавали Траугот Францевич и первый пресвитер Душанбинской церкви Иосиф Дмитриевич. В середине семидесятых годов в Душанбе была довольно большая община Евангельских Христиан Баптистов, насчитывающая более семисот членов, из которых около восьмидесяти процентов были немецкого происхождения. Поэтому Траугот Францевич, будучи немцем по национальности, имел в церкви большой авторитет и втечении многих лет неизменно избирался церковью на пресвитерское служение. Душанбинская церковь с большим разочарованием восприняла новость, что Траугот Францевича избрали старшим пресвитером по Средней Азии и что ему необходимо теперь уехать из Душанбе. Будучи начитанным и трудолюбивым, он, действительно, кормил церковь духовным хлебом и приехавшим братьям из ВСЕХБ пришлось приложить немало усилий, убедить церковь с миром отпустить Траугот Францевича на это служение. Некоторые старушки так любили его, что дело, порой, доходило до смешного.
Однажды во время крещения произошел курьезный случай с моей тещей Аллой Ивановной Рыбиной. Бог наделил ее красивым голосом, она пела в хоре, солировала, рассказывала стихотворения и очень ревностно посещала церковные служения. В то раннее воскресное утро крещение проходило в том же порядке, как это делалось здесь уже многие годы. После короткого служения Траугот Францевич и Иосиф Дмитриевич зашли в воду и, помолившись, приступили к крещению новообращенных душ. Как обычно, каждое погружение сопровождалось пением псалма. Хор стоял у самой кромки воды и в перерыве между пением Алла Ивановна, сняв босоножки, немного зашла в воду, чтобы лучше видеть происходящее. В этот момент к ней подходит одна старица и, подавая ей трехлитровый баллон, говорит:
– Алла Ивановна, миленькая, зачерпни мне, пожалуйста, водицы. 
Алла Ивановна, наклонившись, заполнила банку водой и подала ее бабуле.
Надо сказать, что вода в Кафирнигане была отменная. Кристально чистая, вкусная вода, о которой могут только мечтать большинство жителей земли и которую у нас в США продают в магазинах за хорошие деньги. Она стекала с Варзобских ледников и пили ее из реки без всякого опасения. Таким образом, эта просьба не показалась Алле Ивановне странной. Ну, захотелось бабуле освежиться чистой горной водицей. Ну, возжаждала она с утра пораньше, что-ж тут такого... 
Но старушка вдруг вылила воду на гальку и опять, подавая ей баллон, говорит с досадой: – Да ты не так. Ты чуток подальше зайди в воду, и из-под Траугота мне водичку зачерпни, из-под Траугота... 
Поняв в чем дело, теща на несколько секунд потеряла дар речи. Придя в себя, она зашла насколько позволяла глубина в реку, и вновь наполнила ее банку водой. Что-то пробормотав про себя, удовлетворенная старушка поставила банку в сумочку и растворилась в толпе. Такой авторитет имели наши служителя.  Мы до сих пор с улыбкой говорим этот случай, вспоминая о делах минувших дней...
Зайдя в дом к Траугот Францевичу, мы увидели, что у него были гости. Нас это нисколько не удивило, потому что люди к Траугот Францевичу, в силу его должности, приходили очень часто. Мы поприветствовались и Траугот представил нам своих посетителей. Звали их Герта и Павел. Это были муж и жена из г. Абай-Базар, довольно большого райцентра в Южном Казахстане, расположенного приблизительно в ста километрах от Ташкента. На вид им было лет около тридцати с небольшим и мы видели их впервые.
Географически Ташкент имеет несколько необычное расположение. Узбекистан – это достаточно большая по территории республика, а ее столица, Ташкент, находится на самой границе с Казахстаном. Приблизительно в пятнадцати километрах от границы города начинается уже Чимкентская область.
Это хорошо видно, если вы летом будете путешествовать по трассе из Чимкента в Ташкент. Пока дорога идет по Казахстану – вы видите кругом желтую, выгоревшую степь с редкими поселениями по местам. Ни деревца, ни кустиков. Но, как только вы въезжаете в Узбекистан, картина меняется как по мановению волшебной палочки. С обеих сторон дороги вас встречает буйство зелени, огромные сады, плантации овощей, придорожные деревья, кроны которых, смыкаясь, образовывают над дорогой зеленые туннели, селения, утопающие в зелени виноградников и фруктовых деревьев, хлопковые поля, арыки с водой, просто удивительно, как преображалось лицо природы.
В этом плане узбеки заметно выделяются среди других народов Средней Азии и, прежде всего, своим трудолюбием, умением и любовью к земледелию. Знаменитые мирзачульские дыни, виноград, хлопок известны далеко за пределами Узбекистана. В узбекском дворе не будет пустовать ни один клочок земли. Его обязательно разрыхлят и что-нибудь посадят.
Во времена сталинских репрессий поволжские немцы были выселены в отдаленные республики, преимущественно в Сибирь и Среднюю Азию. Довольно много немцев проживало с тех пор в Южном Казахстане и, таким образом, в Абае была община Евангельских Христиан Баптистов, состоявшая, в основном, из немцев. Немало немецких поселений было в Ташкентской области и окрестностях. Они частенько наведывались к Траугот Францевичу, как к своему земляку, по различным вопросам и, поэтому, встретив в доме у Траугота очередных посетителей из немецкой общины, мы восприняли это как само собой разумеющееся.  Траугот с гостями расположились на небольшой уютной верандочке, которая по совместительству выполняла еще роль столовой, поскольку одной стеной примыкала к кухне и приготовились ужинать. Хозяин радушно пригласил нас присоединиться к трапезе и через минуту мы уже оживленно беседовали, запивая чаем тети Катины пироги.
Поначалу наше внимание сосредоточилось на гостях. Я стал расспрашивать Павла за Абайскую церковь, о служении, о хоре, рассказал им немного о нашей стройке, поинтересовался, где он работает. Узнав, что Павел занимается строительством, сказал, что могу помочь достать нужный инструмент и материалы для отделки и т.п.   
Но Павел, как-то неловко так, посмотрел на жену, затем поднял на меня свои чистые голубые глаза и сказал: – Вы знаете, Владимир, мы к Траугот Францевичу приехали с одной проблемой и, честно говоря, не знаем, что нам теперь делать. Дело в том, что у Герты на понедельник назначена операция. Ей должны будут удалять желчный пузырь и мы...
Тут меня как током ударило и я, перебивая Павла на полуслове, вскочил со своего места: – Что!? Герте собираются удалять желчный пузырь? Павел, ни в коем случае не соглашайтесь на операцию. Нас сюда, наверное, Сам Бог послал. (Я до сих пор не могу понять, почему я сказал эту фразу). Павел, мы знаем замечательное средство, как можно избавиться от камней в печени и желчном пузыре без всякой операции.  И, обратившись к Любе, сказал:
– Люба, вы идите с Гертой в соседнюю комнату и ты расскажи ей, как это делается, а мы пока поговорим здесь о делах.
Проводив их, мы начали наш «важный» разговор, ради которого я решил заскочить на минутку к Траугот Францевичу. О чем мы тогда говорили, какие важные дела решали, я сегодня не помню. Помню только, что было что-то очень важное, такое важное, что я отослал Любу с Гертой в соседнюю комнату, чтобы они нам не мешали решать какие-то «глобальные вопросы», о которых сегодня не осталось и следа в памяти.
Минут через двадцать Люба с Гертой присоединились к нашей компании. К тому времени наша «важная» тема уже иссякла, тетя Катя подлила нам свежего чайку и мы переключились на проблему, которая привела сюда наших новых друзей.
Мы рассказали, что нам пришлось пережить за эти годы, за Любину операцию, за Ксению, за рецепт, как был удивлен Городецкий, увидев эти камни у себя на столе, как они тут же стали переписывать этот рецепт вдвоем со Светланой и т.д.
Оживленно, как старые знакомые, мы продолжали беседовать, не замечая времени. Так подобно беседуют дружные родственники в семейных общениях или друзья, доверяющие друг другу, свободно, без опасения, что тебя могут неправильно понять или истолковать твои слова на свой неожиданный лад. В таких беседах, действительно, отдыхаешь и душой и телом.
Воспользовавшись небольшой паузой, Павел переглянулся с Гертой и сказал: – А вы знаете, что сейчас исполнился удивительный сон, который Герта увидела два дня назад.
Эта фраза произвела настоящий переполох в наших рядах. – Что?  Сон? Который сегодня сбылся? – Мы наперебой стали расспрашивать их. – Какой сон? О чем? Павел, расскажите нам этот сон. Это ведь так интересно!  Глаза всех присутствующих устремились на Павла. Немного помедлив, он поставил на стол пиалу с чаем и начал свой удивительный рассказ.
– Пару лет назад у Герты стали случаться приступы желчно-каменной болезни. Люба с Володей вот знают, что это такое. Поначалу мы, конечно, не понимали откуда эта боль и думали на разные причины.  Пытались лечить желудок, пить минералку, настойки всякие, что только ни делали, но, вы сами знаете, как оно бывает, боль то вроде затихнет на время, а затем опять приступ. Несколько раз даже «Скорую» вызывали. Доктора навыписывали нам таблеток всяких целую кучу, «Нош-па» и еще разные, какие-то процедуры назначали, но, вообщем, толку было мало, приступы не проходили.
Три месяца назад Герту направили в Чимкентский областной госпиталь на обследование. Там они уже точно определили причину и сказали, что без операции не обойтись. Узнав эту новость, мы очень расстроились и особенно Герта. Вы знаете, она никогда не была на хирургическом столе и страшно боится этой операции. Да не только этой, а вообще операции.
Герта, слушая Павла, качала головой и смущенно пожимала плечами.
– Не знаю, как и что, но я ужасно боюсь. Вы просто себе не можете представить, как я боюсь операции. У меня кровь в жилах стынет, как представлю себя на столе. Просто ужас какой-то.
- Что только мы ни делали, – продолжал рассказывать Павел, – с Гертою уже и хирург беседовал, и медсестра с нашей улицы, говорят ей, что это совсем несложная операция, просто удалят ей желчный пузырь с камнями и все, это как аппендицит, но ничего не помогает – трясется от страха, как кролик.
– Так и есть, – опять кивнула головой Герта. – Так боюсь, что хоть помирай. Как вспомню, что будет операция, мне аж плохо становится. Вроде все понимаю, что это не такая уж сложная, как другие, а не могу себя побороть, хоть плачь.
Павел подлил себе чаю и продолжал: – Это все так. Но приступы-то продолжались, было ясно, что проблема зашла слишком далеко и надежды на терапевтическое лечение не было никакой. Мы с Гертой взвешивали наши шансы, и так и эдак, но что нам оставалось делать?  Тут уже боюсь – не боюсь, а операцию делать надо. 
Ну и вот, несколько дней назад положили Герту в хирургическое отделение и стали готовить к операции, которую назначили на понедельник. Утром отвез я ее в больницу, а вечером, после работы, зашел проведать. Бедная моя Герта, на нее жалко было смотреть. Вышла она во дворик в своем застиранном больничном халатике, в тапочках, маленькая такая, несчастная, сели мы на скамейку подальше от людей и я как мог пытался ее утешить, но сами понимаете, как можно утешить человека, у которого что-то болит?  Посидели мы до темноты, помолились и пошел я домой.
На другой день мы пришли с детками проведать нашу мамочку. У нас их пятеро. Побыли у нее весь вечер, поговорили, поиграли детки со своей мамочкой, покормили ее фруктами, помолились все вместе... Так и на следующий вечер.
Вчера утром, в пятницу, я, как всегда, в восемь уже был на работе. Минут через двадцать, вдруг меня зовут в контору. Ну, думаю, мало ли чего я им понадобился, может с нарядами надо выяснить что-то или еще что. Всякие есть причины. Прихожу, а мне говорят: – Тебя тут из больницы к телефону просят, срочно.
Я поначалу даже испугался слегка, может, думаю, за ночь стряслось что-нибудь, может проблема какая или доктор вызывает. Короче, хватаю я трубку, а Герта мне и говорит, взволнованная такая.
– Павел, не знаю даже как тебе и сказать, но вообщем надо, чтобы ты срочно приехал ко мне в больницу, прямо сейчас, пожалуйста. Здесь случилось одно очень необычное дело и нужно, чтобы ты приехал сюда, как можно скорее. 
Тут я и вовсе перепугался. – Герта, – чуть не кричу уже в трубку, – что там у тебя? Проблема? Тебе плохо было? Тебе что-то привезти надо?
– Да нет, Павел, не беспокойся, со мной все хорошо. Но сегодня ночью случилось что-то такое, что я не знаю теперь, что мне делать. Вобщем, нам надо срочно поговорить.
– Все.  Понял.  Постараюсь быть у тебя как можно скорее. Минут через тридцать жди меня в вестибюле, чтобы мне не вызывать тебя из палаты. Хорошо?
Услышав такие слова, я забежал к прорабу, отпросился и помчался в больницу. Герта ждала меня во дворе, у дверей проходной будки, и была очень взволнована.
– Павел, – подбежала она ко мне, – идем сюда. 
В эти утренние часы посетителей еще не было, больничный дворик был пуст и мы присели с ней на ближайшую скамейку. – Так вот, слушай. Ты же знаешь, как я боюсь операции. Ты помнишь, сколько мы молились, чтобы Господь послал мне помощь?
– Конечно, помню, – сказал я. – Ну, и что дальше?
– А дальше, вот что. Сегодня ночью я...  Тут Павел остановился, посмотрел на Герту и говорит: – А вообще, дальше пусть сама Герта расскажет, что с ней произошло. 
Герта смущенно замахала руками. – Ой, не надо. Павел, у тебя лучше получится. Ты уже раз начал, то и заканчивай.
Мы все дружно поддержали Павла: – Герта, да ты не стесняйся. Здесь все свои. Чувствуй себя как дома...
Порозовевшая от смущения, Герта привычным движением руки поправила свои белокурые волосы и продолжила эту удивительную историю.
– Мы, и в самом деле, много молились, чтобы Господь помог мне избавиться от этой проблемы. Подавали записки в церкви, молились наши родственники, друзья и, конечно же, в наших семейных молитвах это нужда всегда была на первом месте.
В четверг вечером, уже стемнело, когда Павел с детками ушли домой после посещения. Проводила я их до проходной, посмотрела немного им вслед и пошла обратно в палату. И меня вдруг такая тоска охватила, прямо смертный ужас какой-то. Внутри будто как холодом каким все сковало. Иду ни жива, ни мертва, еле ноги переставляю, а в голове одна только мысль: Господи, хоть бы мне не свалиться где-нибудь по дороге, хоть бы мне хватило силы до палаты дойти... 
Вообщем, кое-как добрела я до кровати, натянула на себя одеяло, отвернулась к стене и заплакала. Так мне на душе горько стало, так мне себя почему-то жалко стало, что я вам и передать не могу. Стала я с Богом разговаривать. Плачу и говорю Богу, не переставая. Это даже не молитва была, как мы обычно молимся, а просто говорила я в душе все, что у меня наболело за это время. И деток мне жалко было, и Павла, и себя, и друзей, и церковь, и за операцию говорила, и родственников вспоминала, и чем больше думала о всех, тем горше плакала.
– Господи, – говорю. – Ведь Ты же Отец мой. Ведь написаны же в Евангелии слова Твои, если какое дитя попросит у отца хлеба, он не даст ему камень, и если попросит рыбы, он не даст ему змею, а тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него... Господи, вот как написано, что касающийся вас, касается зеницы ока Твоего, так и у меня сейчас, Господи, такая тоска и печаль коснулась меня, так невыносимо тяжко мне, что нет у меня больше сил. Нет у меня, Господи, больше никакой надежды, Ты только у меня остался, и если Ты не поможешь мне, то не знаю я, что теперь будет со мною...  Ты ведь все можешь, Господи. Не пройди мимо рабы Твоей. Ты ведь, Господи, враг всем болезням и недугам человеческим. Когда жил Ты на земле, Ты гнал все болезни от людей прочь, возвращая им здоровье и радость жизни... Как помиловал Ты, Господи, разбойника на кресте в самую последнюю минуту, так и меня, Господи... Помилуй меня, пронеси чашу сию мимо меня, Господи. Душа моя тоскует и ужасается, как у Тебя, Господи, в саду Гефсиманском. Избавь меня от операции, Господи, не дай мне камень вместо хлеба, ведь я же дитя Твое, не дай мне змеи вместо рыбы. К Тебе, Единому, стучу я, отвори мне двери милости Твоей...  Ты видишь, как горько мне… Господи...
Сколько времени я так лежала, не знаю. Может два часа, может три, может больше. Я не замечала, когда мой плач и молитва переходили в сон, не замечала, когда я просыпалась, а просыпаясь мне казалось, что я так и продолжала говорить к Богу. Вдруг я вижу, не помню как, то ли во сне, как наяву, то ли наяву, как во сне: открывается дверь нашей палаты и входит человек. Высокий, в белой одежде, седые волосы, борода и я сначала подумала даже, что это дежурный доктор зашел в палату.
Он подошел к спинке кровати, посмотрел на меня и говорит: – Герта, Бог услышал тебя.  В субботу поезжай в Ташкент к Траугот Францевичу и там ты получишь ответ на твою молитву. Он еще постоял около меня немного, улыбнулся и вышел в двери.   
Мне очень трудно передать вам, что я увидела в этом человеке за эти краткие мгновения. Прежде всего хочу сказать, что у него был какой-то особенный, ясный и добрый взгляд, что-то необыкновенно доброе и простое. Он показался мне с одной стороны очень важным, и в тоже время удивительно простым и человечным.
Его присутствие как бы пронизывало меня насквозь и я чувствовала, что он знает обо мне все, и не только знает, но и понимает все мои переживания, весь мой плач и воздыхания. В эту минуту как-будто растаяли стены времени и проблемы, больница, доктора и все, чем мы живем и вокруг чего суетимся, вдруг стали маленькими, неважными, скоротечными... Там было и то, что я вам пытаюсь рассказать, но и еще что-то большее, и я знаю, что как бы я ни старалась, я не смогу передать вам то состояние, которое переполнило все мое существо. Так, подобно, мы, наверное, представляем себе отца в раннем детстве, самым лучшим, самым добрым, самым сильным, самым красивым, самым-самым, который все знает, все может.
Я села и, оглянувшись по сторонам, сразу не могла понять сплю я или нет. В палате было темно и тихо, все спали, было уже очень поздно, или лучше сказать, было уже очень рано. Я не смотрела на часы, но, думаю, что было где-то около четырех или пяти часов утра. В первую минуту мне хотелось выскочить вслед за ним в коридор и расспросить его подробнее, но я чувствовала, что его уже здесь нет.
Опустившись на подушку, я до самого рассвета уже не сомкнула глаз, – продолжала Герта, – да я и не пыталась. Я ни о чем не могла больше думать, перед глазами у меня стоял образ этого человека в белом, и я в тысячный раз повторяла про себя его слова, вновь и вновь вспоминая все подробности. Каждая минута тянулась как вечность и мне казалось, что эта ночь никогда не кончится. 
Сообщить эту новость Павлику я могла только утром, когда он попадет на работу. Это был единственный шанс связаться с ним. Дома у нас телефона нет, посещать меня Павел придет только вечером, а мне, конечно, надо было сообщить Павлику это как можно скорее. Прямо хоть домой беги из больницы. 
Дождавшись, наконец, утра, я стала звонить в управление и Павел, слава Богу, был на месте. Когда я ему рассказала о происшедшем, мы решили, что нам обязательно надо будет поехать в Ташкент. Такой случай упускать было нельзя.  Траугот Францевича я до этой поездки не знала.  Павел встречался с ним пару раз в Душанбе, но в его ташкентском доме нам бывать не приходилось. Это, конечно, не было проблемой, так как мы слышали, что Траугот Францевич поселился неподалеку от центрального Дома молитвы на Панченко, а дорогу к Дому молитвы Павел знал хорошо. Проблема была в другом. Меня готовили к операции, которую назначили на понедельник, и уходить из больницы в этот период категорически запрещалось.
В нашем распоряжении было всего несколько часов, чтобы успеть решить эту задачу. Главное, надо было договориться с врачем, чтобы мне разрешили уехать из больницы. Взвесив все за и против, мы пришли к выводу, что к лечащему врачу идти нет смысла, он вряд ли возьмет на себя такую ответственность и решили, что надо идти к главврачу.
Здесь стал вопрос: какая причина? Нам надо как-то обосновать эту поездку. Может  попытаться разжалобить его или что-нибудь подарить. Но, что? Время летит, сегодня пятница, Павлика ждут на объекте, если ему куда-то ехать за подарком – это время, да и что можно купить у нас в Абае. Это если в Чимкент поехать или в Ташкент, там можно найти что-нибудь приличное, но иди знай, когда он вернется, то может главврача уже не быть на работе. Да и поможет подарок или нет, это тоже вопрос. Немного поколебавшись, мы решили, что не будем искать окольных путей, а помолившись, пойдем к главврачу, как есть и просто объясним ему все по-человечески. В пользу этого решения была также мысль, что если это от Бога, то Он поможет склонить сердце главврача в нашу сторону.
Павел коротко помолился и через несколько минут мы уже сидели в больничном коридоре, напротив двери, за которой находился человек, имевший власть над нашим вопросом. Я, конечно, тряслась как осиновый листочек, мне казалось, что даже со стороны видно, как я трясусь. Я, вообще, ужасная трусиха, когда дело доходит до начальства. У нас все такие вопросы Павел решает.
Несколько раз открывалась дверь кабинета, заходили и выходили врачи, медсестры, еще какие-то люди, а я сижу, как на иголках. – Ну, как сказать?...  С чего начать?...   Вскоре дошла очередь и до нас.
Главврача звали Гайрат Алиевич. Казах по национальности, лет около шестидесяти, это был высокий, полноватый мужчина с редеющими, зачесанными назад, седыми волосами. Глаза его, как у всех казахов, были черные, а лицо, на удивление, почти белое, с легким смуглым отливом. Одет он был в белый халат, из-под которого виднелась красивая голубая рубашка и галстук. Из нагрудного кармана халата выглядывали две авторучки, а на другой стороне халата синими нитками была вышита его фамилия. 
Выйдя из кабинета, он спросил: – Вы ко мне?
Мы встали со стульев и Павел сказал: – Гайрат Алиевич, нас привело к вам одно не совсем обычное дело и мы просим вас, пожалуйста, уделите нам несколько минут вашего времени.
Он согласно кивнул головой и пригласил нас войти в кабинет. Затворив двери, он пожал нам руки, предложил присесть и, пройдя за свой стол, приготовился слушать. У меня внутри все похолодело. – Ой, – думаю, – если бы не Павел, тут бы я и пропала. У Павла, в этом смысле, есть какой-то дар – он может говорить спокойно и убедительно, даже в самых трудных ситуациях. В таком духе он и начал наш разговор:
– Гайрат Алиевич, я скажу вам прямо: завтра нам с Гертой на один день необходимо поехать в Ташкент. Скажите, есть ли хоть какая-нибудь возможность, чтобы вы разрешили нам эту поездку, а вечером я привез бы ее обратно.
Гайрат Алиевич молча смотрел на нас своими умными, живыми глазами и после долгой паузы спросил: – Павел, вы в своем уме? Вы хоть представляете себе, что вы просите? Вы что, забыли, что у Герты на понедельник назначена операция и мы всю неделю готовим ее к ней?  Вы подумайте только, если во время операции с ней что-нибудь случится и станет известно, что с моего разрешения Герта уезжала из больницы, вы понимаете, что мне за это будет тюрьма. Простите, но начать жить второй раз я уже не смогу. Мне недалеко до пенсии, у меня есть жена, дети, внуки и вы хотите сказать, что у вас есть более веская причина, ради которой я бы смог пойти на такой риск?  Павел, вы меня извините, но об этом не может быть и речи.  Если вы порядочный человек, то вам и просить об этом должно быть стыдно.
Услышав эти слова, я совсем потухла. Понятно, что Гайрат Алиевич был прав на тысячу процентов. Быстро мелькнула мысль: да тут никакие подарки бы не помогли, кому охота свою голову подставлять под такую перспективу.  На его место, наверное, тоже есть много желающих, и в самом деле, стыдно и просить его о такой жертве. Кто мы ему такие. Слушая его слова, все наши доводы стали казаться мне маленькими и незначительными, и моя надежда стала разваливаться на глазах как карточный домик.
Помолчав, Павел говорит: – Гайрат Алиевич, я, конечно, очень извиняюсь за такую эгоистическую просьбу, но, вы знаете, случай, который нас привел в ваш кабинет, действительно, очень необычный. Разрешите мне рассказать вам все, как есть, и затем вы решайте, что с нами делать.
Гайрат Алиевич, мы люди верующие. Мы верим, что есть на небесах Бог, который сотворил и небо, и землю, и все, что наполняет ее. Мы верим, что все люди это дети одного отца, где бы кто ни родился. Вы, наверное, знаете, что у нас в Абае есть небольшая церковь Евангельских Христиан Баптистов, в которой мы каждое воскресенье собираемся, поем, читаем Библию, молимся и служим Богу.
Когда с Гертой случилась эта болезнь, мы много молились и в церкви, и дома, чтобы Бог вылечил Герту. Я вам скажу еще, что Герта очень боится этой операции, она у меня и так «трусишка зайка серенький», а операция для нее – что-то ужасное и страшное...
Тут случилось такое, что стыдно и вспоминать. Из моих глаз вдруг потекли слезы. Не просто слезы, а потоки слез. Сама не знаю, что это со мной случилось, но, по-видимому, все мои страхи, боли, тревоги, переживания, надежды, молитвы, моя бессонная ночь, словом все, что накопилось у меня в душе за время болезни, хлынуло наружу этими неудержимыми слезами, как-будто рухнула в душе какая-то плотина.
Я думаю, что и Павел, и Гайрат Алиевич сами перепугались. Павел стал держать меня за плечи: – Герта, Герта, ну, пожалуйста, ну, не надо, Герта, ну, успокойся, я прошу тебя, ну, не плачь, не надо, Герта, все будет хорошо, только, пожалуйста, успокойся...  Гайрат Алиевич подал мне воды, тоже что-то говорил, а я рыдаю, как ребенок. Я вообще не помню, чтобы я еще так когда-то плакала в своей жизни. Может в детстве когда, не помню.
Кое-как я, наконец, успокоилась и Павел продолжил свой рассказ о вечернем посещении, о том, как мы с детками молились, чтобы Бог помог нам и избавил меня от операции... 
А мне так стыдно было за мою слабость такую, так, что сквозь землю хотела провалиться от стыда. Лицо горит, глаза мокрые, нос распух как картошка, ну матрена матреной, опустила голову и слушаю. Не плачу уже, а сижу и всхлипываю, как маленькая девочка, и не могу сдержаться, хоть ты что. 
Павел, тем временем, подошел к самому главному и стал рассказывать Гайрат Алиевичу о моем сновидении...
Читатели уже знают, что произошло с Гертой в ту ночь и пока Павел рассказывает эту историю Гайрат Алиевичу, я хочу сделать краткий исторический обзор, чтобы мы лучше могли представлять себе среду, в которой жили наши новые друзья, Герта и Павел.
В целом, все азиатские народы, проживающие на территории СССР, были довольно набожными, по сравнению с их европейскими соседями. Хотя многие их обряды были больше похожи на традиции и предания старцев, тем не менее, эти обычаи и традиции в Средней Азии имели огромное влияние. Это неудивительно. Восток, во все времена, был особенно религиозен, поэтому, после развала «Союза», как только по средне-азиатским республикам пролетел первый ветерок свободы, там, как грибы после дождя, повсеместно стали расти новые мечети, мусульманские школы, медресе и т. п.
Коренное население азиатских республик всегда помнили, что это их земля, и на этой почве случались даже небольшие конфликты. Иногда приходилось слышать где-нибудь на базаре или в магазине пренебрежительную фразу в адрес русского или украинца, выразившего какое-либо недовольство по поводу товара или сервиса: «Нэ нравится – езжай в своя Рязань».
Но вот что интересно, к верующим людям они относились гораздо лучше. Причина была в том, что как и все остальные народы СССР, азиатские народы также жили под страхом и прессом коммунистического режима, который особенно не разбирался кто ты: славянин или азиат, мусульманин или христианин. Слишком свежи еще были воспоминания в памяти человеческой о годах массовых репрессий, в жерновах которых погибло множество и христиан и мусульман, поэтому многие из них скрывали в себе внутреннее недовольство существующей властью.
Но видя, что верующие люди преследуются властями, они резонно считали, что это другие русские, если их самих преследует КГБ также, как и их родного муллу. Такие русские уже не могли быть врагами узбеку или казаху, которые, в большинстве своем, сами были верующими или, по крайней мере, набожными.
Гайрат Алиевич слушал рассказ Павла с нескрываемым интересом и было трудно угадать, какое впечатление произвела на него эта история.
А Павел уже рассказывал, как рано утром Герта сумела дозвониться до него в РСУ, как мы сидели во дворе и мучительно думали, чтобы такое можно было бы подарить главврачу, чтобы его сердце расположилось отпустить Герту в Ташкент, и как мы, ничего не придумав, решили помолиться Богу и просто придти к вам как есть.   
После короткой паузы Павел сказал в заключении: – Гайрат Алиевич, мы понимаем весь груз ответственности, который лежит на ваших плечах, и очень извиняемся, что стали просить вас о таком одолжении. Мы понимаем, наверное, нет на свете таких причин, которые склонили бы вас принять это решение. Поэтому, мы рассказали вам все так, как бы мы рассказывали это своему отцу. Мы верим, что Герта получила ответ от Бога и верим, что Бог послал ей избавление от операции и нам только необходимо взять его. Мы, конечно, можем написать любую расписку, что не будем иметь к вам никаких претензий или еще, что вы найдете нужным. Гайрат Алиевич, еще раз прошу простить нас за такую нескромность и делайте с нами то, что вам подсказывает ваше сердце.
В кабинете воцарилось молчание. Гайрат Алиевич смотрел перед собою на стол и медленно чертил что-то в своем блокноте. Прошло несколько долгих секунд, затем Гайрат Алиевич, подняв глаза, посмотрел на нас, пригладил рукою волосы, глубоко вздохнул и сказал:
– Вы знаете, Павел, до вашего рассказа я не мог представить себе причину, чтобы я мог согласиться на такой шаг. Но теперь я не могу найти причину, чтобы я мог отказать вам. Если ваш Бог, действительно, шлет вам ответ на молитвы, то возможно, что Герте уже не понадобится операция. Конечно, никто не знает, как и что будет завтра в Ташкенте, но я думаю, что вам надо поехать. Сегодня, после вечерних процедур, возьмите Герту, я поставлю в известность дежурного врача, и, в любом случае, постарайтесь в субботу вечером вернуться в отделение. В воскресенье утром я наведаюсь к Герте и вы мне расскажете результат вашей поездки.
Мы с трудом верили своим ушам, слыша эти слова. Вскочив со стульев и перебивая друг друга, мы стали благодарить Гайрата Алиевича. Вообщем, в основном благодарил Павел, потому что, едва успев сказать ему несколько слов, я от радости опять расплакалась.
Выйдя из кабинета, мы присели  на той же скамейке и, взявшись за руки, стали горячо благодарить Бога за чудесный ответ.
Вчера вечером, как стемнело, я была уже дома. Павел, тем временем, узнал у братьев как разыскать Траугот Францевича и мы, без каких-нибудь приключений, добрались до места. 
Здесь в беседу вступил Траугот Францевич. – Мы с Катей, как обычно, встали сегодня рано. Торопиться было некуда, я читал Библию, готовясь к воскресному служению, ну а у Кати всегда есть хлопоты по хозяйству. Вдруг, где-то около восьми часов, раздается звонок. Мы с Катей переглянулись. Я спросил: – Катя, кто это может быть? Ты не помнишь случайно, кто-то собирался к нам сегодня с утра пораньше?  По-моему, мы ни с кем не договаривались. Катя говорит: – Я тоже не помню.  Ну, вообщем, открываю я дверь и вижу этих вот двух горемык. Траугот засмеялся своим заразительным тенорком. – Павел, по-моему, пару раз приезжал к нам в Душанбе с братьями, а с Гертой мы раньше не встречались.
Мы поприветствовались, зашли в дом, здесь Павел и говорит: – Траугот Францевич, мы приехали к вам сегодня по особому делу. Нас к вам Бог послал!  Вы знаете, прямо так и говорит: – Нас к вам Бог послал!  Траугот опять засмеялся и удивленно поднял брови. – Честно говоря, я немного опешил от такого смелого заявления. – Как это, как это?  Вы расскажите мне, что у вас за причина так говорить? И как это Бог послал вас именно ко мне?
Тогда Павел рассказал, что они долго молились об одном деле и вчера ночью Герта получила откровение, что у вас мы получим ответ на нашу нужду. Он не говорил мне, что уже назначена операция, что Герта лежит в больнице и других подробностей, сказал только, что у Герты проблема, связанная с камнями в желчном пузыре. Закончил он свой короткий рассказ словами: – Ну, вот мы здесь теперь.
Выслушав их, я развел руками и говорю: – Вы знаете, пока я вам ничего не могу сказать по этому поводу. Но если Господь послал вас сюда, то Он пошлет и ответ.  Суббота еще только началась, будем ждать.  Мы с Катей еще не завтракали, а вы с дороги уже успели проголодаться, так что для начала давайте позавтракаем.
Закончив трапезу, мы побеседовали, затем немного поработали с Павликом в саду. Он мне так хорошо помог по хозяйству, а жены наши, тем временем, хлопотали на кухне. Так мы незаметно скоротали время к обеду. После трудов праведных мы с удовольствием пообедали и, сидя за чаем, порассуждали о местах Писания, о церковной работе, о братстве...  Павел рассказал об Абайской церкви, о работе своей, о детках, я рассказал им, как у нас движется строительство нашего нового Дома молитвы и так, постепенно, время приблизилось к вечеру.
Откровенно говоря, я уже начал переживать за них. Ну, думаю, а что, если вот так и закончится день и ничего не случится. Старался уже припомнить что-нибудь из своей памяти. Может, думаю, знал что, да забыл об этой болезни.  У Кати спрашивал потихоньку, не помнит ли она, если кто лечился от камней в желчном пузыре. Катя пожимает плечами и тоже ничего не может вспомнить…
А время совсем к вечеру подходит.  Катя с Гертой стали стол к ужину накрывать. Я стараюсь занять их разговорами разными, а мысли у меня об одном крутятся. Ну, что же мне сказать им теперь, если ничего не изменится. Вижу, что и Павел с Гертой немного сникли, мне и жалко их, хоть плачь, а ничего не могу поделать. Эх, думаю, неужели Герте просто сон приснился? Молюсь про себя, не переставая: Господи, помоги! Никогда еще в такой ситуации не был. На дворе уже совсем вечереть стало. Катя с Гертой ужин готовят, а я себе места не нахожу.             – Господи, помоги, –  молюсь… Господи, не постыди надежды...
Перед едой мы, как обычно, стали просить благословения на пищу и я помолился за Павлика с Гертой: «Господи, день субботний склонился к закату и мы предстали пред Тобою в этот вечерний час в молитве. Ты видишь наших дорогих Павлика и Герту, Ты видишь с какой великой надеждой на Твое откровение они приехали в дом наш, и мы молим Тебя, Всемогущий и Праведный, Святый и Сильный, Боже, исполни желание сердец детей Твоих, открой нам волю Твою.  Да пребудет Твоя святая благодать и любовь с нами и по всей земле, и ныне и во все веки...  Аминь».
Помолившись, мы сели за трапезу. Солнце уже почти село. Катя свет зажгла в доме, ну а тут и вы, кстати, подоспели со своими делами. Вот так удивительно Господь ответил сегодня на нужду Палика и Герты. И надо же вам было приехать к нам именно сегодня. Просто чудо, как иногда получается в жизни. Просто удивительно.
Некоторое время мы молчали, пребывая в глубоком изумлении от этого рассказа. Затем я сказал: – Вы знаете, Траугот Францевич, а ведь мы сегодня и не собирались к вам приезжать. Ну-ка, подождите секундочку, я мигом. Соскочив со своего места, я сбегал к машине и возвратился со списком запланированных дел.      
– Вот, смотрите, на сегодня у меня намечено пятнадцать пунктов и последний – это Володя «Борода», наш краснодеревщик, куда мы, собственно, и ехали. Перед самым выездом я предложил Любе поехать со мною, и мне в дороге не скучно будет, и ее немного развеять. Она и так целыми днями дома с детьми пропадает. Выезжая из дома, у нас и в мыслях не было посещать вас, и уже когда мы доехали до авиагородка, меня вдруг осенило: – О! так мы же совсем рядом проезжаем от Траугот Францевича, давай заедем. Ну, а Любу, вы сами знаете, уговаривать не надо, она со своими «душанбинцами» хоть каждый день готова встречаться. Так вот мы, совсем не думая, и попали к вам на ужин.
Так закончилась эта удивительная история в доме у Траугот Францевича. Мы распрощались с Павликом и Гертой уже как со старыми друзьями, поблагодарили хозяев за гостеприимство и продолжили нашу поездку.
Некоторое время мы ехали молча, предавались своим мыслям, затем я сказал:  – Люба, ты знаешь, Ташкент – это два миллиона человек и когда целыми днями мотаешься по городу, по объектам, по базам, кругом видишь море людей, машин, все куда-то спешат, чем-то заняты, о чем-то переживают, к чему-то стремятся, у каждого свои желания, заботы, тревоги, и так день за днем, то поневоле начинаешь думать, что ты просто маленький мураш в большом человеческом муравейнике.  Кто может уследить за всеми движениями людской массы и кажется, что никому до тебя и дела нет в этом мире. Но сегодня, какое мы получили потрясающее свидетельство о том, что ведение Божие наполняет землю и Он действительно вникает во все дела человеческие, как написано в тридцать втором Псалме Давида: «С небес призирает Господь, видит всех сынов человеческих.  С престола, на котором восседает, Он призирает на всех, живущих на земле: Он создал сердца всех их и вникает во все дела их...  Вот око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его»…
Ночь уже накрыла своим темным бархатным плащом уставший от дневной суеты город и, зажигая в домах желтые квадраты окон, наполняла землю покоем. Мы ехали по ночным проспектам столицы, наполненные сладким ощущением присуствия Божия, и как-то по особенному остро увидели себя частью этого большого мира, в котором мы жили. В этот вечер, казалось, что даже звезды мерцали каким-то особенным чистым светом и нежным отблеском небесного Едема, наполняли наши сердца миром и гармонией жизни. Мы от души радовались за Павлика и Герту, за их исполнившуюся надежду, радовались, что мы, сами того не ведая, стали частью этой удивительной истории.

P.S.  Некоторое время спустя, мы узнали от Траугот Францевича, что Павел и Герта на следующий день встретились с Гайрат Алиевичем и отказались от операции. Проделав эту процедуру, Герта полностью освободилась от камней и чувствует себя прекрасно. Они передавали нам большой привет и постоянно благодарят Бога за Его помощь.

P.P.S.  В заключении я хочу поделиться с моими читателями этим рецептом, который однажды получил аттестацию свыше.  Возможно, что кто-нибудь из вас имеет такие же проблемы со здоровьем, какие имела Люба и Герта.  Не унывайте.  За прошедшие годы многие наши друзья и знакомые применяли этот метод и получили избавление от этой болезни.
Может быть вам следует посоветоваться со своим лечащим врачом перед тем, как делать эту процедуру, поскольку у каждого человека есть свои особенности организма и течение болезни. Это вы решайте сами.
Да благословит вас Бог и будьте здоровы!
 
                Метод выведения камней из печени.
 
                День первый.

• 8 часов утра:  1 стакан кефира.
• 12 часов дня:  немного жидкой манной каши без сахара.
• 5 часов вечера: очистительная клизма теплой водой.
• 5:45 вечера:  уколоть один кубик атропина (внутримышечно).
• 6 часов вечера: выпить один стакан оливкового масла (200-250гр.) Запить чашкой черного кофе без сахара. Лечь печенью на теплую грелку на 2-3 часа.


                День второй.

• 8 часов утра: несколько ложек жидкой каши геркулес без сахара.
• 9-10-11-12-13 и тд. Каждый час делать очистительные клизмы теплой водой до тех пор, пока идут камни.
• 12 часов дня: стакан сладкого чая с лимоном.

После процедуры втечении месяца диета как после желтухи.          
Втечении недели перед едой пить по одной столовой ложке оливкового масла.                Втечении месяца за сорок минут до еды пить по одному стакану теплой минеральной воды, «Славяновская» или «Есентуки-17».