22. кривая автослесаря

Сидя на диване обтянутом белой кожей, Генка чувствовал себя неуютно, как в музее: Ему казалось, что он обязательно, что-нибудь испачкает или потрогает, то, к чему категорически запрещено прикасаться. Со всей этой обстановкой резко контрастировали картины, которыми были увешаны стены: какая-то бессмысленная, разноцветная мазня в богатых рамах. «Сама рисовала. – Предположил Генка. – Маленьких детей в доме явно нет, а такую хрень, намалеванную посторонним человеком, ни кто на стену вешать не будет».
Барыня присела напротив и впялилась в него холодным взглядом своих черных, как сама ночь, глаз.
«Почему я не застал её в офисе? Сидишь здесь, как на угольях, да еще кругом такая обстановка, что лишний раз вздохнуть боязно.  – С досадой думал Генка. – Чёртова кукла! Понтов, как у благородной девицы, а на морде-то, все чёрным по белому прописано и печатью на лбу заверено. Не-е-ет, не крестиком, ты вышивала, мечтая о возвышенных, платонических чувствах… Ладно, будем посмотреть, как с тобой обходиться».
— Так, что вас ко мне привело? Нуждаетесь в деньгах или попросили с прежней работы? – наконец спросила Елена Дмитриевна. От той фальшиво-приветливой улыбочки не осталось и следа.
— Нуждаться в деньгах с моей квалификацией – невозможно. Но, вот творить, не имея душевного равновесия крайне затруднительно.
— У-у-у… И, что же может сотворить слесарь?
— Я творю чудеса! Разве не чудо, когда ржавый, мятый кусок металла превращается в антикварный шедевр?! Можно называть меня слесарем, механиком, да кем угодно… Но, я ваятель, художник, творец и…
— Не слишком ли вы самоуверенны? – резко оборвала его Елена Дмитриевна.
— Отнюдь. Я знаю своё ремесло и умею его делать.
— Так почему вы прозябаете в этом городишке, а не пробиваете себе дорогу к чему-нибудь большему, не пытаетесь отсюда вырваться?
«Интересно, а почему ты здесь торчишь? Неужто устала от славы и толп назойливых поклонников? Сомневаюсь».
— Смешаться с толпой и грызться за место под солнцем с бездарными выскочками, что бы выделиться? Увольте. Предпочитаю быть в единственном экземпляре – лучшим из лучших, пусть даже в этой дыре.
— Если вы такой гордый и независимый, так почему просите у меня работы?
«Грёбаная дура, заело, что ли? Ещё пара таких вопросов и мне не из чего будет лепить ответы. Надо бы ей комплимент отпустить, что бы съехать с этой темы.
Про свои глаза, волосы и губы, она дифирамбов от мужиков наслушалась. При такой наружности, кому втарахтится, то, чем изнутри её башка напичкана. Попробуем зайти с этого краю».
— Быть в подчинении у человека умного и неординарного, обладающего талантами и вкусом – это честь, а не унижение. И, уж извините, за прямоту: будь на вашем месте самовлюблённая заурядность набитая деньгами, моя нога никогда не переступила бы порог этого дома. Ещё раз прошу извинить меня за откровенность, но я привык говорить правду в глаза.
Её взгляд потеплел, а уголки рта дёрнулись, чуть заметной улыбкой. Она закинула ногу на ногу, практически полностью оголив бедро, и откинулась на спинку дивана.
— Вы, конечно, дерзки. Но я люблю, когда мне говорят правду в лицо. А, вы, Геннадий, не так просты, как кажется…
Невероятным усилием воли Генка продолжал смотреть ей в глаза или поверх головы, а не на эти длинные, загорелые ноги и грудь… грудь, которая от каждого неловкого движения пыталась вырваться на волю из глубоченного декольте и предстать во всей своей обнаженной красе. Ладони вспотели, ноги тряслись мелкой дрожью и, чтобы не поплыть, он с такой силой прикусил губу, что почувствовал во рту солоноватый вкус крови.
«Держись чувак, держись… Ни чего там особенного нет, всё то же самое, что и у любой другой бабы. – Успокаивал себя Генка пытаясь выровнять дыхание и припомнить о чем они вообще говорили. – Твою мать, как ряженые дворяне друг перед другом кривляемся. Самой-то не смешно? Покамест курс, вроде бы правильный – довольная сидит, как печенюха. Стерва, все нужные мысли из башки вышибла. Хрен ты меня своими ляшками с панталыку собьёшь!».
— Как знать кто есть кто на поверку… Положим, сам Ломоносов был простым архангельским мужиком. А Петр I, будучи царём, овладел многими ремёслами: плотник, каменщик, садовник… – Практически ровным голосом произнёс Генка.
На вспыхнувшем лице Елены Дмитриевны отобразились: сомнение, замешательства и даже гнев. В то, что этот Ломоносов или, какой-нибудь там Менделеев – провинциальные выскочки, она бы ещё поверила. Но представить, как царь стрижёт газоны или строит дачи в бригаде с таджиками, она не могла. «Издевается или правда?»
«Так вы, барышня, – дура набитая! А, я тут словечко к словечку подбираю, чтоб не проколоться! Теперь, главное не выставить её полной идиоткой. Надо бы, как-то смягчить…»
— Эти сведения имеются, только в специальных, засекреченных документах.
— А, вы, как об этом узнали? – с недоверием поглядывая на Генку, спросила Барыня.
— Я-то?.. Я-то об этих фактах, от знакомого доктора исторических наук узнал. Документы немного рассекретили, а этот академик тут же их прочитал и мне проболтался.
Объяснение, судя по всему, устроило Елену Дмитриевну: лицо приобрело прежний цвет, а глаза перестали растерянно бегать и Генке показалось, что в её взгляде появился интерес.
— А, хотите кофе?! – С каким-то облегчением и даже радостью предложила Елена Дмитриевна.
— С превеликим удовольствием!
— Сахар? Сливки?
— Предпочитаю крепкий, чёрный и без сахара. Добавки нарушают понимание полноты вкуса.
Елена Дмитриевна не разбиралась в тонкостях и нюансах вкуса кофе. Кофе она выбирала по принципу: дорого – значит вкусно. Закупала его в основном для гостей и пила, разве что, за компанию, с сахаром и сливками.
— Конечно, нарушают, – согласилась она с Генкой и поспешила удалиться, пока этот кофейный слесарь-гурман не стал рассуждать о марках и сортах.