Проловка

Когда организовали в заповеднике охранную зону, то на входных местах, на Илыче и Печоре, поставили избушки. Вроде кордонов, где летом жили лесники. Контролировали въезд.

Так вот. В избушке на Илыче жил помощник лесничего Лёша Жаткин. В местечке Исперед.

Однажды на берегу он нашёл невод. Неводом ловить рыбу запрещено, конечно, а он нашёл. Видно, кто-то ловил и спрятал его в кустах. Ну, Лёша стал спрашивать коми-рыбаков еремеевских, кто ловил? Это посёлок на Илыче так называется. Еремеево или просто, Еремей.
 
Еремеевские отвечают: "Лежит невод и лежит. Какое твоё дело? Мы же не в заповеднике ловим". А он говорит: "А вдруг вы полезете в заповедник? С этим неводом, а я просмотрю?" "Ну, на то ты и сидишь тут, — говорят, — чтобы нас ловить, а мы будем пробиваться к вам, туда в заповедник. Поймаешь — поймаешь, не поймаешь — не поймаешь, а невод не трогай". Ну, одним словом стали они его отговаривать, чтобы он невод-то не трогал — лежит себе и лежит. А Лёша раззадорился. "Сейчас, — говорит, — я ваш невод порублю, сожгу, и никому он не достанется. Или сдам его в рыбинспекцию". "Не руби, — говорят ему, — невод. Хуже тебе будет". Ему ещё тогда рыбаки еремеевские сказали: "У тебя руки-то ещё отсохнут за то, что ты порубил весь невод. Вот увидишь".

Но, тем не менее, Лёша невод порубил, пораскидал его и даже пожёг частично на костре.

А потом с ним, с Лёшей, приключилась вот какая история.

Кончилось лето, наступила осень, Лёшку перевели в заповедник снова жить. Работал он в лесном отделе. Парень он был одинокий, замкнутый такой, жил в угловой малюсенькой комнатке большого дома. Там он сделал себе для спанья, что-то вроде полатей, чтобы дров меньше тратить. Наверху-то теплее. А чтобы мягче вроде было спать, по углам полатей приделал такие пружинки. Он поддаются под ним, а ему кажется, что мягко.

Ну ладно. Тут как-то зимой приехали в заповедник ребята из Москвы, туристы. Ружьё с собой привезли. Браунинг, полуавтомат. А когда уезжали обратно, решили его продать. Видно, денег на дорогу не хватало. Лёша стал это ружьё торговать. Ещё ко мне прибегал, советовался — хорошее ружьё или нет. А ружьё-то вообще-то старенькое было, потрёпанное. Но очень уж он загорелся его купить. Ну и купил. За восемьдесят рублей.

Новое ружьё — новая игрушка у мужика.

Сижу я как-то у окна в конторе — вижу, мчится Лёша, аж пыль снежная завивается за ним. Лицо белое и рука окровавленная. Её он другой рукой зажал. Промчался за реку. Что такое? Я решил, что он поранил руку, топором порубил и мчится в больницу. А выяснилось, что было всё по-другому.

Возился Лёша со своим новокупленным браунингом. Застрял у него патрон в патроннике. Не выскакивал никак. Он решил его... стволом. Ствол подвигать, чтобы патрон выскочил. Взялся левой рукой за конец ствола и закрыл само дуло пальцем. Ну, и выстрел, конечно, произошёл. Палец — в потолок, брызги по всей комнате. А Лёша понёсся к врачам. Ну, там ему наложили швы, отправили в районную больницу. Проболел он там какое-то время, зажило у него всё. Однако — пальца нет.

Проходит какое-то время. Дело уже к весне, где-то в марте. Лёша занозил руку проволочкой от троса грязного, как он потом говорил — «проловкой». Руку у него разнесло. Правую руку, со всеми пальцами целыми. Опять он попал в больницу. Чуть руку не отняли, потому что заражение пошло аж уже до плеча. Вот такая история с ним приключилась.

А узнал я обо всём, об этом, потому что главный лесничий мне эту историю рассказал. Прибежал тогда с выпученными глазами, говорит: "Во-о! Поплатился Лёшка за невод! Это ему коми ведь наобещали, что рук лишится". Вот оно так почти и получилось, вот какие, они бывают, местные жители-то.