32. Ноябрьские иды-сюды

     Пока у Танюши, подвывающей от боли и жалости к самой себе, диагностировали трещину и сооружали лангетку, Вася-Варден, в мгновение ока доставившей пеерводчицу на своей заморской колеснице в районный травмпункт, тоже не скучал.

      Разогнал толпу страждущих у кабинета травматолога, проведя без очереди прижимающую к себе руку Муху, как Моисей провёл свой народ сквозь расступившиеся воды Красного моря.

      Сунул пару разноцветных бумажек в протянутую клешню сначала рентгенолога, потом и прибежавшего хирурга.

      Пошутил пару шуток с краснеющими и хихикающими медсестричками.

      Поговорил о том, как «эти гады» сначала разворовали всю страну, а теперь «ходють и ходють тут» с уборщицей.

      В общем, обслужили Татьяну Сергеевну по первому разряду, предложив даже выбрать цвет заморского облегчённого гипса. Та подумала немного и согласилась-таки на розовый. Но, вспомнив о противных феях и стереотипных куклах Барби, испытала лёгкое чувство дежавю, тут же передумала и попросила накладывать голубой гипс.

      Уехали из травмпункта через час, обслуженные по первому разряду и довольные.

      Травмпункт, из которого впервые с момента постройки в лохматом году вышел довольный человек, точнее, целых два довольных человека, даже слегка вздрогнул от неожиданности.

      А потом улыбчивый и щедрый Вася повёз Танюшу, уже как-то прижившуюся в его чёрном «гелике», кататься по осенней, сияющей неожиданно тёплым солнцем и огромными лужами от накануне помывшего мостовые дождя, столице.

      Из динамиков стереосистемы лились золотые хиты девяностых, из глоток во всю мощь лёгких и в меру вокальных способностей подпевающих хитам Васи и Тани – нетленки «Руки вверх!», «Иванушек» и «Божьей коровки», из-под колёс резво бегущего вперёд немецкого «зверя» разлеталась вода, смешанная с как обычно смываемым любым осенним дождём асфальтом.

      В общем, с Подгорным королём было весело, уютно и неожиданно легко – хотя, возможно, это вколотое в травмпункте по блату обезболивающее так на переводчицу, расслабившую и переставшую пытаться отделить зёрна от плевел, то бишь сказку от реальности, действовало, кто же знает?

      Думать не хотелось, хотелось жить и дышать этим погожим деньком, этим весельем и звонким, словно щекочущий где-то под ложечкой смех, настроением.

      Нарушил идиллию завибрировавший в кармане пуховика Мухи подзаряженный и никуда не девшийся айфон.

      Как всегда недовольный голос Васьвася сначала попытался перекричать шедевральное «А тучи – как люди» «Иванушек», потом сконфуженно признал поражение и с раздражением попросил сделать «бубен» потише.

      — Очень надеюсь, что вы, Татьяна Сергеевна, несмотря ни на что, всё же вспомните о своих служебных обязанностях… сегодняшний ужин с выдающимся человеком… личность такого масштаба, совершенно даже не русского размаха… переводить для Маргариты Константиновны… за подписание контракта с этим известным автором душу продать готовы даже в самом… – всё это увещевание, перебиваемое извечной одышкой болезненно-тучного начальника, было вывалено на совершенно неподготовленную, расслабившуюся и забывшуюся Танюшу, после каждого предложения Васьвася тупо кивающую опять разбаливающейся, несмотря на обезболивающее, головой.

      Наконец, сообразив, что вряд ли её пантомиму услышит окончательно теряющий терпение собеседник, Муха, мало что из монолога оного понявшая, решилась-таки на маленькое уточнение, пискнув в сжимаемый побелевшими от напряжения пальцами аппарат:

      — То есть сегодня мы с Марго идём на деловой ужин с каким-то англичанином? Точнее, идёт «деловоужинать» Маргарита… кхм, Константиновна, а я должна буду выступать в качестве переводчика?

      Трубка взорвалась таким возмущённым рыком, переходящим на истеричный ультразвук, что Татьяна Сергеевна, поморщившись, отодвинула даже нагревшийся от такого телефон подальше от уха.

      Чем не преминул воспользоваться тут же по-хозяйски отобравший у девушки айфон Варден.

      Уверенно крутя баранку (хотя, у немецкой машины, наверное, никакая не баранка, а претцель) одной рукой, он невозмутимо, лишь слегка изогнув широкую бровь, выслушал ни на шутку разошедшегося Васьвася, вставив в конце речи начальника одно краткое, но очень веское по содержанию замечание.

      Трубка испуганно притихла, признав несомненную правоту собеседника.

      — Значит так, слушай меня внимательно: крепостное право-лево ещё при царе Николашке отменили. Девушка на больничном, бумажки потом, как-нибудь, сам оформишь, понял? Так что сам поцелуй своего американца в пятую точку, или куда там тебе привычнее мужиков целовать? И вообще: абонент занят!

      Танюша, округлив глаза от ужаса, выхватила телефон у красноречивого Васи.

      Скомкано извинилась, сославшись на задувающий в микрофон телефона шквалистый ветер. Уверила попритихшего Васьвася, что, конечно же, никого не подведёт и вообще непременно будет на встрече, попросив прислать ей смс-кой адрес ресторана.

      Нажала на отбой.

      И только после этого рассмеялась – звонко, от души, так, как не смеялась уже, наверное, лет сто.

      — Александр, а не Николай! – наконец смогла сквозь смех выдавить она.

      — Чего? – не понял тоже посмеивающийся Варден.

      — Крепостное «лево» отменил Александр II, а не Николай!

      — Главное, что царь, а как звали – Александр I его знает! – усмехнулся Вася, лихо заворачивая на свободное парковочное место перед уютной французской кофейней. – Проголодалась?

      Миллион сортов мороженного и молочных коктейлей спустя галантный и совершенно очаровательный в своей брутальности и мужской непосредственности Подгорный король заруливал на своём немецком танке во двор затрапезной Мухиной пятиэтажки, таких машин отродясь не видевший.

      Короткий осенний день незаметно, но неумолимо близился к концу.

      Душистые, пряно пахнущие палой листвой, сумерки клубились, пьяня и кружа голову не хуже коктейлей, щедро разливаемых вечерами в столичных барах. Город, усталый после очередного рабочего дня макушки недели, готовился к заслуженному отдыху. 
Муха – тихо-созерцательная, успокоенная и убаюканная, молчала, не торопясь выходить из машины.

      Не спешил и Варден, расслабленно опиравшийся на руль и думающий о чём-то своём.

      Обоюдное смущение нарастало, делая воздух в салоне душным, замедляя и вообще останавливая время.

      В конце концов, когда Татьяна Сергеевна уже успела изучить все топографические особенности неровной поверхности трикотажа, обтягивающего её коленки, Вася, взъерошив ёжик жёстких волос на голове и негромко чертыхнувшись себе под нос, задал очевидный, уже вполне себе осязаемый, вопрос:

      — Да что мы, в самом деле, как дети?

      И потянулся к Тане.

      Беда в том, что в этот самый момент та, решившись, тоже потянулась к Васе навстречу.

      В общем, встретились два одиночества!

      Да так встретились, что через секунду оба держались за ушибленные лбы и сконфуженно посмеивались над собственной неловкостью.

      — Никогда особо не верила в приметы, но это определённо был знак! – проговорила Таня, глупо хихикая над их общей неловкостью и притворно потирая ушиб.

      — Никогда не верила – и начинать не стоит! – возразил Вася и, ловко выпрыгнув из «гелика», распахнул дверку снаружи, потянув к себе податливое женское тело.

      Соскользнув с подножки в подставленные руки, Татьяна Сергеевна словно нырнула в тепло, в котором хотелось задержаться подольше, отдохнуть, отогреться, оставшись навсегда.

      Варден пах табаком, кожей потёртой куртки, дорогим терпким парфюмом и… мужчиной. В крепком кольце его рук хотелось свернуться калачиком и урчать домашней кошечкой – вот, хотя бы, чтобы просто слушать ровный, размеренный и могучий стук его сердца.

      Но ещё лучше были губы короля гномов. Немного обветренные мужские губы, сильные, настойчивые и ждущие ответной ласки.

      Широкая ладонь Васи скользнула в волосы Тани, легко перебирая волнистые пряди. Вторая крепче притянула к себе, не оставляя ни малейшей надежды на побег.

      Да и разве хотелось бежать от такого поцелуя?

      Муха таяла, как снег на весеннем солнышке.

      Целоваться она никогда, не смотря на глупое пьяное бахвальство перед Шапочкой где-то там, в давешнем сне-кошмаре, особо не умела.
      Дыхания не хватало, а сердце грозилось вылететь из груди напрямик сквозь прутья рёбер.

      В голове со скоростью молнии метались обрывки мыслей.

      О том, как давно у неё никого не было.

      О том, как она, на самом деле, одинока.

      О том, правильно ли она поступает.

      О том, с тем ли она поступает неправильно…

      И, почему-то, мысли о Белоснежке, понятно теперь по каким причинам выбравшей себе для адюльтера именно гнома.

      Насытившийся поцелуем Варден отпустил её губы и медленно отстранился, улыбаясь. Потеряв опору, Муха чуть было по старой-недоброй традиции не упала, но вовремя ухватилась за подставленную руку.

      — Не всё сразу, давай что-нибудь и на потом оставим! – заметил тот, но, увидев, как обиженно нахмурилась Танюша, вновь притянул её к себе, ещё раз страстно впившись в уже итак припухшие губы. – Иди, а то опоздаешь на ужин, и твой рабовладелец опять разорётся!

      Махнув на прощание рукой отъезжающей машине, Татьяна Сергеевна, вздохнув и глупо улыбнувшись всем – двору, вечеру, светящимся тёплым светом окнам, – направилась домой – переодеваться и готовиться к предстоящей встрече с очередным заморским талантом.

      В тёмной арке мелькнула белая тень и – конечно, Муха списала это на проделки собственного перенасыщенного впечатлениями подсознания, – длинные, совершенно не кошачьи, а очень даже заячьи уши.

      — Всё! Больше – никаких клубов и уж точно ни капли алкоголя! Объявляю сухой закон! – сказала Таня длинным ушам и уверенно захлопнула за собой подъездную дверь.