Глава 19. 2

Подъезжаем мы к фронту, а там прорыв наши устроили, немцы похватали всех, кто под руку подвернулся: в отпуск - из отпуска, кто откуда – без разницы. Аврал! На машины и - в бой. Хотел в этой каше к своим выскочить, да не удалось. Окружили немцы наши ударные части быстренько – часто им такое удавалось тогда. Умные, сволочи… Оттого в плен наши даже сейчас попадают, случается… так вот, окружили и перемолачивают, а я сижу и думаю – чего соваться, стрельнут наши с горя, когда я к ним побегу, а если нет, то опять в плен. Пришлось пережидать. А ты думал, только один такой? Ещё наслушаешься про наших у немцев.

Снова мне повезло – пока нас бросали из огня в полымя, часть, куда я должен был явиться из отпуска вместо того, у кого я документы позаимствовал, ушла в другое место. И остался я в той дивизии, куда попал во время аврала. А кто меня тут знает? Удачно вышло…Повезло. Опять повезло. Везло мне всегда, когда не сидел, сложа руки, а что-то делал. Пусть иногда невпопад, но делал. И знаешь, прокатывало!

 Ох,  пришлось мне посмотреть, как немцы воюют. Знаешь, Ванька, здорово они воюют. Сначала они ищут слабое место, потом всей силой давят, пока дыру не сделают. А уж продавив, льют в неё всё, что есть. Если наши стоят по краям мёртво, то даже у немцев неприятности происходят, а если побежали, то всё, хана. Так что половина немецких успехов, Ваня, нашими руками и сделана. Где генералы слабый участок не подпёрли, то солдаты, бывает, не выдержат без помощи. Бывало не раз, что до одного лягут, и уже по убитым немцы лезут… Нет у немца сил вот так вот, как мы, перемешивать всю линию обороны с землёй, чтобы там даже черви не шевелились. Нет у них столько снарядов, как у нас теперь, а потому им всегда допрорываться приходится. Устоит пехота наша, пока генералы сообразят да войск подкинут, – хрен немчуре, а не прорыв. Только немчурят своих положат. Не устоит, и начнётся сорок первый по новой…Только чахлый – нет у них сил таких теперь, как тогда. Да и мы кое-чему научились… И ещё заметь, не тот фриц пошёл теперь. Совсем не тот. Тот уже по могилкам под берёзовыми крестами ржавеет. Того немца схоронили, когда они ещё наступали, когда порядок был у них образцовый. А теперешнему гнить по оврагам да ямам, едва присыпанным землёй. Не дадим мы им больше порядку. Не до мёртвых своих им теперь стало. Раненых и то бросают. В плен берёшь – радуются: война для него кончилась. «Гитлер капут!» - кричат.
Месяц я в дивизии той отирался, пока случай не представился. Так просто не сбежишь. Народу много – всегда на виду. Даже в сортир предпочитают, нехристи, ходить компанией. Представляешь, по-большому и - компанией. Ну, это у них в крови. Это я ещё у наших немцев видел – рассядутся в кружок и воркуют – культурная нация, твою мать…

 Наших пленных повидал. У немца нужда в помощниках есть, а народу всегда нехватка. Это только так кажется, что немца везде много – умеют они быть, где надо… Так вот, пленным нашим, бывает, предлагают «хиви» остаться. «Хиви» - что-то вроде добровольного помощника. Помнишь Павлова – снаряды подносить, картошку чистить, окопы рыть. Кормежка с одного котла с немцами и шанс есть смыться обратно – фронт-то рядом. Правда, не всегда и сбегали. Были даже несколько человек с июля сорок первого в этой дивизии. Обычно наши в своей же форме и ходили, а эти в немецкой уже – или заслужили чем, или истерли русские гимнастерки, немецкие зады подлизывая… по-немецки начали говорить помаленьку. В общем, полный яволь!
 
Правда, и бежать надумаешься. Я тоже задумывался, бывало, а стоит ли. Вернёшься вот, а как ещё на тебя посмотрят, да и хорошо-то посмотрят, так всё равно, не известно - чем кончится. Я боялся больше, что расстреляют. Кто их знает, СМЕРШ какой-то придумали. А я кто есть для них? Немец говорящий по-русски, то есть - шпион. Вот тебе и смерть… мне…
 
А в помощничках-то, хивях этих, что: тут мухи не кусают – землю копать не под пули лезть. Пот - не кровь… Да и перейти фронт не так легко, как кажется. Могут немцы - в спину, могут наши - в лоб. Я когда фронт переходил – по минному полю пропорол. Как жив остался – ума не приложу. Зато вышел к нашим в тыл. Прямиком к штабу батальона. Вот шуму было, Ваня! Это сейчас смешно вспомнить, как у часового глаза шапку на затылок спихнули, а тогда…

Тогда меня  комбат чуть не шлёпнул с перепою, чтобы не позориться – шутка ли, немцы свободно по тылу гуляют. И опять случай помог – разведка дивизионная с задания пустая возвращалась, а тут такой подарок! Договорились они между собой быстро, и, забрав меня, увезли в дивизию. СМЕРШ гонял, разведчики допрашивали, даже в армию увезли. Тамошние разведчики к себе и звали, от штрафной могли отмазать. Армейская разведка всё-таки. Им частенько знание языка требовалось. И не только «Гитлер капут»…  Но как вспомню того солдата – уж лучше под пули.
Определили меня в штрафную роту на месяц. Пару раз пришлось идти в разведку смертью. Выкрутился только за счёт смекалки. Когда наши после неудачной атаки отходить стали, немцы так всыпали минами, что больше народу положили, чем в самой атаке. А я остался на нейтралке – смотрел в оба весь день, вечером выполз. Много чего интересного рассказал. Проку было больше, чем от атаки…

Месяц вышел. Мне ротный предложил остаться в постоянном составе роты. Штрафники же только рядовые, все остальные - офицеры. Выцыганил он мне как-то младшего лейтенанта. Уже - офицер. А дальше пошло помаленьку само. Главное - толчок, перевалить через границу, забор. Стал офицером, воевал грамотно – дали и «остальных лейтенантов». В званиях и наградах жмут, конечно. Капитаном вот только неделю хожу. А то лейтенантом штрафной роты командовал… 



 - Штрафники тоже, знаешь, народ особый. Узнать ты их не успел. Но твоя судьба по сравнению с некоторыми из прошедших уже при мне через роту -  просто детский лепет, – Мишка снова присел ко мне на кровать после пере-ругиваний с медсестрой, делавшей мне укол. - Один сам, едва попав на фронт, убежал к немцам. Служил, как мог, в чины выбился. Партизан гонял так, что они на него охоту устроили. А потом, после того как немцы стали сёла жечь, баб с детьми убивать, сам сбежал. К партизанам не пошёл – ему бы сразу и без разговоров там башку открутили, а добрался до фронта и пришёл к нам. Рассказал всё, как на духу. Прощенья не просил. Винтовку просил. Потому и дали. Попал ко мне во взвод. Молчал. Ни с кем не разговаривал. Не от гордости или ещё чего такого. Вину за собой большую чувствовал. Во втором бою с гранатой под танк бросился. Перекрестился и пополз. И опять прощенья не просил. Ему это прощенье не у людей надо было выпрашивать, а у себя, перед людьми ему уже не отмыться было… Спас он тогда всех – из танка немцы огонь корректировали и близко к нему не подпускали. А он дополз. Я сам в бинокль видел, как в него три пули по очереди попали. А он полз. Кулак репрессированный. Против Советской власти воевавший, но не с людьми… А были и такие, которых сам стрелял, не боясь рук запачкать. Хлеще твоего Сафонова-Гитлера. Всё, Ванька, было. В штрафную редко зря попадают… уж если только начальство совсем не взлюбит…
А то, что тебе не рассказал про немецкий свой, ты, прости, знал я, что ты не рискнёшь со мной. Не рисковый ты парень, фарта не чувствуешь. С первой минуты знал, хоть и уговаривал. И когда к тебе у склада ночью пришёл тоже знал, что не пойдёшь… Но и не попрощавшись уходить не хотелось, - он легонько хлопнул меня по колену. - А за пачку сигарет спасибо тебе огромное. Штуки три выкурил тогда сразу, одну от другой прикуривая, а остальными, искрошив, след свой посыпал. Бережёного Бог бережёт. 



Лежал я и, слушая Мишкин рассказ, думал о своём житье в войну. Думал, и выходило, что уйди я тогда с Мишкой, давно бы воевал, по-человечески воевал с врагом, а, может быть, и, скорее всего, сгнил бы уже в братской могилке у безвестного села… Ну и пусть. Этот единственный бой в штрафной роте перевернул что-то во мне. Ранение это. Я, вроде как, стал снова своим, русским. Вернулся на ту сторону, где всегда были мать и Капка с детьми, капитан Мишка Власов. Где все наши были… Казалось мне, что с кровью моей, бинты пропитавшей, пожилая медсестра, делающая мне перевязку, отрывает не присохшие бинты, а меня от Сафонова, Грицая-полицая, Славина и иже с ними, возвращает меня в круг людей, воюющих за своих близких, за Родину свою.

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/01/26/1285