Вторая часть Праздник любви

Вторая часть романа "ПРАЗДНИК ЛЮБВИ"
Вскоре показался дом Шишкиных, дом крепкий, по местным понятиям «зажиточный», у родителей Нина была одна дочь, любимая во всех отношениях, её отец работал на заводе прорабом, крепкий мужик, мать учительницей в Облучьенской восьмилетней школе, преподавала русский язык и литературу. Перед дверью весело улыбаясь, Виталий ещё раз прорепетировал тираду, которую подготовил для Нины, мол, так получилось, однажды чёрт попутал, остался с девушкой наедине, а через девять месяцев она принесла ему девчонку, сказала, что это его дочь, сама ушла, ребёнка оставила. Вот так. А теперь, согласна ли она выйти за него замуж, чтобы вдвоём воспитывать Наденьку?
Приняв уже серьёзный вид, требовательно постучал. Через какое-то время дверь открылась, на пороге стояла Нина! Боже, как она была хороша! Загорелая, стройная, высокая, с красиво уложенными волосами, с изящно подведёнными бровями, яркими сочными губами, в красиво скроенном платье в редкие яркие розы. Мелькнула недобрая мысль: «Его ждать она не могла, не знала, собралась ли куда, или к кому?» В глубине души взыграло чувство ревности.
 — Нина Васильевна здесь проживает? — весело начал старший лейтенант, но поперхнулся и засипел, увидев лицо Нины, на котором сразу вспыхнуло несколько эмоций и множество вопросов: «почему здесь, когда приехал, как же так, не предупредил, не честно, встретила бы на станции, а это ещё кто на руках, что за ребёнок, чей? Ой, неужели?!»
 — Здравствуй, Виталька! — довольно сдержано сказала Нина и зарделась. — И как давно ты, вы приехали, почему не сообщил? Проходите.
Она прошла вглубь сеней, открыла дверь передней комнаты, поставила на середину стул.
 — Садитесь, Виталий Григорьевич, рассказывайте, откуда приехали, когда, что за ребёнок на руках, чей?
У бравого лейтенанта пыла сразу же поубавилось, но появился азарт, он решил не сдаваться.
 — Вот, такая нелепая история, Нина Васильевна, как-то так вышло, случайное знакомство, провели пару часов вместе, а через девять месяцев мне принесли подарок, Наденькой зовут. Живём вдвоём, воспитываю, как могу, прошу быть моей женой, теперь будем воспитывать вместе! Согласна?
Нина вспыхнула как маков цвет, поджала губы, опустила глаза, полные слёз. Резко повернувшись, отошла к окну. С Виталия всю весёлость как рукой сняло. Он понял, что на сей раз «переборщил». И очень. «Обиделась, не простит, или ничего.» - вертелось в голове.
Прошло неизвестно сколько времени, ему оно показалось вечностью. Наденька, почувствовав что-то неладное — у детей так бывает, они всё хорошо чувствуют, любые нюансы в поведении родителей, взрослых людей, — потихоньку стала волноваться, капризничать, вот-вот расплачется. «Положение аховое!» — решил старлей. — «Надо, пожалуй, его исправлять!»
— Ниночка! Нинулька, роднулька моя! Дорогая, я — начал он.
Но Нина резко попросила его помолчать. Сдавленным, обиженно-напряжённым голосом она сказала, глядя ему прямо в глаза:
 — Виталий! Ты меня знаешь, я тебя ждала, любила, и сейчас, дура, люблю, но такого не ожидала! Наденьку оставляй, приму, буду воспитывать, но замуж за тебя не пойду, а ты — уходи!
И она сделала шаг в сторону входной двери.
 — Да пойми ты, сестричка это моя, родная, самая младшенькая, приехал, а тут родители такой прелестный подарок приготовили, понимаешь?
Нина резко повернулась и с болью в голосе произнесла:
 — Неправда! Всё ты врёшь про родителей, прикрываешься теперь ими, увидела бы я, если бы это твоя мама родила, ни живота, ни девчонки я не видела, зачем ты, Виталька, всё это придумываешь. Вот почему ты мне так редко писал последнее время, я только теперь понимаю. Понятно, шуры-муры там разные крутил со всякими девицами! Проштрафился передо мной, так и скажи честно, открыто, так, мол, и так.
У товарища старшего лейтенанта, бравого офицера, честного и порядочного молодого человека серые глаза стали иссиня чёрными, строгими, взгляд влюблённого сменился суровым.
 — А я вам, дорогая Нина Васильевна, так «прямо», всё «честно и открыто» и говорю: родители под старость лет «согрешили», никому в этом не признавались, совестно перед людьми, говорят, было, глупые.
Но Нина не верила, она бросилась обвинять Виталия во всех грехах: и приезжал редко, и писал кое как, лишь бы отвязаться, и не любит, наверняка и не любил никогда. В этой обвинительной речи прорвалась вся обида, накопившаяся за последние три года, и бессонные ночи, и излишние волнения, и невысказанная ею вовремя, невостребованная им её любовь.
Виталий резко встал и, прервав бурную речь некогда любимой женщины, спокойно, но уверенно сказал:
 — Значит, не любил! Выходит, и ты меня никогда не любила, по-настоящему.
Они с Наденькой поторопились выйти из дома и только тогда Виталий вдохнул полной грудью! В висках стучало, сердце колотилось, с каждым шагом «любовь» удалялась всё дальше и дальше, пока не скрылась за поворотом.
 — Вот и всё разрешилось само собой, Наденька. — Самому себе сказал старлей без особого сожаления.
Но голос разума настаивал на своём, требовал сатисфакции ради чести мундира, которая сегодня, прямо или косвенно, но была задета, и кем, им самим. Виталий всю дорогу мучился вопросом: имел он право так поступить с Ниной или нет? С одной стороны, это была шутка, ну хорошо, полу-шутка. Нина знала его характер, он часто шутил подобным образом и раньше. У неё никогда не вызывало сомнения, что он её любит единственную и неповторимую, любит давно, и на всю оставшуюся жизнь. Это – во-первых. А, во-вторых. И в первых, и во-вторых, он поступил плохо, и только сейчас это осознал. Появившееся желание скорее отнести домой Надюшу, бежать к Нине, просить прощения — отпадало сразу, ни в его характере. А если бы по-настоящему любила, то не задумываясь приняла бы его предложение быть женой, несмотря на количество откуда-то взявшихся детей! В этом и заключается любовь истинная, настоящая, верная! Любовь раз и навсегда! Значит, по-настоящему Нина его не любит, и не любила никогда, так оно выходит, и на этом поставим жирную точку!
Домашние очень обрадовались скорейшему их возвращению. Мама ласково посмотрела на Виталия, принимая из рук Надюшку, но вдруг её благодушное лицо стало беспокойным, и она тревожно, почти шёпотом, мягко спросила:
 — Не приняла с ребёнком, что ли?
Виталий криво улыбнулся и с грустинкой в голосе ответил:
 — Да, прошляпил я сам, хотелось как лучше, а, вышло – наоборот. Напугал я её Надюлькой, пошутил глупо, прямо скажем, переборщил, преподнёс её как свою родную дочь, проверить хотел, а Нина. Она не поняла шутки. В общем, не поняв друг друга, не дослушав, мы, по-видимому, расстанемся, скорее, уже расстались. Мамуля, прости, родная, устал, пойду вздремну.
Ближе к ночи он неожиданно проснулся и услышал, как мать нашёптывала отцу:
 — Григорий Евстафьевич! Ты должен завтра пойти к Нине и уговорить её вернуться к Виталию, простить его за ничего не значащую шутку, хотя по мне, прямо скажем, очень злую шутку. Ей надо рассказать о произошедшем вчера глупом недоразумении.
«Успеть бы попросить отца, чтобы не ходил, ни к чему всё это, она меня не простила с первого раза, не простит тем более теперь, когда узнает, что это на самом деле была довольно грубая шутка, более того, оскорбительная для неё, горделивой и непреклонной ни в чём, ни в большом, ни в малом, уж он то это знает давно. Сказала, как отрезала!»
Ночь пролетела мгновенно, Виталий встал рано, родители ещё спали, снарядил удочки, выпил стакан молока, взял с собой краюху хлеба, любимую собаку Юрму и поспешил к реке Хинган, отдохнуть за любимым делом, порыбачить. На душе было легко, тепло и спокойно. Ни о чём таком, что произошло вчера, думать не хотелось, вернее он себе крепко-накрепко запретил это делать. Отцу и матери оставил записку с этой же просьбой. Всё, баста! Считай, как отрезала! Надо продолжать жить, а там поглядим, что будет.
Верочка за это время тоже добралась до родной и любимой деревни, Туртапка, что Горьковской области, Выксунского района. Хоть радость встречи с родными и близкими людьми была долгожданной, искренней и тёплой, всё же, нет-нет, да подползала к ней не прошенная грусть-тоска, несколько раз наворачивались слёзы. Уж больно запал ей в душу этот «бравый офицер», так и стоит в глазах, куда бы не пошла, чтобы не делала, замаял её, запутал все её чувства. Со дня своего приезда засела она дома, никуда не выходила, никого видеть не хотела, особенно Бориса, неловко ей было смотреть ему в глаза. Она слышала, как пару раз он к ним заходил, спрашивал: что Верочка, когда приедет, чтобы сразу же к нему заглянула, или сообщила через брата Кольку, что приехала. В очередной раз, по просьбе Веры, мама, пряча глаза, пояснила, что Вера, мол, приехала с юга, но сразу же подхватилась к старшей сестре в Выксу, соскучилась по ней и Валечке, племяннице, будет не скоро, да и взять ей надо какую-то справку из училища перед отъездом в Горький, и ещё какие-то дела навязались. Борис очередной раз недовольно помотал головой, стал размахивать руками и сердито проговорил:
 — Не понимаю, как она могла уехать и не зайти ко мне! Если бы она знала, как я скучаю по ней, она бы так не сделала! И главное: она обещала подумать над моим предложением и к первому сентября дать ответ.
Он крепко накрепко просил предупредить его, когда она вернётся домой, непременно предупредить. На следующее утро, даже не побыв полных трёх дней у мамы, Верочка собралась и действительно уехала в Выксу к старшей сестре, чтобы оттуда уже прямиком отправиться в Горький, до начала учебного года в медицинском институте оставалось два дня. Через день Борис примчался в Выксу к Александру Ивановичу и Екатерине Васильевне Калинкиным, но те с сожалением отметили, что пару часов назад Верочка уехала в Новашино, чтобы оттуда отправится в Горький.
 — А мне, мне, тётя Катя, она что-нибудь оставляла, обо мне говорила?
 — Да и разговору никакого не было, Боренька, а что она должна была сказать-то? О чём вы договаривались-то? Ты нам скажи, мы что-то и вспомнили бы.
Догонять её Борису смысла не было, всё равно он бы опоздал к отправлению поезда, а ему самому надо было ехать в Москву к началу учебного года в институте железнодорожного транспорта. Так их пути разошлись на какое-то время.