Первая часть Праздник любви

ПРАЗДНИК ЛЮБВИ
ИЛИ
ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
ПРЕДИСЛОВИЕ:
Главные ценности и в нашей жизни не меняются. Победу в Великой Отечественной войне ковали люди, рождённые в первой четверти века двадцатого, которые с самого рождения, сызмальства обладали человеческим достоинством, с молоком матери впитывали чувство благородства, но никогда не ставили эти качества себе в заслугу, никогда не говорили об этом применительно к себе. Чувство человеческого достоинства есть в каждом. Порядочность и совестливость вполне доступны всем. Вот способность проявить их в трудных обстоятельствах — есть подлинная суть настоящей, героической личности. Ясно одно: без этих простых человеческих чувств нет ни чувства патриотизма, ни духовной жизни, ни любви к женщине, к матери, к Родине. Любовь — чувство целомудренно и милосердно, нравственно и прекрасно, даже если оно вызывает безответное желание, «томление души», переживание, страдание, муки, разочарование, безысходность. Настоящую истинную любовь, которая помогает человеку найти в себе мужество, самообладание, стремление выжить и преодолеть самые тяжелые и жестокие испытания, даже смерть, во все века называли «великой любовью!» Любовь всегда рядом с жизнью и смертью.
А вы? Вы, дорогой читатель, сами-то верите в настоящую любовь, в любовь неповторимую, истинную и вечную? В любовь с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь, верите? Тогда мы смеем надеяться, что история большой и необыкновенной любви, предоставленная вам, либо укрепит вашу веру в это великое чудо, либо окончательно развенчает её, убедив в обратном. Из нашего повествования мы с вами узнаем, что всё же любовь сильнее смерти. «Любовь — легкокрылая фея» и для любого человека она — смысл всей жизни. Это то чувство, которое заставляет его не только жить и творить, но и существовать в этом мире. Мы с вами, дорогой читатель, рассмотрим «любовь» как дар Господен, ниспосланный с неба, как состояние беспокойной души, как спасение свыше. Мы с вами будем рассуждать о любви, изгоняющей прочь из сердца и души сомнения и разочарования, безысходность и страх, о любви прекрасной, совершенной и вечной.
В нашей быстротечной современной жизни нет ни случайных встреч, ни мимолётных впечатлений. С первого взгляда история встречи героев повествования в первые суровые месяцы войны и последующее развитие их любви на протяжении всех грозовых-сороковых обыденна, таких на свете тысячи и миллионы, поэтому она правдива. Любят все и каждый, но сохраняют свою любовь, бережно и нежно проносят её через всю жизнь, не предают единственную и неповторимую — далеко не многие. Герои нашего повествования разрываются между страстной любовью и долгом перед любимой Родиной, который год полыхающей в страшном огне Великой Отечественной войны. И остаются верными своему чувству до конца, выбирая любовь как единственно возможное спасение от неминуемой гибели. События начинают разворачиваться в суровые, предвоенные годы и заканчиваются в Победоносные сороковые.
Киев, август 1939 года. В мягком купе фирменного поезда «Киев-Москва» едут двое, он и она. Оба молодые, красивые, весёлые, беззаботные, у каждого вся жизнь впереди... Он — статный красавец, в военной форме артиллериста, лет двадцати двух, она — стройная, курносая девчушка, с красивыми зелёными широко поставленными глазами, роскошными длинными каштановыми волосами, чуть вьющимися у висков и на кончике волос, в ладно скроенном летнем платьице, изящных туфельках на каблучке, с очаровательной улыбкой на довольно приятном лице.
Разговор завязался не сразу, с явным любопытством молодой офицер нет-нет да и поглядывал на девушку. Ему нравилось наблюдать за тем, как ловко та расстилает постельное бельё, аккуратно и мастерски подворачивая под матрас накрахмаленные шуршащие простыни. Она, закончив нехитрое дело, как-то свободно, без какой-либо робости и кокетства спросила:
 — Вы курите?
 — Нет! — чуть осипшим голосом гаркнул офицер, спохватившись, проговорил уже более спокойно, краснея на ходу от неожиданности. — Вообще-то, покуриваю иногда. Конечно курю, простите, не догадался сразу и вам предложить сигарету. Правда, у меня с собой только папиросы «Казбек», будете?
 — Нет, что вы, — звонко рассмеялась она, тихо и спокойно продолжила, опустив голову, — я ни разу ещё даже и не нюхала табаку. Просто хотела вас попросить выйти из купе покурить, мне бы переодеться.
— Простите меня, пожалуйста, как я сам не сообразил, шляпа, — засуетился военный, — ещё раз простите великодушно.
Быстро встав, выскочил как ошпаренный, забыв на столике пачку «Казбека». Он остановился почти у последнего купе, хотел вернуться за папиросами, но передумал, облокотился на перила возле окна и стал внимательно разглядывать пролетающие мимо предосенние мирные пейзажи. Невольно вспомнилось недавно написанное стихотворение об осени, его любимом времени года. «Как там:

К нам осень ворвётся внезапно и тихо.
Врасплох завладев необъятным простором,
Везде расселится, осядет так лихо
На елях, рябинах, полях и озёрах.
Накроет зернистой измо'розью реки,
И синие дали несжатых полей,
А инеем жгучим украсит прорехи —
Пусть воздух дурманит осенний елей!
Всяк осень смешает все чистые краски
На белых берёзах и пу'рпурных клёнах,
А цветом багровым, играя с опаской,
Расцветит узоры на листьях зелёных.
Лишь ночь повеси'т над загадочным лесом —
Посыпятся листья печальным дождём,
То медленно падая вниз и отвесно,
То косо, вальсируя в ветре шальном,
От огненных красок леса «загорелись»,
Прохожих пугает багряность «пожаров».
И травы под липами, словно зарделись —
Спектакль «Листопад» удивительно ярок.
Трясутся от холода пряди берёзы,
Покрытые слоем охры' с позолотой.
На небе зажглись неподвижные звёзды,
Повздорив с холодным и сумрачным солнцем.
А ветер шумит над раскидистым садом,
Шалит как дитя, дожидаясь рассвета,
И падают листья всю ночь водопадом,
Вдогонку снежинкам от первого снега».

Думать ни о чём не хотелось, перед глазами стояло милое лицо девчушки. «Ей лет семнадцать-восемнадцать, студентка. — подумал он — Интересно какого института?»
За окнами мелькали пастбища, раздольные житницы, роскошные поля пожелтевшего подсолнуха, арбузные бахчи, чернели распаханные просторы чернозёма. Почему-то вдруг взгрустнулось: он, старший лейтенант-артиллерист, только что закончивший Киевское артиллерийское училище, отличник боевой и политической подготовки, бывалый офицер, умеющий в любой «аховой» ситуации сразу найтись, оценить обстановку и правильно «сработать», вдруг так неловко растерялся, сконфузился от простого и ничего не значащего вопроса.
Дверь третьего купе неожиданно громко распахнулась и перед его взором предстала стройная, красиво сложённая, с длинными ногами, в ладном спортивном костюме. королева! Мило улыбнувшись, «королева» благосклонно повелела:
 — Ну что же вы стоите. Идите уже. Папиросы вот забыли из-за меня, я вас напугала ни за что ни про что. Идите же, будем пить чай с пирогами по-деревенски.
Она сказала это так мило, так просто и так по-домашнему, что сердце ещё чаще забилось. Лейтенант теперь не понимал: то ли от её звонкого бархатного голоса, то ли от внешнего вида «королевы» закружилась голова и перехватило дыхание. Он как мальчишка моментально поспешил к ней на зов, забыв, что ещё минуту назад решил, один раз и навсегда, не «попадаться больше на удочку». Шалишь, дорогая, теперь то уж его, бравого офицера, от которого разорвалось ни одно женское сердце, ничем не смутишь, не проймёшь.
Кстати, по поводу сердца! Его сердце, уже давно занятое другой, вдруг сильнее забилось и тоскливо заныло. В далёком Облучье его ждёт не дождётся красавица и умница Нина. Ниночка, Нинулька, Нинуленька — так он её нежно называл в довольно редких письмах из Киева. И теперь она ждёт и не знает, когда он «нагрянет», не предупредил, хочется сюрпризом, а зря.
«На первом же полустанке отправлю телеграмму: «Жди приеду женюсь!» — строго убедил себя лейтенант.
В купе он сразу же уловил удивительно вкусный запах домашних пирожков.
 — С капустой. Точно. И с мясом! Я прав?
 — Браво-браво, лейтенант. Простите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант? А может быть — товарищ генерал! — Её серебристый смех весело разнёсся по купе.
 — Если вы в военной форме и отличительных знаках разбираетесь также как в сигаретах, то тогда: так точно, генерал, не меньше. — ответил лейтенант.
 — В звёздах и погонах я разбираюсь плохо, согласна, — ответила попутчица нисколько не смутившись, — но вот настоящего большого по должности генерала, молодого совсем, видеть приводилось, оперировали одного товарища, героя-лётчика, было дело, попал в переделку там, на секретной войне, еле собрали по частям. — доверительным медленным шёпотом закончила она, потупившись и резко покраснев.
Во время неловко наступившей паузы, каждый из них не знал, на чём остановить взгляд, что сказать, как выйти из создавшегося положения. Каждый понимал, что ею затронутая тема крайне серьёзная, можно сказать, «аховая», даже запрещённая, время неспокойное, предвоенное, надо было понимать. Любое неловкое, непродуманное слово могло для каждого из собеседников закончится довольно серьёзными последствиями.
Неожиданно возникшую тишину также неожиданно нарушил товарищ лейтенант.
 — А деревенский чай стынет и пироги тоже. Вы их сами пекли?
Девчушка, опомнившись, захлопотала:
 — Действительно чай стынет. Пироги, нет, не сама, тётушка постаралась, она у меня кудесница. Попробуете — пальчики оближите. Угощайтесь, что это я.
Смущение и румянец не сходили с её лица, она почти не глядела в сторону офицера, а как-то всё больше в окно и в сторону двери, что очень расстраивало товарища лейтенанта. Он всё время искал встречи с её взглядом, чтобы каким-то сотым чувством уловить, понравился он ей или нет.
Лейтенант ещё раз посмотрел на девушку внимательно в упор, признался себе в том, что она ему нравится и с каждой минутой всё больше.
«Любовь с первого взгляда? — мелькнуло в голове. — Ну какое там. — отозвался голос разума. — Ты бравый офицер, а она, она ещё совсем ребёнок, такую и взглядом-то обидеть совестно, не только смущать своим присутствием».
И он, извинившись, вышел «покурить». У проводницы узнал, где находится вагон-ресторан и прямиком направился в сторону указанного вагона. По дороге решил девчушке больше не мешать и не смущать её своим присутствием, подольше посидеть в ресторане, сытно поужинать, «выпить сто граммов» за начало отпуска и на покой. Спать, спать, спать, надо отоспаться, трудный учебный год позади, а что там впереди — кто знает.
В это время Верочка, так звали его соседку, сидела в глубоком раздумье и не понимала, что же такого ужасного она совершила и чем могла спугнуть бравого офицера? А то, что он из числа именно бравых, Верочка поняла сразу: красивый, высокий, стройный, подтянутый, серые глубокие, умные глаза, добрый взгляд, даже довольно ласковый, сказала бы она. Ей стало обидно: «Вышел покурить и вот уже час как не возвращается. Ничего не поел, пирожков не попробовал, к хвалённому «деревенскому чаю» не притронулся. Нехорошо получилось, и чёрт меня дёрнул вспомнить и про сигареты, и про генерала молодого, особенно неправильно было про героя рассказывать, да ничего особого я про него и не говорила.»
Ну ранили молодого генерала на той таинственной войне, о которой упоминали только шёпотом, ну ассистировала она при операции в институте им. Склифосовского в Москве, будучи на сборах, ну пришлось его выхаживать, приглянулся он ей, просто так, видела, что генералу она очень понравилась, глядел всё на неё долгим и ласковым взглядом, шоколадом баловал, приговаривая:
— Ах, Верочка, дорогая моя девочка! Если бы не эти раны да мегера-жена, увёз бы я вас в далёкую тундру к оленям да от чужих взглядов подальше, вишь как каждый пялится в вашу сторону, так и буравят бесстыжими глазами, так и едят.
Верочке нравилось слушать его болтовню, она прекрасно понимала, что всё это он говорит для «красного словца», от нечего делать и в знак благодарности за внимание к нему, за её весёлый характер, добрый взгляд и ласковые руки. Вскоре за генералом приехала «мегера-жена» в сопровождении молодого адъютанта и увезла его домой, не дав попрощаться. К этому времени командировка у Верочки закончилась, и она благополучно вернулась к себе в деревню Туртапка. Побыв там несколько дней, отправилась в г.Горький, где закончила первый курс Горьковского медицинского института, поступив туда после окончания Выксунского медицинского училища. В дверь постучали, у Верочки екнуло сердце, затрепетало в груди, щёки зарделись, вспыхнули ярким румянцем.
 — Входите, дверь не закрыта! — проговорила она тихим голосом.
Дверь резко открылась, и она увидела проводницу, довольно ещё молодую, мило улыбающуюся. Быстро оглядев купе и, по-видимому, не увидев лейтенанта, проводница быстро ретировалась, с треском захлопнув за собой дверь.
 — Ничего не понимаю! — сама с собой заговорила Верочка. — Зачем приходила, что ей было нужно.
Вдруг страшная догадка пронзила её: «На лейтенанта посмотреть! А то и в гости пригласить.» И нахлынувшее чувство ревности мелькнуло в её обворожительных широко расставленных зелёных глазах.
Проснулась Верочка рано от очередного громкого и более продолжительного гудка паровоза, грохота поезда и будильника, который завела накануне. Открыла глаза и сразу же устремила взгляд напротив: место было по-прежнему пустым, постель даже не примятой, фуражка висела на том же крючке. На душе стало пусто и уныло.
Ни в чём самой себе не желая больше признаваться Верочка приказала, один раз и навсегда, забыть о каком-то там лейтенантике, встать и быстро собраться, скоро её полустанок. По пути на пару дней она решила заехать к тёте Дусе, повидаться с ней, на родных посмотреть, себя показать, покрасоваться и похвастаться, что скоро выходит замуж, например. Она почувствовала, что стынет кровь и вся она краснеет до корней волос. Как же так! Весь вечер и всю ночь ни разу не подумать о Борисе-друге детства! О том друге, с которым рядом жили стенка к стенке, учились, мужали, росли, любили, кажется.
Кажется. Месяц назад он сделал ей предложение выйти за него замуж. Сказал, что больше жить без неё не может, что с раннего детства любит её, последнее время от любви к ней сходит с ума, больше ждать ни дня не желает и никому другому он её не отдаст, просит быть его женой «один раз и на всю оставшуюся жизнь!» Правда, хоть сердце и замерло у Верочки после пылкой тирады, а лицо покрылось алым румянцем, его предложения она сразу не приняла, а сообщила довольно холодно, как можно более спокойным голосом, что ему скоро в армию идти, там он найдёт себе и покрасивее невесту, а ей ещё учиться да учиться. А если и выйдет за него замуж, то не ранее конца сентября, а то и по окончании института. Раньше — ни, Боже мой! Потом добавила: хоть и ждала этого признания всю свою жизнь, но предложения пока не принимает, подумает и хорошенько всё взвесит, к первому сентября даст ответ, всё равно все свадьбы в деревне играют ранней осенью.
 — Хорошо, что сразу не согласилась, а сказала ему, что «подумаю», стыдоба-то какая... — вслух совсем тихо произнесла она.
Верочке стало так стыдно, как будто бы Борис проник внутрь её головы, пламенеющей от разных «непутёвых» мыслей и птицей бьющегося сердца, словно услышал все её слова и разгадал все тайные мысли, почувствовав колебания потаённых фибр души. Постепенно придя в себя, Вера рывком встала, переоделась, стремительно собрала постельное бельё и быстрым шагом пошла в сторону проводницы.
Дверь купе проводницы была прикрыта, изнутри раздавались голоса: женский кокетливый и мужской спокойно-рассудительный.
«Так я и знала! — заныло в голове. — Околдовала его проводница, опоила! А лейтенант-то каков? Вчера притворился таким интеллигентным, таким «некурящим», таким. А каким? — снова пронеслось в пылающем от ревности мозгу. — Каким таким? Сама же его испугала и выгнала из купе своим же неловким поведением и глупыми рассказами... Подумал, наверное, что на шею к нему решила броситься. Ой, как стыдно-то!»
Верочка стремглав бросилась в купе, схватив чемодан и корзинку с пирожками, двинулась к выходу, решив, что уйдёт в последний вагон, там до полустанка ближе... Мысль-спасительница: «А как же билет, который надо прокомпостировать в кассе, чтобы добраться домой...» — чуть не вернула её назад, но здравый смысл — «Пусть и остаётся у проводницы, и пусть ей станет стыдно, что вовремя его не отдала, что проболтала всю ночь с красавцем лейтенантом!» — направил к выходу. На глаза навернулись нешуточные слёзы.
Верочка, бросив с досады корзинку с припасами на постель лейтенанта, стремглав побежала в сторону соседнего вагона. В голове звучало в такт колёсам: влю-би-лась, влю-би-лась, влю-би-лась!
В это время Виталий, так звали красавца лейтенанта, двинулся в сторону своего третьего вагона, чуть «помятый» за время двух бессонных ночей: предыдущей —  готовился к последнему экзамену, который сдал на очередное «отлично», и последующей, которую провёл в девятом вагоне-ресторане за вкусным ужином, позже за чаем и весёлым разговором о разных мелочах с выпускниками, такими же как и он молодыми офицерами, направляющимися в Москву за назначением.
Читатель вздохнёт с облегчением: вот тут-то они и встретятся и уже никогда не разлучатся! Но... Не состоялась неожиданная встреча, желанная нами, видать было не суждено! Верочка, к сожалению для неё, пошла совсем в другую сторону от конца поезда. Она с досады перепутала направление и оказалась в первом вагоне.
 — Ну и ладно! Подумаешь, отсюда дойду до полустанка. Чемодан вот тяжёлый, гостинцев всяких набрала для многочисленной родни, ну не привыкать деревенской девушке... — тихо ворчала она.
Паровоз гудел, колёса стучали всё реже и реже, поезд, дрогнув, остановился, Верочка вышла из вагона. Вдохнула тёплый предосенний воздух и на минуту замерла. «Как хорошо здесь у тёти! Стоит, наверное, на полустанке с жёлтым флажком, меня и не дожидается, пойду, пожалуй». Посмотрев в сторону третьего вагона, она произнесла про себя: «Прощайте, бравый лейтенант и его очаровательная соблазнительница-разлучница, будьте счастливы!»
И быстрым шагом направилась к полустанку. Паровоз дал пронзительный гудок, предвестник отправления, состав ещё раз вздрогнул, пересчитав вагоны по порядку, и поезд тихонько тронулся. Виталий в это время уже дошёл до своего вагона, в купе не вошёл, чтобы не разбудить девушку, а встал у окна напротив третьего купе и любовался природой, сошедшими на полустанке пассажирами. Пассажирками. Одной пассажиркой. «Она!» — мелькнуло в голове. — «Почему, зачем? Ей же надо было домой ехать, в Новашино, а это через Москву.» — запомнил, когда проводница проверяла билеты.
Он бросился к выходу, но строгая проводница — «соблазнительница-разлучница» — преградила ему дорогу.
 — Куда направились, товарищ лейтенант, поздновато спохватились, надо было не шататься по чужим купе, а дома ночевать. Сбежала от вас «королева», вот даже билет не взяла. Или бросила вас, не доложив старшему по званию? Неправильно это, лейтенант, не по уставу!
Она громко и деланно рассмеялась. Лейтенант, понурив голову, отправился обратно, недоумевая почему «сбежала», «бросила»? «Может быть чем-то обидел, не так посмотрел, задел неловким словом, движением «королеву-недотрогу!» — мелькало в голове. Зайдя в купе, увидев корзинку на пастели, улыбнулся радостно. «Не просто сбежала-бросила, а ушла с заботой о нём». Спохватившись, заволновался: «А как если скрылась от вспыхнувшей девичьей любви?»
Последние годы подобное с ним так часто бывало, что он даже стал к этому привыкать. Многие девушки признавались в любви к нему «с первого взгляда», потанцует с какой-нибудь девчушкой, а она вся уже в томлении, в любовной страсти, готова сразу же отдать руку, сердце и всю себя.
Сердце. Его сердце часто-часто забилось, по телу разлилась сладкая истома. «Теперь знаю, где её искать, полустанок в здешних местах один такой!» Успокоившись немного, он решил открыть корзинку и позавтракать пирожками, не пропадать же добру!
Телеграмму Нине и родителям он так и не подал, ни на ближайшей станции, ни позже в Москве, куда благополучно прибыл за назначением. Перед выходом в Облучье Виталий долго думал, куда ему сразу податься: к родителям, братьям и сёстрам или к любимой Ниночке? Решил сначала наведаться к родителям, обнять всех, одарить подарками, обсудить с отцом последние новости, спланировать рыбалку, охоту, отдохнуть, походить по отчему дому, потому что очень соскучился! Приближаясь к родительскому дому, он почувствовал ком в горле, на глаза наворачивались скупые слёзы, вспомнилось стихотворение, которое совсем недавно выслал маме:

Не стелите асфальт у дороги
Вокруг отчего дома тревог,
Там, прильнув к косяку, на пороге
Та, о ком не грустить я не мог.
Пусть, как прежде, согреет подсолнух
За сараями чертополох,
Где от звона серёжек черёмух
Я когда-то едва не оглох.
Как тогда пареньком босоногим
Я, промчавшись, примну пустоцвет —
С ветром буйным умчатся тревоги,
И взойдёт горизонтом рассвет...
Не стелите асфальт у дороги
Вокруг отчего дома тревог,
Там, прильнув к косяку, на пороге
Та, о ком не грустить я не мог.

Торопил себя что-то подобное написать и отцу, но всё как-то времени не хватало: учёба, служба, экзамены, стрельбы, всё какая-то суета-маята. «А жаль! Старику было бы приятно, ничего, здесь напишу, будет время. Правда, побывка недолгая, скоро возвращаться в Киев». Проездом в Москве Виталий получил звание старшего лейтенанта и новое назначение в своё же артиллерийское училище преподавателем, будет обучать профессии артиллериста юнцов. Подумалось: «Давно ли сам был таким юнцом, теперь, поди ты, каков «орёл!»
Он поднялся по трём ступенькам маленькой открытой веранды, минуту постоял у входной двери, громко и требовательно постучал. Послышался тусклый хрипловатый голос отца:
 — Мать, открой, не слышишь стучатся.
За дверью прошуршали лёгкие, до боли знакомые шаги, эти шаги он бы услышал на краю света. Крякнул замок, скрипнула дверь и на пороге показалась она, самая дорогая, самая любимая, самая желанная женщина — мама!
 — Ой! — вскрикнула она, прижав правой рукой кончики платка к губам. — Отец, отец! Вставай, одевайся, смотри, кто к нам приехал!
Всхлипнув, бросилась Виталию на грудь. Так они стояли довольно долго, две родные души, мать и старший сын, её самая любимая кровиночка!
Отпрянув от Виталия, мать вся захлопотала, задвигалась по избе, охая и сетуя, что не ждали, почему не сообщил, так бы приготовилась, наварила бы всего, угощений бы разных припасла, а теперь, чем Бог послал кормить родного сыночка. Как же так?
Из дальней комнатки вышел стройный, худощавый, со строгим, ну таким родным лицом, отец, Григорий Евстафьевич Подольский, статный, с глубокими умными глазами, красивыми пышными «ворошиловскими» усами, с папиросой в губах. Виталий был на него очень похож, говорили как две капли воды.
 — Здравствуй, сынок! Что, на побывку или навсегда? — спросил отец, пуская кольца папиросного дыма в потолок.
Виталий молчал, с жадностью рассматривая дорогое лицо. Знал, что отца сразу же нагружать и крайне обильной информацией не стоит, разговор будет длинный, степенный, рассудительный. Отец будет, спрашивая, как бы и отвечать сам, Виталию останется только поддакивать, иногда вставляя в разговор необходимые и важные для беседы слова.
 — В звании повысили, ишь ты, знамо, старлея дали, это хорошо, почётно, но... и ответственно очень! И куда же теперь стопы навостришь?
Григорий Евстафьевич постучал мундштуком по краю стола, давая понять, что теперь говорить очередь сына.
 — Побуду у вас и назад надо ехать, преподавателем оставили, время сложное, юнцам азы артиллерии преподавать надо. Ты правильно мне когда-то сказал, что в нынешнее тревожное время главная сила в любой заварухе не танки, не самолёты, а артиллерия, она Бог войны!
 — Ну-ну! Об этом мы с тобой потолкуем позже, у меня всякие мысли из головы не выходят, всё спрашиваю себя, для чего трёх сыновей нарожал, для мирных дел или военных баталий! Случись война — ты первым и примешь бой. Южными фронтами обеспечивать победу придётся, с той стороны враг норовит напасть, чует моё сердце, за нашими чернозёмами первенство, сперва на них нацеливается, вражина, потом, там житница богатая, скота много, угля, чернозём опять, однако. Так что, учи как следует своих юнцов, чтобы от зубов отскакивало, современные пушки и пушкари всё определять будут, случись что.
Он покряхтел немного, взглянул на часы и, глядя Виталию прямо в глаза, спросил.
 — Чего не спрашиваешь, где твоя Нина! Чего не торопишься к ней, а ну как уже замужем, тебя вон сколь не было, а она из-за тебя в девках засиделась, не хорошо, негоже.
Виталий завертелся на стуле как уж на сковородке, но пока не решался встать, чувствовал, что разговор будет отцом продолжен. Все его привычки он знал, любил, ценил, к ним прислушивался, часто в жизни подражал.
 — Я тут вот что подумал. — продолжил отец добродушно. — Надумаешь жениться — не медли, в Киев женатым возвращайся, военному человеку семья как воздух нужна, а Нина хорошая девушка, скромная, честная, принципиальная, с характером... да ещё с каким! Она быстро из тебя всю холостяцкую дурь выбьет. Небось, девок рой ходит вслед. Смотри у меня, не балуй, у тебя четыре сестры, думай, а как вот такой же бравый красавчик поманит, в душу влезет, да бросит.
 — Постой, отец. — неожиданно перебил его Виталий. — Как четыре? Считать разучился. Три, слава Богу! Всех помню, всех люблю, о каждой думаю, в обиду не дам, соскучился, затискал бы, зацеловал!
Отец хитро улыбнулся, не спеша заправил мундштук, смачно закурил, выпустил кольца в потолок, таинственным голосом прошептал.
 — А ну-ка, пойдём-ка в детскую да посмотрим, сколько там у нас девок, посчитаем по пальцам, кто счёта не знает разберёмся.
И двинулся в сторону детской комнаты, Виталий следом за ним. Родная с детства, знакомая до каждого сантиметра комната стояла перед глазами: сколько лет в ней провёл бравый лейтенант, сколько счастливых и прекрасных дней с младшими озорными и любознательными братьями, Лёнькой и Серёжкой, с милыми, дорогими сердцу, любящими младшими сёстрами, Лидией, Таиссией и Любовью! Сколько кукол им повырезал, какие только одёжки на них не шил, как лихо с ними в дочки-матери играл, где они, кстати, все сейчас? Ну, Люба школьница, должно быть где-то бегает с друзьями по школьному двору, Лида и Тася в Москве, поступили каждая в институт, будут инженерами. Взгляд упал на кровать, где спал до отъезда в училище. Хотел присесть и замер на месте. В подушках что-то зашевелилось и заверещало радостно. «Что такое, чьё, откуда?» - вертелось на языке, но отец опередил его вопрос, пояснив, чуть стыдливо глядя на Виталия:
 — Наш с матерью «поскрёбыш», так получилось, почти на старости лет и согрешили, вот родили девчушку, четвёртую тебе сестрёнку подарили, Надеждой назвали, нравится имя?
На Виталия очень строго и внимательно уставились два карих глаза с огромными загибающимися кверху, чёрными как смоль ресницами. «Вот те и на! Надежда, Надюша, Надюлька, Надюлечка!» — в сердце разливалась елеем теплоты, ласки, нежности, радости его к ней любовь.
 — Сестрёнка, милая! Ах, ты красавица моя! Глазки чёрные, губки бантиком, личико, папа, посмотри, какое красивое личико и такое маленькое. Кукла, форменный куклёнок! Почему такая маленькая и почему в подушках?
 — Семи месяцев родилась, еле спасли, маленького веса, худенькая, тощенькая, синенькая, вот второй год в подушках и выращиваем, и тепло, и надёжно как в бане парной, и матери удобно кормить, вытаскивать не надо, подушки взяла, под грудь подложила, покормила. И тепло, и сытно, бережём!
Виталий был в восторге! Повозившись немного с сестрёнкой, младше его почти на двадцать один год, он засобирался к Нине. Смеха ради решил взять с собой и Надюшку, благо, что мать разрешила немного погулять с ней.
 — И дело хорошее сделаю, и Нинульку проверю, мол моя дочь, вот остался один с крошкой, если примите нас двоих, дорогая Нина Васильевна, остаёмся сразу и на всю оставшуюся жизнь, будем жить-поживать и вдвоём Наденьку воспитывать. А если нет? - сам себя перебил лейтенант. — Если нет, тогда с честью и достоинством ретируемся.
Рассмеялся он, принимая от мамы разряженную «куклу» на руки. Уверенный в том, что его Ниночка уж точно примет своего любимого и с дочкой, хоть с двумя, оправился прямиком к ней, крепко поцеловав мать.
 — Спасибо, родная, за такое прелестное дитя! «Красавица», «Богиня», «Ангел»!
Оперно пропел он своим бархатным голосом и развернулся в сторону дома Нины, гордо неся на руках крошечную сестрёнку. И всё же на сердце было не спокойно, волнительно даже: как пройдёт встреча, как воспримет Нина его шутку, не поверит, конечно, рассмеётся, спросит: «Проверяешь! У кого взял эту кроху? Интересно, а как бы прореагировала на подобное та милая девчушка?» Она всю дорогу до Облучья не выходила у него из головы, её волосы, глаза, улыбка были рядом. Да и сейчас он не поймёт: по Нине так ноет его сердце или нет.