Серафимова жена

Уж что Серафим хорошо умел делать, так это кого-нибудь ругать. Особенно жену. Особенно на людях. Делал он это не специально, и вообще считал себя человеком мягким, но вот беда – случись какая напасть по вине супруги, а кругом народ.
К примеру, приехали они в Москву к родителям. Ходили, бродили, и в конце концов заблудились. Дело не хитрое – тут порой и местный теряется, чего уж о провинциалах говорить. Серафимовский телефон сел, вся надежда на трубку супруги. Загрузили карту, определили местоположение… Осталось идти, следуя указанному маршруту. И тут жене звонит начальница. На то они и начальники, чтобы, забыв про все человеческое на белом свете, дергать подчиненных даже не смотря на отпуск, так что к начальству никаких вопросов - они в аду будут гореть не за одно, так за другое. Вся абсурдность состояла в том, что на звонок можно было и не отвечать. А Серафимова жена ответила. И проболтала с шефом мучительно долгие пятнадцать минут, отойдя от мужа на пару метров. Собственно, она почти и не говорила ничего, Серафим очень пристально наблюдал за ней: вот она начинает грызть ногти. Явный признак страха, уж свою жену он знал вдоль и поперек. Вот ее шея начала краснеть, а затем красными стали и уши. Это значит, что она еще и разозлилась не на шутку. Ну а потом случилось вообще нечто из ряда вон выходящее. Жена резко вскочила, всем телом подалась вперед, встав чуть ли не на цыпочки, и широко открыла рот, явно собираясь что-то прокричать в трубку. Серафим даже в тот момент обрадовался. Наконец-то, давно пора эту толстую жабу, Миладу Аркадьевну, кажется, на место поставить. Весь персонал затравила, Серафим об этом в свое время узнал от друзей, работавших вместе с его женой (сама она никогда не жаловалась, что вы, и слова плохого против кого-либо клещами не вытянуть). Теперь пускай хоть увольняет ее, гордость важнее. Да и супруга не дура, если в общем брать. Помотается по конторам разным и приткнется куда-нибудь.
Но жена ничего не крикнула. Вместо этого она побледнела, как-то совсем по-детски посмотрела на телефон, затем на мужа и, не подходя к нему, робко пролепетала: «Сима, а у меня трубка села».
Нет, все-таки дура. И эгоистка. Серафим тогда ей все высказал, не замечая ни прохожих, ни слез жены. А как еще с эгоистами разговаривать… Ведь наверняка знала, что батарейка уже полгода на ладан дышит, а все без толку. И итоге: первое – не зарядила трубку с утра, и второе – добровольно выслушала внеочередную тираду от сварливой начальницы, испортив настроение и себе, и мужу.
Хотя, бог с ним, с телефоном. Серафим по сути примерно знал, где находится метро. И ладно уж, к людям всегда можно обратиться, чего он, честно говоря, терпеть не мог. Словом, не маленькие, выбрались бы! Просто это самолюбие бабское, какое же оно все-таки противное, думал про себя Серафим, уже шагая по проспекту на встречу видневшейся вдалеке синей букве «М» и пыхтя вонючей белорусской сигаретой. Ведь еще отец, царствие ему небесное, говорил: «Симка, бабы добро за слабость считают. Долго перед ними будешь прогибаться, хомут накинут, на шею сядут и привет». Нет, никогда этому не бывать, процедил сквозь зубы Серафим, оглянувшись назад и ища жену. А она шла шагах в трех позади него, слегка наклонив голову и смотря на мокрый от прошедшего дождя асфальт. Подбородок ее слегка дрожал, а глаза, как два ведра, были доверху полны слезами. Но нет, ни одной не катилось по румяным щекам. Серафиму даже показалось, что она специально так аккуратно и тихо шла, как идут с полным подносом по столовой. Чтобы не расплескать свои бабские слезы, мол, смотри, какая я сильная.
- Не смей реветь, - буркнул Серафим. – Сейчас до метро дойдем, очки тебе купим черные. Вот тогда хоть обревись, а сейчас нечего меня позорить.

***

С тех пор минуло где-то месяцев пять-шесть, наступила зима, был канун Нового Года. Серафим с женою шел к друзьям в гости. Как всегда, никуда Серафиму идти не хотелось, но супруга в последнее время что-то совсем тихая стала, надо было в свет ее вывести.
Вот и двор. Второй подъезд, третий этаж… А номер квартиры…
- Слышь, номер квартиры у них какой? – рявкнул Серафим жене.
- Двадцать пять… Или шесть…
- Или шэээсть… - передразнил он ее. – Ничего не помнишь. Что с тобой в старости делать буду, вообще все на свете позабудешь…
- Двадцать пять, точно. Я вспомнила, - замялась она.
- Все, не булькай, - отрезал Серафим. – И лицо попроще сделай, в гости идем, если забыла.
Гостей было человек пятнадцать. Для двухкомнатной квартиры в старенькой «хрущевке» перебор, думал Серафим, сидя за праздничным столом и смотря телевизор. На экране Галкин кого-то крайне неудачно пародировал. Неудачно хотя бы потому, что Серафим даже не мог узнать ни голоса, ни повадок того, кого третий муж Пугачевой пытался показать.
Гости в это время расселись по местам. Хозяева квартиры, Рома и Валентина Куликовы, давние друзья Серафима и его жены, - еще со школьных лет, - встали, держа бокалы.
- Ребят, - радостно начал Роман. – Мы почти со всеми вами знакомы уже бог знает сколько, но видимся крайне редко. То работа, то дети, то дачи и тому подобное. Одним словом, быт диктует свои законы. Оттого нам с Валей особенно приятно, что сегодня наконец-то удалось вот так собраться, оставив потомство с бабушками-дедушками.Так что давайте, как в старые времена, особенно студенческие, выпьем и будем гудеть так, чтоб соседи до утра вместе с нами уснуть не могли!
Все радостно чокнулись, кто-то приглушил звук телевизора и на полную громкость включил старенький музыкальный центр с большими колонками.

«...Нооовый год к нам мчится…
Скоооро все случится…»

Серафим терпеть не мог эту песню еще с юности, в отличие от остальной компании. Вот и жена, встав из-за стола, пошла в пляс. Хотя, танцевать она никогда не умела, и вообще была какая-то неуклюжая: то посуду побьет, то головой все косяки соберет, что уж о танцах говорить…
- Разбегайся народ, жена танцует! – крикнул сквозь музыку Серафим, уже заметно покраснев от водки. – Валя, вазу в сторону убери, эта мадемуазель ее снесет, моргнуть не успеешь.
- Пускай сносит, - улыбнулась Валентина. – В нашем доме разбитая посуда – не преступление.
Серафим насупился, но отвечать не стал. Чего с бабами спорить, их женскую солидарность все равно не прошибешь.
Подарки было решено дарить чуть позже, но после шестой стопки Серафим решил, что больше ждать нельзя. Пушистые тапки для Вали и кружка с изображением карты Кипра для Ромы должны быть вручены сейчас же.
Встав со стула и слегка покачиваясь, Серафим двинулся с пакетом в руках к танцующим Роме и Вале. В какой-то момент на его пути нарисовалась беззаботно-танцующая супруга, точнее ее спина.
- Опять ты, - гаркнул Серафим, да так, что все замолкли. – Я подарки дарю, прочь с дороги!
Рома выключил музыку, в комнате воцарилась тишина. А еще мгновение спустя Серафим схватил жену за запястье и, что есть силы, дернул на себя. Жена была худенькой, но все-таки ножки праздничного стола, в который женщина влетела, не выдержали, и супруга вместе с этим самым столом приземлилась на пол, покрытая с головы до ног в салатами и алкоголем.
Все в ужасе замерли. Никто не мог поверить в реальность происходящего. Кроме, пожалуй, Серафима. Впрочем, ему было наплевать. Главное – вручить подарки. И тут он заметил, что среди всей той вакханалии, в которой лежала его уже потихоньку начинавшая плакать жена, лежит и пакет, который он, Серафим, только что держал. Он кинулся к пакету, пулей запустил в него руку и сердце его замерло.
- Дура, - прохрипел он. - Я эту кружку так долго искал по всему Кипру, чтоб карта на ней реалистичная была, Ромке подарить, он все туда собирается, да денег нет…
Закончить свой пьяный бред Серафим не успел. Слева прямо в скулу врезалось что-то каменное, а перед глазами вспыхнул такой яркий свет, что в голове промелькнуло: «Неужели утро наступило… Так быстро…»
А затем еще одна вспышка, только уже справа. И еще одна, самая яркая и после которой из глаз градом полились слезы, а из носа – кровь.
Раздался женский визг, мольбы в духе «мальчики, прекратите», «вы же его убьете», «мамочки», а Серафим, уже лежа на полу, так и не понял, что его колотят пять мужиков. Причем уже ногами. Все, что он смог сделать, это из последних сил поднять голову и посмотреть на потолок. Но вместо потолка он увидел пять пар бешенных глаз, в том числе и Ромкиных. И по этим взглядам Серафим понял – его убивают. Здесь и сейчас. И, если уж быть напоследок откровенным хотя бы с самим собой, убивают за дело.
Но убить не успели. Вскочившая, словно львица, Серафимова жена схватила ту самую вазу, за которую так боялся ее мерзкий, но любимый муж, и что есть силы опустила ее на голову хозяина квартиры, после чего тот упал без чувств.
- Вон из дома! – закричала Валентина. – Забирай свою тварь, и чтоб духу вашего здесь не было! Он тебя в ничто превратил, а ты его еще и защищаешь!
- Заткнись, - спокойно ответила Серафимова жена, вытирая лицо салфеткой и одновременно помогая мужу встать. – Суки вы все. С праздником.

***

Дожидаясь такси, Серафимова жена стояла на коленях напротив скамейки. На скамейке сидел избитый муж, ноги его были укутаны шарфом супруги. Второпях она забыла надеть на Симу ботинки, а возвращаться не было никакого желания. Мороз крепчал, шея постепенно начинала неметь. Такси приедет не скоро. Конечно, без пяти полночь, тридцать первого декабря… Ну и пусть.
- Света, ты прости меня, - послышался голос мужа откуда-то из-под воротника его пальто. – И за себя прости, и за детей прости, что оба раза сам тебя к врачу повел, не хотел их. Маюсь я. Тошно мне от всего этого, что вокруг нас…
- А ты меньше по сторонам смотри, - перебила его Света, влепив пощечину грязной от оливье ладонью. – Ты на меня смотри. Всегда, везде и при любых обстоятельствах смотри только на меня. И тогда будет вокруг нас и свет, и тепло, и радуга в январе. А сейчас не дергай ногами, шарф размотаешь.
- Смотри, салют.
- Вижу. С Новым Годом.
- С новым счастьем.