Растворитель

Провожали Сергея в последний путь всем двором. Сначала преимущественно молча, кроме рыдающих родителей. После, уже во время тризны над свежей могилой, поплакивать начал и кое-кто из девушек. Слезы, перемешавшись с глазной тушью, падали на дно пластиковых стаканчиков, и затем сливались воедино с новой порцией холодной водки, которая при двадцатиградусном морозе, казалось, хрустела на зубах, словно квашенная капуста.
Смятение перед убитыми горем родителями покойного и самой ситуацией вообще (многие до этого и на похоронах-то еще ни разу не были) увядало, угасало и, примерно через полчаса поминальных возлияний, превратилось в уродливую удаль. Один из парней достал расстроенную гитару с оставшимися тремя струнами, уселся на оградку и начал петь любимую песню Сергея. Пел плохо, но все ему дружно подпевали. После второго припева порвалась еще одна струна. Гитарист обиженно кинул ее в сторону, резко встал, и его тут же стошнило на соседний участок.
Смеялись все, кроме матери. Она сидела на свежем холмике, одной рукой обнимала лакированный могильный крест сына, а второй расправляла ленточки на венках, стоявших рядом. Отец же, плача и одновременно радостно гогоча, бегал между пьяной молодежью, подливая в стаканы водку и заваливая всех желающих бутербродами на закуску.
- Пейте, детки, - громко говорил отец. – Лучше вот так, перед родителями, чем по подворотням и не пойми с кем. Вы же мне все теперь как родные. Я Сереге сто раз говорил, хочешь выпить – пей дома, не сопляк уже, в следующем году школу заканчивать и в армию… Я ж не чужой, да и толк в питье знаю, плохого не посоветую же! А Серега взял, да и отравился бормотухой в соседском магазине…
Тут отец засопел, налил себе полный стакан и выпил залпом.
- Вы, главное, помните, молодежь... Любой родитель, если он не тварь конченная, своим детям добра желает. Вам же самим еще детей рожать. Верно, мать?