Настоящее лицо

Это случилось прошлым летом в Санкт-Петербурге. Несчастный и до мозга костей закомплексованный Федор Геннадьевич Думский, выходя из театра имени Комиссаржевской, повстречался со своим настоящим лицом. Это крайне редкое и чрезвычайно волнительное для любого человека явление до сих пор для кого-то остается непостижимой загадкой, а для кого-то и вовсе представляется детской выдумкой, галлюцинацией, художественным вымыслом.
Сам же Думский в тот момент подумал, что порхающее в воздухе нечто, отдаленно напоминающее полиэтиленовый пакет с очертаниями человеческого лица, есть не что иное, как разыгравшаяся фантазия после шекспировской «Бури». Однако спустя мгновение Федор Геннадьевич заметил, что «пакет» движется не по дуновению холодного осеннего ветра, а сам по себе, постепенно приближаясь к самому Думскому. 
Зачарованный происходящим, Думский почему-то теперь уже точно знал, что летящий к нему объект – действительно его настоящее лицо, и сопротивляться их сближению было бы великой глупостью, потому как о столь радостном воссоединении мечтает – пускай и подсознательно – почти каждый взрослый человек. Федор Геннадьевич, не обращая внимания ни на толпу прохожих, ни на проливной дождь, снял шляпу, бросил ее на землю и, подняв руки к небу, начал тихо зазывать лицо к себе.
В этот момент случайные свидетели данной картины могли видеть лишь Думского, разговаривающего с дождем. Таковы странные правила природы: если ваша встреча с истинным ликом состоялась на людях, то будьте уверены – вас непременно примут за полоумного, ибо кроме вас никто ничего необычного видеть не будет.
Но Федору Геннадьевичу было все равно. Он уже не замечал никого и ничего, всецело сосредоточившись на материи телесного цвета, которая мягко, словно шелковый платок, опустилась на его измученное возрастом, алкоголем и нервными перенапряжениями лицо.
А затем мир для Думского перевернулся. Краски ожили - стали яркими, сочными. Движения и звуки приобрели неописуемую четкость. Мерзкий ливень преобразился, и теперь уже каждая его капля была всласть, словно Федора Геннадьевича сама природа прямо здесь и сейчас крестила небесной водой. Не в силах сдерживать эмоции, он побежал по Итальянской улице навстречу каналу Грибоедова, сшибая плечами однообразные зонтики прохожих и непрестанно повторяя: «Спасибо, спасибо огромное. Это удача».
И снова Великая Истина запела в голове хором сотен тысяч детских голосов. Снова, как тогда, будучи беззаботным мальчиком, Думский почувствовал постоянное, торжественное присутствие безусловного добра и непоколебимой уверенности в том, что Великая Истина обязательно приведет к счастью.
Но, как только Федор Геннадьевич выбежал к каналу Грибоедова, жестокий питерский ветер сорвал не успевшее до конца прикрепиться к телу хозяина истинное лицо и унес его в сторону Спаса на Крови, как лицо ни пыталось сопротивляться. Думский тут же остановился, взгляд его потух, тело опало. Не помня ничего из того, что произошло с ним мгновение назад, Федор Геннадьевич достал промокшую от дождя сигарету, закурил с седьмой попытки и, почесывая затылок, медленно побрел к метро, вскоре полностью слившись с толпой. Все, что его заботило на тот момент, так это шляпа. Он так и не  вспомнил, где и как ее потерял.
А истинное лицо Думского зацепилось за крест на самом высоком куполе Спаса на Крови. Там висит и по сей день, окруженное миллионами таких же лиц. Блуждающих, порхающих, бездомных, разбросанных по всему Земному шару. Оторванных от своих хозяев детскими разочарованиями, чувствами долга и вины, родительскими ссорами, развенчанными чудесами - всего и не перечислить.
Впрочем, ничто не проходит бесследно. По крайней мере, в тот же вечер Думский навсегда бросил пить. Сам не зная почему.