Ночь над Синаем

  …Сумерки быстро поглощали остатки дневного света. Пустынная равнина медленно погружалась в синюю дымку прозрачного полумрака. На западе, отгорая багряными отсветами ушедшего на покой светила, угасал далекий горизонт. От чахлых кустов и нагретых за день камней потянулись длинные, неясные тени. По мере наступления сгущающегося мрака, тени зашевелились, словно живые. Одни укорачивались, другие удлинялись, пока не остались только там, где терялся свет разведенного людьми костра.

В ночи высыпали яркие гроздья звезд: небо щедро впитывало идущее от земли тепло, отдавая его светилам, и те - разгорались все ярче и ярче. У огня сидели двое мужчин: пожилой и совсем еще юный, почти мальчик. Поодаль, завернувшись в пропыленный плащ из овечьей шерсти, крепко спал еще один. Рядом с ним, положив на вытянутые лапы крупные головы, лежали огромные псы. Они чутко дремали. Их лохматые, обвислые уши подрагивали даже во сне, улавливая звуки темноты, погрузившие в непроницаемую мглу унылую пустыню.

Старший из людей помешивал сухой веточкой закипавшее в подвешенном над огнем котелке варево. Из небольшой сумы достал горсть сухого козьего сыра, мелко крошенное вяленое мясо, сыпнул в посудину. Запахло кислым, сбродившимся молоком.

- Потерпи! – обронил он, глядя на нетерпеливо сглатывающего голодную слюну юнца: - Пусть мясо хоть немного отопреет, размякнет…

Над тихой равниной выплыла величавая луна. Ее желто-багровый диск, казалось, заполнил собою половину неба. И сразу, встречая свою повелительницу, со всех сторон завыли, застонали и заплакали детскими голосами шакалы, ночные хозяева пустыни. В свет костра вбежали две юркие лисички, с огромными, печальными глазами и очень большими ушками. Одна из них недоверчиво смотрела на людей, с хрустом разгрызая пойманного в свете огня жесткокрылого жука.

Дремавшие псы не реагировали на шум и проворных зверушек. Для них это была обычная, не несущая в себе опасности жизнь, которая начиналась после заката солнца. Легкий ветерок донес густой запах овец и коз: под бдительным присмотром  неподалеку от огня отдыхало небольшое стадо.

Но, внезапно, псы насторожились. Мгновенно сбросив с себя охватившее их сонное расслабление, они, молча умчались куда-то в сторону. Люди вскочили со своих мест, напряженно всмотрелись во мглу. Вскоре послышался громкий лай. Старший облегченно вздохнул, вернулся к своему прерванному занятию.

- Не страшно! Псов подняли не волки, я знаю голос своих собак! – успокоил он юношу: - К нам кто-то идет, и наверняка, это одинокий путник.

Псы умолкли. В темноте послышался шорох их лап и дыхание, они приближались к стоянке своих хозяев. В их окружении колыхалась неясная тень человека.

- Мир вам, добрые люди! – склонил голову пришедший.

- И тебе – мир, странник! – степенно ответил старший пастух: - Проходи к огню...

Юноша отбежал в сторону: покряхтывая от натуги, он притащил к костру плоский камень, накрыл его откуда-то вынутой тряпицей. Путник поблагодарил его легким кивком головы. Опираясь на длинный посох, он с трудом опустился на предложенное сидение. Выпрямив спину, протянул к теплу широкие  ладони: довольно щурил спрятанные под косматыми бровями, блеклые, выцветшие от старости глаза.
Пастух осторожно снял с огня котелок, подбросил в костер пучок хвороста. Пламя на мгновение притихло, и с треском пожирая сухие ветви, взметнулось вверх. Лежавший в тени человек зашевелился, поднялся и подошел к огню. Бросив на пришельца равнодушный взгляд, слегка кивнул ему, и протянул  старшему свою чашку.

- Если у тебя есть чаша, дай ее мне…   Я наложу тебе еды! – сказал гостю пастух, наполняя протянутую товарищем посудину.

Путник покопался в полупустой суме. Вынул простую, вырезанную из дерева, чашу. С благодарность принял горячее варево и стал отпивать его мелкими, скупыми глотками. Вскоре котелок опустел. Юноша отошел в сторонку и стал протирать его сухим песком. Плеснул немного воды, сполоснул, и снова, доверху заполнив из бурдюка, подвесил над огнем.

- Будем пить отвар из трав! – пояснил старший пастух, провожая взглядом своего товарища. Тот, насытившись, снова улегся на землю и прикрыл глаза: - Не обращай на него внимания: он приболел… Это мой брат. А мальчик, мой сын… Мы свободные люди, пасем своих коз и овец. Меня зовут Иосифом, сына – Лейбой… А ты, отец, как оказался в пустыне? Один…  ночью…

- Мне привычны, и день и ночь! – ответил старик: - Если поблизости нет жилья или людей, я ложусь у своего костра. Если вижу огонь, иду к нему! Я странник, у меня нет своего угла и вся земля – это мой дом…

Он немного отдохнул. Морщинистое, покрытое заметным даже в темноте загаром, выдублено ветрами и солнцем, лицо, порозовело. От тепла и горячей пищи выступил бисер мелкого пота. Старик утерся рукавом заскорузлой рубахи.

- И ты не боишься один? – недоверчиво спросил Лейба: - А если тебя ограбят, или убьют?

- Чего мне бояться? – спокойно возразил старик: - С меня нечего взять! Мой меч – смирение, защита – бедность… С ними я прошел половину мира! – он расслабил ремешки сандалий. Протянул к теплу мозолистые ступни, с наслаждением шевелил  узловатыми пальцами ног.

- У нас нет разбойников! – прохрипел голос из темноты. Оказывается, брат пастуха не спал. Он прислушивался к разговору, тело его бил крупный озноб: - Их ловят и распинают на перекладине…

- Я слышал, у вас  распинают на кресте! – осторожно поправил его путник.

- Нет! – упрямо ответил больной: - Мы не знаем, что такое крест. Власти казнят грабителей и насильников на перекладинах.

Иосиф подошел к брату. Заботливо поправив на нем плащ, подал горячее питье.

- Не обижайся на него, он болен! – снова попросил он старика: - Брат, тоже, повидал немало. Он долго служил легионером в римской центурии. Где-то в далекой Месопотамии подцепил болотную лихорадку, и теперь она съедает его силы...

- Ты бродишь по свету? Расскажи, дедушка, где ты был? – глаза юноши загорелись жадным любопытством. Забыв о почтении, он прервал своего отца.

- Разве можно рассказать о том, что я видел за долгую жизнь? Ну, хорошо! – сжалился путник над разочарованным его ответом мальчиком: - Я был на Пелопоннесе, собирал там оливы вместе со свободными земледельцами. С ними пил вино из винограда, выросшего на склонах афинских холмов. Я помогал им возделывать землю, и они давали мне кров и пищу…

- Ты говоришь о свободных людях? – перебил его Иосиф: - Разве, там  не рабы, обрабатывают землю и пасут скот?

- Я не люблю иметь дело с рабами. Рабы бывают гордыми, и даже – заносчивыми.

- Почему? Чем может гордиться раб?

- Тем, что он принадлежит богатому хозяину, и значит – он выше меня, бродяги, не имеющего ничего…  даже – своего господина.

- Такое есть и у нас! – согласился пастух: - Но не все рабы одинаковы.

- Конечно! И среди них есть достойные люди, но еще – есть, очень много  покорных. Или, напротив - озлобившихся на свою судьбу и на весь мир! Я не люблю иметь с ними дело! – повторил старик: - Я беден, но свободен.

- Оставим их, отец! Это их доля!– сказал Иосиф: - Но не будем к ним жестокосердными. Не все попадают в рабство по своей воле.

- Ты обвиняешь меня в жестокости? – удивился старик: - Напротив: если бы я имел сердце, такое большое, как самый большой камень, то тогда возможно сумел бы пропустить через него все те радости и невзгоды, которые я видел, и через которые прошел сам! Но у меня обычное, человеческое сердце… которое, к тому-же – состарилось! Я сострадаю и радуюсь, как могу! Наверное, как многие из людей. Люди одинаковы везде: в горах и пустынях, на земле  и на островах…в Афинах или в Риме…

- Ты был в Риме? – ахнул Лейба: - Рассказывай! Скорее рассказывай! Какой он, Рим?

- Обычный! – равнодушно пожал узкими плечами старик: - Только, он огромен! Он вместил в себя все: красоту храмов и убогость алтарей в хижинах бедняков….блеск золота и тусклый отсвет медного обола. Там, рядом с дворцами патрициев уживаются трущобы ремесленников и нищих. Но римляне горды тем, что они граждане империи. Это плохо: они стали презирать труд, и требуют от Сената бесплатного хлеба и зрелищ! Но за все расплачиваются рабы, и для Рима - это может плохо кончиться. Хотя, я тоже, вместе с гражданами, требовал своего...

- Ты гражданин Рима? – удивился пастух.

- Нет! Мой «рим» - вся Земля! Я более свободен, чем самый знатный гражданин. Но я жил там, и знаю нравы этого города. Он, несмотря на могущество, очень слаб. Рим погряз в праздности и пороках. Ради утех и богатства, граждане идут на все, теряя свои нравственные основы, и даже - свободу! Рим, начал превращать народ в рабов... Наверное, у него будет плачевное будущее…

- Так куда ты идешь, отец? – воскликнул Иосиф: - Тебе не понравился Рим, величайший из городов мира? Тогда, что ты хочешь найти в нашей пустыне?

- Не знаю! – честно ответил  старик, и помолчав, продолжил: - Я иду всю жизнь. Видел столько, сколько может уместить моя память! Немало народов на земле…и они живут по разному, хотя многие желают одного: покоя и достатка! Но это – удел немногих. Повсюду, создают сотни, а пользуются плодами трудов -  единицы! Я жил в лесах с варварами: они воистину свободны! И горды: но, гордость толкает их на безумства, и они восстают против империи, против любой власти. Только, все люди молят своих богов о милости, но я не познал среди богов - достойных. Одни боги – жестоки и злы. Другие, ради жертвоприношений жрецам - попустительствуют людским порокам, и делают людей еще более порочными…

- Если ты не принимаешь чужих богов и обычаи людей, то что ты найдешь у нас? - рассердился пастух: - Ты пришел, что-бы, сказать нам о нашем невежестве? Отвечай!

- Ты не понял меня, добрый хозяин! – смутился гость: - Я не осуждаю, я – ищу! Жизнь моя подходит к концу, и я чувствую, что во мне нет покоя, словно я что-то пропустил, прошел мимо и не заметил! В молодости я был любопытен и жаден до многого, что услаждало мое тело: теперь, я ищу то, что наполнило бы мое сердце и душу…

- Чем? – не понял мальчик.

- Покоем и радостью! И еще тем, что позволит мне оставить этот мир без сожаления и страдания, которые приходят вместе со старостью и смертью! Я ищу мира, с собой, с людьми… со всем! Но пока  не нахожу…

- Странно слышать тебя, старик! – промолвил Иосиф: - Тебе не нужно было бродить по свету. Жил бы как все, со своим народом и не думал бы про то, что сам и потерял! Что ты хочешь найти у нас? У нас, как раз, все то – чем довольны мы, но не доволен ты! Куда ты идешь?

- Я иду в Йерушалаим!

- Тогда, ты почти пришел! Тебе осталось два дня пути! – недовольно проворчал Иосиф, и снова, настойчиво спросил: - Так что ты ищешь в нашем городе?

- Не сердись, почтенный! В Риме я слышал, что здесь был распят некто – Христос! И он, пострадал безвинно…  сам, за людей! У него, наверное, было то огромное сердце, которое смогло вместить все чаяния людей. Если это так, то это то, что я ищу…

- Я ничего не слышал об этом! – удивился пастух: - У нас давно уже не было казней! Брат прав, разбойников у нас нет! А безвинно - так говорят все, кому выносит приговор сатрап.

- Может вы просто забыли? – тихо спросил старик. Ему было совестно, что он вызвал недовольство, давших ему приют, людей: - Действительно, это было давно! Лет двести тому назад, а может и больше!

- Сколько? – удивился хозяин стана: - О чем ты говоришь? Почему мы должны помнить о каком-то человеке, которого распяли на перекладине двести лет назад?

- Я слышал об этом! – подал голос из темноты, согревшийся горячим питьем, бывший легионер: - В Месопотамии его прозывают сыном Бога. Но здесь, его и вправду забыли.

- Наверное, он какой ни-будь, выживший из ума пророк, и хулил наших богов! – угрюмо посмотрел на старика пастух: - Зря, никого не казнят! Хватит пустой болтовни об этом: у нас есть свои боги и мы довольны ими! – он покосился, на жадно слушавшего их разговор, сына: - Давайте спать! Скоро утро…

Иосиф постелил свой плащ нежданному гостю, недовольно хмурился.

- Если даже так, как ты говоришь? – не выдержал он, и снова заговорил со старым  бродягой: - Как ты узнаешь про него? Тебе никто ничего не расскажет.

- Я хочу прийти на то место где он принял смерть! Мое сердце мне подскажет, кем был тот человек, и что он нес людям.

На рассвете, старик поблагодарил пастухов и ушел.

- Будь осторожен, в своих расспросах! – напутствовал его Иосиф: - У нас не любят чужаков.

- О чем он говорил, отец? – спросил Лейба, пристально смотря в удаляющуюся фигуру неугомонного бродяги.

- Какое нам дело до него? Забудь, и пойдем к овцам! – Иосиф сердито прикрикнул на сына и ушел к животным, которые начали разбредаться по пустыне. Псы, повинуясь зову хозяина, потрусили за ним.

- Он ищет Бога, Лейба! – сказал мальчишке, осунувшийся после нелегкой для него ночи, дядя.

- Зачем? У нас же есть свои, наши боги? – изумился Лейба: - Зачем искать других?

- Он ищет своего, мой мальчик! На этом пути, у каждого – своя дорога… Идем! Твой отец и так, совсем рассердился на нас…