Покидая тысячелетие. Книга 2. Глава 7

Роман о том, как я социальный статус делал… Все совпадения случайны.
_________________________________________


Странные думы иногда прыгают в голове человека.
Во-первых, почему я должен всё время говорить или писать «мы»? Неужели во мне сидит боязнь, что я могу оказаться другим, чем все остальные? Во-вторых, зачем я всё время занят самим собой или «нами»? Неужели у меня не должно быть никаких других дел? Кто мы, Азаровы, Шарлановы? Какого-то моего предка звали Азаром, другого -Шарланом, отсюда пошли наши большие фамилии. Кого только не намешано в нас. Какая только кровь не смешивалась с нашей кровью в сплетениях веков. Конкретную страну или народ определить невозможно. В общем, как говорят на каторге: «Кто кого сгребёт, тот того и…»

Дороги эмиграции проявили дремавшую генетическую склонность моих дядьёв и тёть к цивилизациям и нациям: некоторые из них проявились на Западе, другие – на Востоке. Оставшиеся здесь оказались в колхозах и должны были со временем смешаться с колхозниками и колхозницами, братками и чувихами обширной каторги для того, чтобы перековаться в советских людей.
Видимо, гены тёти Беллы не желали такой перековки и усердно пытались одеть и обуть на меня униформу фирмы «Социальный статус», дающую гарантию всему роду.
Имея смутное представление о среде, в которой варились остальные Азаровы и Шарлановы, тётя Белла не понимала, что среда давно вошла в реакцию с ними, но, не добившись распада и растворения, просто поглотила их. Не отравившись, среда переваривала добычу. Обретение социального статуса только ускорило бы эту работу, но чтение книг и самообразование замедляли процесс такого пищеварения и даже иногда вызывали отторжение.
Рассуждениями такого образа я как бы оправдывался перед всеми обитателями каторги, которые непостижимым для меня образом всегда пробуждали во мне чувство вины и непонятного долга. Откуда возникало это чувство? В процессе работы пищеварения среды или оно изначально было в моей природе? Но всякое чтение книг, работа с текстами через какое-то время начинало вызывать во мне именно чувство вины и долга, исправить которое не представлялось возможным. Оставалось только спрятаться, искать место для одиночества, где только и возможно рождение какого-нибудь плода или приход мысли.
Какие причины заставляют искать уединения любое беременное существо? Чувство вины и долга, желание обезопасить плод?

Наверное, надо позвонить ребятам в Острог, Барабашам или Ильичу на остров, Чижову в Акатуй-Зерентуй. А надо ли? Они же не ищут меня. Вообще, никто на белом свете ни искал и не беспокоился обо мне. Если даже уеду из Байкальска, забудут на следующий день.
Пока читаю. Со всех страниц Библии внушают, что милосердие – в правде, но тут же пишут, что тот, кто разобьёт младенцев о камень, будет блажен. Иносказание? Пусть, но всё равно мерзость. Интересно, кто из гениев отразил такой призыв в живописи или скульптуре?
Итальянец делает обувь или шьёт рубашку с таким же вдохновением и пониманием красоты и гармонии, как Микеланджело творил своего «Давида». Китаец заполнен Конфуцием.
У кого ещё, кроме нас, есть понятие «халява»?
Какой страной и какой культурой мы определяемся, чего и чьё мы продолжение? Дикой пьянки, разврата и нелепых размышлений о вселенской миссии и какой-то тайны характера?

За двадцать дней заточения в квартире дяди Саши я сделал вывод, что гениальным обманщиком может стать любой способный, то есть обладающий какими-то выдающимися от других талантами, человек. Если все папы и кардиналы, патриархи и прочие пастыри миллионов баран, именуемых человеками, удел которых «Бурлаки на Волге», сплошь лжецы и кровососы, то любой человек мелкого гешефта может стать и писателем. Даже искренне веря в своё призвание. Так чего они кочевряжатся и делят дачи в Переделкино?
Практически, за всю обозримую историю люди месили друг друга во всех войнах из-за глобальных обманщиков, которые взращивали в обществе семена противоречий и разногласий, призывая к миру.

В один из дней я навестил в больнице тетю Беллу. Похудевшая, она сидела возле меня на пригретой солнцем скамейке в саду хвалёной краевой больницы. Это был огромный комплекс со множеством однотипных и серых зданий, где было довольно современное оборудование, так сказать, последнее слово советской науки и медицинской техники. Но если человек из США, с которым говорила Дина, сказал, что это приют для убогих, а у них в заштатном Кливленде могут даже бесплатно поставить диагноз всему организму на уровне слюны, то какая должна быть медицина в загнивающем капитализме?
- В большой шкатулке на шкафе, есть второе дно, Дина знает, как открывать, там – адреса наших родственников. Это какие я нашла и записала. В Америки, в Нью-Джерси, в Австралии, в Германии, Китае, это Хайлар, даже в Афганистане. Там твои дедушки, бабушки, дядья и тёти. Есть фотографии некоторых из них. Ты перепиши адреса, фотографии – переснимай, если сможешь. Сейчас другое время. Может быть, уже и не надо никакого социального статуса? Может быть, ты даже поедешь в эти страны. Кто из наших заинтересуется этими адресами, кроме тебя? Ты не забудь о них.
Она говорила тихим и даже робким голосом. Тёти Беллы не было, говорил другой человек.
- Мы вместе поедем, тетя Белла!
- Не ври, - она слабо засмеялась и махнула сухой рукой, на которой были коричневые пятна, раньше таких пятен я не замечал. – Мне Дина рассказывала о твоей пьянке. Это обычное дело. Все писатели пьют. Есть ли на планете страна, где не пьют, не матерятся и не дерутся? Конечно, есть. Ищи такое место. Всё время ищи! Жизнь – утренняя роса. Нас было девять братьев и сестёр. Осталось трое. Баржанский хороший человек. Но он же – писатель! Держись за него, он не подведёт… Пьесы пиши. Пьесы – это деньги.
Тётя снова рассмеялась и погладила меня по голове сухой рукой.

Я быстро шагал по аллее и глотал слёзы.
Дома Дина достала шкатулку и, щёлкнув замаскированной кнопкой, выдвинула маленький ящик и извлекла оттуда чёрный пакет из-под фотобумаги. Там были адреса и фотографии. Адреса я переписал. Надо искать фотографа.
Драмтеатр ставил спектакли уже в Набережных Челнах. Голос дяди Саши был весёлый. О тёте Белле я не стал ему говорить. Баржанский сразу спросил о пьесе.
- Какая пьеса, дядя Саша?
- Мы же договаривались, что ты будешь писать пьесу. У тебя есть материал, о том, как бурятка ищет мужа в гарнизонах во время войны. Мы как раз с режиссером на эту тему говорим. Очень честная тема! Не откладывай. Ты что сейчас собираешься делать?
- Пока не знаю. Учусь!
- Ну и правильно, что смеёшься. Учись. Берись за настоящую учёбу – пиши пьесу. Кто лучше тебя знает жизнь каторги? Ну вот…

Теперь ты получил задание, Виктор Борисович. «Кто лучше тебя знает жизнь каторги?» Сюжет, о котором вспомнил Баржанский, рассказала мне давным-давно моя дальняя родственница из колена Абрамовых. Прикованная с детства ДЦП к инвалидной коляске, она целыми днями писала в тетрадях о жизни своих земляков. Истории были документальные. И только после разговора с Баржанским я стал понимать, что каждый сюжет Светланы Абрамовой может звучать и покорять сцены и зрителей мира. На любых языках.
Что для этого требуется? Изворотливость, хитрость, подлость и бессовестность тех, кто будет пробивать эти сюжеты на сценах. Честность автора тут бессильна и даже губительна.
Лицедеем, который может заниматься устройством пьесы, может быть только Баржанский. И он, кажется, уже пробивает бреши в кораблях возможных конкурентов.
У дяди Саши были две пишущие машинки – «Ятрань» и «Москва». Я выбрал «Москву», проклиная себя за то, что до сих пор медлю с покупкой «Любавы».
Перечитав несколько раз знакомый сюжет, из которого лепил главу несостоявшегося романа, я взялся за пьесу.

К следующему вечеру замысел получился следующим…
«Драма в трех действиях.
Действующие лица:
Цыпылма, молодая бурятка, 24 года, тонкая в талии, выше среднего роста, живет в степи, солдатская жена. Главная героиня.
Базар, её муж, молодой бурят, лет 25-27-ми, солдат, которого призвали на переподготовку в апреле 1941 года. На сцене не появится, но его присутствие все время чувствуется. Главный герой.
Болот, низкорослый и подвижный молодой бурят, сопровождающий Цыпылму, друг её мужа.
Содном, старик.
Иван Чертозвонов, русский.
Эрдэм, миловидный юноша.
Капитан, мужчина лет 30, со шрамом на левой скуле.
Женщина (Катерина), его жена, 25-ти лет.
Лейтенант, молодой парень.
1-ый Тумуров Базар, молодой солдат,
2-ой Тумуров Базар, солдат лет тридцати.
3-ий Тумуров Базар, пожилой офицер.
Райвоенком, моложавый майор, появляется в конце пьесы.
Персонажи: степняки, солдаты, горожане.
Персонажи говорят на бурятском языке, изредка на русском, некоторые на ломаном русском. Языковая проблема для массового зрителя решается следующим образом: Над сценой висят два черных радиорупора предвоенных лет, откуда идет вещание на русском языке (как в американских фильмах с синхронным переводом).  Такое решение придает всей пьесе еще большую достоверность, взаимосвязь и дружбу всех народов СССР.
Действие первое
Явление первое
(Занавес открывается. Темно. Далеко-далеко звучит и растворяется в воздухе старинная степная мелодия. Медленно освещается сцена, проявляя предвечернюю природу и людей. Июль 1941 года. Красочная декорация извилистой речки Борзи и летней степи, контуры юрт, коней, верблюдов, на переднем плане – коновязь, вдали синеет гряда гор, далеко-далеко на востоке – лазурное озеро.
В левом углу сцены – распахнутая дверь юрты. У двери на маленькой скамейке лежит мешок из телячьей кожи.  В правом углу сцены – на березовой перекладине покоятся два седла – казачье и бурятское. На сцене немудреная утварь степняков, несколько мужчин и женщин в бурятских и русских одеждах предвоенных годов – тэрлики, рубахи, сапоги. Молодой парень в тэрлике, накинутом на голый мускулистый торс, точит оселком узкий бурятский нож. За сценой слышно блеяние овец. Старик-бурят с трубкой и русский мужик лет тридцати сидят на низенькой и широкой скамье.
Болот в русской рубахе, в солдатских галифе и ботинках, немного комичный, нетерпеливо ходит по сцене. Цыпылма в рабочем тэрлике, все время в движении: заходит и выходит из юрты, потом она берет кожаный мешок из телячьей кожи и, встряхнув его, уносит за юрту. Видно, что она собирается в дальнюю дорогу. (Определиться с языками)».

Вдруг ни с того, ни с сего я подумал, что многие люди даже не могут рассчитывать, что кто-то с ними поздоровается. Но встречается человек, который поздоровается, позаботится о них, заинтересуется их историей или культурой. И он обманщик? Да, в какой-то мере обманщик, поскольку вся культура, особенно, литература – обман, где нет ничего достоверного. Но множество людей продолжают обманываться сами и обманывать других. «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой…»
А ведь на самом деле, они, самые простые люди всех национальностей, которым пытаются навеять этот сон, более участники и движители истории, чем те, которые вопят и пишут о них нужные только самим авторам пророчества и премудрости.
Никогда не теряйте наивность и смелость, иначе невозможно будет принимать такие решения. Но я решил, а потому все мысли о лжи и обманщиках улетучились.

Продолжение следует.