Книга 2, часть 2 Глава 16

               
Джем после этого происшествия не пил три дня. Потому что он был необходим ей трезвым. Собственно, ради неё он готов был бросить пить окончательно, если бы она выжила. Ну, а если не выживет – можно и продолжить.

Только Джем не хотел, чтобы она умирала, и тихо молился своему неведомому Богу, Богу Вершин. Потому что он в жизни не видел такой удивительной женщины. Такой красивой и смелой. Красивой, несмотря на то, что она была искалечена, и находилась без сознания. Смелой, потому что Джем видел её прыжок. Джем видел её прыжок с другой стороны ущелья, в старенькую, но надёжную подзорную трубу, доставшуюся ему от деда. Джем видел её уникальный прыжок, равных которому не было – он-то знал в них толк. Ничего подобного он в жизни не видел.

Джем наблюдал, как суетились на смотровой площадке жалкие и гнусные людишки, как в неё пытались стрелять, и как она, спасаясь, прыгнула с обрыва на «туристическую» скалу. И ей бы это удалось, он мог поклясться Богом Вершин. Если бы не выстрел этих ублюдков…

Женщина упала, по счастью, в сугроб, наметённый с подветренной стороны у подножия скалы, сугроб великий и бездонный для кого угодно, даже для наёмных убийц, но не для него, Джема, отшельника, ушедшего в горы прочь от грязи и мерзости мира людей. Джем числил себя мизантропом, но не до такой степени, чтобы не оказать помощь женщине, попавшей в беду.
 
И Джем зарядил свой верный, армейский маузер, собрал походную аптечку, приготовил лыжи и санки, верёвки и шкуры, чтобы приторочить бесценный груз к саням. Привязал сани к своему верному псу, мощному сенбернару Тили, доброму к хорошим людям и непримиримому к плохим. И поспешно собрался в путь, пока этим недоумкам некто свыше не приказал перерыть снег и достать её, живой или мёртвой. Джем спешил, очень спешил. Он боялся, что она задохнётся, замёрзнет или умрёт от потери крови.

И Джем был счастлив, что не ошибся: женщина была жива и – не считая сквозной огнестрельной раны, абсолютно цела. Она не успела задохнуться, ибо была без сознания и почти не дышала. Она не получила ни единого перелома – только ушибы и сотрясение мозга. И ещё – она была красива. Так красива, что у Джема захватило дух и перехватило дыхание, что, собственно, одно и то же. Таких красавиц он не видел даже в публичных армейских домах, хотя к ним привозили красоток хоть куда. Таких он не встречал в своей убогой и сломанной жизни.

Потрясающие волосы цвета вороного крыла, с синевато-радужным отливом. Точёный, волевой профиль. Нежные губы. Изящные руки. Длинные ноги. Она не крестьянка. Она не технарь. Она не шлюха. Судя по прыжку, она либо прыгунья, либо танцовщица. Если бы не бледность, она сошла бы за спящую. Джем прощупал руки-ноги, позвоночник, осмотрел тело - она простит! Видимых повреждений нет, переломов – тоже, внутренних кровотечений, похоже, тоже нет. Кому, как не ему, бывшему военному врачу, знать это!

Правда, уже несколько лет, удалившись от мира в уединённую хижину в горах, Джем не лечил и не оперировал людей, не накладывал шины, не бинтовал и не делал уколов, а только стрелял и ставил силки, охотясь на куропаток, зайцев, а время от времени – даже на лис и кабанов, хотя аптечку регулярно обновлял. Теперь надо возобновлять навыки и вспоминать. Она должна выжить, чёрт подери! Обязана! Потому что старина Джем этого хочет!

Джем устроил её на самом лучшем месте – перетащил единственную кровать ближе к очагу, чтобы теплу не приходилось слишком долго обходить единственную комнату прежде, чем оно доберётся до гостьи. Обернул лучшими одеялами и пледами, собственноручно сшитыми из шкур самой лучшей выделки, которые он копил, чтобы в дальнейшем обменять в посёлке на продукты.

Джем все силы, всё упорство направил на то, чтобы незнакомке было приятно очнуться после тяжёлого забытья – он чувствовал, что этот час не за горами, ибо женщина уже стала постанывать, шевелить головой, её густые ресницы подрагивали, рот приоткрывался, будто она собиралась кого-то позвать. Короче, она собиралась вскоре проснуться. Он уже окрестил её про себя «Навой»: ведь она появилась буквально из небытия, её шансы на спасение были исчезающее малы, и он называл её так, обращаясь к «спящей» вслух, обсуждая насущные проблемы, делясь наболевшим или уговаривая проснуться.

Джем украшал хижину в силу своего разумения, усиленно заготавливал дрова, ибо отлучиться в деревню за углём ему пока было нельзя, вялил на костре заячьи тушки, словно чувствовал, что с появлением беглянки жизнь его сильно осложнится.
Женщина очнулась внезапно, громко застонала. Джем не ждал от неё банальных вопросов «Кто я?», «Кто ты?» или «Где я?» - так случается в литературной макулатуре. И поэтому приготовил сразу, на всякий случай, успокоительный травяной сбор и длинную, утешительную тираду, а, также, силы – на случай, если ею вдруг овладеет буйство.

Но женщина оказалась в здравом рассудке (благодарение Богу Вершин!). И она, вопреки ожиданиям, спросила его: «Кто ты? Где я?». И Джем растерялся.

- Ты у меня в хижине, - забормотал он. – В моей лесной, охотничьей хижине. Ты упала со скалы, я тебя подобрал и привёз сюда. Здесь спокойно, тихо, никого нет, кроме нас. Ты не волнуйся, всё будет замечательно – твоя рука почти зажила, переломов нет, ты проснулась. Ты помнишь, кто ты? Как тебя зовут? Что с тобой приключилось? Прости, но мне необходимо это знать, чтобы правильно лечить и оберегать.

Женщина внимательно выслушала его, улыбнулась утомлённо, вздохнула, отрицательно покачала головой, закрыла глаза - и уснула…

На следующий день Джем повторил, почти слово в слово, вчерашнюю тираду.

- Я ничего не помню… - произнесла она хрипловатым, но мелодичным голосом. – В голове шум, мешает, я плохо тебя слышу. И слабость. Трудно говорить…

- Надо подождать, ты только что очнулась, тебя не было почти две недели, ты потеряла много крови. Всё восстановится, поверь мне! Я – бывший военный врач, я знаю, что такое контузия – считай, что тебя контузило, как на войне. Меня зовут Джем, вернее, это прозвище, но ты можешь называть меня так. Теперь нужно договориться, как мне обращаться к тебе. Ты не против, если я стану звать тебя «Нава»?

Женщина улыбнулась и кивнула.

- Нава, у тебя сейчас что-нибудь болит? Сосредоточься, прочувствуй себя!

Нава нахмурилась, наморщила лоб, пытаясь разобраться в себе, потом отрицательно покачала головой. И Джем ещё раз про себя перекрестился.

- Ты можешь приподняться? – Джем просунул руки под её спину и приподнял. Нава закрыла глаза и вскрикнула. Джем всё понял без объяснений: головокружение! У неё всё поплыло перед глазами! Ничего, дело поправимое! Он купит в ближайшей аптеке что-нибудь для сосудов, церебральные витамины, скажет, что для себя – мол, головные боли участились, фронтовое наследство… А пока – будем поднимать гемоглобин, будем делать массаж, массаж, ещё раз массаж. И – развлекать, в оставшееся от работы время.

В оставшееся от работы время Джем, в качестве «развлечения», спотыкаясь и запинаясь, мало-помалу рассказал Наве о своей непутёвой жизни – душа требовала выговориться. Как он, по дурости, пошёл в армию и попал в горячую точку, как пришивал оторванные руки-ноги и потом ампутировал загнившие. Как пытался уверить солдат и самого себя, что жизнь прекрасна, и жить стоит, и воевать стоит, иначе – чем же ещё заниматься солдату? Как летал потом с грузовым самолётиком, возившим оружие, как они потерпели крушение и снова попали в горячую точку, но уже не в качестве «праведных наблюдателей и усмирителей», а в качестве гонимых и убегающих, и как их путь был усеян трупами. Как он чудом выжил, бросил всё к едрене-фене и приехал жить сюда, чтобы общаться с Богом и замаливать грехи.

Они сидели у очага и курили. Нава слушала сочувственно, и плакала, Джем утирал ей слёзы, а верный Тили лежал поближе к двери, чутко прислушиваясь к звукам извне.

…Прошла неделя. Джем чувствовал себя так, словно заново родился. У него появился «ребёнок», которого необходимо опекать, защищать, лелеять, ставить на ноги в самом буквальном смысле.

Женщина почти ничего не говорила, она присматривалась к окружающему миру и прислушивалась к окружающим звукам, а чаще всего – пыталась прислушаться к собственной пустоте внутри, чтобы добыть из этого бездонного колодца хоть одну капельку истины, хоть одну пылинку знания. Но нет, её память была девственно чиста и больше не отягощала, как отягощала Джема его память... У неё не было прошлого, зато было будущее. И Джем переименовал Наву в Нову.

Для равновесия за неё без умолка болтал Джем. Его словно прорвало, он спешил выговорить всё, что накопилось за годы отшельничества. Сочувственное внимание Новы его поощряло и умиротворяло, с каждым новым разговором Джем избавлялся ещё от одного звена тяжёлой цепи, сковавшей его душу. Он стыдился своего красноречия: ни к чему на Нову вываливать его откровения, его внутреннюю смуту. Стыдился – и не мог остановиться, словно Женщина была не Навой и не Новой, а Спасителем, посланным с неба для того, чтобы Джем смог вернуться в мир.

 Через две недели Нова сделала первый шаг. Опираясь на Джема, почти повиснув на нём, вцепившись с силой напуганной до смерти кошки, - но всё же это был шаг! Ноги её слушались – вот что было главным. Не слушалась только голова: Нова по-прежнему ничего не могла вспомнить.
 
- Всё придёт само, внезапно, вдруг, туман рассеется – и тебя озарит! - уверял он Нову,  - Когда ты будешь в порядке, мы посетим это место, где ты упала с обрыва, и, возможно, тебя молниеносно осенит! - а про себя он добавлял: «Или не осенит никогда. И ты останешься Новой, и будешь со мной всегда, всегда, всегда. Я увезу тебя прочь из этой страны, увезу, спрячу, чтобы тебя никто никогда не нашёл, не признал, не пожелал добить, не пожелал украсть, не причинил вреда, не сотворил зла! Ибо  теперь я за тебя в ответе! Моя Нова!»

К тому моменту, как Мендес принял решение обыскать округу вторично, Джема, Новы и Тили в Замостине уже не было.