О природе зла. 4. формы зла

Спиритуализм и лжеаскетизм

Принимая мировую плоть вечная человеческая душа сталкивается с разнонаправленными векторами сил. Прежде всего, это заданность к воплощению: мир первообразов в целом и каждая вечная душа в отдельности назначены и устремлены к принятию плоти. Одновременно низринувшиеся в хаос первообразы испытывают небесное притяжение, – стремление возвратиться в первозданное состояние. Зовы неба и земли («В на­ча­ле со­тво­рил Бог не­бо и зем­лю» Быт. 1,1) претворяются в душе в различные силы, служащие по воле человека добру или злу.
Вечная душа в земных странствиях испытывает тяготение к возврату в духовные сферы, тоскует по утерянному раю. Это проявление платоновского Эроса, устремлённого в сферу идеальных сущностей, духовных первообразов бытия. Эрос пробуждает духовные состояния, напряжение духовной жизни. Следуя зову неба душа человека стремится к горнему и возносит принятую плоть. Но если эта сила гипертрофируется и отчуждается от целостного теургического акта, она превращается во зло: тотальный спиритуализм обрывает связи с мировой плотью. Это и произошло в неоплатонизме, гностицизме, в которых изощрённое знание оказывалось во многом бесплодным из-за радикального осуждения плоти и отрыва от космической материи. Гиперспиритуализм развоплощает, искажает творческое назначение человека.
Тотальное стремление души покинуть мир сей – арену преображения – по существу является отказом от сотворчества Богу и восстанием на Его творение. Поэтому искажённое влечение к духовности, обрывающее связи с плотью, оборачивается притяжением небытия, одной из форм зла. Так спиритуализм оказывается злом, хотя он противоположен материализму.

Нисходящая в плоть душа стремится оградиться от хаоса. Охранительная аскетическая реакция позволяет не погрязнуть в плоти, сохранить свою духовную сущность. Традиция христианского аскетизма созидала духовный панцирь души, ограждающий от разрушительных стихий и создающий условия для взращения духовности, кристаллизации в человеке личностного начала.
Но когда эта защитная реакция становится самодовлеющей, она разрушает органичные связи души с плотью и обращается во зло. В историческом христианстве аскетическая установка нередко абсолютизировалась: аскеза служила не одним из средств, но утверждалась как единственный путь, истина в последней инстанции. В результате спасение сводилось к умерщвлению плоти.
Нередко монашеская аскеза навязывается в качестве единственно истинной формы жизни. Будто не монастырь призван преображать жизнь, а весь мир обязан уйти в монастырь. Лжеаскетизм порождает лицемерное смирение, прикрывающее духовное тщеславие и гордыню. Гипераскетизм культивировал болезненное законничество, сервилизм, нравственный ригоризм, умерщвляющие духовную жизнь и творческую свободу. Демон – дух самоабсалютизации и тотальной гордыни, соблазн демонизма подстерегает самые духовно утончённые натуры.
Православное предание органично предохраняет от крайностей спиритуализма и гипераскетизма. Говоря о деятельности св. Григория Паламы и о традиции, которую он продолжил, архимандрит Киприан писал: «Какая бы жестокая борьба ни велась человеком против своих “дел плоти”, это никогда не бывает для православного аскета (в отличие от буддизма, манихейства, всякого рода спиритуализма, теософии и т.п.) борьбою с самым телесным началом, как таковым и как якобы искони злым и порочным по существу, а только лишь с гнездящимся в нём грехом… Именно этого-то псевдодуховного, монофизитского, а потому и сектантски нездорового начала не было в подлинном опыте восточного аскетизма. Утончившие свою плоть почти до ангельского состояния, не только её не гнушались, а учили очень почтительно и возвышенно о человеческом теле. Никакого лже-аскетического спиритуализма они не признавали… Эта мистика учит о бесстрастии не как о какой-то нирване, а, наоборот, как о возвышенном делании духа. “Бесстрастие, – учат афонские исихасты в своём томосе, – есть не простое умерщвление страстного начала в человеке, но лучшая энергия этого тела”. Это, следовательно, преображённое бытие, новый этап в действовании… Тело есть и может быть помощником в деле спасения, в подвиге, в молитве, то есть в действиях, казалось бы, чисто духовных… Они учат владеть телом, а не только порабощать его и умерщвлять гнездящиеся в нём страсти… Аскетика состоит не в убиении тела и никак не в унижении человеческого назначения, а в помощи человеку исполнить это своё назначение. Истинная духовность выражается не в презрении к телу, а в одухотворении всего психофизического состава человека».


Тотальность материализма

Добытийный хаос представляет собой первичное небытие, поскольку он ещё не вошел в соприкосновение с бытием. В этом смысле он ни-что. Небытие же в мире сем есть восстание на творческий акт Бога – на само бытие и его основу. Предвечный хаос становится основой (землёю) космоса, поскольку укрощённые и положительно сориентированные его стихии становятся плотью и кровью космоса, поскольку мощь хаоса обуздывается творческой динамикой бытия. Жизнь есть дух, обуздавший хаос.
Хаос содержит потенции зла, небытия. Всякая вещь порождена из хаотической материи, как своей основы, но хаос стремится выплеснуться за положенные ему пределы, затопить космос. Всякий предмет, в конце концов, вновь погружается в хаос как свою смерть. Зло хаоса – в сопротивлении материи-материала творческому акту, когда стихии хаоса становятся самодостаточными. Ложное самоопределение человека персонализирует разрушительные хаотические тенденции, которые с этого момента обретают открыто антибытийную сущность и паразитируют на бытии.
Таким образом, притяжение материи двойственно. Материя стремится затопить мир, человек призван противостоять злу хаотической экспансии. Но в глубинах хаоса и материи проявляется и низшая софийность – потенции и стремления к преображению, женственное тяготение к высшему организующему началу. Каждая душа ощущает в своём теле софийные стенания к преображению и призвана истинно их ориентировать. Но положительный зов плоти и эстетика плотских форм могут пленить душу, плотские стенания могут заворожить как песни сирен и поработить безличными стихиями. Приземлённость жизни и материальное прозябания развращают дух личности. Материализм как апология плотского, материальной экспансии и потребления порабощает душу и разрушает мироздание.
Каждая воплотившаяся душа испытывает стремление собственной плоти к воссоединению с другой плотью. Если сила Эроса побуждает к духовному соединению личностей, то Эрот – это плотская сила вожделения плоти, стремление плоти к воссоединению с другой плотью, когда душа через свою плоть испытывает обольщение формами плоти и жажду погружения в недра плоти. Мощная эротическая сила плоти может быть преобразована в любви, в творчестве, поскольку связывает с материей творения. Но вне духовного контроля она может затопить душу стихией сексуальности. Развращённость и распутство – прельщение плотскими страстями – расшатывают духовные критерии, ведут к разброду чувств, к раздробленности души, к развалу личности.
Сущность греха в хаотизации души, в потере себя: потерянная душа – греховная душа. «По мере угасания в сознании творчества, само-деятельности и свободы, вся личность оттесняется механическими процессами в организме… А так как трезвение и бодренность – условия жизни личности, то всяческая нетрезвость и всяческая сонливость способствуют такому ослаблению само-собранности духа. Когда хочется спать, когда бываешь спросонок, забывая “бодренным сердцем, бодренною мыслью и бодренным умом отгонять унынье греховного сна”, или ещё, тем более, в состоянии опьянения… Весь организм – как телесный, так и душевный – из органа личности превращается в случайную колонию, в сброд несоответствующих друг другу и самодействующих механизмов. Одним словом, всё оказывается свободным во мне и вне меня – всё, кроме меня самого» (свящ. Павел Флоренский).
Таким образом, нисхождение к хаосу может быть обращено и к добру, и злу, в зависимости от того, служит ли оно творению Божию, или противится ему.