Учеба в МГУ 1959-1964 гг

               
                Учеба в МГУ
                1959-1964 гг


Армейская служба окончилась. Надо думать о будущем, принимать решения, искать, бороться, добиваться — в общем совершенно новая жизнь.

                Подготовительные курсы при МГУ.

Решил поступать на Биофак: в последний год армии стали появляться газеты и журналы с информацией о йогах, передаче мыслей на расстоянии и т. п. Это должно быть близко по тематике кафедре Высшей нервной деятельности (ВНД). На Биофаке с сентября работают подготовительные курсы, а я демобилизован в декабре.  Но на курсы зачислили. Пошли навстречу. Группу догнал, занимаюсь вполне успешно — я ведь не работаю, только занимаюсь. Спасибо родителям.   

Ко времени поступления в ВУЗ вышло постановление ЦК о преимущественном праве зачисления абитуриентов с рабочим стажем не менее 2-х лет или демобилизованных. На таковых было отведено 80% мест, а на школьников соответственно 20%. Поэтому конкурс среди школьников был 20 человек на место, а среди льготников — 2-3. Чтобы уж ни у кого не было сомнений кто я, я сдал фото на экзаменационный лист в армейской форме.

Но вообще я усиленно готовился как в армии, так и на подготовительных курсах. Единственную в жизни пятерку за сочинение я получил на вступительных экзаменах! Физика и Химия тоже были, кажется, пятерки (или одна четверка?). Оставался немецкий, которым я совсем не занимался по причине стойкой нелюбви. (Замечу, что более трех лет прослужил в Германии, которую видел из-за колючей проволоки). В аттестате у меня должна была стоять единственная тройка - по немецкому, но классный руководитель решила не портить аттестат и выставила четыре балла. Кстати, единственной пятеркой в аттестате была по биологии — символично!

И вот, идя на последний экзамен по немецкому, я был уверен, что трояк за погоны уж наверняка поставят. Взял билет, готовлюсь. Посматриваю, как сдают другие и   начинаю слегка волноваться: экзамен у двух школьниц проходит без единого русского слова! Одна вышла в слезах — ей поставили 4. А я мучаюсь над переводом. Наконец, преподаватель спрашивает, готов ли я. Чувствую, что ничего больше не высижу, отвечаю, что готов, только одно слово перевести не могу: Jascha. “Так это имя Яша», говорит ласково преподаватель. Вот в таком духе шел экзамен, и я получил 4!

                Первый курс.
                Высшая нервная деятельность или биофизика?
                Летняя практика на биостанции в чашниково.
               
В первые дни учебы на ф-те все подавшие заявления на физиологическое отделение должны были сдавать внутренний экзамен по письменной математике. Не сдавшие математику переводились на зоолого-ботаническое отделение. Для подавших заявление на каф. Биофизики устраивался отдельно экзамен повышенной сложности. Не сдавшие его зачисляются на любые кафедры физиологического отделения. Поэтому я и решил подать заявление на каф. Биофизики: если не сдам математику, перейду на каф. ВНД, сдам — посмотрю, чем дышат, не понравится, перейду на каф. ВНД.

Чтобы выяснить степень трудности экзамена по математике, решил пойти вместе с физиологами. Рассадили в Малой аудитории, получил задание. Легкое. Все решил. Даже помог какой-то девчонке. Преподаватель объявляет окончание экзамена и просит подписать и сдать работы. Я поднимаюсь со всеми, «нервно» комкаю свой лист и иду к двери. Преподаватель останавливает меня. Объясняю, что ничего не решил. «Все равно, подпишите и сдайте чистый лист». Вспомнил своего взводного-пьяницу и подписываюсь - «Ергин». Теперь и в МГУ его знают.

Биофизиков человек 40, две группы. Нас, троих армейцев, легко узнать по грубым  и взрослым лицам: это Алик Кислов, Володя Шаболенко и я. Большинство школьники, несколько человек с двухгодичным трудовым стажем. С Кисловым сошлись не сразу — он оказался парнем застенчивым. Из Владимирской деревни. После школы поступил на мехмат МГУ (!), но дальнейшая учеба потребовала огромного напряжения, и он решил перевестись на биофак. А т.к.  перевод с первого курса на первый оказался невозможным, он плюнул, забрал документы и уехал обратно в свою деревню, где его и отловил маршал Жуков, взяв под свои знамена. Алик отучился в учебной роте, получил сержантское звание и осел где-то в лесу на радио-релейной станции. Там и дожил до демобилизации и благополучно поступил на Биофак.

В октябре состоялся экзамен по математике, который я сдал, ну, а Алик тем более, и мы остались на каф. Биофизики. Володя Шаболенко, к сожалению , не прошел. Группа существенно похудела.

Посещаю студенческий кружок на каф. ВНД. Ведет его сотрудник кафедры Напалков — высокий, худощавый, лет 35, одет в серый костюм. Передача мыслей на расстояние? « Нет, это не серьезно, на кафедре этим не занимаются». Придется остаться на кафедре биофизики: будем считать, что каф. ВНД не повезло, лишившись такого кадра,

Иногда встречаю Напалкова, здороваюсь с ним. Но иногда Напалков какой-то не такой. И вдруг в поле зрения два Напалкова! Я таращу глаза, прячусь за кого-то. Выясняю, второй «Напалков» - Гриша Курелла, тоже высокий. Тоже худощавый и тоже в сером костюме - сотрудник каф. биофизики. Конечно, это было знамение не хуже греческого: через шесть лет я стал Гришиным аспирантам, а затем сотрудником его группы на добрый десяток лет. 

Иногородних студентов-первокурсников обычно селят в общежитии на Профсоюзной, по 4 человека в комнате. Причем 1 из них иностранец, специально погруженный в русскоязычную среду,  студент подготовительных курсов по русскому языку. В этом году преобладали ребята из Ирака — ирокезы, как прозвали их наши. Большинство из них — из бедных семей -  обучалось бесплатно все 6 лет (первый год только русский язык). 

Я часто бывал в общежитии в основном у Алика Кислова. От него и узнал об участившихся конфликтах с ирокезами. Причиной раздора стали большие алюминиевые чайники, которые закреплялись за каждой комнатой, чтобы студенты могли вскипятить в общей кухне воду и пить чай у себя. А иракцы с этими чайниками ходили в сортир подмываться, что не прибавляло удовольствия от чаепития. Проблему как-то решили.

Стипендию я не получал — слишком много было среди школьников отличников. И кроме того, я не мог принадлежать к категории  нуждающихся при отце-доценте ВУЗа. Первую сессию сдал без троек. Решил обратиться к зам. декана Рябову Василию Григорьевичу с просьбой о стипендии: я уже взрослый, и просить у родителей стыдно. Он меня понял — со второго семестра я уже получал стипендию 34 руб.

Второй раз с Василием Григорьевичем я столкнулся на следующий год летом: мой армейский друг Вадим Юферов демобилизовался и поступал, как я ему и советовал,  на наш ф-т. Ему не хватило 1 балла для зачисления. Я пошел к Рябову и всячески расхваливал Вадима (заслуженно, как потом подтвердила вся дальнейшая жизнь!). Его зачислили. Сыграло ли в этом мое ходатайство, сказать не берусь.

Третий раз с Василием Григорьевичем я столкнулся на 4 курсе на комсомольском собрании курса. Обсуждался вопрос о перегрузке учебных планов. Я с цифрами в руках выступил в том смысле, что на спецкурсы отведено столько же часов, что и на «всякую ерунду — общественные дисциплины». Т.е нужно увеличить количество часов на обучение будущей профессии. Поднялся Рябов и понес меня за «всякую ерунду» по полной программе. Но никаких последствий, к чести факультета, не последовало. МГУ — это особая среда, в которой партия вязла.

Летняя практика после 1 курса по ботанике на подмосковной биостанции Чашниково.  Взял с собой Пальму, овчарку, родители собирались уезжать отдыхать. При нашем отъезде на Ленинградском вокзале случилась неприятность: в толпе на перроне собака попятилась и упала между платформой и стоящим составом. Я сразу спрыгнул и поднял Пальму на платформу. Ребята быстро помогли вылезти. Потом уже испугался.

Живем в палатках. Начальник практики запретил держать собаку в палатке. Пару раз я ее привязывал в кустах в отдалении, но собака нервничала, я переживал. Обсудил с ребятами, решили держать в палатке привязанной за ножку кровати. Начальник практики делал вид, что ничего не знает. А дежурные перестали заходить к нам с проверкой: Пальма вылезала из-под кровати и тихонько рычала.

Завтра на факультете день выдачи стипендии нашему курсу. Утром на построении начальство предлагает выписать доверенность на кого-нибудь одного, чтобы получить деньги на курс. Почему-то этой чести удостаиваюсь я. Со мною отпускают двух телохранителей — Леву Латышева, бывшего офицера, и Володю Шаболенко, бывшего солдата. Беру рюкзак и утром двигаемся в путь.

Решаем сэкономить на электричке и ловим на Ленинградском шоссе попутку — грузовик. Я рядом с водителем, Лева рядом со мной у двери, Володя в кузове. Поехали. Шофер оказался очень разговорчивым. Сказал, только что «двинул» машину кирпича, жить можно. Открывает бардачок, там початая бутылка водки и стакан. «Наливайте, ребята, - радушно предлагает шофер, - завтра еще будет». Мы, конечно, отказываемся. «Ну, тогда я себе». Машина начинает выписывать плавную синусоиду. Мы напрягаемся. Интересуемся, не боится ли он, что его засечет инспектор. «Нет, - хохочет, - этот участок закреплен за моим шурином, ничего не будет». А машина упрямо движется в соответствии с законом тригонометрической функции. Я примеряюсь к ручному тормозу, если что. Вылезать как-то стыдно, что ли, трусишь, значит. Умирать тоже не очень хочется. А Лева потом сказал, что все время держал руку на ручке двери. «Ну вот, ребята, я сейчас должен поворачивать вправо». Мы мгновенно выкатываемся  из машины и горячо благодарим водителя. Дальше поехали тем же способом без приключений.

Возвращались на электричке, было уже поздно. Деньги, много тысяч, не помню точно, и ведомости лежали в видавшем виды рюкзаке. Несколько дней раздавал стипендии, все это время рюкзак находился под кроватью под охраной Пальмы.

Лежим группой на траве. Жарко. Все без рубашек, загораем. Неспешно беседуем. Изет Мейланов, из Махачкалы, хвалится, что у них съесть барана на одного — рядовое событие. Мы сомневаемся, Изет горячится, готов доказать, но в кустах нет барана. Мы ухмыляемся. Предлагает на спор выпить ведро воды. По рукам. Приносим ведро воды. Изет, как римский патриций, возлежит на боку. Начинает пить не отрываясь.  Небольшой передых, снова пьет, беременеет. Еще передых. Мы затаились. Еще отдых, живот определяется невооруженным глазом. Пьет. Живот взбухает на глазах и уже идентифицируется независимо от Изета: их лежит двое — Изет и его живот. Ведро пустое. Изет медленно отползает в сторонку, закладывает два пальца в рот... Мы повержены.

У Изета брат Вазиф (Вагит?) старше него на год, учится на физфаке. Как-то Изет обратился ко мне с просьбой занять денег до стипендии: «пришел брат и забрал у меня все деньги, даже не поинтересовавшись, дотяну ли я до стипендии». «А что ж ты себе часть не оставил? - спрашиваю. «Не мог, - отвечает,- он же старший». Так у них на Кавказе заведено. При том, что родители Изета оба профессора в Махачкалинском университете, он доктор математических наук, заведует кафедрой.

Много лет спустя в 90-е поехал за продуктами на рынок около Киевского вокзала. Покупаю яблоки с грузовой машины, спрашиваю, откуда яблоки? - «из Дагестана», - отвечают. Я на удачу: «Мейланова знаете?» - «Математика?» - тут же реагируют оба. «Нет, - говорю, - это отец». «Правозащитник? Вазиф?» Изета они не знали, хотя он и работал в Махачкалинском университете и стал позже зав. кафедрой биофизики. 
               
                Второй курс.
                Малый практикум по органической химии.
                Летняя практика на Звенигородской биостанции.

Лабораторная работа: выделение казеина из молока. Преподаватель предупреждает — надо купить молоко на рынке. У нас рядом Центральный рынок. Накануне захожу — очередь. А времени нет. Я обращаюсь к теткам, мне всего 0,5 л. Очередь пропускает, сзади слышу сочувственные слова: молодой, наверное студент, для ребенка берет и т.п.

Другая лабораторная: выделение кофеина из чая. В два этапа - сегодня и через неделю. В числе реактивов 250 мл спирта. Мой напарник Алик Кислов. Без слов понимаем друг друга. Заменяем спирт водой , остальное по прописи. Вечером иду к Гальке Александровой из нашего двора, она врач,  и получаю рецепт на кофеин. Таблетки растолкли, взвесили нужное количество и на втором занятии благополучно сдали.

Отмечаем мой день рождения в общежитии на Ленинских Горах, куда ребята переехали с начала второго курса. 13 декабря собрались тесной компанией человек десять в комнате у Геры Федорова. Разговоры, песни под гитару, тосты, все как обычно и как обычно весело. Вдруг Кирил Тимофеев поднимается и нетвердо выходит в туалет. Веселье продолжается. Кирила нет. Кирила долго нет. Посылаем Геру узнать, что с Кирилом. Через открытую дверь доносится страдальческий голос: «Гера, позвони домой, скажи я буду ночевать в общежитии». Мы ринулись к туалету и увидели: отличник, староста группы, помощник командира взвода по военной подготовке сидит на полу в туалете в обнимку с унитазом и умоляет Геру позвонить домой.

Идем с Кисловым на факультете. На  втором этаже стоит Аля Матвеева с нашего курса (познакомились еще на подготовительных курсах). Подходим, здороваемся, о чем-то говорим. «Что это у тебя, Востриков, - говорит Аля, -  штаны такие широкие, немодные». Мгновенно проносится в голове Грушницкий с его  серой шинелью, под которой бьется мужественное сердце. «Ты, Алька, - отвечаю, -  смотри не на штаны, а что под ними». Алик гаденько так захихикал, а Матвеева сразу почему-то  на него окрысилась. Так что мы поспешили ретироваться.

12 апреля 1961 г. Профессор Александров читает лекцию по «Истории КПСС». Вдруг громкоговоритель в коридоре ожил и объявил о полете Гагарина. Народ повскакал с мест и кинулся в коридор. Было вдвойне радостно — не будет нудной лекции.

После второго курса летняя практика по зоологии на биостанции в Звенигороде. Живем в деревянных домах, никакой романтики. Перед отъездом меня на собрании выбирают в народный контроль. В профкоме слегка инструктируют.

Как-то прибегают девчонки, ты, говорят, народный контроль, разберись, почему в столовой пирожки с рисом и яйцами стоят 10 копеек, а не 5 как в Москве.  Я не помню про цену, поскольку старался укладываться в стипендию, чтобы не тянуть с родителей. Иду в столовую выяснять с шефом. Он бодро и уверенно проговорил мне смету, из чего следовала цена 10 коп. А 5 коп — это цена только пирожков с повидлом. Весь разговор вел очень доброжелательно, нисколько не обижаясь на недоверие с моей стороны. В общем убедил. Пошел к девчонкам и успокоил их, что все правильно. Уже в Москве около палатки с пирожками вспомнил беседу с шеф-поваром — цена пирожков с рисом и яйцами — 5 коп!

На биостанции выходной. Жарко. Взбираюсь по крутому склону холма. Вдруг перед моими глазами две голые ступни. Поднимаю взгляд выше — голени, колени, бедра. Сердце колотится — что же дальше? Купальник, живот, бюст. Когда же лицо? Кто обладатель всей этой роскоши? Наташка Жуковская! Улыбается чему-то. Наверное, у меня был дурацкий вид.

Подобное чувство нескончаемости я испытал много лет спустя, уже работая на кафедре биофизики. Объект исследования — пресноводную водоросль нителла - приходилось добывать на «Птичьем рынке». В очередное воскресенье бреду по рынку, вглядываясь в стоящие на земле аквариумы, тазы, банки с плавающими там растениями. Вдруг в поле зрения возникает протянутая ладонь. Поднимаю взор — рука, полы пиджака, грудь, воротник — и все так долго. Кто же? Наконец, борода и все остальное с ухмылкой — известный в свое время всему ф-ту Остап (это прозвище) со старших курсов.  Когда была у нас практика в Звенигороде, Остап с ребятами приезжал туда по старой памяти. Там и познакомились при свете костра.

Кстати, как-то летом в конце третьего курса мы, Алик Кислов, Володя Шаболенко и я с Пальмой решили съездить на биостанцию. Тоже по старой памяти. Выехали поздно, на последний автобус в Звенигороде опоздали, пришлось идти пешком по шоссе. За нами увязалась местная баба с мешком, тоже опоздавшая. Ее деревня раньше биостанции. Шла, чуть приотстав от нас и говорила без умолку о всякой ерунде. Видно, пыталась отвлечь нас от греховных мыслей. Она нам сильно надоела, и мы ускорили шаги. Баба тоже ускорила. Мы еще быстрее, и она быстрее. Наверное решила, что лучше быть изнасилованной тремя студентами, чем одним местным хулиганом. Но бабе не повезло — забрезжила ее деревня. А мы с удовольствием расстались.

Стало темно. Решили заночевать в лесу. Разожгли костер, поели, попили, поговорили. Пора спать. Ночь теплая. Набрали лапника и улеглись вокруг костра. Но не тут-то  было. Нудная болтовня бабы показалась райским пением по сравнению с зудением комаров, слетевшихся со всего леса отведать свежей крови. Мы периодически вскакивали, чертыхаясь и махая руками, и снова ложились, укутав головы кто чем. Даже собака временами вскакивала и носилась, одурев от комаров. Но все кончается. 

А с Наташей Жуковской я встретился в Глазной больнице на ул. Горького лет через сорок. Я уже одевался около гардероба, вдруг слышу «Игорь, здравствуй!» Смотрю, сидит толстая тетка и улыбается. «Не узнаешь? Наташа Жуковская». Ну, конечно, Наташа Жуковская, только в увеличенном виде. Все изменяется.

                Третий курс.
                В колхозе на уборке картошки.
                Военная подготовка, подполковник Столбиков.
                Знакомство с будущей женой. Женя Ефимцев.
                Знакомство с КГБ. Студенческая Олимпиада.

Третий курс начался с картошки — ее уборки в колхозе (была тогда традиционная русская забава, собирать урожай в колхозах вместо колхозников, перебирать овощи на овощных базах вместо местных работников, строить стадионы вместо строителей, ловить нарушителей вместо милиционеров и т. п.).

Распределили нас по избам и клубам в деревнях, ближайших к нашим биостанциям в Чашниково и Звенигороде. Нас, несколько человек, поселили у двух стариков. Мы спали на полу, застеленном сеном. Простыни и одеяла привезли с собой. А старик со старухой спали за занавеской на лавке не раздеваясь. Продукты выписывали в колхозе. На завтрак и ужин молоко, хлеб, картошка, а на обед бабка готовила для нас первое и второе. Однажды приходим на обед, съели щи, спрашиваем второе, а на второе суп, говорит бабка. Мы и рухнули. 

Мы — военные микробиологи. На случай применения противником бактериологического оружия. Крысы — переносчики заразных болезней. Занятия проводит майор Гнучев. Послевоенный Берлин в развалинах. В уцелевших подвалах размещены продовольственные склады нашей армии. Полчища крыс грозят вспышкой эпидемий населению и войскам. Продовольственным запасам грозит уничтожение. Никакие усилия командования, - рассказывает очевидец событий Гнучев. - не приводят к успеху в борьбе с крысами.

Командование обращается к немецкой администрации с просьбой помочь в этой проблеме. Находят фирму, которая специализируется на борьбе с грызунами. Они начинают с составления плана одного из подвалов. Затем сотрудники фирмы несколько ночей дежурят в определенных местах подвала, периодически включая  карманные фонари и фиксируя на плане пути миграции крыс и их число.

После этого им потребовалось определенное количество зерна, подсолнечного масла и мышьяка (много). Сначала разложили приманку только из зерна и масла на путях миграции крыс. Две ночи крысы не притронулись к угощению, на третью — все съели. Тогда на следующую ночь сотрудники фирмы разложили приманку уже с отравой и сообщили командованию, чтобы к утру подогнали 20 грузовиков для вывоза трупов. «Так и случилось», - закончил Гнучев.

Непосредственно микробиологию ведет подполковник с говорящей фамилией Столбиков Евгений Павлович, очень экспрессивный служака. Проходим автоклав. Столбиков объясняет назначение каждой детали автоклава. «А это — предохранитель. Как по-английски он называется?» Взвод (это же военная подготовка!) в замешательстве. И вдруг Изет медленно по слогам: «Пре-зер, - пауза. Думаю, неужели скажет презерватив? (тогда это было ругательством), -  вэйшен», - выдохнул Изет. «Нет! - с восторгом выкрикнул Столбиков, - ЗАЩИТА ОТ ДУРАКА!!!» Аудитория рухнула.

В другом взводе (на военной подготовке мы взводы, а не группы), когда проходили менингококков, возбудителей менингита, он сообщил, что от этой болезни или умирают, или становятся идиотом. «Я сам болел и, как видите, остался жив» - сказал Столбиков с довольной улыбкой.

Лекции он читал с большим подъемом, а  некоторые места звучали как стихи:
                "И в заключение вводного слова
                Я хочу вам сказать о том",               
нараспев говорил он. Далее шла проза.

Звонок, перерыв кончается, вылетаю из буфета, засовывая на ходу остатки пирожка. В дверях аудитории стоит Столбиков. «Студент Востриков, Вы пьяны!». Я вываливаю на него  глаза и столбенею. «От Вас пахнет!». В голове молнией — пирожки! «Я только что в буфете ел пирожки с повидлом. Возможно, оно было забродившее», отвечаю. Убедил.

Иногда он отвлекался от темы занятий и переходил на бытовые, чаще всего политические. На него сыпались  намеренно дурацкие вопросы, он с удовольствием отвечал. Однажды так расчувствовался, что с пафосом произнес: «Если вам что-либо непонятно и вы не успели спросить в аудитории, спрашивайте в коридоре, на улице, в конце-концов приходите ко мне домой, я отвечу на все ваши вопросы». Мы это тут же намотали на ус и после занятий кто-то предложил, не пойти ли и правда в гости к Столбикову, благо, произошло какое-то событие в мире,  — вот будет весело. Группа одобрительно загудела, так и порешили.

Узнали адрес, вечером по дороге к метро обсудили, купили пару бутылок водки, вина. Решили действовать по обстановке, уместно ли будет выкладывать горючее.

Пришли по адресу, звоним. Открывает хмурая, не очень приветливая женщина, жена. Кричит через плечо: «Женя, к тебе». Из дверей высовываются две стриженые головы детей-школьников, затем появляется сам Столбиков, набрасывая на ходу китель. Немного растерян. Объясняем, что хотели бы обсудить недавние события в мире, что больше и не с кем. Запускает к себе, спешно организует посадочные места, рассаживаемся, начинается разговор.

В воздухе напряженность. Разговор продолжается, напряженность продолжается. Столбиков скован. Переглядываемся: выкладывать нельзя. Сворачиваем разговор, благодарим, прощаемся, уходим. По дороге комментируем, жаль, что не получилось. А что с выпивкой делать? Как что, пошли в общежитие — единодушно решили.

А вскоре нашего вечного помкомвзвода Кирила Тимофеева вызывает в главное здание МГУ начальник цикла полковник Миронов. «Произошел беспрецедентный случай» - начал полковник. Оказалось, Столбиков на следующий день доложил Миронову о нашем визите, чем и поставил его в тупик. Кирил успешно сыграл роль дурака, начальство успокоилось, а мы лишний раз поскалили зубы: «произошел беспрецедентный случай!»

Как-то иду по коридору четвертого этажа факультета. Около дверей аудитории Кафедры антропологии стоит девица в белоснежном накрахмаленном халате, стройная, с волосами, и как-то странно стоит, ждет чего-то, что ли. Я подкатываюсь и преувеличенно сочувствующим тоном: «Что, выгнали?». Она заулыбалась, замотала головой. Тут дверь приоткрылась и ее позвали. Увы, знакомство не состоялось. Ну, ничего, их здесь много.

Через какое-то врем прохожу по второму этажу, у балюстрады стоит дева, смотрит на меня с некоторым призывом, что ли. Я сигнал улавливаю, подкатываю, что-то говорю, дева не плюет в меня, веселю. Но тут звонок, надо бежать.

Проходит еще время. В факультетской столовой шарю глазами в поисках свободного места. Нашел, сидит барышня.  Подхожу: «Можно?» - Пожалуйста. И звучит это «Пожалуйста» с привкусом (ведь дело в столовой же) теплоты, что ли. Я, конечно. Хвост распушил, веселю барышню. Она заканчивает трапезу, прощается, а у меня еще первое только начато.

И так пять (!) раз. И только на шестой я заподозрил, что имел дело с одним и тем же человеком! Выяснилось, что она Света, лаборантка Кафедры антропологии и учится здесь же на вечернем отделении на курс ниже моего. Это был Знак! А против судьбы не попрешь, я уже все это прочел у древних греков (правда, не в подлиннике). Так я стал частым гостем Кафедры антропологии. И не только.

Нашему полку великовозрастных прибыло — появился Женя Ефимцев. Выпускник Севастопольского ВМУ, отслужил года два на Черноморском флоте, разочаровался, подал рапорт об увольнении (благо Никита объявил о сокращении армии и флота) и поступил на Биофак МГУ.

Энергичный, пробивной, партийный (офицеры все партийные) сдал что-то экстерном за первый и второй курс, практические занятия отработал и появился у нас в группе биофизиков на третьем курсе. Очень общительный. Мы с ним быстро сошлись.

Его жена Эльвира  жила с двумя маленькими детьми у него в общежитии. Оба работали уборщиками на факультете, а Женька еще и ночным сторожем в ботаническом саду рядом с факультетом (с 6 вечера до 8 утра сторожил розы в розарии).

Он быстро вписался в нашу среду, его выбрали комсомольским секретарем курса, а меня он соблазнил в бюро курса.

Комсомольским секретарем факультета был у нас Саша Гендель, инженер лаборатории искусственного климата (ЛИК). Парень интеллигентный, приятный, здравомыслящий. Он вполне оказался на своем месте в комсомоле. Однажды Гендель пожаловался нам с Женькой, что у него с начальницей Гулидовой конфликт, в лаборатории интриги и даже кто-то выводит из строя аппаратуру, чтобы насолить ему. Обстановка накалялась, и Саша с сожалением высказался, что возможно, ему придется  уходить с факультета. Конечно, жалко было терять такого кадра.

Вскоре как-то мы с Ефимцевым поехали после занятий в Детский Мир. По дороге речь зашла о Генделе. Начали фантазировать: вдруг это диверсия у Генделя в ЛИКе, а органы дремлют. И тут Женьку осенило: «Слушай. пойдем в КГБ, тут рядом, расскажем, пусть разбираются». Я вытаращил глаза. «Брось, - говорю, - какая диверсия, кому нужна эта лаборатория?». «Да ты, что! Это ж интересно, будет что  вспомнить, - горячо убеждал Женька. Отказываться — за труса сойдешь, а ведь трушу, засосало под ложечкой. «Прикинемся бдительными дураками, мы же для пользы дела», - напирал Женька. «Ну, ладно, пошли, - сказал я с безразличным видом. А тут уж и дошли до приемной КГБ.

В просторном помещении прохладно, впереди за столом дежурный офицер, слева у двери — часовой. Дежурный приглашает сесть. «По какому поводу, ребята?» «Мы студенты МГУ» - начал Женька... «Одну минуту, - прервал дежурный, - Сейчас я вашего куратора вызову». Ждем.

Минут через десять открывается боковая дверь, выходит офицер, здоровается, приглашает в отдельную комнату. Представляемся, Женька коротко рассказывает суть событий в ЛИКе. Куратор набирает номер телефона: «Здравствуйте. Тут два молодых человека Ефимцев и Востриков по поводу ЛИКа. Так. Так. Да, Пинкертоны», - смотрит на нас, - «хорошо, до свидания, Александра Алексеевна». Дальше, как в книгах: похвала, благодарности, приглашение заходить еще.

Мы выскочили из этого гостеприимного дома. Под ложечкой рассосалось, так радостно стало, будто сто рублей нашел. Женька хлопнул меня по плечу: «Не бздо, со мной не пропадешь!» и заржал. Я тоже заулыбался.

Как тогда же я выяснил у Ефимцева, куратор звонил начальнику 1 отдела нашего ф-та. Меня поразила ее осведомленность. Через несколько лет, будучи уже в аспирантуре, я подрабатывал на 0,5 ставки по закрытой тематике. Однажды я работал в 1 отделе  с какими-то документами, а  Александра Алексеевна, стоя в коридоре в раскрытых дверях своего отдела, разговаривала с какой-то сотрудницей ф-та. Шел обычный бабский разговор: «Он ей сказал..., а она ему сказала... Тогда  он ответил …» и т. д. Мне это мешало и раздражало - вместо работы люди сплетничают. Потом понял: так по крупицам КГБ и собирает сведения обо всем.  Ну, и  стукачи, конечно, тоже свою долю вносят.

Наш курс мобилизуют на сборы для участия в Студенческой Олимпиаде в качестве массовки. Размещают в огромной казарме размером со стадион. Отбой. Тренер мечется от одного угла в другой, успокаивая студентов. Абсолютно голый Прокошкин не спеша двигается по проходу, мерно покачивая чреслами. Тренер нервно: «Вы куда?» - В туалет, - отвечает Прокошкин. «Вернитесь и оденьтесь». - А я так привык ложиться, - и пошел дальше под наш гомерический хохот.

Утром зарядка. В столовую строем. Печатаем шаг под «Соловей, соловей. Пташечка», а то и вовсе с матерком про то, как «Кашу зажали, компот не не дают, дают мало супу. А повар сидит на котле и орет ….».  Тренер помалкивает.

Нас бесконечно строят, переписывают, опять строят, осматривают, как лошадей и выбраковывают: Гарри Григорян за слишком волосатые ноги; Иван Цыба — за бороду: Гера Федоров — за очки и т. д. Кто-то начинает роптать. Тренер недовольным предлагает отказаться от сборов. В числе таковых — мы с Кирилом. Все списанные должны явиться в деканат для дальнейшего прохождения «практики».

Деканат направляет нас, спортивный брак, в Ботанический сад в распоряжение директора почвенного стационара  Ястребова. Сотрудники стационара пошли искать директора, а мы стоим, ждем. Наконец, подходит мужик, улыбается, здоровается за руку, интересуется целью нашего визита. Говорим ему. «А я думал, что вы иностранцы: с бородами (Ваня Цыба), в заграничных рубашках с обезьянами (это я). Идемте к лизиметрам, там бригадир даст вам задание». Больше мы его не интересовали.

Лизиметры — прямоугольные бетонированные ямы размером примерно 2х2х2 м. Старую землю надо оттуда выбрать. Получаем лопаты, тачку и приступаем. Жара по ходу работы начинает донимать. Снимаем рубашки, а Кирил вообще разделся до плавок. Махаем лопатами.

Проходят мимо три старухи-работницы, и ну плеваться в нашу сторону, дескать потеряли всякий стыд и совесть, «а этот-то, - показывают на Кирила, - конь с яйцами!» Мы и грохнули. С тех пор напоминали ему иногда, кто он есть по мнению простого народа.

На нашем курсе появляется Володя Севков. Знаменит тем, что на каждом курсе берет академический отпуск. Грузный одутловатый парень высокого роста, общительный, с юмором, с плохой дикцией и гнилыми зубами.  Однажды, рассказывают, идет он по второму этажу, ему навстречу декан Наумов. Севков останавливается перед ним и протягивает руку: «Здорово, декан!»

                Четвертый курс.
                Гера Федоров находит ошибку в задаче
                на Большом практикуме. Комсомол и половой вопрос.      
                С Ефимцевым на  зверобойной шхуне по северным морям.

У нас пополнение: два студента из Черновицкого университета —
Мищенко, приветливый доброжелательный парень,  и Яша (фамилию забыл), довольно замкнутый. Наши преподаватели специально ездили туда и отобрали лучших. Со временем в Черновцах планировалось открыть кафедру биофизики. Ребята нормальные, уровень подготовки по сравнению с нашим слабоват. Поэтому им приходится довольно туго.

Примерно тогда же я познакомился на факультете с парнем, который перевелся из Баку. Он был поражен, что студенты на практических занятиях работают с живыми объектами. «А в Баку как же?» -  спросил я его.  «По плакатам,» - отвечал он. Видимо, и в Черновцах обстояло аналогично.

Особенно усердствовал в учебе Яша. Видно было, что дается ему это с трудом. Однажды его сосед по общежитию обратил внимание, что очень долго работает душ. Постучал — не отвечает. Дернул за ручку — открыто. Заглянул — Яша повесился.

Большой практикум по биофизики. Надо выполнить 10 задач (заданий) за семестр и отчитаться перед преподавателем. Цель — отработка навыков экспериментальной работы на базе полученных теоретических знаний. Выполнив последовательность действий, указанных в описании задачи, приходишь к определенному результату, известному заранее из учебников.

Гера Федоров, выполняя очередную задачу, не достигает ожидаемого результата, более того, не достигает никакого результата. Гера повторяет все этапы тщательно, скрупулезно — нет результата. А у всех студентов, кто уже эту задачу делал, все получалось! Вынужден обратиться к преподавателю. Вместе с ним проверяют — нет результата. Занятия заканчиваются, преподаватель обещает разобраться к следующему занятию.

Тогда и  выяснилось, что в эту задачу вкралась ошибка, которая и поставила Геру в тупик. А как же остальные? Все просто: подгоняли под нужный результат — старо, как мир. Такой вот Гера Федоров.

С нами проходил Большой практикум аспирант из 1 Медицинского ин-та. Тема его аспирантской работы — электронаркоз.  Подавая на голову пациента переменный ток определенной частоты и амплитуды, можно, якобы,  получить обезболивающий эффект. Первые результаты оказались чудовищные: вместо обезболивания получалось обездвиживание, больной все чувствовал, но никак не мог об этом заявить. Над этой проблемой и должен был работать наш аспирант в медицинском ин-те.

Комсомольское собрание курса. Повестка дня — персональное дело Аллы  К. Зачитывают докладную от руководства университетского оперотряда (из студентов, было и такое), где указывалось, что студентку К. неоднократно ночью задерживали в университетском парке в обществе разных иностранцев. Звучит слово проституция.

Представитель университетской поликлиники зачитывает справку из больницы, где сообщается, что студентка МГУ А. К. сделала аборт. Некоторые студентки открыто возмущаются этой огласки. Деканат давит. Результат голосования — исключить из комсомола. А дальше — исключение из университета.

В группе биохимиков растений на нашем курсе -  Люся Дорфман. Небольшого роста, изящная, лицо с большими серыми глазами в обрамлении густых вьющихся черных волос. Похожа на красивую комнатную собачку. Там же учится цейлонец Амил Перера, невысокого роста, субтильного телосложения , смуглый, черноволосый и черноглазый. И он по уши влюбился в Люсю. Как верная собачка, выполняет все ее желания. Она же  принимает это как должное без намека на взаимность. Девчонки ее сначала корили, а потом и вовсе невзлюбили, жалея Переру. И так продолжалось пять лет!

Закончили МГУ, Люся уехала к себе на Урал, кажется в Пермь, а Перера (сын состоятельных родителей), поступил в аспирантуру и оказался там же. И через какое-то время капля пробила камень — она вышла за него замуж! И все поменялось до наоборот: он стал помыкать женой, она терпеливо сносила. Родился ребенок. Но брак в конце-концов распался.   

Другая студентка факультета Б., иногородняя, член партии, сильно пожилая женщина проживала в общежитии с девочкой-дошкольницей. Однажды работники факультетского гардероба задержали ее на выходе из раздевалки: под ее пальто оказалась краденая шуба. Вызвали милицию, составили протокол. В общежитии у нее провели обыск. Кажется, нашли много чужого женского белья, украденного в университетской прачечной самообслуживания. Ефимцев рассказывал об этом деле, наверняка обсуждали на партбюро,  но чем закончилось уже не помню.   

Предстояли летние каникулы. Вдруг Женька предлагает вояж по северным морям на зверобойной шхуне «Колывань», капитаном которой его тесть. Я, конечно, соглашаюсь. На борту шхуны я вел дневник (никогда в жизни дневников не вел, кроме обязательного школьного про погоду). Этот дневник я недавно опубликовал на Проза.ру под названием «Шхуна «Колывань»».

На шхуне у нас с Женькой выявилась психологическая несовместимость в условиях ограниченного пространства. Но по возвращении на факультет страсти улеглись. Однако, прежней искренней дружбы уже было не вернуть.

                Пятый курс.          
                Брак по расчету. Дипломная работа.

Подрабатываем с Кисловым на кафедре ВНД. Командует Женя Гутцайт — инженер кафедры.  Я облуживаю концы  проводов, а Алик, радиолюбитель со стажем, собирает схемы. Каждый день вечером приходим на 4 часа, Женя нас караулит. Через какое-то время пришлось отказаться — уходит слишком много времени, а у нас диплом.

По той же причине отказался от свиданий со Светой, или попросту Светкой — предложил руку и сердце в нагрузку. Теперь ДИПЛОМУ ничего не мешало. Этот брак по расчету оказался незыблем — даже мэр Собянин это заметил и через 55 лет наградил грамотой и 25 т. руб.  А какие  перспективы в будущем!

Диплом по рекомендации Гриши Куреллы я делаю у Вепринцева в ин-те Биофизики АН СССР в московском филиале. Объект исследования моллюск Большой прудовик, у которого приятель Вепринцева Дмитрий Сахаров обнаружил на поверхности ганглия гигантский нейрон. Цель моей работы — зарегистрировать электрическую активность этого нейрона с помощью микроэлектродной методики.

Вепринцев договорился с доцентом кафедры зоологии беспозвоночных П.В. Матекиным, который предоставил стол в своем кабинете и обучил меня препарированию прудовика. Он всегда был доброжелателен без какого-либо намека на наше неравенство. Оборудование — микроманипулятор, микроскоп, усилители, осциллограф дали Вепринцев и Курелла. Они же и консультировали по всем вопросам.

Матекин делил кабинет с другим доцентом — Лаврехиным, специалистом по пчелам. Исторически так получилось, сказал мне Матекин, что пчелы остались за кафедрой зоологии беспозвоночных, а не энтомологии. Как-то еще в начале моей экспансии в кабинете Матекина, вымыв руки, я взял близвисящее полотенце. Матекин очень взволновался и показал мне мыло и полотенце, которыми я могу пользоваться. Впоследствии я понял, что отношения между ними весьма натянутые, вернее вообще никаких отношений.

А Кислов тем временем трудится на родной кафедре  у Л.Г. Ягловой, изучает потоки меченых ионов через мембрану водоросли Нителла. По иронии судьбы он всю дальнейшую жизнь будет работать с прудовиком, а я — с Нителлой.

К концу диплома моя экспериментальная установка заработала, приступил к работе с объектом. Время поджимало. Удалось сделать несколько удачных отведений потенциала действия. В процессе написания диплома Вепринцев дал мне домашний телефон и посоветовал связаться  с зав. лабораторией ин-та им. Богомольца (Киев) П.Г. Костюком, не будет ли он возражать, если я упомяну еще неопубликованные результаты их работы,  где им удалось зарегистрировать потенциал действий от аналогичного нейрона Виноградной улитки. Об этом Вепринцев знал от самого Костюка. Собрал волю в кулак (кто я? и кто он!) и звоню в Киев. Там телефонистка отвечает, что абонент в гостях, соединить? - Да, -   набравшись нахальства, отвечаю я. Извинился, представился, сослался на Вепринцева. Получил любезное разрешение. Несколько дней ходил под впечатлением разговора.

В день защиты диплома у нас  родился Дима. А через неделю — госэкзамен по марксизму. Готовиться не стал, да и некогда. Был уверен, что уж трояк поставят. Поставили четыре, хотя я и плавал.

Предстояло распределение. Впереди новая работа, новые люди, новая обстановка. Прощай, Университет. Грустно.