Убить Гертруду. Как у Христа за пазухой

Глава девятнадцатая.



   Воскресенье невыносимо. Лежишь ещё пьяный, тупой, разбитый, одинокий на всю Вселенную, и ничто не пробивает камеру твоего онемевшего  тела. Тошнёхонько шевелиться, когда нечего делать и некуда стремиться. Даже попытки уговорить себя снова вернуться в сон срываются в насмешку, не поддаются и издеваются количеством просчитанных тараканов. Кромешная тишина усугубляет умопомешательство, и в то же время боишься, что звук как таковой вообще от тебя отключен - молчание как  заговор или даже как приговор на пожизненный срок одиночества.

 - Есть ещё кто-нибудь живой? Ну, хоть кто-нибудь, отзовись! - Произнёс вслух Антон и открыл глаза. Судя по сумеркам, пробивающимся сквозь шторы, день уже катился  к закату.

 - Встать или не встать - вот в чём вопрос! А если встать,  что ему делать, куда податься? - Антон начал осознавать, что у него появилась чуть ли не наркотическая зависимость от воскресных свиданий с Мариной. Всё остальное потеряло смысл, растворилось и исчезло в безвоздушном пространстве Прошлого. Даже кларнет не откликался, Антон больше не слышал музыку, которую хотелось бы играть. Ещё иногда прорывались фразы, больше похожие на реквием, отпевающий в нём музыканта. Поразительно было думать, что почти два десятилетия, отданные инструменту, могли быть стёрты и удалены, как лишние черновики, из которых невозможно стало что либо извлечь. Антона вдруг захлестнуло чувство обиды, ощущение невосполнимой потери. Комок подкатил к горлу, вызвал рвотный спазм, подкинул его с дивана и заставил выбежать к унитазу. Отдышавшись, Антон сообразил, что чем-то нешуточно отравился, принудил себя выпить литр воды с содой и выполоскал нутро  по второму разу. С третьего литра  явно полегчало, мозги прояснились, прибежала мысль кого-нибудь услышать. Кому-нибудь позвонить просто так, от нечего делать.

 - Только Лёня, наипервейший друг, не будет лезть в душу, но всё и так поймёт, без комментариев, - Антон набрал его номер.

- Слушай, как ты вовремя! - Возбуждённо воскликнул Лёня, - ты можешь подъехать в Китай-город? Там народ соберётся чумной, помешанный на восточной практике, из книги Чжуань Фалунь, а я им буду играть на кларнете нечто фантазийное, в духе Йома, пусть релаксируют. Хоть сфоткаешь меня, я буду комильфо и галстук бабочка. - Лёня простодушно хихикнул. - Давай будь через час. Вот тебе адресок. Как, согласен?

- О чём речь! Принято! - Как ни в чём не бывало выкрикнул Антон в трубку.

- А сам-то что звонил? Ну да после расскажешь! Давай дуй! И я уже бегу! Пока!

Антон ринулся под душ.

– Ну, надо же, как один энергичный зов может вернуть меня в норму! - Антон чуть не ошпарил спину, включил ледяную струю, пофыркал, попрыгал и через десять минут прибранный как модель с витрины мужского салона выбежал из дома.

Час Лёниных импровизаций заметно очищал Антона от чертовщины,  возвращая адекватное  восприятие реальности с привкусом собственного обострённого эго. Слушали Лёню, похоже, кришнаиты и примкнувшие к ним экзальтированные дамы, переходящие в бальзаковский возраст. Глаза у них были заполнены грёзами воображаемого Эдема. Антон среди них казался сам себе циничным посторонним  персонажем, готовым хулиганить в роли Фигаро. Он с удовольствием вышел из зала, прошагал за кулисы и обнял сиявшего Лёню.

 - Классно позвучал, бро. И хорошо, что не слился в экстаз, аж в аорту попал, почистил сосуды.

- Старался, однако! Сейчас они мне чуток заплатят, и поедем ко мне! Увидишь, как выросли мои детишки.

- А ты меня завтра в гарнизон отвезёшь?

- Куда я денусь? Не бойсь, будешь у меня как у Христа за пазухой! - Опять простодушно хихикнул Лёня, давая понять, что всё так и будет.

По дороге Лёня заехал в клуб, предварительно спросив Антона, чем бы им побаловать душу.

- Похоже, я накануне чем-то отравился, какой-то палёной водкой. Еле отдышался. Даже не знаю, что спасёт на опохмел.

- Абсент. По чуть-чуть. Надо прижечь рецепторы. - Бодро подвёл к выбору выпивки Лёня. - Только абсент исцеляет на раз.

- В твоём баре найдётся чинзано? Игристое? - Антон представил, как преподносит его в подарок Марине.

- Для дамы сердца - что угодно. - Пообещал Лёня и добавил: - Ты не стесняйся. Я тебе возвращаю твой процент от выигранного процесса с тёщей.

- Голову сломал, не знаю, что подарить на четырнадцатое февраля. - Пожаловался Антон.

- Как что? Сердечки! - Захохотал Лёня. - Гламурные розовые в шоколаде. Есть у меня такие из серии "Моцарт". Австрияки красиво пакуют, наши лесби в момент их разбирают. А к ним приложится диск Йома, и вот тебе комплект секси.

- Да что ты? Знатный подарок! Что бы я без тебя делал? - Отблагодарил Антон.

- А я бы без тебя точно под суд угодил. - В тон ему рассмеялся Лёня. - Зато сейчас тёща мягко стелет, ей бы найти кого, для полного освобождения от хлопот о Варе.

- Ну, тут я тебе не советчик. - Антон развёл руками до широты кабины.

   К ночи друзья созрели для обоюдного праздника дружбы. После трёх рюмок абсента  Лёня вынес другу свои кларнеты:

- Выбирай, бро, или мы с тобой не клезмеры?

- Клезмеры, бро. Выбираю с хрустальным мундштуком в серебряной оправе. - Антон взял приглянувшийся инструмент и поднял над головой.

- Ну, у тебя губа не дура... - поощрил его Лёня, достал из шкафа ещё один футляр, открыл и извлёк нечто совсем уж восхитительное - прозрачный инструмент в позолоте. - Ну, что скажешь?

- Скажу, что ты сам губу раскатал не по детски! - Ахнул Антон, такого он ещё не видел. - Давай дуй!

Лёня бравурно сыграл несколько фраз из Хава Нагила, и вдруг перешёл в горестный надрывный плач. Инструмент захлёбывался от отчаяния, так и мнилось, что звук оборвётся в крик, но нет, Лёня вздохнул несколько раз и упрятал боль в мелодию, от которой будто рассвело вокруг, появились чистые струи дождя, сквозь который скользили и росли потоки света. Антон приложил  инструмент к губам и послал навстречу свои порывы ветра, наполненные горячими желаньями и страстями. Так они импровизировали, не замечая, как сквозь них текут тысячелетия, наполненные дыханием высших сил, требующих самозабвения от каждого поколения музыкантов. Варя давно сидела на лесенке,  казалось, она тоже звучала, кожей, дыханием, сиянием влажных глаз. Стены и крыша дома обрели прозрачную невесомость, сквозь которую просвечивали звёзды, медленно танцующие над их головами. Очевидно, слушали их Бессмертные, незримо восседавшие в Вечном круге Вселенского покоя, наслаждаясь самозабвенным потоком  искрящихся мелодий.