Хлопотное лето

Константин Гурьев

          Хлопотное лето
      Политические  хроники кануна Второй мировой войны

От автора
Есть события, которым суждено навсегда остаться укрытыми завесой умолчания. Это не забвение, не отрицание. Просто, событие оказалось слишком непростым, а силы, в нем участвовавшие, сплелись в невероятный клубок, где равновесие умолчания важнее правды.
Собственно, что такое эта самая правда?..
Сложилось так, что моя Родина – Россия, она же Советский Союз – никогда, пожа-луй, не жила в состоянии приятного согласия с так называемой «мировой цивилизацией». Основой нашего, общероссийского, мировоззрения всегда были «Мы», а не «Они». Мы всегда были слишком самобытны, чтобы ставить принятые кем-то где-то вдали от России правила выше нашего собственного разумения о своей жизни и своем предназначении.
Самодельные философы современности придумали много терминов для того, что-бы отделить свое собственное, как они убеждены, единственно правильное, понимание мирового устройства, от всех других пониманий и представлений. Соглашаясь с изобили-ем всевозможных «правд» и «демократий», «любовей» и «свобод», не могу принять толь-ко одного. Не могу согласиться с тем, что, придумывая и пришивая России всевозможные эпитеты, стремятся забыть, что основой любого понятия, выражающего сущность, являет-ся имя существительное - Россия!
Обстоятельства сложились так, что в свое время, веря в того, кто оказался во главе великого государства, мы позволили отдать не только настоящее, но и прошлое. То самое прошлое, где остались многие дорогие нам люди. То самое прошлое, откуда пришли и мы сами.
Мы уступили наше прошлое в наивной надежде на «исправление» и «возвращение к истокам». Уступили, забыв, что никому не дано дважды войти в одну реку.
Тем более в реку Прошлого!
Это прошлое можно не любить, его можно порицать, но его необходимо понять!
Можно создавать «новое великое общество»  в стране, которая, если верить неко-торым «специалистам», весь предыдущий век прожила в преступлениях и грехах.
Можно создавать, ибо это процесс непрерывный и нескончаемый.
Но его будет невозможно создать.
До тех пор, пока мы не захотим и не сможем понять наше прошлое…

Часть 1. Июнь
1. 1939, июнь, Франция
Кровать стояла возле небольшого окна, обращенная к нему «головами». Занавески не было, и Артем, просыпаясь, устремлял взгляд на противоположную стену.
Шла весна, день удлинялся, солнце вставало все раньше, и каждый день предрас-светная мгла отступала все раньше. Она быстро таяла, и исчезала в тот миг,  когда в окно пробивался  первый солнечный луч!
Дом стоял на длинной косе, тянущейся вдоль берега  океана, а комнатка, которую им отвели хозяева, находилась на чердаке. Между поднимающимся солнцем и окошком чердака не было никаких преград, ни других домов, ни деревьев, и солнечные лучи, кото-рым никто не мешал, сперва робко, но неуклонно, пробивались снизу вверх, создавая тон-кую полоску там, где сходились перегородка, отделявшая комнатку, и свод крыши. Потом лучи  становились увереннее, и полоска становилась больше, пока не заливала почти всю стену, заставляя Артема зажмуривать глаза и укрывать лицо простыней.
Он лежал, стараясь не двигаться, чтобы не разбудить мирно спящую женщину. Но, это движение простыни будило ее, и женщина, вырываясь из сонного забытья, приникала к Артему. Она обволакивала его, не прикасаясь, и это было удивительно. Потом, едва-едва прикасаясь губами к его груди, она опускала руку к бедру Артема, откидывала простынь и замирала.
Ладонь застывала над его бедром там, где боль была сильнее всего, губы приника-ли к его уху, и он слышал какое-то бормотание, не всегда понимая слова. Это длилось не-сколько секунд, а потом все пространство под ладонью наполнялось теплом, которое пе-рерастало в жар, превращаясь в физически ощутимый сгусток боли.
Потом женщина приподнималась в постели, упиралась обеими ладонями в его грудь, и сильно, до боли, нажимала, заставляя резко выдохнуть.
После этого она сворачивалась, прячась ему подмышку, и шептала едва слышно:
-Боль не надо держать в себе, ее надо выдохнуть.
Потом она, будто только проснувшись, целовала Артема в губы, поднималась с кровати, шла к двери, распахивала ее, и выходила на крохотный балкончик.
Солнце встречало ее, как старую и добрую подругу, нежно обнимая своими луча-ми. Лаская ее, лучи скользили в комнату и били Артема по глазам. Он ничего не видел, кроме того снопа света, в котором скрывалось женское тело.
Потом Клаудия перекладывала подушки, он садился на кровати и смотрел на океан.
Первое, что поражало в этих местах, тишина и мирность, которая, кажется, засты-ла, замерла, в ожидании чего-то необычного.
Деревушка, в которой они жили уже третий месяц, находилась на западе Франции, в Бретани. Это все, что сказала Клаудия однажды, и Артем мечтал только о том, чтобы никто его тут не разыскал.
Как Артем попал сюда, он не помнил, а спрашивать не хотелось. Он несколько раз хотел задать Клаудии этот вопрос, но что-то его останавливало, и он уступал этому внут-реннему предостережению.
Утрами они пили кофе с бутербродами, потом брали корзинку с провизией, сади-лись в старенькую, надсадно пыхтящую машину и уезжали до обеда. Они проезжали мимо полей и лугов,  и подъезжали к большому холму. За холмом, в крохотной роще, они останавливались, расстилали большое покрывало и ставили на него корзину, в которой лежала бутылка домашнего вина, круг колбасы и несколько больших помидоров. Это был их обед. К ужину они возвращались в деревню.
В рощицу они оба влюбились в же первый день, когда просто поехали покататься, осмотреть окрестности, а уже на следующий день Клаудия остановила машину метрах в трехстах от холма и высадила Артема. До рощицы он шагал, опираясь на палку, не мень-ше получаса. Каждый шаг давался ему с трудом, боль пронизывала от раненного бедра в обе стороны, и пот прошибал мгновенно. Когда он подошел к Клаудии, рубашка была на-сквозь промокшей, а голова кружилась от слабости. Ему было стыдно перед женщиной, но она не обращала никакого внимания, болтая без умолку о каких-то пустяках.
Артема восхищала ее естественность, пренебрежение условностями и предрассуд-ками. Клаудия в любой ситуации вела себя так, как считала нужным, не обращая никакого внимания на окружающих.
Они познакомились на севере Испании, в Басконии, куда наступали войска генерала Франко.
Так получилось, что Артем, в очередной раз, сделав то, что следовало, остался один, и уходил, куда глаза глядят, потому что никуда больше прорваться не мог, очень уж плотно шло преследование.
Ему повезло: наступила ночь, и погоня остановилась. Хорошо, все-таки, быть ци-вилизованным европейцем: закончилось рабочее время, и никто над тобой не властен, будь ты хоть самым последним полицейским. Правда, Артема преследовали не полицей-ские, а настоящие ищейки, профессионалы. Это было ясно по всему. Однако, и они отка-зались от ночного преследования, предчувствуя, что и в ночи он стреляет ничуть не хуже.
Так Артем и ушел. Ему повезло, и он примкнул к отряду интернационалистов, ко-торые приехали в Испанию «защищать свободу». Защищали они ее точно так же, как пре-следователи Артема, по расписанию, с перерывами на прием пищи, отправление естест-венных надобностей, отдых и сон. А еще требовали отправлять их домой после того, как они эту самую Свободу позащищают полгода. Цирк, да и только.
Отряд, на который он натолкнулся, был небольшой, и лишенный всякой дисциплины. Руководителем был высокий бородатый американец, который требовал называть его Бобом, хотя, все знали, что настоящее его имя Фред Баркли и живет он в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. Знали, но называли Бобом. Конспирация…
Боб Артему сразу не понравился. Хотя бы потому, что требовал от Клаудии посто-янно быть рядом с ним. Иногда казалось, что он боится двух вещей. Первая – оказаться в одиночестве, вторая – показать это остальным. Клаудия и не уходила никуда. Потому что идти было некуда.
Артем засек отряд издалека, по полыхающему пламени костра. Подобрался неза-метно, осмотрелся. Вроде, интербригадовцы, только очень уж уставшие, измотанные.
Возле костра сидели двое, наверное, оставленные в охранение. Артема они услы-шали, когда он подошел совсем близко. Страх был сильнее усталости, и они вскочили, наставив оружие на Артема. Тот, будто не замечая, подошел к костру, по-хозяйски огляделся, спросил – что тут есть съестного?
Бедные часовые разрывались между долгом, страхом и желанием накормить ближ-него, когда из темноты появилась женщина. Она была в странном наряде, состоявшем из платья без подола, видимо, оторванного, и брюк, которые она подвязала веревкой. Брюки были ей велики, и она время от времени их поддергивала. Артем, не говоря ни слова, раз-вязал веревку и перекинул ее крест-накрест через спину. Потом спросил:
-Ну, что, удобнее?
Проверяя изменения, женщина пошевелила плечами, и движение передалось спер-ва спине, а потом и бедрам, заставив Артема посмотреть на нее по-новому.
Потом женщина замерла, прислушиваясь к своим ощущениям, согласилась - удоб-нее -  и протянула руку:
-Клаудия.
После этого, не говоря ни слова, она достала какую-то еду, жестом велела сесть ря-дом с ней, и, пока он ел, рассказывала, что они уже третий день блуждают в поисках сво-их. Еды почти не осталось, боеприпасов – тоже, и люди исчезают. Наверное, просто убе-гают, предположила она.
Закончив свой рассказ, спросила, откуда и куда идет Артем, но ответить он не ус-пел. Откуда-то сзади раздался грубый окрик:
-Какого черта ты болтаешь с этим шпионом, сука? Где ты должна быть?
Боб вырос перед ними, но смотрел только на Клаудию.
Странно.
Высокий и крепкий парень кричал громко и с угрозой, а нежная девица, которая тут была не к месту, ничуть не испугалась. Артем почувствовал это, и испытал непонят-ное удовольствие.
Боб продолжал кричать, и уже вытаскивал из кобуры свой пистолет, когда Артем спросил:
-Ты кто, компаньеро?
Боб будто только что обратил на него внимание, демонстративно улыбнулся и ска-зал в сторону:
-Взять его.
Бойцы, обступившие их за то время, пока Боб кричал, еще стояли неподвижно, ко-гда Артем буркнул себе под нос:
-Да, пошел ты…командир...
Неожиданное обращение удивило всех, но еще больше оно удивило Боба. Он за-мер, будто его уже ударили, и не знал, ответить или отступить?
Артем, после крохотной паузы, снова спросил:
-А ю андестенд? (Ты понял?)
Американцы тут стояли или испанцы, неважно. Важно, что все поняли: время Боба прошло, и он сам с этим был согласен. Он выгорел изнутри, этот бравый парень из Солт-Лейк-Сити. Может быть, вернувшись домой, он снова станет героем и будет рассказывать о своих подвигах, да, и черт с ним…
Оставаться на месте нельзя, скомандовал Артем. Собрав нехитрый скарб, отряд тотчас двинулся в путь, и к полудню прибыл на базу интербригад.
Даже тут, у своих, Артем жил отдельно, никому не подчиняясь. О том, что у него есть командование, руководители базы, конечно, знали, но знали, что командование это находится далеко, и товарищ Кольчугин выполняет свое особое. Впрочем, фамилии его тут тоже не знали, называя по имени на испанский манер - Артемио.
Клаудия  перебралась в его домик легко и естественно. Перемежая любовные игры со сном, они провели в постели почти сутки, до полудня следующего дня. Потом Артем любовался Клаудией, а она готовила обед и рассказывала о том, как попала в интербрига-ду.
Вообще-то, она аргентинка из Кордовы, работала в ресторане, танцуя за деньги с посетителями. Полгода назад богатый скототорговец предложил ей выгодное занятие: сопровождать его в Париж. Условия сказочные: он полностью содержит ее на протяжении поездки, то есть, два месяца, и за все это еще заплатит столько, сколько ее мать и отец вместе получают за год. Надо быть дурой, чтобы отказаться от такого предложения, но Клаудия знала, что чем больше требуешь, тем больше получаешь.
Выслушав этого толстяка, она уперлась взглядом в него и сказала:
-Учтите, что я еду вас сопровождать, а не баюкать перед сном, ясно?
Скотопромышленник захохотал, взял ее за руку и сказал:
-Милая девочка, мне никто не делал таких комплиментов уже много лет.
Повернул ее руку, поцеловал ладонь и сказал:
-В постели вы меня не интересуете.
И не обманул. Все время, пока они плыли в Европу, пока путешествовали по Франции, он ни разу ничем не дал понять, что все-таки ждет ее в постели. Баловал ее подарками и заставлял шить платья у модных портных.
Все было хорошо до тех пор, пока на улице они не столкнулись с каким-то прияте-лем ее «друга». Новый знакомый воспылал страстью и немедленно начал договариваться с тем, первым. Тот, обдумав предложение, согласился, о чем сразу же проинформировал Клаудию. Он даже поздравил ее, сказав, что она создана для Парижа.
Клаудия вспылила, заявив, что по условиям контракта он обязался оплатить ее воз-вращение в Аргентину. Претендент сразу же перекупил обязательства у своего друга, за-верив, что сам увезет «такую орхидею» обратно.
После этого два деловых человека занялись своими делами, забыв о ее существова-нии. Клаудия, ушла в дамскую комнату, чтобы поплакать. Однако, пока шла, желания ее изменились, и она решила перейти к прямому действию. Так она и оказалась в Испании, «действиями протестую против бесчеловечной политики толстосумов».
Рассказ ее доводил Артема до колик в животе, и он уже не мог смеяться, а только слабо похрюкивать. Клаудии это, кстати, не понравилось. Не смех, а похрюкивания, о чем она сразу же сообщила, не подбирая выражений.
Выслушав ее, Артем сказал:
-Учти, что у меня нет даже возможности покупать тебе подарки.
Клаудия высокомерно промолчала, только жестом показав, что у нового любимого не все дома.
Ночью Артем снова ушел по своим делам. На этот раз ему предстояло долгое пу-тешествие. Его следующая цель находилась где-то в районе Вальядолида, и он вернулся только через десять дней. Вошел в домик и увидел, как Клаудия моет пол. Она просто мы-ла пол. Она это делала, потому что не могла терпеть беспорядок в своем доме. Когда Ар-тем вошел, она повернулась, и стало ясно, что она предчувствовала появление любимого.
Посмотрев на Артема, улыбнулась и сказала:
-Если ты хочешь, я домою пол потом, а сейчас буду кормить тебя.
И это было так неожиданно, что Артем почти виноватым голосом ответил:
-Я подожду. Что я тут топтать буду, если ты моешь?
И он ждал, пока она вымоет пол, накроет стол, поможет ему умыться с дороги, а потом сядет за стол, уперевшись в него взглядом, и будет молча смотреть, как он ест.
А потом он, не спавший четверо суток, потому что снова пришлось уходить от по-гони, и снова это были поисковые псы, рухнет на кровать, и уснет, чтобы спать почти су-тки.
И проснется он не от ее прикосновений, а от стрельбы и криков.
Пока он натягивал одежду, прибежала Клаудия. Фалангисты Франко окружают, и надо успеть проскочить, пока не замкнулось кольцо.
Артем выскочил из домика, собрав с собой все, что ему было нужно. С таким сна-ряжением он вполне мог вести бой с небольшим отрядом. Ну, конечно, если это не отряд тех самых поисковых псов. Там такие же натасканные бойцы, как и он сам, и больше, чем троих - четверых ему не одолеть.
Нет, это были не псы. Это были обыкновенные фалангисты, которые боялись уме-реть, и поэтому не спешили в атаку. Этим надо было воспользоваться, и Артем, схватив Клаудию за руку, побежал туда, куда считал нужным. Его даже не удивило, что она по-слушно бежит за ним, не говоря ни слова.
Едва оглядевшись, Артем понял, что Клаудия права: кольцо окружения смыкается, и надо бежать, сломя голову. Он готов был к этому, но вдруг что-то сильно ударило его в плечо. Артем продолжал бежать, оглядываясь по сторонам, чтобы понять, где враг? Бе-жать оставалось немного, когда боль пронзила его.
Боль, начавшаяся в бедре.
Боль, сковывающая его движения.
Он помнил, что удар начался сбоку и повернул голову вправо. Ему показалось, что он видит того самого Боба, но в этом он уже не был уверен. Он начал терять сознание …
Потом сознание возвращалось к нему пятнами, рывками. Он понимал, что скоро ему начнут колоть что-нибудь тонизирующее, чтобы хоть на несколько минут привести в сознание, и ждал этого.
Потом ему было очень жарко и хотелось пить.
Потом он ощущал, как потрескались губы, и горит что-то внутри.
Потом он услышал вползающие в уши едва слышные, осторожные слова Клаудии, просившей его не стонать. Разве я стону, хотел он спросить, но промолчал, если уж по-просили.
Потом он перестал ощущать хоть что-нибудь, и только тут, в деревне, где они сей-час жили, пришел в себя.
Клаудия в тот же день отправилась в церковь и вернулась часа через три, не мень-ше. Артем хотел пошутить насчет бога, как помощника в жизни, но, увидев взгляд жен-щины, сдержался. И, кажется, к лучшему …
Он еще был слаб, и большую часть времени спал. Иногда делал вид, что спит, и думал. А думать было о чем. Как-то все одно к одному складывалось.
Во время последнего задания у него была возможность избежать преследования. Он мог просто уйти, и ему было бы лучше.
Там, в Вальядолиде, Артему надо было разыскать предателя и казнить его. Преда-телем этого человека никто не называл. Никто, кроме Артема. Ему, перед тем, как казнить врага, надо было провести и следствие, и поиск. И, только убедившись в том, что враг это настоящий враг, можно было казнить.
Артем все выяснил, собрал факты, которые мог предъявить любому суду или осо-бому совещанию, если бы ему пришлось это делать. Он знал все, что касалось этого дела, и принял решение – казнить!
Нельзя предателю позволять продолжать свое черное дело.
Предатель в Вальядолиде маскировался под журналиста из Бельгии, и проводил  вечера в компании пишущей братии в ресторанчике.
Место там следовало занять пораньше, и Артем пришел в ресторан днем. Он был там уже не первый раз, знал все входы и выходы, и просто занял место в засаде, чтобы не насторожить будущую цель. Выбрал место, сел, и вот так, с бутылкой пива, сидел уже больше часа, лениво рассматривая стены.
Вдруг подсознание толкнуло, и что-то зашевелилось слева, в полумраке, какая-то настороженность выползала оттуда, что-то начало его беспокоить.
Такое с ним бывало, и всегда Артем доверял своей интуиции. Если бы не обстоя-тельства, он, пожалуй, ушел бы. Но сейчас требовалось ждать до последнего. Ждать, ста-раясь дотянуть до последнего.
 Из угла, откуда шла тревога, в сторону туалета двинулся мужчина лет тридцати пяти, то есть, ровесник Артема, и что-то знакомое померещилось в его лице и походке.
Такую случайность нельзя игнорировать, понял Артем. Если он случайно напорол-ся на слежку, то необходимо шпика ликвидировать, иначе он сейчас вызовет подмогу. Если ошибся, тем лучше, увидит несостоявшуюся опасность глаза в глаза.
Человек, постояв в коридорчике, будто поджидая Артема, двинулся в сторону туа-лета и закурил.
Тогда-то Артем и узнал его. Узнал сразу, хотя виделись всего два-три  раза, и было это почти двадцать лет назад.
Первый раз в начале тысяча девятьсот девятнадцатого года, в Омске. Артем при-был туда, чтобы организовать побег одному из товарищей, схваченных колчаковцами. Все данные, необходимые для организации побега, ему как раз и должен был отдать этот самый парень, кажется, Сева. Да, точно. Сева Владимиров. И работал он, кажется, в пресс-бюро у адмирала Колчака.
А потом виделись мельком, в кабинете Глеба Бокия, когда Артем вернулся из Си-бири, и готовился в Польшу, и было это поздней осенью того же девятнадцатого.
Да, много времени прошло. Что же сейчас Всеволод Владимиров делает тут, в Ис-пании?
А что голову ломать? Не зря же Сева из-за стола вылез, и в туалет пошел.
Сразу за поворотом – длинный коридор к туалету. Владимиров стоял посредине, ждал. Встали друг против друга так, будто столкнулись и никак не могут разойтись. Не говорили - дышали, стараясь все передать губами, а не голосом.
Сева: Будь осторожен, есть приказ вывезти тебя в Москву. При сопротивлении – уничтожить.
Артем: Что?
Сева: Без драм, пожалуйста. Это прошло по нашим каналам вчера вечером, значит, у ваших уже все знают. Не знаю, что ты сделал, но – уходи немедленно.
Артем смотрел в глаза Севы, и видел в них тоску и боль. Он хотел спросить, что значит у «ваших» и у «наших», но в это время из-за поворота вышел немец в форме ле-гиона «Кондор». Слегка пошатываясь, он подошел  к Севе, раскрыл объятия и заголосил:
- Где вас носит, Штирлиц? Мы заждались!
Два раза обедню служат только для глухих. Артем ушел той же ночью. Перед этим, конечно, повидался с «бельгийским журналистом». Естественно, сначала допросил.
Допрос в такой обстановке, конечно, риск. Но мало ли. Может, произошла ошибка.
Нет, ошибки не было.
Ну, тогда – без вариантов. Времени в обрез. Труп даже прятать не стал.
Артем не знал, что в Мадриде уже началось восстание сторонников Франко.
Был март  тридцать девятого…
2. 1939, июнь, Москва
В те же самые дни, в марте 1939 года канцлер Германии Адольф Гитлер сделал еще один важный шаг к  восстановлению того, что он называл «исторической справедливо-стью»: Германия окончательно заняла те крохи земли, которые полгода назад, в октябре 1938 года, смогли сохранить гордое название Чехии.
Господин Гитлер, вообще, двигался к своей цели достаточно успешно. Сама цель придавала ему силы.
Своим восхождением к вершинам власти он был целиком обязан демократии: на протяжении чуть более десяти лет созданная им партия, действуя в полном согласии с германскими законами, из предмета всеобщих насмешек выросла в мощную политиче-скую силу, а потом и вовсе превратилась в политического гиганта.
Начавшая свою историю в послевоенном, 1919, году, партия вскоре взяла себе имя «национал-социалистической», привлекая в свои ряды тех, кто был восхищен успехами социал-демократов в России, и уже в ноябре 1923 года, едва сняв короткие штанишки, задумала устроить «революцию». Вместо революции вышел неприличный анекдот, но с Гитлера, как с гуся вода: впереди нас ждут победы!
Впрочем, господин Гитлер не был бы самим собой, если бы не знал, кого и куда он ведет!
Свои первые колонны он возглавил, требуя признать незаконным Версальский мирный договор, признавший поражение Германии в первой мировой войне.
И, надо признать, в речах Гитлера можно было найти крупицы здравого смысла.
То, что сделали с Германией державы-победительницы, взывало к реваншу!
Поздней осенью 1918 года Германия довольно успешно вела войну. Во всяком слу-чае, в ноябре, когда Германия обратилась с предложением перемирия, на ее территории не было ни одного иностранного солдата. А, вот, германские войска находились и во  Франции, и в Бельгии и в Люксембурге.
Просить о перемирии Германию заставили не успехи противника, а стремительно меняющаяся обстановка внутри страны. В Германии начиналась революция, свергнувшая власть Гогенцоллернов, и военная машина остановилась на полном ходу.
Именно поэтому многим немцам так полюбился лидер национал-социалистов Гит-лер, который всюду поминал Dolchstoss – удар ножом в спину, а иначе говоря, предатель-ство -  как единственную причину поражения 1918 года и последующего унижения Гер-мании.
Итогом первой мировой войны для Германии стали не только существенные мате-риальные потери вроде пушек и пулеметов. Бог бы с ними…
У Германии отняли Эльзас-Лотарингию, передав ее навсегда Франции. Франция же получила Саар с богатейшими залежами угля сроком на пятнадцать лет.
Земли, принадлежавшие Германии, отошли к Дании, Польше, Литве…
Договор требовал от Германии признать независимость Австрии, Польши и Чехо-словакии, и отдать им ее, Германии, земли.
Германия потеряла по этому договору без малого 70 000 квадратных километров (в полтора раза больше, например, всей территории Голландии).
Германия лишалась права располагать свои войска на левобережье Рейна в полосе шириной 50 километров, вплоть до французской границы, оставаясь, таким образом, без-защитной перед воинственной соседкой.
Была, фактически, сломана вся военная машина Германии, включая возможность иметь современные вооружения и готовить офицерские кадры.
Узнав об условиях мирного договора, маршал Фош, тот самый, в салон-вагоне ко-торого в ноябре 1918 года Германия фактически признала свое поражение, мрачно при-знал: «Это не мир, а перемирие на двадцать лет»
Над ним только посмеялись: военный в роли пророка…
Время, однако, показало, что Фош был прав!
Начавшийся в 1929 году мировой экономический кризис больно ударил по Герма-нии, военные раны которой еще не зарубцевались. Производство сворачивалось, прилавки пустели, люди голодали, число безработных увеличивалось. Именно Гитлер и его национал-социалисты стали той политической силой, которая смогла переместить  направление  народного недовольства.
Гитлер призывает к единству нации во имя процветания Германии, к совместному труду, который вернет Германии ее величие!
Монополисты правильно понимают этот лозунг: рабочие возвращаются на заводы, а это – главное!
Призывы были услышаны, и на выборах в германский парламент – рейхстаг - на-цисты  постоянно увеличивают свое влияние.
В январе 1933 года освобождается пост рейхсканцлера – главы исполнительной власти – и занять его может только лидер самой влиятельной на тот момент партии – Адольф Гитлер.
Многие относятся к нему пренебрежительно. К Гитлеру прилипает, например, про-звище «маляр из Браунау». Браунау – городок в Австрии, где родился Гитлер, мечтавший когда-то стать художником. А больше, дескать, никаких талантов у него нет и быть не может.
Однако, господин Гитлер смело берет быка за рога. Он точно знает, чего хочет Германия, чего хочет народ, и обещает эти мечты осуществить.
Мало того, что обещает, он действует! Действует в соответствии со своими обеща-ниями, преодолевая сопротивление как внутри страны, так и за рубежом.
Начал он с Рейнской зоны, в которой Германия не имела права располагать войска и инженерные сооружения.
Гитлер никого ни о чем не просил. Просто 7 марта 1936 года послам Франции, Ве-ликобритании, Италии и Бельгии в Берлине был вручен Меморандум германского прави-тельства, и в тот же день германские войска вступили на территорию демилитаризованной зоны. Европа замерла в ожидании, да так и не сдвинулась с места, потому что вскоре премьер-министр Великобритании Стенли Болдуин заявил, что вступление германских войск в Рейнскую область «не содержит угрозы военного конфликта». И – всё!
В этой обстановке, казалось, не поняли главного – Гитлер нарушил условия Вер-сальского договора.
Поняли, конечно. И в Лондоне, и в Париже все поняли, но знали, что Гитлер – единственная реальная сила в борьбе против СССР.
А коли так – пусть берет сладкого, сколько захочет!
И не знали, что зреет уже «запретный плод» - Австрия.
Вообще-то, Вена вряд ли могла рассчитывать на поддержку Европы. Слишком уж долго она стремилась быть на континенте выше всех, захватывая все, что плохо лежало, а иногда и то, что было в других руках.
Оказав, например, поддержку Венгрии, боровшейся с турецким нашествием, Авст-рия умыкнула корону венгерских королей и владела страной долгие века, до тех пор, пока сама не рассыпалась.
Земли славян, просивших о помощи, Австрия тоже прихватывала с превеликим удовольствием, и потом владела ими, как своими собственными.
Намаялись с Австрией и Англия, и Франция, которым она никак не позволяла стать полновластными хозяйками Европы.
Австрию, хоть она и оказалась среди проигравших великую войну, нельзя было уничтожить, но ее «сжали», насколько это было возможно, отторгнув все, что смогли.
Премьер-министр Франции Жорж Клемансо, председательствовавший на Париж-ской конференции, после ее окончания высокомерно уронил:
-В Австрию вошло все, что осталось.
Журналисты были в восторге.
Именно это и положил в основу своих планов Гитлер, точно рассчитавший все ре-акции европейских держав.
Соперничество двух стран имело историю долгую. Процесс объединения стран и народов, говорящих на немецком языке, предполагал два пути. Один – во главе с Австри-ей – «великогерманский», второй – с Пруссией – «малогерманский». В австро-прусской войне 1866 года победила Пруссия, которая и стала основой новой Германии, второго рейха, оставив Австрию вне этого объединения.
Когда в июле 1934 года сторонники Гитлера в Австрии попытались устроить пере-ворот, захватив канцелярию тогдашнего канцлера Дольфуса с требованием отдать власть нацистам, Европа не содрогнулась.
Правда, путч провалился, и даже Муссолини отправил к границе с Австрией пять дивизий, чтобы поддержать Дольфуса.
Казалось, все кончено.
Но не таков был Гитлер. Несколько лет упорного и неустанного труда, и фюрер третьего рейха завел долгую и однотонную песню: победители, устанавливая послевоен-ный порядок, грубо пренебрегли правом немцев на создание своего единого государства. Иначе, зачем было создавать Австрию? Не проще ли было объединить Германию?
Европе стало стыдно.
Англия и Франция ощутили неловкость: все-таки, именно они назвали себя гаран-тами послевоенного порядка, и таковыми считались.
Правда, Франция была еще и озабочена. Как-никак, ее и Германию разделяет  толь-ко граница, которую, в конце концов, несложно преодолеть. Есть, конечно, линия Мажи-но, которой французы гордятся, но мощный сосед веками был уже источником постоян-ных волнений.
Англия же, напротив, втайне была приятно взволнована: на континенте снова на-чиналось легкое волнение, которое можно усилить на благо Британским островам.
В ноябре 1937 года министр иностранных дел Великобритании граф Галифакс от имени своего правительства сообщил Гитлеру о возможности «присоединения» Австрии к третьему рейху.
В феврале премьер-министр Чемберлен, выступая в парламенте, открыто объявил, что Австрия не получит поддержки в противостоянии с Германией.
Европа сказала и успокоилась.
В дело вступил фюрер, и 12 марта 1938 года в Австрию вступили германские вой-ска, 13 марта в Вену торжественно въехал Гитлер.
Советский Союз выступил с нотой протеста, Европа молчала.
С Австрией было покончено, и Европа готова была снова вернуться к тихой и при-ятной жизни. Она этого так хотела!
Гитлер не хотел.
Ему и повод долго искать не надо было.
Когда-то много веков назад чешские властители, страдая от нехватки крестьян, ко-торые могли бы обрабатывать плодородные земли, объявили по всей Европе: тому, кто придет и станет обрабатывать наши земли, даем личное освобождение от всех налогов.
А что такое «личное освобождение от всех налогов»?
А это значит, что крестьянин до конца своей жизни не заплатит властелину ни грошика! Дети уже начнут платить, конечно, но за долгую жизнь сам крестьянин сделает свой участок ухоженным и урожайным!
Кому же такое не понравится? Кто же не откликнется на такой призыв!
И поехали на чешские земли те, кому на родине земли не хватало или вовсе не дос-тавалось.
Так уж получилось, что больше других приезжало народа из германских госу-дарств. Селились, обрабатывали земли, собирали хорошие урожаи, устраивали большие ярмарки!
Чешские земли расцвели, и немцы там прижились.
Спустя века этим и воспользовался Гитлер.
Он снова заиграл все на той же дудке: Парижская конференция безжалостно разде-лила несчастных немцев, и теперь пришла пора устранить эту несправедливость!
Европа замерла, имитируя размышления, и тогда в Германии к трубе присоединил-ся барабан, выбивая дробь «Внимание, готовься!»
«Мы подходим сейчас к последней проблеме, требующей своего разрешения. Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю перед Европой. В 1919 году три с половиной миллиона немцев были отрезаны от своих соотечественников группой сумасшедших политиков. Чехословацкое государство выросло из чудовищной лжи, а имя этого лгуна – Бенеш. Мы не можем безучастно взирать на то, как угнетают и унижают наших братьев только за то, что они – немцы!» - выкрикнул Гитлер на массовом митинге в Берлине, и Европа задумалась еще глубже.
Дело мира снова взяли в свои руки Англия и Франция. Они, будто по вызову, приехали к Гитлеру в Мюнхен, где добродушно улыбаясь, выслушали его требования: отдать Германии Судетскую область Чехии, населенную, в основном, действительно, немцами.
Премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена Гитлер обезоружил: Су-деты должны стать германскими, ибо это отвечает праву нации на самоопределение.
И Чемберлен, чья страна вела самую настоящую войну с Ирландией, тоже жаж-давшей права на самоопределение, согласился: вы правы, мистер Гитлер, немцы должны объединиться. Правительство его величества не станет противостоять вашим разумным требованиям.
Франция тоже вняла голосу европейского разума.
Окончательно вопрос, касающийся Чехословакии, решали без нее. Кому, собствен-но говоря, нужно ее мнение?!
«Права судетских немцев», подкрепленные штыками гитлеровского вермахта, во-зобладали над здравым смыслом, Гитлеру снова уступили, Гитлера снова испугались.
Чехословакия вынуждена была отступить, не имея никакой поддержки, а Германия начала оккупацию Судетской области.
Англия и Франция, конечно, делали вид, что все идет в соответствии с их условия-ми. Чемберлен, вернувшись в Лондон, с улыбкой продемонстрировал полученный в Мюнхене текст соглашения, и провозгласил: «Я привез вам мир».
Наступала осень, и Европа погрузилась в спячку.
Разбужена она была весной тридцать девятого, когда Гитлер захватил все, что еще было у Чехии, создав «протекторат Богемия и Моравия», и отделил Словакию, позволив создать там свое правительство.
Между прочим, захваченного вооружения хватило для создания девяти пехотных дивизий!!!
Так началась весна тысяча девятьсот тридцать девятого года, и вопрос: каким будет лето, из сферы погоды переместился в сферу политики.
И ответа не знал никто!
Когда 15 марта 1939 года на стол товарища Сталина легло донесение о том, Чехо-словакия перестала существовать, он испугался.
Внешне ничего не показал, попросил принести чай и никого не пускать к нему  до особого распоряжения. Чередуя трубку с чаем, а чай с папиросой, то сидел за столом, то прогуливался по кабинету.
Со стороны могло показаться, что вождь размышляет над планом великой победы, но в первое время в голове не было ничего, кроме страха. Конечно, это был не примитив-ный липкий страх, когда пот струится по лицу и телу. Это был страх лидера, не знающего, что теперь делать.
Прошло больше часа, прежде, чем появились первые результаты: он смог увидеть свой страх со стороны и разделить его на несколько страхов.
Стало легче. Не потому, что привык к страху, не потому, что нашел противоядие, а потому, что понял: один страх, переплетаясь, усиливает другой, а вместе они порождают третий, четвертый и все последующие. И если сейчас подчиниться одному страху, то ос-тальные тебя просто сожрут! А, вот, если побороть этот первый страх, то и другие страхи ослабнут.
Потом поймал себя на неожиданной злости: что это вы, товарищ Сталин, тут ин-теллигентщиной заболели? Нет более важных дел?
Что вы, вообще, себе позволяете?
Война подкатывает к границам СССР, а вождь первой в мире страны победившего пролетариата распустил слюни, и понятия не имеет, как остановить это движение.
Снова попросил приготовить чай и сел к столу. Теперь уже набивал трубку спо-койно, умело и сноровисто. Осознал, что последние полтора часа просто портил табак, и захотел покурить не спеша, спокойно и сладко.
Надо все обдумать и разложить по полочкам. И сделать это самому, не доверяя важные вещи никому!
Потом, когда будут готовы указания, когда начнут готовить решения, обойдутся и без него. Дело вождя не переписывать бумажки, а давать им принципиальную и единст-венно верную оценку.
А решения были неизбежны и необходимы. Весь последний год был чередой серь-езных поражений.
Сначала – Австрия. Как раз год назад, в марте тридцать восьмого, Германия окку-пировала ее. И не надо играть в «прятки идиотов»! Все эти филологические фокусы не помогут скрыть суть. Они там, в Европе, решили, что если оккупацию называть «аншлю-сом», то это что-то изменит.
Для кого стараются?
Обмануть товарища Сталина? Кишка тонка, господа хорошие. Сами себя обманы-ваете!
Не успев положить себе под ноги Австрию, Гитлер сразу же заверещал о том, как болит его сердце еще и о судетских немцах, живущих в Чехословакии. Да так громко ве-рещал, что Англия и Франция согласились отдать ему этих самых немцев.
А как еще-то? Чехословакию, между прочим, эти самые Англии с Францией и соз-дали. И создали на развалинах той самой Австро-Венгрии, часть которой Гитлер уже при-хватил. Ну, а раз сами создали, то сами и  разрушить могут. Забирай, фюрер Гитлер своих судетских немцев, чтобы мирно и счастливо жил твой великий рейх!
А Гитлер, между прочим, не дурак. Совсем не дурак. Он, мало того, что вместе с немцами забрал и земли, на которых те живут, так он к этому политическому карнавалу привлек еще двух ряженых: Польшу и Венгрию. И те, на разные голоса,  вопя об «истори-ческой справедливости», отхватили у Чехословакии по жирному куску, глазом не морг-нув. Польша заняла Тешинскую волость, Венгрия – Подкарпатскую Русь (с городами Уж-город и Мукачево).
Сталин уже тогда понимал: Гитлер идет к границам СССР. Что бы там ни говорили о необходимости исключить войну из отношений между странами и людьми, а оружие-то держали наготове. И оружием этим не бряцают, а, наоборот, оборачивают его в мягкие и красивые фантики, стараясь скрыть суть.
А суть проста, как ясный день: все должны бороться с Россией. С Россией, которая сейчас называется Советским Союзом. Сейчас будут кричать, что борются с большевиз-мом, зная, что веками боролись, и веками бороться будут с Россией!
Бороться будут, пока не получат свое. А у России, большевистская она или не-большевистская, выход только один – ни пяди своей земли не отдавать, а то, что при-шлось отдать – вернуть!
Сталин ощутил, как стал прохладным дым из трубки. Удивился: неужели выкурил всю? Ведь только что начал. Точно – выкурил! И ощущение от курения приятное. И пусть врачи не врут, что курить вредно. Во всем надо знать меру. А товарищ Сталин знает.
И тут же сам себя отругал поразительная близорукость и высокомерие! Ни черта не знает ваш хваленый товарищ Сталин! Ему говорят всякую ерунду, а он верит, как ребенок. Вот, взять сегодняшнее нелегкое положение! Может быть, многое пошло бы иначе, если бы народный комиссар по иностранным делам товарищ Литвинов Максим Максимович, не врал так отчаянно!
Ровно год назад, в марте тридцать восьмого, когда Гитлер захватил Австрию, Ста-лин вызвал его и задал вопрос в лоб, не теряя времени:
-Вы, товарищ Литвинов, уверяли нас, ваших товарищей по партии, таких же членов Совета народных комиссаров, что Гитлер не осмелится захватить Австрию. Если же он начнет это делать, то Англия и Франция, заявляли вы, проведут неожиданные акции, которые заставят Гитлера отступить. Сейчас мы видим, что Гитлер спокойно занял Австрию, подчинив себе и людей, и промышленность, и ни Англия, ни Франция и пальцем не пошевелили. Как это понимать? Я имею в виду не бездействие империалистических кругов, а ваши обещания. Ваши заявления основывались на каких-то фактах или это был блеф?
Литвинов ответил не сразу. Сначала протер очки, сосредоточенно глядя на них. Потом вернул их на нос, заговорил:
-Надо понимать, товарищ Сталин, что свершившееся есть результат ожесточенных столкновений разных группировок империалистической буржуазии. Такие группировки существуют, конечно, и в Англии и во Франции, и интересы их зачастую просто непримиримы. Вы должны помнить, что об этом еще перед началом  мировой войны писал Владимир Ильич.
Лениным прикрылся обдуманно, стратегически: кто и что осмелится сказать про-тив? Кто с Лениным станет спорить?
И Сталин промолчал, делая вид, что сосредоточенно слушает.
Литвинов, ободренный молчанием, продолжил:
-Как вы, товарищ Сталин, конечно, помните, Ленин писал о том, что этот процесс носит объективный характер, и существует, независимо от нашего к нему отношения. Именно поэтому мы сейчас и не можем противопоставить политике нашего классового врага ничего молниеносного. Как вы помните, в целом ряде своих работ товарищ Ленин предрекал неизбежность победы пролетариата в мировом масштабе. И это совершенно верно.
Литвинов вещал, и взгляд его бегал по сторонам, иногда натыкаясь на Сталина. В эти моменты взгляд Литвинова становился каким-то рассеянным, наивным. Хочет намек-нуть, что не следует его наказывать за глупость, мелькнуло у Сталина. Нет, возразил он сам себе, это не глупость. Это – изощренная хитрость, скрывающая нежелание работать и искать новые пути.
-То есть, нам следует дать наркоминделу временный отпуск? – сухо спросил Ста-лин, видя, как Литвинов увиливает от серьезного разговора.
В чем причина?
Врагом советской власти Литвинов стать не мог. Сталин прекрасно помнил Литвинова дореволюционного, тогда еще Макса Валлаха, умного и веселого боевика с холодной головой. Он, пожалуй, многим товарищам мог бы  дать уроки хладнокровия, умения держать себя в руках. И от их общей идеи, от мечты, дать всем людям счастье пролетарского государства, Макс никогда бы не отказался. Не смог бы.
В тот момент Сталин вспомнил вдруг давнюю историю. Боевикам большевиков удалась хорошая экспроприация, иначе – экс. Так тогда называли операции по отъему ценностей, денег у буржуазии, которая, как всем известно, тоже добывала их нечестно, эксплуатируя трудящихся. Обогатился нечестно, так будь добр молчать, когда у тебя от-нимут малую толику награбленного!
Но господа буржуи молчать не хотели, полиция начала следствие. Номера ассигна-ций, взятых боевиками, сообщили банкам, крупным магазинам и всем, к кому могли прийти с крупными купюрами. С ними тогда и попался Макс Валлах. В Англии. 
Пришлось принимать меры, спасать товарища. К спасению были привлечены мно-гие люди, которые к большевикам симпатий не испытывали, и считали, что борются та-ким образом за свои свободы. Вот тогда он познакомился со многими англичанами, людьми известными, пользующимися уважением в своей стране.
Вскоре после победы Октябрьской революции Макс был назначен уполномочен-ным народного комиссариата иностранных дел в Англии, представлял там интересы Рос-сии, Советской России.
Попал, между прочим, в неприятную историю. В январе 1918года Англия решила направить с Россию, к правительству большевиков, своего представителя Брюса Локкарта. Понадобилась рекомендация, и Макс такую рекомендацию дал. Написал тогдашнему наркому по иностранным делам Льву Троцкому письмо, в котором ручался за честность Локкарта, а предстоящий приезд его считал весьма полезным для большевистского правительства.
Локкарта приняли, а в сентябре того же, 1918 года он уже был арестован как орга-низатор заговора против Советской России. ВЧК утверждала, что Локкарт только одному из своих помощников – Сиднею Рейли – передал не менее миллиона рублей на подготовку антибольшевистского восстания.
Вспомнили, конечно, и рекомендацию Литвинова, но его самого привлекать к делу о заговоре не стали. Товарищ-то свой, проверенный!
 Но ведь что-то в нем изменилось. Что-то заставило так упорно верить обещаниям англичан сохранить послевоенное устройство мира!
Что-то толкало Литвинова не видеть, что Европа никогда не забудет о Росси, желая видеть ее только за «железным занавесом».
И неважно, как она называется. Русь Ивана Грозного ненавидели, а Ивана во всех грехах обвиняли, чтобы показать, какая она, Русь, дикая!
Петра Великого ненавидели, какое-то завещание выдумали, будто Россия весь мир завоевать хочет!
Всех российских правителей, которые хотели вытащить свою страну с задворок мира, ненавидели и высмеивали!
Так ведь это все были люди, им равные, разные там цари, императоры!
А большевики – что? Дикари, которые человеческим мясом питаются.
Почему-то вспомнил процесс Конради, беляка, убившего полпреда Воровского в 1927 году. В сытой Швейцарии убивают среди бела дня дипломата, принятого правитель-ством страны. Не какого-нибудь гулевана, шатающегося по кабакам, а дипломата, то есть, лицо, находящееся под защитой тех законов и норм, которые сами они называют между-народными. Убивают человека, и убийцу оправдывают. Как такое понять?
Мстят за гражданскую войну? Хотят показать, что красные - свора убийц, а белые как раз и есть святые?
Возможно и такое, но, скорее всего, бушует в европейцах жадность к чужому доб-ру. К тому, что хотели сделать своим, создавая в довоенной императорской России все эти «акционерные» общества и концессии, да не получилось. А уж свою копейку-то они никому не отдадут просто так. И драться за нее будут. Конечно, предпочитая драться чужими руками.
Может, как раз, руками Гитлера?
А товарищ Литвинов все еще хочет доказать, что надо верить обещаниям Англии и Франции, цивилизованных стран. Наивно, если не хуже, товарищ нарком!
Но сказать это вслух тогда не решился. Скажи такое, и начнется обыкновенная ис-терика, после которой надо будет извиняться, уговаривать, а потом еще и идти на уступки его самолюбию. А это сейчас недопустимо!
Отправить Литвинова в отставку тоже невозможно: за долгие годы он завел серьез-ные связи и в Англии, и во Франции, и за океаном, в Северо-Американских Штатах. Не время бросаться такими связями, значит, не время бросаться и такими людьми. Пришлось повернуть беседу в другую сторону, заявив, что вопрос победы мировой революции сей-час, в условиях растущей международной напряженности, не может быть поставлен в по-вестку дня.
А Литвинов продолжил:
-Но  это может когда-то оказаться и ошибкой, товарищ Сталин.
Сказал, увидел, как сверкнули глаза генсека, и пошел на попятную.
-Впрочем, мое ведомство и я лично видим себя на других участках борьбы. В част-ности, я предпринял определенные меры, чтобы усилить противоречия между империалистическими державами и сыграть на них во благо СССР.
«Межимпериалистические противоречия», это, конечно, хорошо. Даже – очень хо-рошо. Но довольно абстрактно, подумал Сталин и сказал:
-Взгляните на карту. Теперь Гитлеру несложно двинуться в нашу сторону, и мы не можем исключать, что уже сейчас начнется активная подготовка к этому. Например,  в виде создания своеобразных баз для снабжения действующей армии в будущем.
Хотел сказать «в недалеком будущем», но сам себя оборвал.
Литвинов изобразил на лице удивление:
-Мы в наркоминделе, товарищ Сталин, исходили из того, что надо всеми способа-ми добиваться разрушения «санитарного кордона».
Именно так, «санитарным кордоном» стали называть европейские лидеры те стра-ны, которые возникли после первой мировой войны в Восточной Европе, на том самом месте, где до войны, смыкались границы трех империй: Российской, Германской и Авст-ро-Венгерской.
И ни одна из империй, начинавших мировую войну, не вышла из этой войны жи-вой. Ни одна…
А стремление к созданию собственного государства у многих народов, живших в этих местах издавна, Европа решила поддержать. Лучше признать «географические ново-сти», чем иметь общие границы с большевиками.
Так и жили уже двадцать лет. А Литвинов решил разрушить?
-Зачем? – удивился Сталин.
Не стал даже говорить, что наркоминдел не может сам себе ставить цели и задания. Для этого и существует Совнарком, партийное руководство и, в конце концов, он, това-рищ Сталин. Спросил сухо:
-Зачем?
-Товарищ Сталин, но ведь это очевидно, - в голосе Литвинова булькало сожаление по поводу недальновидности вождя. – Уничтожив «санитарный кордон» мировая буржуа-зия создаст непосредственные границы, через которые пролетарии Европы увидят успехи социалистического строительства в СССР. Ну, и, надо понимать, что Красная Армия, при отсутствии этого «кордона», сможет скорее прийти на помощь европейскому пролетариа-ту, который начнет революцию.
Хорошо, что не вскочил и не запел «Интернационал» подумал Сталин и попрощался. Позднее, еще не раз обдумав этот разговор, с сожалением признал: сам-то ты, вождь, в международных делах слаб. А должен быть силен. Должен!
С того дня он часами ломал голову, приглашал для консультации разных людей, но и это не помогало.
Люди приходили радостно возбужденные оказанным доверием, а он не мог четко сформулировать проблему, которую надо решать.
Не мог же он, в самом деле, сказать, что допустил ошибку, и теперь только ждет, когда начнет сбываться наказание. А разговоры «просто так» ничего не давали. Ему при-ходилось начинать беседу самому, а тем, кто приходил к нему, было достаточно не то, что его фразы, а слова, взгляда, чтобы понять, что надо сказать. И говорили, повторяя и пере-сказывая своими словами решения пленумов и съездов партии большевиков. А что ему с этих повторений?
Ведь всего несколько дней назад, на съезде партии большевиков, он, Сталин, гово-рил о жареных каштанах, которые хотят вытаскивать из огня чужими руками империали-сты Англии и Франции, а тут и Германия проявилась. Да, как проявилась!
А, может, это они после Мадрида?
Всего несколько дней назад стало ясно, что в Испании к власти пришел генерал Франко, значит, фашисты! Значит, Франция оказывается с двух сторон зажатой фашист-скими режимами. Это плохо.
Плохо не только потому, что Сталин очень надеялся на то, что именно там, во Франции удержится у власти Народный фронт, объединивший и коммунистов, и социал-демократов. Важнее было то, что Франция, как ни крути, всем миром признана, как стра-на, открывающая новые пути. То революция, то Наполеон, а теперь бы еще и коммунисты у власти. А вместо этого – вот такой поворот.
И плохо не только поэтому. Плохо еще и потому, что любое ослабление Франции автоматически означает усиление Англии.
Значит, как ни крути, а в Испании Франко одержал победу и установит скоро ре-жим личной диктатуры, фашистской диктатуры, между прочим. А сторонники республи-ки, которым помогали многие, и СССР в числе первых, потерпели поражение.
Вот они и решили, что СССР готов лечь и лапки кверху?
Ну, посмотрим, посмотрим.
С Литвиновым старался себя сдерживать. Все-таки, Максим Максимович известен не только за рубежом, но и в партии. Проверенный коммунист с дореволюционным парт-стажем. Придется терпеть.
Но, всего через несколько дней, уже сдерживал себя из последних сил.
Литвинов позвонил, попросил принять его. Для чего? Посоветоваться надо, това-рищ Сталин. По какому вопросу? Видите ли, дело в том, что пришло интересное предло-жение по коллективной безопасности от министра иностранных дел Англии господина Галифакса.
Голос Литвинова подрагивал, и Сталин представил, как сияют глаза наркоминдела.
-Что он предлагает? – спросил Сталин, стараясь, чтобы голос звучал хотя бы ней-трально.
Ответ Литвинова потряс и даже напугал.
Все так же, не стесняясь своей радости, он рассказал, что лорд Галифакс предлагает Советскому Союзу внести свой вклад в систему европейской безопасности. Сделать это очень просто. Советское правительство должно только сделать заявление о том, что оно берет на себя обязательство оказывать всемерную помощь тем государствам, который граничат с СССР на его западных границах.
Вот и все, собственно!
Вы представляете, товарищ Сталин, насколько выгодно нам это предложение, ра-довался Литвинов?
Сталин уже представлял себе, каково будет продолжение разговора, поэтому задал самый простой вопрос:
-А какова же будет роль Англии и Франции в том, чтобы создать такую систему?
Литвинов помолчал, а когда заговорил, голос его был мрачным, упавшим.
Надо понимать главное, говорил он, нам делают предложение, которое, по сущест-ву, приглашает нас в число мировых держав, и это безусловное признание правильности нашей внешней политики. Литвинов помолчал, потом добавил, явно делая усилие над собой:
-Вашей политики, товарищ Сталин.
Сталин ответил сухо:
-Все это надо обдумать, обсудить с товарищами. Вы, товарищ Литвинов, не возра-жаете?
Услышав «Не возражаю», поспешил закончить разговор:
-Ну, и хорошо.
Положив трубку, подумал, что резерв возможностей Литвинова исчерпан.
Надо что-то менять, если не хотим нового нашествия «буржуинов». Почему-то по-думал, каким должен был бы быть Мальчиш-Плохиш из гайдаровской «Сказки». Решил, что толстеньким, с маленькими глазами. Вспомнил Литвинова, и снова усмехнулся…
Ничего этого Артем Кольчугин, конечно не знал. У него были и свои заботы, по-важнее забот товарища Сталина.
3. 1939, июнь, Франция
Вот уже недели три  Клаудия высаживала Артема сразу же за поворотом. Дорога  выворачивала из крохотной рощицы, сбегавшей с пригорка, и сразу же за поворотом от-крывался холм, по другую сторону которого они устраивали свои пикники.
Теперь от поворота, до места, где ждала его Клаудия, было две тысячи восемьдесят девять шагов. Примерно полтора километра, может, чуть больше. В первый день Артем шел медленно, едва превозмогая боль на последних сотнях шагов. Боль, которая, казалось, все так же гнездилась в середине бедра, сейчас вырвалась на свободу, и снова безжалостно пронизывала его насквозь.
Сперва  он рыскал взглядом по сторонам, в надежде увидеть какую-нибудь палку, которую можно приспособить под трость. Осматривался непроизвольно, но как только сознание постигало смысл этого, немедленно устремлял взор на дорогу, отметая страх пе-ред болью и желание рухнуть  прямо тут.
Кольчугин заставлял себя не думать о боли, но все потуги были напрасны, и она наполняла его, пропитывая, казалось, каждую клеточку тела.
В первый день у него на этот путь ушло сорок семь минут. Когда он подошел к Клаудии, пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы медленно сесть на покрывало, а не рухнуть.
Кольчугин лежал на животе, положив голову на скрещенные руки.
Боль была сильнее него, и он вынужден был признать это. Нельзя победить про-тивника, относясь к нему высокомерно и необъективно. Боль сейчас была противником номер один. Она мешала ему, она удерживала в этом земном раю, откуда так не хотелось уходить.
Боль была проблемой номер один. Не будь этой боли, он уже давно пробрался бы домой, думал Кольчугин, и старался делать шаг длиннее. Тогда боль от приземления была сильнее, и Артему казалось, что рана заживет скорее.
Иногда это соревнование так увлекало, что боль на несколько секунд сдавалась и затихала.
Тогда Кольчугину казалось, что он победил. Но это продолжалось недолго, и воз-вращение боли всегда было неожиданным, и она заполняла Артема полностью, не остав-ляя ни единой клеточки, которой не было бы больно.
В такие моменты он отступал и делал шаги коротенькими, суетливыми, как у ста-рика.
В первые дни ему было стыдно, но потом он убедил себя, что всегда побеждать не-возможно, и такое поражение лучше из других возможных.
Во всяком случае, оно останется неизвестным поражением.
Кроме того, боль отвлекала от размышлений, которые пока не радовали.
Когда боль слегка утихала, Кольчугин снова забывался и думал.
 Думал, и натыкался на проблему номер два. Чем больше он размышлял, тем менее понятным было все, что с ним произошло.
Никак не уходила из головы встреча с Севой Владимировым. Фраза, произнесенная летчиком из легиона «Кондор», не оставляла сомнений – Сева на нелегальном положении, и работает «под немца».
Судя по всему, он у немцев на хорошем счету, и с хорошей перспективой.
Впрочем, сейчас не время анализировать положение Севы у немцев. Сейчас важнее  понять, каково собственное положение Артема Кольчугина.
Словам Севы он поверил сразу, безоговорочно. И сам не ответил бы себе – почему поверил, но поверил.
Он хорошо знал о схватках между разными спецслужбами, которые не прекраща-лись и, время от времени перемещались внутрь этих самых спецслужб, запутывая все до предела.
Цель всех этих схваток была одна: доверие вождя. Пути достижения разные. Кто-то тащит информацию, кто-то плетет интриги. А результат один: победа или поражение.
Некоторые верят, что победу одержит тот, кто ближе и дольше других знает вождя. Глупцы. Вождь – самый обыкновенный человек, и прекрасно понимает, что обман и ин-трига многолики, и тем удачнее, чем лучше придуманы. Ибо суть власти не охрана исти-ны, а сохранение равновесия сил.
К пониманию этого, к пониманию всего, что сейчас стало смыслом его жизни, Ар-тем пришел долгим путем. Долгим и трудным…
О своем рождении Артем Кольчугин точно знал всего две вещи. Первое – сам факт рождения. Второе – родился он 1 января 1901 года.
Все остальное, хранимое его памятью, относилось уже к временам более поздним. Отца своего он не знал. Помнил как-то смутно, но сейчас даже нельзя было сказать, был это отец или кто-то другой. Мать говорила, что отец, солдат, воевал с японцами и погиб. Мать Артем помнил более отчетливо, но лучше бы вовсе не помнил. Помнил он ее весе-лой и пьяной. Все время в доме у них были гости, которые громко разговаривали и выпи-вали. Выпивали они как-то сумрачно, дико. Мать сидела пьяная, то и дело, заливаясь бес-смысленным хохотом. Время от времени у них оставался на ночь то один, то другой «дя-дя». Мальчишки на улице дразнили Артема, кричали какие-то плохие слова, и разбегались врассыпную, если он бросался к ним, сжав кулаки. Потом, став взрослее, Артем редко вспоминал мать, но всякий раз вспоминал ее с жалостью.
В общем, наверное, эти пьянки и «дядьки» и стали причиной тому, что переехали они с матерью в Ростов. Там Артем и вырос, там и понял, что такое «Ростов-папа». Позже он и сам удивлялся, как не стал вором. Но уж, зато бойцов лучше него по всему Ростову можно было найти не больше пяти человек. Впрочем, трудно сказать, был ли среди них кто-то лучший. Все хороши были, и друг друга уважали. Уважать уважали, а в драках не щадили.
Вот, из-за пристрастия к дракам Артем Кольчугин и попал в политику. Точнее го-воря, сначала он попал в участок, а там какой-то мужичок интеллигентного вида попросил записку отнести. Артем записку отнес, да в том доме и остался. С одной стороны, у него после смерти матери так и так своего угла не было, а с другой, в этом доме, к нему сразу же отнеслись так, как нигде больше не относились. Никто на него не косился, ничего не прятал, отвечали, если Артем о чем-нибудь спрашивал, и сами спрашивали, если что. И Артем отвечал, не скрывая ничего.
И было это в декабре шестнадцатого года. Потом – февраль семнадцатого, револю-ция, и начал закипать всероссийский котел. То тут, то там вспыхивали такие стычки, в сравнении с которыми прежние драки стали казаться Артему детскими игрушками.
Однажды Артему пришлось сопровождать девушку, которая выполняла какое-то важное задание. Они шли по городу вечером, когда на улицах никого не было. Внезапно из-за угла навстречу им вышли два человека. Шли они спокойно, переговариваясь, но Ар-тем понял: это идут им навстречу. Поняла и девушка. Она испугалась, и Артем почувствовал это. Испугалась, но ничего не сказала. На миг непроизвольно прильнула к нему, но сразу же взяла себя в руки.
Легко вдохнула в себя воздух, но Артем опередил ее:
-Мы с тобой сейчас побежим немного назад и на тут сторону, - сказал и подтолк-нул. - Бегут они быстрее, поэтому вдвоем нам не убежать. За тем домом, который с парад-ным, ворота. Беги туда, во двор. Слева сараи, беги вдоль них до конца. Там в заборе доски оторваны. Три первые от сараев. Прыгай туда, и беги через двор в подворотню, а там на другую улицу. И не бойся, не догонят.
С этими словами он легонько толкнул ее в плечо, а сам остановился и повернулся к преследователям. К тем двоим, что вышли из-за угла, добавился еще один. Кольчугин узнал его. Ромка Евпрахов, сын бакалейщика, черносотенец и боец хороший, опытный.
Артем остановился, слегка расставил ноги, напружинился. Трое уже были рядом, умело рассредоточиваясь. Тот, который шел первым, невысокий, с тоненькими усиками, заговорил. Говорил по-московски, лениво «акая»:
-Нам бабу надо, парень. Ты нам без надобности, а баба ведь не твоя… Отойди, и никому плохо не будет.
Артем слышал звуки, они даже складывались в слова, но слова никак не хотели со-единяться в предложение. Ему мешало ощущение, которое он испытывал впервые. Он ощутил дыхание Смерти. Он и сам не смог бы объяснить, откуда оно пришло, но знал, точно знал, что глядит на него сейчас эта старуха с косой.
Роман Евпрахов, заходивший как раз с той стороны, куда убежала девушка, не спешил. Он стоял посреди мостовой, не выходя на тротуар. Стоял, вроде безучастно, но Артем много раз видел, как такая безучастность молниеносно переплавлялась в разящий удар. Знал, и ждал этого. Если знаешь, и ждешь, значит, еще не все потеряно.
Те двое, между тем были совсем рядом.
-Ну, что, договорились?.. – продолжил усатый.
Но голос его слегка дрогнул. Совсем чуть-чуть. Едва заметно. Да, и не дрогнул он, а просто человек начал рывок вперед. Рывок опытного бойца, рывок, который несет смерть противнику. Клинок едва заметно блеснул в руке.
Странно, но этот слабый блеск спас Артема. Уходя в сторону, он слегка подкинул руку с ножом вверх. Совсем немного, но, сила удара и вес тела бьющего переложились в это движение. Он открылся на миг, но этого Артему хватило, чтобы ударить в ответ. Уп-ругое препятствие подалось назад, человек обмяк и пал.
Нет, не упал. Он просто перевернулся, чтобы встать на ноги в двух шагах от Арте-ма. Ему нужно было несколько секунд, чтобы прийти в себя. И эти секунды ему подарил второй, который шагнул к Артему, размахивая гирькой, привязанной к шнуру. Легкое посвистывание ничего хорошего не предвещало. Такая гирька опасна хотя бы тем, что может несколько мгновений существовать почти самостоятельно. Если ее вращает опытный боец, он может специально слегка замедлить движение, чтобы усыпить бдительность противника. А это был опытный боец, он обозначал угрозу на расстоянии, с которым Артем ничего не мог сделать.
Два обстоятельства успокаивали его: неподвижность Романа Евпрахова, и ощуще-ние времени. Времени прошло достаточно, чтобы девушка уже была далеко. Теперь, если вести себя правильно, можно и самому попробовать убежать. В таком бегстве позора нет. Это не драка, а убийство.
Видимо, нападающие тоже подумали о времени, и решили заканчивать с Артемом скорее. Тот, что вращал гирьку, прикрикнул на Романа:
-Что стоишь, паря? Беги за той сучкой…
То ли разволновался, то ли, наоборот, был он чересчур уверен в себе, но на миг он отвлекся. И Артем рванулся к нему. Рванулся-то, рванулся, но и тот, который был сбит раньше, уже пришел в себя.
Сбоку - сзади он врезался в Артема, и они, сцепившись, покатились по тротуару. Тот, с гирькой, мягкими и точными шажками следовал за ними, ловя момент, когда можно будет атаковать. Преимущество целиком и полностью было на его стороне.
Артем оказался на спине, и увидел, как наползает спокойное удовлетворение на лицо того, кто сейчас размозжит ему голову. И сделать ничего нельзя…
Два сухих щелчка прорезали тишину ночного города.
Человек, стоявший над Артемом, замер, будто внезапно задумавшись, и начал па-дать прямо на них. Второй, тот, кто прижимал Артема к земле, дрогнул, и этого было дос-таточно, чтобы нанести удар коленом в низ живота. Только теперь Артем смог дотянуться до финки за голенищем. Ударил снизу, стараясь попасть в сердце.
Потом перевернулся, откатываясь подальше от крови, вскочил на ноги.
Роман Евпрахов, все еще стоявший неподвижно, сказал ровным голосом:
-Я не знал, что ты будешь. Знал бы, ввек не пошел бы. А они деньги хорошие посу-лили.
Ладно, черт с ним с Романом, подумал Артем.
Из ворот, куда убежала девушка, вышел сухощавый мужчина. С легким кавказским акцентом позвал:
-Иди сюда скорее, а то прибежит кто – узнает.
Они прошли тем самым путем, которым должна была уйти девушка. По дороге не-ожиданный спаситель сказал:
-Драться ты, конечно, умеешь, но этого мало. Как только что показала практика, не только это умение нужно, чтобы одержать победу.
Он откинул барабан револьвера, вставил два недостающих патрона и протянул ре-вольвер Артему.
- Держи. Этим теперь ты тоже должен учиться владеть.
Потом хлопнул по плечу и добавил:
-Вот так, товарищ Артем.
Так впервые Артема Кольчугина назвали «товарищем», и он сразу и честно занял свое место в строю таких же, как он, товарищей. А сейчас он вдруг впервые осознал, что кто-то хочет выкинуть его из этого сообщества бойцов за общее дело. Это было обидно, это было больно. Но горевать Артем Кольчугин не умел. Не научила его жизнь этому.
Одно сейчас злило его, начисто лишив спокойствия: он понимал, что теряет время, и ничего не мог с этим сделать!
Ничего!
Приходилось ждать!
Ждать, да догонять, хуже некуда, гласит народная мудрость, и Артем понимал это, как ничто другой.
Впрочем, он искал варианты решения проблемы, и кое-что уже нашел.
Прежде всего, он прикинул, кому выгодна интрига против него. Потом прикинул, что у этих людей может быть для игры. Потом продумал ответные шаги. Получалась кар-тина неплохая, в общем и целом.
Серьезные обвинения, о которых говорил Сева Владимиров, могут подтверждаться только серьезными фактами, а у них таких фактов не было. Не могло быть, и Кольчугин знал, как он это докажет. Он шаг за шагом повторял все повороты воображаемой беседы, в которой не будет темных пятен. Их просто-напросто не было!
И опять-таки, все упиралось в его неподвижность, а, точнее, в невозможность ока-заться в Москве.
В Москву, в самом деле, попадать сейчас можно было тремя путями, и каждый из них был труден и опасен.
Самый просто путь – через Румынию. Там его всегда радостно встретит, приютит и поможет Дьюла Меркени. С Дьюлой они знакомы с весны восемнадцатого года, встретились в Екатеринбурге, участвуя в одной важной операции. Встречались и потом, когда Артем занялся  новым делом, ставшим делом всей его жизни. Дьюла Меркени после гражданской вернулся в Румынию. Правда, никто бы теперь не сказал, что этот невысокий, кряжистый человек когда-то сражался за всенародное счастье. Дьюла, вернувшись, домой, занялся традиционным семейным делом – контрабандой.
Два раза Артем обращался к нему за помощью, и два раза Дьюла буквально творил чудеса, проводя его там, где, казалось, мышь не проскочит. Он бы и сейчас, конечно, по-мог, но до Дьюлы надо добраться.
Добраться до Румынии, не имея ни денег, ни документов, было сложно, а, учитывая рану и нынешнее состояние здоровья Кольчугина, практически, невозможно.
Документы и деньги у Кольчугина, в принципе, были. Но для того, чтобы добрать-ся до них, надо было снова оказаться в Испании, возле тихого домика, где в выемке стены Артем устроил свой главный тайник.
И для этого перехода ему нужны были деньги, документы и, учитывая обстановку в Испании, оружие. Хотя бы пару стволов.
Третий вариант казался самым сложным, почти невозможным.
Кольчугин точно знал, что во многих городах Европы  находятся специальные лю-ди, которые помогали добровольцам пробираться в Испанию. Они принимал их, помогали адаптироваться к условиям Европы, снабжали деньгами и документами и провожали к точке, откуда уже было рукой подать до Испании. Эти же люди помогали и на обратном пути, при возвращении из Испании в Советский Союз.
В нормальной ситуации Кольчугин уже давно обратился бы к кому-то из них, и уже давно ехал бы домой. Ему бы еще сиделку наняли, подумал Кольчугин, и усмехнулся.
Но это в нормальной ситуации. Сейчас же Артем понимал, что его «запакуют» раньше, чем он успеет сказать хоть слово, и отправят в Москву. А он и сопротивляться не будет. Не воевать же со своими…
Мысли эти отвлекали его от боли. Она все еще напоминала о себе, но уже обвола-кивалась коконом, и становилась какой-то … привычной что ли…
Сегодня он за те минуты, которые уходили на «дорогу», успел пройти свои полтора километра упругим шагом, почти не прихрамывая, и сделать упражнения, возвращающие необходимую форму. Еще дня три – четыре, и он будет в полном порядке.
Из-за холма вышел, чуть прихрамывая. На глазах у Клаудии он продолжал демон-стративно «скрывать» страдания.
Он и сам толком не мог объяснить свое отношение к ней, но что-то заставляло его быть осторожным с этой женщиной. Порой он упрекал себя в чрезмерной подозрительно-сти, говорил себе, что она всего-навсего случайно оказалась на его пути. Ведь это он сам вышел на ее отряд, говорил сам себе Артем, и снова сам себе возражал, и возражал аргу-ментировано. Если бы, например, он, Кольчугин, выслеживал такого же, как он, профес-сионала, он бы уж точно придумал что-то особенное. С сильным противником и ходы должны быть сильные, скрытые, неожиданные.
Долго следя за противником, даже самым опытным, самым изощренным, начина-ешь его чувствовать, предугадывать его ходы. Не в подробностях, конечно. Подробности ему и самому до поры до времени неизвестны, если он мастер своего дела. Но общее на-правление можно определить. И если на пути наиболее вероятного движения поставить ловушки, то попадется даже мастер. Рано или поздно – попадется.
Значит, продолжал размышлять Артем, если Клаудия была одной из таких «лову-шек», и он попался, значит, его контролируют. Правда, Клаудия не попалась ни на одну из уловок, на которые Кольчугин был признанным мастером. Но и это не убеждало. Если ее к нему подвели мастера, то ее, скорее всего, используют вслепую, и ничего об Артеме она не знает. Ее задача привязать к себе нормального мужика, который любит и ценит женское тело. А Артем и любил, и ценил, и наслаждался. И не по разу в день…
И ни разу он не замечал, чтобы Клаудия куда-то исчезала дольше, чем на пять ми-нут. Все остальное время вместе.
Значит, если она «ловушка», она должна будет дать сигнал только в случае какого-то серьезного поворота.
Но сейчас главное не это.
Главное  - разобраться во всем.
Понять, кто пытается устранить его, и доказать, что он ни в чем не виновен.
Доказать, что обвинения против него ложны.
Ну, а для этого необходимо быть в Москве, добираясь туда любыми путями.
Сейчас, вспоминая все, что видел и слышал в Испании, Артем понимал: настоящая драка еще не начиналась. То, что происходило там на протяжении почти  трех лет, было только подготовкой к настоящей Войне.
Это была разведка боем, и она заканчивалась.
4. 1939, июнь, Берлин
В последнее время имперский министр иностранных дет германского рейха Йоа-хим фон Риббентроп  жил в предвкушении чего-то особенного.
Он совсем недавно стал министром, и все происходящее воспринимал особенно точно и ясно. Риббентроп каждый вечер вспоминал и анализировал все, что с ним проис-ходило за минувший день, и увязывал в единую картину с событиями дней предыдущих. Он был уверен, что с каждым днем все лучше понимает и яснее осознает свою сопричаст-ность  тому великому, что замыслил и вершит фюрер.  Естественное восхищения его ге-нием в сознании Риббентропа стало дополняться и восхищением самим собой, ибо он по-стигал замыслы гения, когда они еще не были высказаны, и это чувство росло и крепло день ото дня!
Оно зародилось в тот момент, когда фюрер после первого доклада в качестве министра, начал задавать вопросы и Риббентропу пришлось собрать воедино все свои знания и воображение, чтобы ответы были достойны вопросов фюрера.
Много раз Риббентроп мечтал оказаться вот так – глаза в глаза – с этим великим человеком, и поблагодарить его за счастье быть рядом с ним в эти исторические дни. Но сейчас он не мог вымолвить и слова: он оказался подавлен волей вождя и радостно ощу-тил свою готовность повиноваться этой воле, двигаясь в рядах бойцов, непобедимых бой-цов!
-Мне не нужна война, Риббентроп, и я хочу, чтобы вы это поняли, - говорил Гит-лер. – Подчеркиваю: мне нужна не ваша вера на уровне слепой преданности, а ваше по-нимание на уровне глубокого знания и точного расчета. Я нуждаюсь именно в этом, ибо вы, как имперский министр иностранных дел, должны обеспечить Германии высокий ав-торитет и понимание в сообществе великих держав, в первую очередь – Англии и Фран-ции. Вы долго представляли рейх в Лондоне, и, конечно, заметили, что британцы во главе всего рода человеческого видят только себя. Они спесивы и высокомерны там, где нужно проникновение в помыслы и чаяния других народов, народов, которым пока меньше повезло. Впрочем, французы им в этом не уступают. Те и другие уверены, что созданный под их диктатом Парижский мир – венец человеческой мысли! Однако, вы видели, как Германия разрушает эту искусственную модель! Я не позволю держать в клетке нацию, которую сама судьба выбрала для установления нового порядка!
Гитлер прошелся по кабинету, постоял несколько мгновений у стены, потом резко повернулся и продолжил.
- Англия и Франция до сих пор уверены, что моя главная цель – война, а я всего лишь хочу восстановления справедливости. Я хочу, чтобы англичане и французы поняли главное: поражение Германии было не результатом ее военной слабости, а результатом предательства, революции и хаоса, принесенного революцией. Пусть помнят, что именно Германия встала  неприступным бастионом на пути большевизма в Европу! - набирал си-лу его голос. - И пусть поймут, что пользоваться нашей слабостью было не просто глупо, а преступно глупо! В свое время, ослабив Германию, эти господа усилили большевиков, среди которых так много евреев! И пусть поймут, что мое стремление ослабить влияние евреев лишь усиливает Германию!
Фюрер сделал несколько шагов по кабинету, снова остановился и продолжил. Те-перь голос его звенел, как натянутая струна:
-Эти господа должны понять, что ослабление Германии равно ослаблению Европы в целом. Сопротивляясь моему желанию видеть Германию в ее естественном состоянии величия, они рано или поздно ослабят Европу, и тогда станет неизбежным их собственное поражение в борьбе и большевиками, и с американскими плутократами.
Гитлер замер, слегка подавшись вперед, и вытянулся в струнку.
-И еще одно вы должны понять, а, поняв, переплавить в нашу повседневную рабо-ту, обращенную к миру, - продолжил он после долгой паузы. - Есть страны, которые при-выкли считать Англию и Францию закономерными и неизменными лидерами мира. Есть страны, которые живут в своих крохотных мирках, и стараются не показывать оттуда но-са. Но есть страны, которые уже давно хотят изменить мир, сделать его более справедли-вым. Именно эти страны вы, как министр иностранных дел великого рейха, должны сде-лать нашими союзниками, независимо от того, где они находятся, на каких языках говорят и каким богам молятся!
Гитлер помолчал, потом повернулся к Риббентропу:
-Ну, а теперь – к делам! Вы долго жили в Англии, Риббентроп, и ваше мнение для меня очень важно. Как вы полагаете, англичане готовы снова, как в годы Столетней вой-ны, пересечь Ла-Манш, чтобы вступить в бой.
Риббентроп замолчал, ощущая, как натягивается кожа на висках и по затылку уст-ремились вниз мурашки. Горло перехватило, но он не решался откашляться. Он молчал, понимая, что выглядит глупо. Фюрер ждет его ответа!
Потом сделал вид, что закончил свои размышления, откашлялся:
-Мой фюрер, я начну ответ не с лидеров Британии, а с простых людей, и скажу сра-зу: они не хотят воевать и не захотят. Они уверовали в то, что Британию всегда защитит «флот его величества Георга Шестого».
Он хотел продолжить, но Гитлер перебил:
-Между нами говоря, Риббентроп, у англичан отличный флот, и его нельзя недо-оценивать.
-Мой фюрер, его нельзя и переоценивать, - возразил Риббентроп, внутренне холо-дея оттого, что возражает вождю!
Он сделал паузу, стараясь понять, не переступил ли он некую грань?
Гитлер молчал, и Риббентроп продолжил:
-Вы спросили, мой фюрер, смогут ли они пересечь Ла-Манш и воевать, и я выска-зываю свои предположения.
Гитлер заметил тоном мягким, поощряющим:
-Министр иностранных дел должен иметь нечто большее, чем предположения!
-Да, мой фюрер, я выбрал неудачное слово, - кивнул Риббентроп. – Это не предпо-ложения, это – уверенность вашего министра! Воевать своими руками  британцы не ста-нут: им этого не позволит их традиционное высокомерие.
-Ну, а если так, чьими руками они станут воевать? – подошел вплотную Гитлер. – Французы в одиночку не представляют никакой силы, я их поставлю на колени за пару недель. Остальные страны – пигмеи! Кто будет воевать во имя англичан?
Риббентроп молчал. Выдвигать сейчас самые осторожные предположения риско-ванно: фюрер может принять их, не заботясь о том, кто и как будет их претворять в жизнь. Ну, а Риббентропу сегодня хватает и других дел. Он ведь еще не во все успел вникнуть!
-Вот что, Риббентроп, - Гитлер стоял, оперевшись о стол. – Подумайте о том, как заставить англичан меньше думать о Европе и больше – о своих островах.
Это был счастливый билет!
Риббентроп вспомнил свою встречу, состоявшуюся во время охоты на севере Анг-лии. Тогда в просторном зале кроме него находились еще семь человек, имена которых были известны всей Британии. Эти люди, благодаря славе своих предков уже давно рас-полагали правом не скрывать свои взгляды. Для этого они были слишком знатны и, если быть честным, высокомерны.
Вообще, находясь в Англии первые недели, Риббентроп сомневался в том, что пра-вильно понимает своих собеседников: иногда их слова поражали наивной  убежденностью в том, что мир устроен по их замыслам, и готов измениться по первому же их требованию.
-Вам, немцам, не следовало заключать мир с большевиками в восемнадцатом году, - сказал ему однажды Томас Роуз. -  Вы помогли им свергнуть царя и удержать власть.
-Власть они удержали сами, а царя свергли еще до большевиков, - сразу же возра-зил Риббентроп. – Говорят даже, что с чьей-то помощью.
Ему нравилось поддразнивать Роуза, который каждую свою фразу произносил так, будто открывает миру новые горизонты.
Он владел металлургическими заводами, которые, как он сам утверждал, создавали могущество империи, и  ни от кого не скрывал, что симпатизирует Гитлеру. При этом Ро-уз уточнял, что его привлекают методы германского вождя и решимость, с которой он  «решает проблемы»! И – только, господа! Не больше того!
Риббентроп с усмешкой повторил:
-Говорят, будто отречению Николая Романова способствовал кто-то из его союзни-ков по Антанте.
-Это мелочи и глупые сплетни, которым джентльмен не должен придавать никако-го значения, - отрубил Роуз, и Риббентроп, улыбнувшись, отошел.
Спорить он не хотел.
Здесь, в поместье, расположенном где-то неподалеку от Камберлендских гор, он встретился с людьми, возможно, столь же высокомерными, но, безусловно, умными и влиятельными. Очень умными и очень влиятельными.
Казалось, они беседуют «ни о чем», обмениваясь каким-то общими фразами, и Риббентроп лишь со временем начал понимать, что эти люди всего-навсего продолжают неспешную беседу, которую начали, быть может, еще их прадеды, такие же надменные и ранимые, свято верящие в неколебимость принципов, на которых совместными усилиями создана Британия.
Понять это ему помог некий джентльмен, пригласивший его прогуляться по горам.
Риббентроп, честно говоря, был уверен, что в Англии нет гор, поэтому поначалу предположил, что это проявление странного, но неизменного английского юмора.
Горы, однако, были самые настоящие. Не Альпы, конечно, но свое очарование был и у них.
Они гуляли долго, и спутник Риббентропа время от времени давал пояснения, не больше.
На обратном пути, спускаясь к автомобилю, англичанин сказал:
-Мы, как эти горы: не отличаемся вычурной красотой и разнообразием климатиче-ских зон, но без нас Англия немыслима. Вам, господин посол, следует это понять.
Они уже стояли возле машины, и спутник, подхватив Риббентропа под локоть, от-вел его подальше.
-Было бы неплохо, если вы это поймете и сможете довести до сведения господина Гитлера следующее: нас, конечно,  беспокоит мысль о нарушении существующего евро-пейского баланса, но мысль об усилении Франции для нас вовсе неприемлема!
Подведя Риббентропа к машине, он повторил с нажимом:
-Неприемлема!
-«Для нас» - это?.. - Риббентроп намеренно затянул паузу.
-Вы меня правильно поняли, - улыбнулся уголками губ англичанин. – Нам нужна спокойная Европа для сохранения спокойствия в Британии.
Именно там, на охоте, он познакомился с американцем Гарри Белоном. Тот совер-шал деловую поездку по Европе, представляя интересы какой-то заокеанской промыш-ленной группы, и просил о рекомендациях:
-Мне не хотелось бы терять время и идти неверным путем, а в вашей стране сего-дня грядут большие перемены.
Слова эти насторожили Риббентропа: ему уже слишком часто задавали вопрос об отношении Гитлера к евреям и их собственности, которая зачастую оказывалась в руках государства.
-Что вы имеете в виду? – ответил Риббентроп только для того, чтобы не молчать.
-Скорее, я не «имею в виду», а «интересуюсь перспективами», - улыбнулся в ответ Белон. – Любое новое дело, особенно, такое масштабное, требует всесторонней помощи. Мои друзья готовы взять на себя часть проблем, рассчитывая, естественно, на получение некоторых преимуществ и дивидендов в будущем.
Посол в Англии, который завязывает серьезные контакты с деловыми кругами из-за океана, это уже больше, чем просто посол. Именно поэтому Риббентроп охотно пошел на контакты с Белоном.
Да, и сам Белон оказался непрост. По дороге в Лондон он много рассказывал о сво-их британских впечатлениях, а на прощание сказал:
-Мир меняется гораздо быстрее, чем принято считать, и лидерство стран, которых все привыкли считать таковыми, давно уже стало атавизмом.
Именно после этого Риббентроп всерьез занялся изучением британских проблем, и сделал потрясшее его открытие: Империя разваливается!
Высокомерие англичан – всего-навсего защитная маска, прикрывающая их страх. Они теряют Индию, они теряют африканские колонии, но, и это самое страшное, они те-ряют власть на Островах!
Именно тогда Риббентроп всерьез стал искать контакты с разного рода людьми, ко-торых он про себя называл «британскими бунтарями». Они были ему чем-то близки, и со временем это предчувствие только подтверждалось.
Об этом ему сейчас очень хотелось сказать фюреру, но Риббентроп смолчал: гораз-до приятнее поднести уже готовое блюдо, благоухающее всеми ароматами, чем показы-вать сырые заготовки, которые еще только предстоит обработать и довести до совершен-ства!
-Да, мой фюрер! – вернулся Риббентроп к разговору с Гитлером. – Я непременно найду решение этой проблемы. Меня восхищает ваше стремление идти именно диплома-тическим путем, ниспровергая всех силой вашего интеллекта!
Риббентроп не мог знать, что несколькими днями ранее Гитлер беседовал с генера-лом фон Хорзеньи.
Генерал происходил из прусской семьи, многие поколения которых были воинами, и, естественно, Германию ставил превыше ее правителей, ибо Германия непреходяща. Исходя из этого, фон Хорзеньи никогда не заявлял о своей оппозиционности, но невольно приблизился к ней, когда в армии стали усиливаться позиции нацистов: военная «белая кость» открыто посмеивалась над нацистами в военной форме, «лавочниками и мясниками».
Гитлер знал об этом, потому что с обеих сторон приходили жалобщики, просящие о поддержке. Ему, фюреру, военная каста тоже не нравилась. Он не мог забыть то глухое сопротивление, которое было проявлено во время подготовки вступления в Рейнскую зону. Гитлер помнил, как генералы трусливо объясняли ему, что у Германии сейчас нет армии и ей не на кого надеяться.
Какое поразительное непонимание исторического момента и неготовность идти за ним, вождем нации!
Гитлер помнил и то, как были удивлены военные, как никто в Европе и пикнуть не посмел, когда войска по его, фюрера Германского рейха, велению, вернулись в Рейнскую зону, вернулись на германскую землю!
Правда, потом господа военные хотели присвоить себе заслугу возрождение гер-манского духа и германской мощи, и тогда вновь пришлось им напомнить: кто есть кто.
В начале 1938 года Гитлер нанес военным чувствительный удар, и, что было весь-ма важно, удар был нанесен так, что никто и не заподозрил его участия.
Генерал-полковника Фрича втянули в запутанное дело, связанное с «мальчиками», а жену генерал-фельдмаршала фон Бломберга  обвинили в легкомысленном поведении, если не сказать – в проституции.
Всем было ясно, что и тот, и другой были ловко подставленными под удар, но «во-енная каста» оказалась перед выбором: пожертвовать двумя «своими» или рискнуть всем, выступив в их защиту?
Гитлер даже себе не признавался, как тревожился он в ожидании решения.
Тем приятнее было увидеть, что победа на его стороне.
Армия приняла его сторону!
Армия подчинилась ему, но нельзя было позволить пасть ее боевому духу, воин-скому духу завоевателей и покорителей!
Именно тогда Гитлер встретился в фон Хорзеньи первый раз, и намекнул на то, что армия, как и весь германский народ, допустивший революцию 1918 года, нуждается в покаянии и искуплении.
-Это, если хотите, своего рода очищение, - сказал он тогда фон Хорзеньи. – Я уст-ранил оппозицию, которая мешала нашим отношениям. Поймите, что армия могла попла-титься чем-то большим, чем два старика.
Спустя некоторое время, Гитлер с удовольствием узнал, что среди военных бурно обсуждают эти слова. Как он и ожидал, у этой идеи появились и сторонники, и противни-ки. Это хорошо. Не надо позволять военным становиться едиными в мирное время. В мирное время они сами выискивают себе врагов, и может случиться так, что найдут еди-ного врага. Это тем более опасно, что многие военные откровенно посмеивались над СС. А от СС один шаг до партии.
Очередная встреча с фон Хорзеньи произошла ранней весной тридцать девятого года, когда уже шла полным ходом подготовка к войне, которая станет для рейха мостом в великое будущее!
Генерал выговорился первым: успехи Германии под властью фюрера велики, но так может быть нарушено европейское равновесие! Европа не забыла лета 1914 года, ко-гда Германия подталкивала мир к войне. Европа может объединиться, если Германия за-хочет получить что-то еще, кроме Австрии и Судет. Там, как-никак, живут немцы, но дру-гие требования могут вызвать обострение отношений.
В конце своей речи генерал, нервно одернув китель, сделал заявление:
-Мой фюрер, не все могут понять нашу позицию по поводу большевиков. Прости-те, но иногда кажется, что мы готовы с ними  договориться!
Гитлер помолчал, будто взвешивая все услышанное, хотя ответная речь давно уже была готова.
-Прежде всего, генерал, скажу, что я рад, что именно вы стали своего рода связую-щим звеном между мной, фюрером рейха,  и армией рейха. Только в нашем единстве за-лог нашего успеха, залог наших побед!
Гитлер остановился прямо перед фон Хорзеньи.
-Я рад этому потому, что вы – человек чести, истинный солдат, который никогда не займется играми политиков и не станет лгать! Именно вам я хочу сказать прямо, и открыто: война с Советами неизбежна!
В глазах фон Хорзеньи мелькнул восторг: решение принято!
-Война с Советами неизбежна потому, что на земле не может быть двух хозяев, фон Хорзеньи. После великой войны мир оказался в ином времени, времени со своими законами, которые понятны только настоящим лидерам! Только тем, кого выбрало Провидение!
Гитлер сделал несколько стремительных шагов, вернулся к генералу:
-Длительное соперничество двух систем – непозволительная роскошь! Непозволи-тельная, ибо германский народ задыхается в тесноте тогда, когда на востоке пустуют зем-ли! Большевики у власти больше двадцати лет, а что творится в России? Что они создали, кроме гигантских заводов? Я у власти шесть лет дал немцам возможность самим вершить свою судьбу!
Гитлер снова стремительно прошелся по кабинету, но на этот раз остановился в от-далении:
-Повторяю: война с Советами неизбежна, но спешить с ней нельзя. Мы не сможем воевать со всем миром, генерал. Это не упрек моей армии, это – реальная оценка ситуа-ции.
Фон Хорзеньи кивнул: это понимал и он, и те, кто беседовал с ним перед встречей. Они тоже хотели знать: к чему следует готовиться?
-Сейчас, - негромко, будто размышляя, продолжил Гитлер, - нам нужно успокоить и русских, и Европу, и я знаю, как это сделать.
«Как же?» - хотел спросить фон Хорзеньи, но не решился.
Фюрер есть фюрер.
5. 1939, июнь, Франция
С каждым днем боль отступала все дальше. Она уже не пронизывала Артема на-сквозь при каждом движении, заставляя забывать обо всем и покрываться липким, про-тивным потом, но и не уходила, не оставляла его, все время напоминая о себе.
Теперь он уже не скрывал от Клаудии, что стал ходить лучше: эта красивая жен-щина вполне могла иметь представление о том, как скоро должен выздоравливать моло-дой мужчина.
Теперь Артем стал появляться из-за холма немного раньше, чем прежде, скидывая каждый деть несколько секунд. Клаудия смотрела на него своими карими глазищами, будто стараясь втянуть в себя, поглотить его душу и уже никуда не отпускать. Артем вел себя с ней так же, как и прежде, и в глубине души ничего не изменилось, но взгляд ее был приятен. Приятен неожиданно и по-новому.
Он все так же тяжело и долго опускался на землю и клал голову на колени женщи-не, а она начинала гладить его, будто маленького, и хвалить, говоря, что он стал ходить быстрее, и хромота заметна все меньше.
Странно, но ее похвала была ему приятна, он прикрывал глаза и затихал, будто за-дремав, и снова погружался в раздумья. Все та же пакостная мысль не отпускала: кто и почему подставил его?
Артем понимал, что вариантов ответа – множество, и предусмотреть все их невоз-можно, но это не причина, чтобы вовсе не думать о происходящем.
Все варианты, которые приходили в голову, он раскладывал по «группам вероятностей», начиная с тех этапов жизни, где можно было найти наибольшее количество ошибок или того, что можно представить, как ошибку. Хотя, конечно, как говорили римляне,  эрраре хуманум ест, человеку свойственно ошибаться. Кто чаще вынужден принимать решения, тот и совершает то, что многим кажется ошибкой.
Значит, рассудил Артем, скорее всего, причины кроются в его деятельности. Тут всегда проще найти повод: никто никогда не действует строго «по бумажке»: жизнь вно-сит свои коррективы.
 Ведь и «за кордоном» он оказался неожиданно и совсем не по плану.
Тысяча девятьсот семнадцатый – революционный – год мотал Артема Кольчугина по всему югу России от Ставрополя до Ялты, а новый, восемнадцатый, встретил дома, в Ростове.
В родном Ростове Советы возникли уже в марте семнадцатого, и потихоньку - без криков и стрельбы – взяли власть в свои руки. Вроде, все нормально, но после того, как в октябре в Петрограде власть взяли большевики, а вслед за этим власть их устанавливалась по всей России, в казачьих краях начались волнения.
Тем более, что все недовольные новой властью угрюмо и решительно потянулись в сторону «вольного Дона», туда, где уже провозгласил борьбу «за единую и неделимую» генерал Лавр Корнилов - порождение смутных времен, то ли спаситель, то ли могильщик.
Задолго до того, еще до корниловского мятежа, прибыл на Дон славный воин, ге-нерал от кавалерии Алексей Максимович Корнилов. Всю германскую войну от первого дня провел он на фронте, выполняя свой воинский долг. Про него говорили: он не отправляет войска в атаку, а ведет их!
А, вот, забот и замыслов Временного правительства понять не смог!
Поддался уговорам казачества, знавшего о его воинской доблести, и стал выбор-ным атаманом Войска Донского. Между прочим, первым выборным с 1709 года, когда Петр Великий отменил выборы казачьего атамана!
Вроде, и к Временному правительству притерпелся, повернулся лицом, ан, нет! В августе того же – семнадцатого – поддержал мятеж Корнилова.
И, когда Корнилова и иных генералов выпустили из быховской тюрьмы, куда они были заключены после подавления мятежа, у тех путь был, по существу, один – на Дон!
Тут-то и стала накаляться обстановка на юге России. В те дни Артем снова встре-тился с человеком, который подарил ему револьвер.
Человек тот узнал Артема не сразу, но потом даже обрадовался, долго расспраши-вал о житье-бытье, а потом оставил рядом с собой, сказав: будь у меня под рукой, ты – па-рень проворный!
Между тем, дела на Дону становились все запутаннее: воевать за генералов не хо-тел никто, и дошло до того, что атаману Каледину пришлось лично просить казачество выступить на защиту Области Войска Донского. После этого на следующий день, 29 января 1918 года по его призыву явилось сто сорок семь человек, и только! У
Обозрев сие воинство, Каледин объявил о своей отставке и застрелился.
Возможно, Алексей Максимович был последней силой, которая хоть как-то сохра-няла равновесие на Дону. Вскоре после его смерти Белая армия начинает Первый Кубан-ский поход. Направление – соединение с кубанцами, цель – «восстановление законности и порядка»!
Казачество не хочет воевать? Ничего, захочет!
Для того, чтобы объединиться с войсками Комитета Учредительного собрания, с оренбургским и уральским казачеством нужно было занять Царицын, стоявший на пути этого движения.
Туда и двинулась в июле восемнадцатого года Донская армия новоявленного ата-мана донского казачества Петра Краснова, который, между прочим, осенью семнадцатого, попав в плен после неудачной попытки выполнить приказ Керенского, был отпущен большевиками под честное слово, обещав не воевать против Советской власти.
Генерал Краснов - хозяин своего слова! Захотел – дал, захотел – взял…
Так или иначе, а войска Краснова уперлись в Царицын, миновать который было невозможно.
Вот тогда и пришлось Артему Кольчугину стать настоящим разведчиков, с риском для жизни снующим по тылам белых, собирающим любую важную информацию, которая может переломить ход сражения в ту или другую сторону.
Исходив сотни верст, Кольчугин знал о белых, кажется, всё! Но, едва стала при-ближаться к завершению схватка за город на Волге, Кольчугина срочно отправили в Белоруссию, где большевики наконец-то стали готовиться отбить российские земли, втихаря прихваченные новым польским государством. Поляки, заняв земли Белоруссии и Украины, всерьез говорили о намерении создать «Великую Польшу от моря до моря», и ни пядью меньше!
Действовать тут было гораздо сложнее потому, что языки пришлось учить на ходу, в чем, кстати, Артем преуспел. Как и под Царицыном, он своими ногами исходил много верст, изучая и запоминая систему обороны и тыловых коммуникаций.
 Однако, в самом начале мая двадцатого года Кольчугина спешно переправили на юг. Там окапывалась в Крыму белая армия, туда стягивались все, кто ее поддерживал, все, кто на нее еще надеялся.
По пути на юг Артем вышел из поезда на крупной станции, прогулялся, проверяясь - нет ли слежки – пришел на явку.
Там его ждал крепкий мужик лет сорока, говоривший с акцентом. Акцент был лег-кий, но собеседник его даже не старался скрыть.
Представился – Петерс – и усадил за стол.
Инструктировал долго, подробно, не давая вставить и слова. Потом, закончив, по-яснил:
-Не надо перебивать собеседника: он теряет мысль, - и приоткрыл рот, обозначая улыбку. – Кроме того, я плохо говорю по-русски, и могу вовсе ее потерять. И, конечно, многие вопросы отпадают сами собой, когда все сказано, мой молодой друг, товарищ Ар-тем.
Петерс поднялся из-за стола:
-Извини, я плохо знаю ваши обычаи, поэтому забыл, что гостя сперва нужно на-кормить. Правда, сытый человек плохо соображает, - снова растянул губы Петерс.
Он, наверное, считает себя весельчаком, недовольно подумал Артем, но выложен-ную на стол картошку ел с удовольствием, медленно, наслаждаясь каждым мгновением. Ну, а когда Петерс подал на обрывке  газеты шмат сала, он показался Артему почти сим-патичным. Все-таки, голод не тетка, а кушать хотелось давно.
-Ты сейчас поспи, - предложил Петерс. – Под утро будет отправляться эшелон, с ним и поедешь, чтобы не очень-то тебя в городе видели. Мало ли что.
В Крым Кольчугин попал с толпой беженцев, пройдя по степи несколько километ-ров. Многочисленные посты и отряды верховых подъезжали то и дело, останавливали, искали большевицких шпионов, обещая всех «пустить в расход», если отыщут «красного», однако, покричав и постращав, просто уходили.
В Джанкое, куда Артем наконец-то добрался, пришлось пару дней просто помо-таться по городу, изображая из себя мелкого жулика, который просто убегает от войны. Он сидел в кафе, ходил по бильярдным, пока его не остановили однажды два офицера. Потребовав документы, один из них сунул бумаги в карман и сказал второму:
-Пока ты, Алеша, ходишь под большевистскими пулями, эта тыловая гнида жрет шампанское и заигрывает с дамами! Как тебе это нравится?
Алеше это не понравилось, и, достав револьвер, он тоненьким голоском скомандо-вал:
-А ну марш в комендатуру, большевистская морда!
-Да, что вы, господин полковник, - затряс губами Артем, беззастенчиво повышая прапорщика в звании. - Какой же я большевик, помилуйте!
-Ну, миловать-то тебя некому, скотина, - ровным голосом сообщил напарник Але-ши, и ударил Кольчугина кулаком в зубы.
Драться с офицерами тут, на виду у всех, было подобно смерти, и Артем продол-жал стоять, как и прежде, глядя на Алешу. Тот был моложе, и, кажется, старший товарищ просто «натаскивал» его, как натаскивают охотничью собаку. Может, обойдется…
Кто знает, обошлось бы или нет, если бы не раздался откуда-то сбоку женский го-лос:
-Что вы делаете, господа! Какое вы имеете право?
Офицер, что постарше, капитан, медленно повернулся и, оглядев женщину с ног до головы раздевающим взглядом, остался недоволен: лет сорок, не меньше.
-А тебе что тут надо? – уронил он вопрос. – Тоже в контрразведку захотела?
Дальнейшее потрясло Артема.
Не говоря ни слова, женщина влепила капитану пощечину. Сочную и звонкую. Казалось, этот звон повис над улицей.
-Мой муж полковник Кириллов, негодяй! Назовитесь оба.
Надо было видеть, как изменились лица обоих офицеров. Видимо, полковник Ки-риллов был им известен, и известен вполне серьезно.
-Сударыня, примите мои извинения,.. –  начал  капитан, но был перебит.
-Вы с ума сошли? – холодно осведомилась дама. – Мне дела нет до ваших извине-ний. Ну-ка, прапорщик, кликните экипаж, мы едем в контрразведку!
И прапорщик кинулся выполнять требование дамы. Теперь капитан стал бледен, будто его вымазали сметаной. Это был конец.
-Сударыня, нам через два часа следует быть в полку, отправляющемся к Перекопу, - доложил капитан.
Он старался говорить ровно, но голос его срывался.
Женщина смерила его взглядом.
-Если я и не скажу мужу, то лишь потому, что судьба ваша незавидна, капитан, - наконец проговорила она. – Ну, хорошо, можете идти. А мы с племянником постараемся вас забыть как можно скорее.
Она сделала небольшой шаг в сторону подъехавшего экипажа, и Артем, возведен-ный в племянники, подал ей руку.
Подождав, пока отъедут, дама взяла Артем за руку и объяснила:
-Разве можно отдавать этим скотам такого милого мальчика?
Дама была вдовой помещика из Херсонской губернии, назвалась Аполинарией Ар-кадьевной, «тебе можно – Полли», и беззастенчиво разглядывая Кольчугина, потребовала немедленного возврата долга.
Была она хороша собой, и так ненасытна, что выйти из постели они не могли больше суток. Кстати, за это время на лице почти не осталось следов от капитанского ку-лака. Мало ли что. Зачем щеголять особыми приметами?
Так или иначе, Полли тогда здорово помогла Кольчугину. Когда пришло время, он предложил ей погулять по городу, ненавязчиво приведя ее к летнему ресторану. Правда, выглядел он совсем не по-ресторанному. На улице столиков не было, дверь и витрина внутренней части были без стекол, а на стене видны были щербины от пуль.
Задавать вопросы было опасно, и Артем хотел продолжить путь, тем более, что по улице двигались в разных направлениях несколько человек со слишком серьезными лица-ми.
Полли, однако, снова проявила характер. Повернувшись к одному из серьезных господ, она спросила:
-Так, теперь тут и пообедать уже нельзя?
То ли ее внешность, то ли неожиданность сыграли роль, сказать трудно. Однако, серьезный господин даже снял шляпу:
-Бандиты, сударыня, натуральные бандиты! Вчера их тут арестовывали, так они от-стреливались, почитай, час.
-Ну-ка, ну-ка, - вмешался второй серьезный господин. – Болтаешь попусту, Семе-нов. А вы, сударыня, соизвольте пообедать в ином месте. Тут обедов не будет долго.
Между прочим, думал Артем, отходя от этого места, если бы не «Алеша» и Полли, вчера он вполне мог бы оказаться тут в это самое время. Облегчения, тем не менее, он не ощущал. Скорее, напротив, теперь он вовсе не знал, куда ему обратиться, и выполнение задания, о котором говорил Петерс, оказалось под угрозой.
А кто будет потом разбираться в причинах?
Задание было? Было.
Выполнено? Нет.
Вот и весь разговор.
Когда стало ясно, что надеяться не на кого, пришлось воспользоваться вариантом «крайний случай». Находился этот «случай» в Таганроге.
Не ближний свет, так сказать, но зато рядом – Ростов-папа, который всегда помо-жет!
До Таганрога добрался, используя свои старые знакомства, где его все еще считали блатным, и не помочь просто не имели права. А в Таганроге он промахнулся. Ну, собст-венно, как – промахнулся.
Явка была засвечена, и за Артемом сразу же пошел хвост. Хвост был качественный – филеры из охранного, прошедшие, как говорится, Крым и рым. Вели издалека, незамет-но, чуть ли не охраняя от всяких случайностей.
А явку в Таганроге взяли через два дня, и взяли так, что первое подозрение падало именно на Артема.
В Симферополе  в дом, куда он пришел, следом за ним ворвалась контрразведка, громившая и крушившая все на своем пути. Кольчугина сразу же утащили из комнаты, где находились подпольщики, а их избивали не менее получаса.
Били со вкусом, с наслаждением. Били просто так, для души.
Потом вошел сухой, поджарый подполковник. Он внимательно осмотрел всех, кто был в комнате, велел отправить немедля в тюрьму.
Сам же вышел в прихожую, и, когда подпольщиков проводили к выходу, негромко сказал, обращаясь к Артему:
-Спасибо, голубчик, без вас мы бы их так красиво не взяли.
Кольчугина увезли в здание контрразведки, где он просидел несколько дней без еды и питья.
Потом, так ни о чем, не спросив, перевели в тюрьму. И опять – никаких допросов. Кормили, правда, но и только.
За стенами тюрьмы что-то происходило, но Кольчугин ничего не знал. Он по прежнему сидел в одиночке, и никто его не допрашивал.
Однажды ночью в камеру вошли трое. Артем спал, и узнал об их появлении только тогда, когда его начали избивать. Видимо, это были мастера своего дела, а потому били согласованно, не мешая друг другу, и  каждый удар достигал цели и отдавался болью. Он не знал, когда избиение закончилось, потому что потерял сознание.
Помнил, как его везли куда-то на телеге. Голова была обвязана бинтом, и тело было туго спеленато. Артем хотел спросить, куда его везут, но язык был таким распухшим, что не ворочался, и говорить было невозможно. Кольчугин попробовал несколько раз, но смог только мычать, и прекратил.
Потом пришел в себя в месте незнакомом и странном: сквозь занавешенное оконце доносились гортанные крики на незнакомом языке. В небольшую комнатку два раза в день входил все тот же подполковник, переодетый, правда, в гражданское платье, которое ему, странное дело, было к лицу.
Подполковник кормил Кольчугина с ложки какой-то горячей водой с рисом. Ино-гда с ложки капало на грудь, и тогда подполковник аккуратно вытирал капли салфеткой.
Постепенно Кольчугин понял, что может говорить, и во время очередного визита спросил чужим хриплым голосом:
-Где я?
-Не «я», а «мы», - поправил подполковник. – Мы с тобой, сукин сын, теперь одной веревочкой связаны. И молчи, пока не спрашивают.
Через несколько дней Кольчугин уже чувствовал себя почти здоровым. Правда, ему делали какие-то уколы, и после этого минут через тридцать – сорок его клонило в сон, но жизни это не мешало. Можно и перетерпеть.
Как-то, кормя Кольчугина, подполковник сказал почти  торжественно:
-Крещение у тебя сегодня, сука большевистская, готовься.
Потом Артема побрили, принесли его костюм, вычищенный и отглаженный, велели одеться.
Вошел подполковник, положил на стол лист бумаги, ручку, чернильницу:
-Садись, пиши.
-Что писать?
-Садись, тебе говорят, - донеслось сзади, и Артем почувствовал, как его поднимают и тащат к столу.
-Не сдохнет, ваше благородие?
-Не беспокойся, Матвеев, эти сволочи живучи! Пиши, - обратился он к Артему.
-Что писать?
-Пиши, как бог на душу положит, но суть такая: готов сотрудничать с подполков-ником Труновым из контрразведки. Написал? Подпись поставь и число. Число ставь авгу-стом, до того, как в Таганрог отправился, ясно?
Кольчугин кивнул, голова кружилась, и подступала тошнота.
Перед выездом ему вновь сделали укол, но к этому он уже был готов: дремота не приходила, и Артем просто прикрывал глаза, всячески показывая, что засыпает.
На автомобиле повезли куда-то, и тут Кольчугин, глянув по сторонам,  почувство-вал настоящую радость: они ехали по Стамбулу, где он бывал несколько раз еще по тем, «ростовским» делам.
Из такой дремоты его вывел резкий толчок в плечо:
-Ну, пришло твое время, сволочь, - бодро сообщил Трунов. – Видишь вон тот дом? Войдешь, поднимешься на второй этаж, комната слева. Постучишь три раза, если услы-шишь голос из-за двери, скажешь «Мерхабат, Владимир-эффенди». Это по-турецки озна-чает «Здравствуйте, господин Владимир», понял? Тебе откроют дверь. Отдашь вот это, скажешь, что для товарища Петра, понял?
-А если не ответят? – будто преодолевая дремоту, спросил Кольчугин.
-А ты молодец, - похвалил Трунов. – Соображаешь. Если не ответят, выйдешь и от-правишься в кафе, черт знаешь, как оно тут называется! В общем, там столики на улице, сядешь, возьмешь себе кофе и пахлаву. Просто сидишь и ждешь, если никого нет дома.
После этого Трунов недовольно глянул на Матвеева, сидящего на переднем сиде-нии. Матвеев, будто почувствовав взгляд, пробормотал:
-Хитер он, ваше благородие, ох, хитер. Ну, я ему еще морду пощупаю.
-Если все будет хорошо, ничего ты ему уже не пощупаешь, - усмехнулся Тру-нов. – В морг ему путь будет.
Он повернулся к Артему:
-В кафе будешь ждать, пока к тебе подойдет Матвеев и попросит папироску, понял?
-Понял, - согласился Кольчугин.
-Как только он подойдет, значит, этот самый Владимир уже дома. Тогда ты сно-ва туда идешь, понял. Передашь ему вот этот пакет. Там … деньги, большие деньги, - после едва заметной паузы сказал Трунов. – Ну, дай-ка руку, я тебе снова укол сделаю. Это – чтобы ты не волновался.
Подполковник Трунов так и не понял, куда исчез вывезенный из Крыма плен-ник. Впрочем, у него и времени на это было мало.
Выйдя из здания, Кольчугин, как и было велено, уселся за столик. Откуда было знать подполковнику Трунову, что приехали они в район, называемый Фенер, туда, где испокон веку жили и живут греки. Именно тут были дела у ростовского грека Караманопуло, который с искренней симпатией относился к сироте Артемке, и брал его с собой «на дела заморские».
Найти друзей грека в Фенере – дело нескольких минут, а время у Артема было. В общем, так и оказался пакет, предназначенный неведомому «Владимир-эффенди», в автомобиле самого Трунова. Ну, а дальше все, как и было задумано.
Бомба рванула крепко, уничтожая, казалось,  все следы. А, вот, сейчас вспом-нилось: что, если расписку Трунов не взял с собой, а оставил кому-то, а сейчас она всплыла?
Тогда получается, что Артем Кольчугин сотрудничал с врангелевской контр-разведкой еще в двадцатом?
А куда потом следы потянулись, и кем был Артем Кольчугин эти долгие годы?
А если еще подсказать ГПУ имена кое-кого из Таганрога или из Симферополя?
Тогда - хана.
6. 1939, май, Москва
Все в этом помещении  казалось неподвижным. Хозяин кабинета, сидевший за сто-лом, время от времени откладывал один лист бумаги, чтобы заняться другим, и продолжал сидеть не шелохнувшись. Иногда он  возвращался к тем бумагам, которые изучал раньше, сравнивал что-то, делал выписки, и снова принимался за чтение. Большая настольная лампа, накрытая зеленым стеклянным колпаком, освещала левую половину стола, на которой лежала очередная изучаемая страница. На правой половине, в каком-то порядке, ведомом только хозяину кабинета, лежали остальные бумаги. Листочки, на которых он делал пометки, он убирал в ящик стола, видимо, опасаясь перемешать их с остальными.
Часы пробили одиннадцать часов вечера, и он попросил принести ему чай. Про-шелся по кабинету, чтобы размяться и немного встряхнуться. Вообще-то, хозяин кабинета очень любил долгие пешие прогулки, но сейчас просто не мог себе их позволить.
Времени не хватало!
Вячеслав Молотов занял пост народного комиссара по иностранным делам - нар-коминдела - недавно, и хотел как можно скорее вникнуть хотя бы в самые важные из этих самых дел. Те, кто теперь по долгу службы должен был ему помогать, тоже делали все, что могли, но прыгнуть выше головы было бы возможно, только, зная точное направление такого прыжка. Однако указать такое направление мог только он сам, наркоминдел товарищ Молотов. А товарищ нарком и сам пока не мог даже представить, где нужно сосредоточить основные усилия. Замкнутый круг какой-то!
Получая последние инструкции у Сталина, перед тем, как занять кабинет в нарко-мате иностранных дел, он старался не смотреть ему в глаза. Знал, что тот может прочитать невысказанный вопрос: Коба, а что я должен сделать?
Молотов не исключал, что сейчас, давая наставления, Сталин хочет сказать важные слова, признаться, что был неправ, когда запрещал критиковать Литвинова. Молотов не-сколько раз начинал разговор о том, что внешняя политика Советского Союза не может находиться в ведении одного человека, каким бы уважаемым он ни был, но Коба – так Молотов по старой, еще подпольной привычке, называл Сталина - каждый раз перебивал:
-Он делает, а мы только критикуем? Так не пойдет! Ты, Вячеслав, не самый по-следний человек в Советском Союзе, чтобы молчать! Есть основания – выступай, крити-куй, предлагай! Не разводи тут интриги!
А что же делать, если в СССР долгое время именно внешняя политика была полем самой настоящей бескомпромиссной борьбы?!
Уже при назначении первого наркома иностранных дел произошел скандал: назна-ченный на этот пост товарищ Троцкий отказался от него. Взял, и отказался: какие, мол, иностранные дела, когда надо продолжать мировую революцию, в России едва только начатую!
Ленину едва удалось уговорить Троцкого и отправить его в Брест-Литовск, где проходили такие важные переговоры с Германией. Но и там Троцкий не унимался, про-возгласив: ни войны, ни мира, а армию распустить!
Как понимать?
А как хотите!
Позднее, когда внешние дела, кажется, удалось начать приводить в порядок, оказа-лось, что у них два «хозяина»: Советское правительство со своим НКИД и Коминтерн со своим планом «мировой революции».
Коминтерн - он же Коммунистический Интернационал - создал Ленин в марте1919 года, когда прошло всего несколько месяцев после революции в Германии, свергнувшей  империю Гогенцоллернов. После той самой революции, о которой задолго до этого гово-рил Ленин, доказывая необходимость заключить мир с Германией. Ленин был убежден: скоро там грянет революция, которая отменит все уступки, сделанные большевиками в Бресте.
И, когда так случилось, Ленин оказался пророком: он ведь заранее все предвидел и предсказывал!
Значит, в самом деле, грядет всемирная революция, о которой так много говорили все, начиная с Маркса!
Именно эту преемственность, это продолжание дела и учения Маркса и демонстри-ровал Ленин. Ведь это Маркс создал еще в 1864 году Международное  товарищество ра-бочих - свой Интернационал.
И дело его не умерло, оно возрождается в Советской России!
Здесь возрождается марксизм, здесь торжествует идея Маркса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Для соединения пролетариев и создавал Ленин Коминтерн, на который и возложена была работа по реализации этих идей!
Может быть, в ту пору и сам Ленин свято верил в то, что Человечество беременно революцией, но в первую очередь он был реалистом!
Как только в России закончилась гражданская война, как только люди вернулись к мирному труду, стало видно, что коммунизм еще не дал даже первых ростков!
Люди, как ни печально, жили прежними повседневными заботами, иногда совсем уж простыми, и не спешили строить всемирное счастье. До своего бы дожить…
Именно тогда Ленин и сделал шаг назад от идеи мировой революции, осознав, что любой солдат, любой революционер должен быть хотя бы сыт, одет и обут, а, значит, надо развивать экономику, а не спешить на новые баррикады.
Значит, «мировая революция» временно откладывается, решил Ленин, значит, и Коминтерн должен временно сменить тактику.
Все осложнялось тем, что во главе Коминтерна стояли те же люди, что и во главе партии большевиков, но не только они. И если в ВКП(б) большевики поддержали Ленина, то в Коминтерне сделать это оказалось сложнее.
В Коминтерне уже при его создании оказалось много людей, все заслуги которых заключались в том, что были они гражданами иных стран. Тех самых, куда нужно было нести «пламя мировой революции»! И, получив громадные деньги для организации и ве-дения борьбы, люди эти отбыли домой. А уж куда и как они деньги потратили – кто на революцию, а кто на баб - знает один только бог, которого, как известно, нет.
И пришлось деятелям Коминтерна вести бурную деятельность, чтобы не услышать вопроса: а денежки-то где, товарищи?
Вот, и вертели дыру на одном месте, будоражили белый свет, пугая обывателя, ко-торый и так уже давно не мог спать спокойно.
А противники Советской России этим пользовались. Один только скандал с «пись-мом Зиновьева» чего стоил!
В 1924 году в Англии опубликовали письмо Григория Зиновьева, который в ту по-ру был председателем исполкома Коминтерна, а в письме он, ни много, ни мало, советует английским коммунистам развернуть агитацию в армии и готовить собственные силы для свершения пролетарской революции». Письмо оказалось фальшивкой, а расхлебывать-то не Коминтерну или товарищу Зиновьеву, а наркоминделу, да, еще больше, послу, который с англичанами каждый день видится.
Для Коминтерна, который все еще грезит о «мировой революции», главное - слово сказать, призыв выкликнуть, а кто работать после этого будет? Кому все в порядок приво-дить?
Потому, может быть, Сталин и не давал налетать на Литвинова с нападками и уп-реками, что понимал сложность его положения?
Понимать-то, понимал, но положение от этого не становилось менее сложным, и к весне тридцать девятого года стало вовсе запутанным. В первую очередь усложняла его Германия, открыто рвавшаяся к мировым вершинам.
Молотов иногда удивлялся тому, как доверчивы буржуазные лидеры: стоило Гит-леру в книжонке, написанной в тюрьме, заявить, что цель его движения – забота о проле-тарии, к нему стали прислушиваться финансисты и фабриканты, которым и нужен был послушный рабочий!
Молотов помнил, как неуклонно двинулся после этого Гитлер к вершинам власти. Партия-то у него, называется, между прочим, «рабочей», а некоторые товарищи решили, что германский пролетарий у них в коминтерновском кармане сидит и послушно ждет призыва на баррикады.
В Германии еще до мировой войны существовала партия пролетариев – социал-демократическая.
После войны при помощи Коминтерна возникла партия коммунистическая, а уж после нее возникла партия национал-социалистов, гитлеровская.
Правда, Гитлер привлек в партию фронтовиков, ветеранов, по сути, тех самых «че-ловеков с ружьем», которые совершили и Октябрьскую революцию. А это игнорировать нельзя.
Получается, что все три – пролетарские, и свои демонстрации и митинги проводят в дни, для пролетариев важные. А для проведения демонстрации надо получить разреше-ние в полиции.
Полиция, делать нечего, разрешения давала: закон есть закон, но и лишних хлопот старалась избегать. И, поскольку в каждой партии были крепкие парни, готовые за свою правду постоять с кулаками, то шествия разрешали с таким расчетом, чтобы сперва про-ходила партия, в которой побольше народа. Пройдет – и на митинг. Пока речи слушают, пройдет та, что поменее численностью, и – тоже на свою говорильню. А уж самая слабая идет в последнюю очередь, никому не мешая.
Молотов вспомнил удивление коминтерновского чиновника, вернувшегося из Германии:
-Вы представляете, товарищ Молотов, если раньше первыми шли коммунисты, а нацисты последними, то сейчас гитлеровцы маршируют прежде всех и насмехаются над коммунистами!
Молотов тогда отделался какими-то общими фразами: не отчитываться же, в конце концов, перед первым встречным, но зарубку в памяти оставил, и позднее, когда появи-лась возможность, стал вертеть эту информацию, рассматривая все варианты.
С одной стороны, Гитлеру удалось-таки привлечь на свою сторону рабочий класс Германии, который Маркс и Энгельс считали передовым в Европе, и это плохо. А ведь эти деятели из Коминтерна всюду доказывали, что Германия постоянно готова к революции, и надо всего-навсего еще раз отправить туда проверенных товарищей с подробными инструкциями и, в первую очередь, с материальной помощью. Лучше – в твердой валюте.
Ну, да, ладно. Что их снова вспоминать, если они только и умеют, что болтать язы-ками, а на дело сил не остается!
Хотя, с другой стороны, при необходимости можно будет опираться на ленинское предостережение начала века о росте влияния социал-демократов, раскалывающих и ос-лабляющих  европейских пролетариев.  А, опираясь на Ленина, проще будет и управлять этим коминтерновскими болтунами. Это уже не Каменев с Зиновьевым. Эти – уже ученые, и намек поймут сразу.
Так, дальше. Надо продумать линию работы в германском направлении, учиты-вающую именно влияние Гитлера на пролетариат Германии. Можно будет как-то в общих чертах показать ему, что и Коминтерн там пользуется авторитетом. Трудно, конечно, это доказывать, но чем черт не шутит, пока бог спит?
Но главное нельзя упускать из вида: Гитлер, так или иначе, привлек на свою сторо-ну рабочий класс или, в крайнем случае, присмирил его, и тут спорить не о чем.
Ну, а если Гитлера слушает рабочий класс Германии, то можно найти и пути такого же влияния на свой собственный рабочий класс – английский ли, французский – неважно! Вот это сразу оценила буржуазия всех стран.
И, стоило германскому фюреру намекнуть, что направление его внешнего движе-ния - восток с необъятными славянскими землями, как ему стали позволять все. В восточ-ном направлении, конечно! Пришлось, правда, пожертвовать Австрией, но это мелочи. Австрия свое отжила. Главное – не останавливать движение.
Его и не останавливает никто.
Если Гитлер двинет на нас, не боясь нападения со стороны Франции и Англии, туго придется, подумал Молотов, и сразу же вспомнил разговор с Лениным, произошедший  еще в конце восемнадцатого года. Положение на фронтах тогда было угрожающим. Казалось, убегают сквозь пальцы последние силы, и все, что происходило, было напрасным. От самого Дальнего Востока до Польши и Финляндии, тянулся фронт врагов России.
Молотов тогда задал Ленину вопрос, который сам себе задавал каждый день по не-скольку раз. Спрашивал себя, и не находил ответа. И сейчас, понимая, что ответ необхо-дим, спросил Ленина:
-Может быть, часть сил нам нужно направить на подготовку подпольной борьбы на случай если…
Он замялся. Не мог заставить себя произнести страшные слова «если потерпим по-ражение».
Но Ленин его понял. Резко встал из-за стола, подошел к окну, постоял молча. По-том ответил:
-К такой борьбе мы готовы. Это показали последние годы. И при царизме, и при Керенском, и сейчас, в тылах Деникина и Колчака, наши товарищи сражаются в подполье. Это – законы борьбы и требование времени. Но, уверяю вас, Вячеслав Михайлович, на нашей территории необходимость подпольной борьбы вскоре исчезнет.
От этих слов несло показным бодрячеством, которым Ленин никогда не отличался, и Молотов невольно опустил глаза.
-А зря вы, батенька, себя сдерживаете, - хохотнул Ленин. – Вы скоро и сами увиди-те, что натиск начнет слабеть.
-Почему? – не сдержался Молотов.
-По очень простой причине: они не смогут сейчас договориться о том, как поделят Россию. Каждый, кто сейчас лезет к нам, борется не за свободу или учредительное собра-ние. Им на это, извините грубое слово, наплевать. Как, кстати, и нашим доморощенным «рыцарям в белых одеждах». Интерес у них один, и вполне материальный: забрать в свои руки то, что есть в России. Вот, если бы они смогли договориться, тогда нам, в самом де-ле, пришлось бы туго. А сейчас эти господа сами друг друга за пятки кусают, и скоро Ев-ропе это надоест, и она перестанет им помогать. А сами они только болтать и умеют, уж поверьте.
Последние слова Ленин, признанный мастер дискуссии, произнес уже громко, буд-то спорил в большой аудитории.
Потом помолчал и добавил уже тише:
-Ну, а господа из Европы … как там у Лермонтова? «Тогда считать мы стали ра-ны»? Вот, посчитают, и начнут нам счет выставлять.
-Думаете – нам? – решился спросить Молотов.
-Когда я говорю «нам», я имею в виду Россию. И только так!
Именно эти слова сейчас вызывали у Молотова вопросы. Значит, там, в Европе «посчитали раны» и поделили Россию? Именно – Россию. Это только для нас – СССР, подумал Молотов. Весь мир нас навеличивает или «совдепией», от слов «советы депутатов» или советской Россией. И – никак иначе. Ну, да, ладно, это – лирика.
А что же по сути?
А, по сути, конечно, ничего не изменилось с тех лет. Те, кого принято было имено-вать сильными мира сего, время от времени, когда нужда брала за горло, общались с большевиками. Но всякий раз эти контакты были так обставлены, что можно было поду-мать, будто это Россия сама просилась прийти к ним на поклон.
Молотов отодвинулся от стола, вдохнул всей грудью, на миг представил, что мир зависит от большевиков, и сам над собой посмеялся: если и придет к тому, благодарности от господ империалистов не дождаться.
Иногда Молотов снова и снова задумывался над вопросом, изводившим его уже давно: относились бы нынешние противники к России лучше, чем сейчас, останься у вла-сти прежнее, Временное правительство, которое арестовали в октябре семнадцатого в Петрограде?
Ну, был бы у власти кто-то, вроде Керенского, и что? Россию пригласили бы в клуб великих держав? Дудки! Держали бы в приемной, как держали в приемной президента Чехословакии Масарика, пока от его страны отрывали лакомые куски. А эти «Керенские» еще бы и радовались  - «мы были рядом с великими»!
А Россия велика сама по себе!
Как ни крути, а Россию не любят именно потому, что она - Россия! И нет таких сил, которые бы ее переделали.
А, может быть, есть? Может быть, пришло время и России, Советскому Союзу, от-ползать на свалку истории?
Так, Вячеслав Михайлович, давай-ка успокоимся. Что же мы видим?
Он вышел из-за стола и стал ходить по кабинету. Теперь, бумаги будто отошли в сторону и не лезли в глаза, теперь он мог думать, а не отражать слова отчетов и сообще-ний. Постепенно мысли приобретали стройность, складывались в четкие формулы, кото-рые можно было излагать и обсуждать на любом уровне.
Сейчас, начал формулировать Молотов, в мире две страны, обладающие серьезным потенциалом, который может существовать самостоятельно, и при этом развиваться: СССР и Германия. Между ними долгие годы лежал и лежит «санитарный кордон».
Такое название получила совокупность стран, возникших на востоке Европы после мировой войны. Сначала это были просто страны, возникшие на развалинах четырех  им-перий, потерявших земли после мировой войны: Российской, Австро-Венгерской, Германской и Турецкой.
Получилось, что они пролегли широкой лентой между Россией, где бушевала гра-жданская война  и «цивилизованной Европой». А позднее, когда Россия стала Советской, та же самая Европа сделала из этих стран своего рода препятствие для распространения большевизма.
Создали этот «кордон» Англия и Франция и для того, чтобы продолжать управлять «европейским концертом». Но времена изменились, и они вынуждены сами, своими руками, этот «кордон» разрушать.
Цель?
Цель очевидна: толкнуть Германию в сторону России. Все учли, хитрые сукины дети! Даже то, что Гитлер давно перестал скрывать свое отношение к славянам, как к «недочеловекам».
Значит, Гитлер поддался и в самом деле двинулся на восток?
Да, двинулся, захватив Чехию.
Что дальше?
СССР кидается на Германию?
Это бы многим понравилось! Европейская война, катастрофа, Лига наций, защищая мир, выступает против воюющих сторон. И что? Вводит какую-нибудь новую «санитарную зону»?
А что? Есть ведь там, в Европе какие-нибудь эмигранты из Украины и Белоруссии? Есть эмигранты, можно создать какие-то «комитеты по освобождению». Ведь создали в годы мировой воны из таких «комитетов» правительства Польши, Чехословакии, Югославии!
Ну, и уж, в конце концов, найдут какого-нибудь нового Деникина, который возглавит «священное дело освобождения России-матушки».
От кого освобождать будете, генерал, чуть не закричал Молотов.
Снова заставил себя успокоиться, вернуться к анализу возможностей.
Значит, Германию толкают на войну с Россией?
А что было самым важным в международной политике России, ну, или Советского Союза в последние двадцать с небольшим лет?
Формально ответ напрашивался сам собой.
Германия, хоть и воевала с Россией, оказалась менее нетерпимой, чем бывшие со-юзники из Антанты. Германия поначалу, конечно, воспользовалась тем, как все поверну-лось, и выбила для себя Брестский мир, стремясь наложить лапу и на Украину, и на Бела-русь, и на Прибалтику. Стремилась, да ничего не получилось.
Англия и Франция сделали все хитрее. Они ведь победители в мировой войне, зна-чит, им и диктовать условия нового послевоенного мира. Так было всегда, там должно быть и теперь. И они решили, что пришла пора изменить мир. Появились Польша и Чехо-словакия. Вновь стала самостоятельным государством Венгрия.
Они возникли за спинами Германии и Австрии, проигравших войну. Возникли, будто из пустоты, чтобы нависать над Германией, грозя ей новой войной на два фронта.
Все понимали, что главная задача, возложенная на эти новые государства - ограж-дать цивилизованную старушку Европу от ужасного «большевизма». Вечно чем-то мрач-ным веет от России…
Англия и Франция, играя привычную роль вершителей судеб мира, не заметили, а, может быть, и не поняли, что мировая война изменила мир. Теперь мир стал сложнее, и уже сам решал, по каким законам ему жить. Появились две страны, которые прежде имели мало влияния на мировую политику. Их, говоря всерьез, не принимали в расчет, думая о послевоенной жизни. Она, эта жизнь, должна была идти без них. Правда, эти страны не хотели принимать во внимание прежние правила.
Ни Советский Союз, ни Германия не собирались робко жаться к стенке, ожидая благоволения «властителей мира». Они и сами были готовы взять на себя эту роль.
Но это – только формально.
Впрочем, сейчас народного комиссара по иностранным делам совершенно не инте-ресовала история и теория. Его влекло познание практики, которая чревата опасностями вплоть до войны.
Перейти же от теории к практике можно было только, зная всю подоплеку мировой политики, очищенной от шелухи пустых оценок и «мнений».
Именно поэтому Молотов пригласил к себе Петра Петровича Нефедова, старого своего товарища еще с дореволюционных времен.
Петр Нефедов заведовал какой-то архивно-канцелярской частью наркоминдела, ко-торая считалась чем-то средним между чуланом и сенями, куда складывают ненужные вещи. Люди там работали тихие, незаметные, никогда не вовлекавшиеся в скандалы и ин-триги, которыми еще недавно жил наркомат.
Молотов пригласил Нефедова, надеясь, что этот «архивариус» сможет хотя бы под-сказать что-то, навести на правильную мысль. Но, ждал он его еще и потому, что знал, какими делами тот занимался когда-то.
Нефедов, как образцовый служащий, прибыл к назначенному часу, доложил о себе, и отсидел на диване в приемной несколько положенных минут. Ну, чтобы не нарушать порядок и субординацию.
И в кабинет вошел, всем видом показывая, что готов все свои знания и умения предоставить в полное распоряжение руководителя.
Беседа, правда, пошла совершенно иначе. Они как будто поменялись местами. Мо-лотов, сидя за столом, рассказывал, а Нефедов расхаживал по кабинету взад и вперед, и молча слушал. Иногда задавал вопросы, но мысль о том, что это Молотов отчитывается перед Нефедовым о проделанной работе, им двоим это и в голову не приходило. Два че-ловека, понимающих всю важность момента, обсуждали возможный выход из сложной ситуации.
После двухчасового разговора Нефедов остановился перед столом, помолчал. По-том сказал:
-Ну, что, Слава, задачку ты мне задал сложную. Ответа я не знаю. Но буду знать. Сколько времени ты мне даешь?
Нефедов был из тех людей, которые всю свою жизнь меряют единой мерой ответ-ственности. Молотов знал это, и понимал: не надо подгонять. Сама встреча, сам разговор, его тема уже были сигналами, которые Нефедов понял и понял правильно. В противном случае он продолжал бы мерить шагами кабинет Молотова и задавать вопросы.
Молотов знал это, но не выдержал:
-Сам думай, и чем скорее, тем лучше.
И Нефедов понимал, что старый товарищ не позвал бы его, коли не был бы уверен, но и положение наркома вынуждало Молотова хотя бы словом отразить субординацию и получить ответ.
Он остановился возле стола, ответил, глядя в глаза Молотову спокойно м сосредо-точенно:
-Да, конечно, Вячеслав Михайлович, - и тоже не выдержал. - Я это понимаю, но спешка ничего не даст. Как только проклюнется – доложу.
Выйдя от наркома, Нефедов никуда не бросился, сломя голову. Спокойно спустил-ся на свой этаж, поработал с бумагами, пригласил кого-то из сотрудников, сделал замеча-ние по регистрации документов. Выслушал объяснения, но не принял их, отвел, как несу-щественные. Потом подписал несколько запросов и других документов, принесенных секретарем, попросил принести чай.
Будто не было беседы с Молотовым, будто не было просьбы сделать все как можно быстрее.
Только ближе к вечеру позвонил кому-то по городскому телефону. Разговаривал легко, пожалуй, даже весело. После нескольких фраз возник шутливый спор, и Нефедов, шлепнув ладонью о стол, сказал:
-Давай-ка сегодня  и сыграем. Мой «мозер» против твоего «данхила».
«Мозер» - это карманные часы Петра Нефедова, «данхилл» - любимая трубка его собеседника и старого друга Гаврилы Павловича Колодина, пенсионера.
Колодин вышел на пенсию с помпой, размахом, с торжественными речами и доро-гими подарками. Вышел на пенсию, и больше на работу ни ногой. И только очень узкий круг знал, что Колодин, создававший в свое время разведку Коминтерна, ни на какую пенсию не уходил. Не время. Да, и скучно на пенсии.
Уйдя на пенсию, Колодин дома не сидел, хотя и жил в режиме пенсионера. Уходил утром поздно, вечером возвращался рано, много читал. Приходили к нему гости, все больше старые товарищи, иногда – бывшие сослуживцы. Зато по воскресеньям часто уез-жал на рыбалку. Рыбалка была его страстью, и, видимо, взаимной. Привозил такие уловы, что рыбы, розданной соседкам, хватало на несколько дней. И рыба все хорошая, не мелочь какая-нибудь.
Никому, конечно, в голову не приходило, что сам Колодин удочку в руках держал очень редко, а рыбу ему приносили, потому что нужна была по легенде: какая же рыбалка, если рыбы не привез? Кто поверит? А соседи, хоть и проверенные люди живут в этом доме, а мало ли что, сболтнут нечаянно.
В общем, Колодин продолжал свою работу, и был хорошо осведомлен о большин-стве тайн, создающих общую атмосферу международной политики.
Нефедова он уважал и как человека, и как специалиста, и знакомы они были с да-лекого тысяча девятьсот пятого года, когда подростками лет одиннадцати участвовали в революции и помогали работе первого в России совета рабочих депутатов.
И прошли они потом долгую жизнь, которая забрасывала их в разные края, но не забывали свою дружбу.
Зато в шахматах доходило до ругани почти каждый раз. Играли всерьез, неистово, со спорами и взаимными обвинениями в жульничестве, с ехидными замечаниями. Потом, посидев за столиком, отправлялись по домам.
В этот раз играли спокойно, больше разговаривали. После шахмат - хотя, какие там шахматы, партию отложили, - продолжили разговор всерьез, не отвлекаясь.
Вечер перетекал в ночь, и Москва затихала.
Нефедов говорил коротко и энергично. Говорил настолько точно, что у Колодина не возникло вопросов. Выслушав, пообещал подумать.
Нефедов ему ни слова не сказал о просьбе наркома поторопиться. Знал, что и так все будут работать в режиме «воздух».
7. 1939, июнь, Франция

Время перевалило за полдень, воздух уже прогрелся,  и на улицы высыпали пари-жане и парижанки. Люди шли, сливаясь в потоки, которые, то встречались и пересекались, то снова распадались. Беспорядочное движение, казалось, перемешивало людей, сбивая их с пути, но они, вырываясь из потока, снова продолжали идти туда, куда им нужно было.
Артему не надо было напрягать силы, чтобы идти своим путем. Он шел, подчиня-ясь чужой воле, туда, куда его вели, не испытывая при этом никакого неудобства. Сегодня его движением управляла Клаудия.
 Все-таки, правильно, что он решил взять ее с собой в Париж. Хотя, тем, кто глазел на них со стороны, могло показаться, что это она его взяла с собой, и, вообще, он - просто сопровождающий.
Привыкнув видеть ее одетой кое-как или вовсе нагой, Артем был удивлен, увидев, как Клаудия преобразилась,  собираясь в дорогу. Она изменилась не только внешне, но и внутренне, превратившись в легкомысленную девицу, не думающую ни о чем и ни о ком, кроме своего спутника. Клаудия уцепилась в руку Артема, и все время прижималась ще-кой к его плечу. Всю дорогу до Парижа она что-то щебетала ему на ухо, вызывая улыбки всего купе. Мужчины и женщины смотрели на них, радовались этому празднику жизни, и Артему было трудно представить, что именно эта женщина вытащила его из под ураган-ного огня в Испании и сумела переправить во Францию.
Сам же Артем, делая вид, что увлечен спутницей, снова и снова обдумывал свои действия.
Последние дни он только и делал, что размышлял о сложившейся ситуации, и по-нял главное: если перед ранением его положение было сложным, то теперь, спустя не-сколько недель, оно близко к катастрофическому. Человек, выполнявший особо секретное задание и оказавшийся под подозрением, исчез, не выполнив задание до конца. Это – факт, не подлежащий обсуждению!
Кто станет слушать историю о ранении и чудесном спасении с помощью почти не-знакомой женщины?
Кто поверит, что Кольчугин не устроил это ранение специально, стремясь укло-ниться от выполнения задания?
Смысл?
А зачем искать смысл, если есть реальность, известная всем?
Артем раз за разом представлял себе допрос, на котором он должен был отвечать на свои собственные вопросы. Как ни старался, понимал, что серьезных аргументов у него сейчас нет. Их и не может быть, пока он не узнает, в чем его обвиняют!
Узнает – подумает, будет знать, что сказать в свою защиту!
Но это – если вопросы зададут.
Это – если его, в самом деле, просто подозревают.
А если кто-то просто хочет его уничтожить, уничтожая вместе  с ним какую-то ин-формацию?
Может такое быть?
Конечно, может!
И тогда его, естественно, удобнее просто убить. Потом можно докладывать руко-водству в Москве все, что угодно. Сказать, например, что пытался оказать сопротивление и открыл огонь первым. Или, вызвал товарища на встречу и явился туда с полицией.
Да, все, что угодно можно будет рассказать! Кто будет проверять?
Так или иначе, выход был один: самому атаковать, требуя разбирательства!
А для этого нужно было проявить активность!
Он знал четыре точки в Париже, где находились люди, ожидающие «испанцев». Ему предстояло посетить все эти точки, чтобы выяснить, какой прием его там ожидает. Он продолжал надеяться на то, что сможет все объяснить, хотя слова Севы Владимирова  оставляли очень мало места для сомнений.
О борьбе, которая шла между спецслужбами, о заговорах и арестах Артем Кольчу-гин слышал, и понимал, что тут никто с ним разбираться не будет. Тут его только «завер-нут» и «упакуют». А разбираться будут в Москве. Если будут.
Весь расчет Кольчугина был на то, чтобы переиграть тех, кто встретится ему в Па-риже. Не может быть, рассуждал он, чтобы из Парижа вывели все пункты помощи. Ин-тербригадовцы из Испании все еще продолжали выбираться. Со многими ведь могло слу-читься то же самое, что и с ним, и лежали они где-нибудь раненные, выздоравливающие и рвущиеся на Родину.
В Париже ему предстояло пережить удивление. И сильное.
Едва они вышли на привокзальную площадь, Клаудия скользнула в такси, увлекая за собой Артема, впилась в него сочным поцелуем. И трепетала  в этом поцелуе радость женщины, которая после долгого ожидания, вырывается наконец-то на свободу.
Только после этого Клаудия велела шоферу ехать в банк.
В банк она зашла одна, и зашла всего на несколько минут. Снова проскользнув в машину, велела ехать в гостиницу, где они заняли просторный номер. После этого все время до вечера они провели в магазинах, где гардеробы обоих наполнилось совершенно новыми модными вещами, а кошелек Клаудии казался бездонным.
В ответ на вопрос Артема, заданный, кажется, в третий раз, она, глядя куда-то в по-толок, недовольно пропела:
-Я ведь говорила, что у меня были богатые друзья, - и, не дав Артему сказать и сло-ва, сжала его ладонь. – Не говори больше ничего.
Вечером ужинали в ресторане, где Клаудия без устали танцевала, принимая при-глашения то одного кавалера, то другого, будто забывая об Артеме.
Потом, ночью, вернувшись из ванной, попросила:
-Пойми меня. Я не могу жить без танца, и так долго не танцевала. И не сердись, я не буду просить прощения за это.
То ли в виде извинения, то ли, искренне приняв  перемену ролей,  утром, когда Артем стал излагать свой план, она слушала очень внимательно, изредка задавая вопросы по существу, и выслушивала ответы, кивая головой.
Ей предстояло, пребывая в полном неведении, проверить все точки, которые были названы Артему на пути в Испанию. Точек было четыре, но говорить о них кому-то дру-гому Артем не имел никакого права. И не только потому, что сомневался в  Клаудии.
Во-первых, за ними могли просто-напросто следить, и тогда все точки сразу были бы засвечены.
Во-вторых, они могли попасться позднее, и тогда Клаудия, отвечая на вопросы по-лицейских опять-таки, назвала бы эти четыре точки.
А сейчас, обойдя за день семь кафе и три булочных, она даже не догадывалась, что среди них были и те, которые интересовали Артема. И, следовательно, Клаудия не смогла бы их назвать никому. Ну, а все, в которых она побывала, изучайте на здоровье, господа хорошие, усмехнулся Кольчугин, хрен что найдете.
Между прочим, в первый день, было только одно кафе, которое он мог бы посетить на пути «туда». Клаудия просидела там больше часа, то за чашкой кофе, то, дымя сигаре-той, то, лакомясь пирожными, по которым она, оказывается, тоже скучала в Испании. Од-нако, ничего, что интересовало бы Артема, не заметила. И, что хуже, на нее и ее рассказы никто не обратил внимания.
Значит, людей в этом кафе уже сменили. Почему - неважно. Тут Артему обратиться не к кому.
На следующий день с утра все продолжилось, и Клаудия снова отправилась в пу-тешествие по Парижу. Зная, что Артему все еще трудно ходить, она шла медленно, раз-глядывая то витрины магазинов, то пробегающие мимо автомобили, то, оборачиваясь к мужчинам, дарившим ей комплименты. Она так двигалась так изящно и призывно, что, кое-кто принимал ее за проститутку, и делал соответствующие предложения.
Артем знал, что Клаудия и сама сумеет отбрить такого кавалера, но ситуация ему не очень нравилась. Он не мог сказать, что испытывал к этой женщине какие-то серьезные чувства, но то, как с ней заигрывали другие мужчины, вызывало у него злобу. Самую настоящую пещерную злобу, и он, как ни странно, этому не огорчался.
То ли долгое отсутствие опасностей, то ли воздух Франции, то ли, сама Клаудия, - неизвестно – но что-то наполняло его душу легкой радостью простого бытия, превращая опытного бойца в обывателя, любующегося полуденным Парижем.
Присев к столику очередного уличного кафе, Артем раскрыл газету, заказал кофе и минеральную воду. Теперь надо ждать.
Между прочим, он долго ломал голову, выстраивая схему, по которой Клаудия смогла бы найти тех, кто мог ему помочь. Прийти в любую известную ему «точку» и ис-кать знакомых Артема Кольчугина было подобно смерти. Такую приманку заглотят, не подавившись. Только Клаудия ему об этом уже никогда не расскажет.
Значит, надо придумать что-то другое. Он перебрал десятки вариантов, прежде, чем на помощь пришла все та же Клаудия. Ее предложение было просто, как все гениаль-ное.
На следующий день была проведена генеральная проверка. Проводил ее сам Ар-тем, собственной персоной.
В небольшое кафе он пришел раньше Клаудии, и с удовольствием наблюдал за приятной, чуть-чуть полноватой мулаткой, севшей вскоре за один из столиков. Это была старая приятельница Клаудии, которой та позвонила вчера вечером. «Ах, милая, я только что приехала, и очень хочу повидать тебя и поболтать».
Когда Клаудия впорхнула в кафе и набросилась на приятельницу с объятиями, приветствиями и рассказами, Артем чуть не расхохотался. Обе тараторили на испанском языке, привезенном из Латинской Америки, и он не все понимал. Как, между прочим, и большинство людей, сидевших в кафе. Значит, и те, кто будет сидеть на точках, тоже не все поймут. Зато рассказ о некоем «Колтшугин» был понятен без перевода. Клаудия рас-сказывала так ярко и сочно, что всем было ясно, как и чем ее завоевал этот незнакомец. Сверкавшие глаза мулатки были тому подтверждением.
После десятиминутной «артподготовки» мулатка остановила официантку, и стала объяснять: ее подруга разыскивает некоего «Колтшугин», наверное, русского, которого встретила именно в этом кафе две – три недели назад, и сейчас разыскивает снова.
Официантка приняла в судьбе Клаудии самое живое участие, и все вместе они ста-ли создавать словесный портрет этого «Колтшугин», так бессердечно исчезнувшего.
После того, как все средства были испробованы, официантка трагично всплеснула руками: что поделать, милочка, все они такие…
Артем, насладившись действом, вышел раньше девиц, и занял удобное место для наблюдения. Клаудия, как и договаривались, проводила подругу до такси, и пошла даль-ше. Кольчугин отправился следом, только удостоверившись, что за такси никто не поехал. И за Клаудией никто не шел.
Ну, что же, схема приемлема.
Так или иначе, услышав его фамилию, даже в искаженном произношении, те, кто ждет его, вынуждены будут отреагировать. Сделать что-то с Клаудией при посетителях они не смогут: не та птичка, чтобы рисковать среди бела дня, да, еще при подруге. В кон-це концов, она и в самом деле, могла встречаться с Артемом в этом кафе.
Если так, значит ее, или начнут раскручивать на «Колтшугин», или моментально организуют слежку. Вряд ли на такой «точке» всегда присутствует много народа, значит, организовать слежку за обеими подругами будет сложно. Ну, а слежку за одной только Клаудией Артем и вычислит, и использует. Использует так, как ему самому хочется.
Логично? Логично!
Вот, и сейчас Клаудия отправилась в путешествие по магазинчикам. Это тоже было ее предложение: путь в следующее место возможной встречи должен был выглядеть совершенно естественным.
-Ну, смотри сам, мой милый, - возражала она, прогуливаясь перед Кольчугиным в нижнем белье. – Если там окажется человек чуть умнее тебя, то он может вести себя со-вершенно естественно, и выйти следом за мной без спешки. Может случиться, что ты не обратишь на него внимания.
Увидев возмущенное лицо Артема, она пожала плечами:
-Ну, в принципе!
Кольчугин бессильно кивнул: ладно, продолжай.
-Если я сразу же побегу в другое кафе, и он увидит ту же самую сценку, он уже не поверить в мою невинность, - улыбнулась Клаудия.
-Ну, предположим, - нехотя согласился Артем. – И что?
Женщина посмотрела на него с недоумением:
-Как это «и что»? Если между моими встречами пройдет пара часов, проведенных мною в прогулках по магазинам, он поверит и в то, что я просто устала и зашла выпить стакан лимонада. Ну, а встреча … ну, что… две женщины ходили по магазинам и встре-тились! И что? Было бы неестественно, если бы две женщины, ходившие по магазинам, не встретились!
Улыбка была ее последним и самым убедительным аргументом.
Поэтому ее походы по магазинам длились долго, изнуряя Артема своей педантич-ностью и, как он был уверен, бессмысленностью!
Но, раз уж договорились, он выполнял свою часть плана. Подождав, пока подруги вместе выйдут из кафе, он шел за ними следом с таким расчетом, чтобы их маршруты «со-вершенно случайно»  время от времени пересекались. Через полчаса Клаудия должна бы-ла распрощаться с первой подругой.
Обогнав подруг на несколько метров, Кольчугин уселся в кафе, находившееся на-против входа в очередной магазинчик.
Что-то в этом кафе показалось ему знакомым, и он начал оглядываться вокруг. Спустя пару минут, он вспомнил, что именно в этом кафе он оказался в феврале 1934 года, во время мятежа «Огненных крестов» де ля Рокка.
Он так же сидел за чашкой кофе перед очередной встречей, проверяя, нет ли хво-ста, когда издалека донесся какой-то ровный, ритмичный звук.
Артем смотрел в окно, и увидел, как появилась колонны ветеранов войны – дюжих молодцев. Они шли по улицам столицы, шли свергать правительство, а парижане были заняты своими важными делами, или сидели в кафе.
Они ни во что не хотели вмешиваться. Они болтали о чем-то своем, глядя на это скопище людей, как на рождественское костюмированное представление.
Артема тогда поразило равнодушие французов, от имени которых все творилось. Они жили своей привычной жизнью, не понимая, что эта самая жизнь оказывается под угрозой, не понимая, что все может рухнуть в течение нескольких часов.
Потом, когда путч был подавлен, Артем снова удивился: все жили так, будто ниче-го не произошло, будто все эти «союзы ветеранов» и «группы бойцов» жили где-то на другой планете, не соприкасаясь с остальными.
Впрочем, понял он потом, наверное, так оно и есть. К этим «ветеранам» мало кто шел. Только такие же «ветераны», которых жизнь выталкивала на обочину.
Мысль его вернулась в Англию, откуда он тогда, в тридцать четвертом, возвращал-ся.  Британия, хочешь, не хочешь, основа империи, суть ее силы. Британец переполнен сознанием своей особой миссии, которую его предки начали исполнять столетия назад, и у него нет потребности в самоутверждении. Что ему самоутверждаться, если «над Брита-нией не заходит солнце»?
И француз мыслит точно так же, зная, кто превыше всех в этом мире.
Его спокойствие основано на превосходстве, создаваемом веками.
А, вот, немцы, итальянцы, - хищники юные, голодные, а, потому, злые, жаждущие набить свои карманы и желудки, возвышаясь в собственном представлении.
Да, собственно, что тут рассуждать? Только что, в Испании, он все это видел соб-ственными глазами, и никакие аргументы ему больше не нужны.
Артем вышел к перекрестку, где должен был встретиться с девицами, в тот момент, когда те проходили мимо. Ну, и хорошо.
Он шел следом, позволяя себе еще раз любоваться женщинами, и наслаждаться жизнью, когда что-то царапнуло взгляд.
Не делая резких движений, Артем повернул голову назад, будто разглядывая зад очередной девицы. Потом стремительно осмотрел все, что там было.
Осмотрел, и не поверил себе.
По противоположной стороне вышагивал, точно так же спокойно и увереннее, че-ловек, которого он даже в самых смелых мечтах не чаял увидеть здесь и сейчас.
Леонтия Голованова Артем знал с гражданской. В первый раз они увиделись под Царицыном. Леонтию, Леньке, было лет десять, а Артем уже был опытным разведчиком, который ходил по тылам беляков, как по своему двору.
Вообще-то, Артему, с его блатным прошлым, с его уголовной славой, можно было не особенно стараться. Его встречали и провожали «сурьезные люди», которые жили и промышляли по обе стороны фронта, не обращая внимания на войну. Жить-то надо!
Поэтому Артем мог проникнуть куда угодно, и вернуться назад. Но, видимо, уже тогда он угадывал свою судьбу. Впрочем, не тот был человек Артем Кольчугин, чтобы гадать. Скорее всего, именно тогда и стал он ее, эту самую судьбу, брать за шиворот, что-бы много себе не позволяла!
Артем мог ходить по тылам, принимая облики самые невероятные. Особенно ему нравилось изображать бабу лет пятидесяти с голосом пропитым и хриплым. Ну, а Ленька просился все время: возьми с собой, дядя Артем. «Дядя» ласкало слух, и перед лестью Кольчугин не устоял.
Вот, с тех пор и шли одними путями. Но сейчас, в момент, когда Артему было тя-желее всего, Голованов был нужен, как воздух.
Разорваться Артем не мог, и, глянув на Клаудию с подругой, подумал: тут все в по-рядке, и отправился за Головановым.
Голованов, видимо, еще только отправлялся на операцию. Слишком уж она был спокоен, даже – беззаботен, и вел себя, как Артем. Так же цеплялся взглядом за женщин, моментально выставляя оценку, так же улыбался тем, кто шел под руку с кавалером, и шел точно так же медленно, пижонски.
Следить за таким  - одно удовольствие.
Голованов шел, не останавливаясь, и Артем понял: идет «домой». Ну, и хорошо, посмотрим, как живет старый товарищ. Подходить к нему сейчас опасно. Голованов точно такой же боец, как и он, Артем, и если он приехал в поисках Кольчугина, то задание будет выполнять без разговоров.
А, вот, если его взять неожиданно, то можно и поговорить. Не может быть, чтобы Ленька не понял, не поверил, не помог.
Они удалялись от центра, и улицы становились все пустыннее. Следить было труд-но, и Артем понимал: еще несколько минут, и ему будет не за кого прятаться.
Однако, хорошие предчувствия его не обманули. После очередного поворота он понял, куда идет Голованов. Артем и сам несколько раз жил на той квартирке, находя-щейся на самом верху старого дома, под крышей.
Квартира принадлежала какому-то старику, который сдал ее приятной паре любов-ников, искавших уединения. С тех пор, регулярно получая приличные деньги, он сюда и не заглядывал. А для людей, занятых серьезным делом, эта квартира была почти идеаль-ной. К ней трудно было подобраться по лестнице. Трудно и долго. И тот, кого хотели за-хватить врасплох, спокойно мог наблюдать за взбирающимися к нему полицейскими.
Из квартиры можно было легко вылезти на крышу и перебраться на крышу сосед-него здания, находящегося на другой улице. Ну, а так ищи ветра в поле.
Конечно, если бы квартиру взяли в плотную разработку, и узнали все ее ходы и выходы, то шансов у постояльца было бы мало, но уж тут у каждого свое счастье.
После того, как Голованов зашел в лавку, и вышел с пакетом, полным продуктами, Артем точно знал: идет Ленька именно туда.
Зная обходной путь, хотел опередить, но – неприятность. Во дворике дома, откуда можно было пробраться в нужную квартиру, шел грандиозный скандал, и пройти там не-замеченным было бы невозможно. Да, и, потом, возбужденные люди любопытны, и его обязательно остановили бы.
К чему лишние проблемы?
И Артем отправился гулять.
Вернулся ночью, осторожно пробрался на крышу, полчаса следил за окном. Потом пробрался на противоположную крышу проскользил к окну. Над окном-то висел долго, вслушиваясь в ночную тьму. Никто в квартире не двигался.
 Осторожно опустился, держась за веревку, поставил ногу на подоконник. Поста-вил на левую часть, зная, что именно там должен сидеть Леонтий, если что-то заметил или просто встревожен.
Тишина.
Ухватившись за раму окна, изогнулся и проник в комнату. Сразу же присел, чтобы не высвечиваться на фоне окна.
И сразу же ощутил сзади тепло.
Потом – сразу -  мороз!
И дуло на затылке.
И голос Голованова, спросившего на сносном французском:
-Я уж ждать устал. Ты где гулял-то, дядя Артем?
Часть 2. Июль
8. 1939, июль, Франция
Разговаривали негромко. Попробовали закрыть окошко, но оба курили, не переста-вая, и вскоре в комнате дышать было нечем. Окно пришлось снова открыть.
Сперва говорил Кольчугин. Говорил неторопливо, обдумывая каждое слово, а Го-лованов слушал, не перебивая; понимал: не все можно рассказать даже самому близкому товарищу.
Собственно, Артем и рассказывал не обо всем, а лишь о последних трех с неболь-шим месяцах, которые и привели его в Париж. О том, что делал в Испании, рассказывал  мало, больше говорил о случайной встрече с Клаудией, о том, как она пришла к нему, о том, как вынесла его из боя, как пробрались во Францию, как жили в деревушке, как ле-чился.
Переходя к главному, к рассказу о том, что его, видимо, в чем-то подозревают, ак-куратно надавил, что перед самым ранением услышал об этом «краем уха и проверить не успел». Совместил одно с другим не случайно: не надо будет отвечать на вопросы об ис-точниках информации, не придется упоминать Севу Владимирова. Незачем без нужды открывать чужие тайны.
Вроде, все обошлось, вопросов не было.
Перейдя к Парижу, Артем стал еще осторожнее: не сказать о деньгах, появившихся у Клаудии, он не мог, внешний вид выдал бы его. Собственно, уже выдал. Не такой чело-век Голованов, чтобы не отметить и не оценить во франках дорогой костюм, отличные туфли, модный галстук.
Голованов слушал внимательно, время от времени кивая головой, и непонятно бы-ло: то ли соглашается, то ли просто подгоняет, дескать, говори, я слушаю.
К концу своего рассказа Артем почувствовал, как спадает напряжение последних месяцев: он выговорился и увидел со стороны то, что до этого момента жило в нем, бушуя и прорываясь наружу. Теперь показалось, что не все так серьезно, как виделось прежде. В конце концов, Голованов должен понять и помочь.
После того, как Кольчугин закончил, Леонтий медленно достал сигарету, размял ее, закурил, сделал пару затяжек, выпуская дым носом. Казалось, и в темноте видно, как трудно ему подобрать слова.
-В общем, Артем, я так понимаю, что обвинение это – твоя самая главная проблема на данный момент времени, верно?
Затянувшись, продолжил:
-Так получается,  что о деле твоем я слышал, - признался Голованов. – Меня опра-шивали о тебе?
-Опрашивали?
-Ну, да. Конечно, внешне все выглядело, как пустая болтовня, а фактически - до-прос. Только что без протокола, а так…
Голованов махнул рукой, буркнул в сторону:
-Знал бы ты, что у нас там творится…Черт ногу сломит!
-Да, уж что такое у вас и творится? – усмехнулся Артем, хотя на душе было тре-вожно.
Во-первых, очень уж много и по-разному рассказывали в Испании о том, что про-исходит на Родине. Да, и в Испанию отголоски происходящего не просто долетали, а были видны, что называется, невооруженным глазом. Несколько раз Кольчугин получив задания из Москвы, оказывался в затруднении: указания  не то, чтобы прямо противоречили друг другу, но уж, не совпадали – точно!
Приказ, конечно, обсуждать не будешь. Тем более, что координатор, через которого поступали эти задания, работавший в Испании под видом журналиста, в  лишние разго-воры не вступал, и от вопросов бежал, как черт от ладана.
-Ну, да, - кивнул Голованов. – Ты когда дома-то был в последний раз?
-В ноябре двадцатого, - ответил Артем.
Ответил и удивился. Он соврал, и сам себе не объяснил бы, зачем это сделал. Но теперь уже отступать было некуда: в двадцатом, так в двадцатом.
Голованов поверил, хоть и спросил удивленно:
-Неужели с тех пор и не бывал?
 -Не бывал, - кивнул  Артем.
-Ну, тебе, конечно, трудно будет и поверить, и понять. Ты же уехал, когда еще и гражданская толком не закончилась, и все были вместе, двигаясь к единой цели. Ну, а по-том, когда бои на фронтах закончились, начались другие бои, невидимые.
Голованов замолчал, и видно было, что и он сам в этих боях был и победителем, и побежденным, и не понял, что лучше.
Леонтий курил напряженно, и заговорил, только затушив сигарету.
-И, вообще, надо сказать, что после гражданской войны никто и не думал подпи-сать гражданский мир.
-Это как понимать? – удивился Артем.
-Рассказывать долго, - пояснил Голованов. – Да, и понимать это трудно. Вроде, был человек с тобой плечом к плечу, вместе оборону держали, вместе атаковали, и вдруг – ты на той же стороне, а он - по другую.
Видно было, что слова даются ему с трудом, что проходят они через его сердце, может быть, снова разрывая его на части!
-Ты мог бы предполагать в гражданскую, что у нас будет, например, четыре раз-ведслужбы.
-Четыре? – удивился Артем.
Теперь стало понятнее, почему получал он такие разные указания, почему иногда задание требовали свернуть, едва он начинал подготовку к выполнению.
-Четыре, четыре, - подтвердил Голованов. – Не ослышался. Одна, это та, из кото-рой, можно сказать, и мы с тобой – разведывательное управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Там, между прочим, до недавних пор было много наших старых товари-щей.
-«Было»?
Даже в утренней мгле было видно, как помрачнело, напряглось лицо Голованова.
-Было. Ты меня не перебивай пока, - попросил он. - Вторая – это инотдел НКВД, можно сказать, наследник Инотдела ВЧК. Обе как бы часть своего ведомства, а с другой стороны, чуть ли не автономно работают по заданию…
И Голованов закинул голову, показывая на тот самый «верх».
Снова закурил.
-Уж во рту горько, - пожаловался он, затянувшись.
-А ты кури поменьше, - посоветовал Артем, тоже, закуривая.
-Есть еще спецгруппа, подчиненная лично заместителю наркома внутренних дел товарищу Серебрянскому.
-Яше? – оживился Кольчугин.
С Яковом Серебрянским он был хорошо знаком еще по временам Гражданской.
-Кому Яша, а нам с тобой – товарищ Серебрянский. И то, если позволят рот от-крыть в его присутствии, - поправил Леонтий, и была в его голосе то ли неприязнь, то ли опаска. Но на чинопочитание не тянуло…
-Ну, так это – три, - напомнил Кольчугин.
-Ишь, посчитал, - усмехнулся Голованов. – Ну, а четвертая – самая хитрая, брат, и называется она международный отдел Коммунистического интернационала. Помнишь такой?
-Ты серьезно спрашиваешь? – нахмурился Артем.
-Да, не злись, не злись. Там, товарищ Артем, такая кутерьма, что сам черт ногу сломит. Коминтерн, как ты помнишь, создал Ленин в девятнадцатом году. Создал, чтобы раздувать пожар мировой революции.
Голованов помолчал, потом продолжил:
-Тогда-то все были уверены, что мировая революция у нас на носу, и подтолкнуть ее можно легко-легко. Ну, а потом, сам знаешь.
Да, это Кольчугин, в самом деле, знал не по чужим словам, а видел своими глазами: европейские пролетарии, на которых возлагали такие надежды вожди Коминтерна, не хотели брать в руки оружие и идти на баррикады. Им было удобнее припугивать свои правительства, намекая на «опыт русских товарищей», и получать свою выгоду. То сокращение рабочего дня, то пособие по болезни, то… Да, мало ли что нужно рабочему человеку!
Но машина-то уже завертелась!
-В общем, драка там шла нешуточная, самая настоящая борьба за власть среди про-летарских вождей.
-Кому там бороться и с кем? – хотел понять Артем.
-Так все просто ведь, Артем. В Коминтерне сидят люди, решающие задачи «страте-гические», а в России-то задачи все больше практические, и решать их надо не в дискус-сиях, а в повседневной работе. Вот тебе и противоречие, и нешуточное. И каждый хочет быть сверху, отдавать приказы и получать отчеты о выполнении. Эти… из Коминтерна, что придумали, - усмехнулся Голованов. – Знаешь, как сейчас называется ВКП(б)?
-Как?
-Пришпандорили ей еще приставку – Секция Коминтерна. Дескать, Коминтерн бу-дет принимать решения, а большевики, как его секция, их обязаны выполнять. Такая вот задумка была, представляешь? Ну, а отсюда, вроде, как и международный отдел Комин-терна должен вести всю основную работу по изучению обстановки в мире. Ну, а это что значит? А значит, что все ему должны отдавать информацию, а уж он будет рекомендо-вать решения Коминтерну, ну а эти решения надо считать единственно верными.
-Ну, фантазеры, - крутанул головой Артем.
-Фантазеры-то фантазеры, а свара идет нешуточная. Кадры-то у них свои, засекре-ченные. Вот и спорим по любому поводу. Впрочем, спорим-то только дома, в Москве, а тут иногда и до драк доходит, до прямых столкновений. Они, сукины дети, не брезгуют даже сдавать нас.
-Это как, - не поверил ушам Кольчугин и снова закурил.
Да, вот так, - невесело парировал Голованов. - Собственно, зачем я тебе все это рассказываю? А, вот, зачем. У твоей заботы ноги растут от Гриши Липкина. Знаешь тако-го?
-Липкин? Он-то там откуда? Он же бегал от меня, как заяц.
-Ну, брат, он когда от тебя бегал-то?
Когда?..
Гриша Липкин был, по существу, первым заданием Артема после долгих скитаний по миру.
Тогда, в двадцатом, уйдя в Стамбуле от подполковника Трунова, он сел на первый подвернувшийся торговый корабль, завербовавшись матросом.
Возвращаться Артем не спешил: кто знает, где сейчас тот клочок бумаги, который его заставили подписать?
Да, и мир было интересно повидать, с детства мечтал!
Вот и помотался по миру. Не бывал только в Австралии и в Японии, а так - всякого  насмотрелся!
В сентябре двадцать четвертого в порту Гамбурга к нему подошел незнакомый че-ловек, серьезный мужчина, хоть и одет был просто, не выделялся из толпы матросов и до-керов.
Разговаривал тоже просто, без фокусов. Напомнил некоторых общих знакомых, пе-редал открытку от одного из них. Похвалил за то, как ушел в Стамбуле, похвалил за уме-ние «мимикрировать». Артем мудреное слово запомнил, потом узнал, что оно означает, похвалил себя.
На вопрос Артема – возвращаться? -  мужчина удивился:
-Зачем? Вы тут, как рыба в воде, вам весь мир доступен. Матрос самому черту не брат, верно? Тем более, есть для вас задание, и задание серьезное. Другому, как считают ваши знакомые, тут и не справиться.
Задание, в самом деле, было необычное, хотя суть дела казалась простой и ясной: человек, как думали, достойный, надежный, был облечен доверием и направлен в Болга-рию, помогать подготовке пролетарского восстания. Однако, товарищ исчез. Собственно, уже и не «товарищ», а так – субъект.
Мало того, что предал дело мировой революции и исчез, но и прихватил деньги, выданные ему для подготовки этого самого восстания. Деньги немалые.
По некоторым сведениям, видели этого субъекта в Южной Америке, где он живет припеваючи. Вот туда и следует товарищу Артему отправиться. Туда он уедет, как матрос, а там превратится в … И получил Артем Кольчугин документы на испанское имя, и деньги.
-Расходуйте их аккуратно, потому что работать будете автономно.
Еще одно интересное слово, отметил про себя Артем.
-Делать-то что надо?
-Как что? – удивился солидный мужчина. – Вернуть деньги.
-А с этим?..
-Ну… Это уже несущественно. Хотя, - задумался собеседник. – Пожалуй, он смо-жет поднять скандал, да, и полицию на вас натравить может. Так что…
Гришу Липкина Артем нашел через три месяца в Уругвае. Владел Гриша магази-ном, и жил в особняке неподалеку от центра. Жил, не таясь, будто не опасался, сволочь, что его ищут и найдут.
Теперь предстояло с ним «поговорить», и готовиться к этому надо всерьез: стоит Липкину заявить в полицию, и Артема устроят в местную тюрягу на много лет: докумен-ты-то, как-никак, липовые.
Проследив за Липкиным, Артем нашел хорошее решение. Точнее, Липкин сам его подсказал: два раза в неделю он, женатый, семейный человек, наведывался к подруге. Жила дама сердца одна, и у Гриши, судя по всему, был ключ от ее квартиры, потому что несколько раз хозяйка квартиры приходила позднее Липкина. Не на лестнице же он ее ждал.
Гришина подруга была дамой весьма активной в определенном смысле. Была она не очень хороша внешностью, но что-то привлекательное в ней было. Идя по улице, она скромно глядела себе под ноги, но время от времени стремительно оглядывала мужчин, находящихся в поле ее зрения, и глаза ее в эти моменты сверкали, будто у охотника, уви-девшего желанную дичь.
Для нее Артем нашел приятного бездельника, который с удовольствием на полу-ченные от Кольчугина деньги, охмурил даму липкинского сердца, пригласив ее отобедать в ресторане. Судя по тому, как они глядели друг на друга, «обед» закончится под утро, решил Артем, и отправился ждать Липкина.
Открыть дверь квартиры его подруги было несложно, и Липкин пришел к Артему  сам, что называется, «своими ногами».
Закурив, Гриша расположился за столом, налив себе бокал лимонада, и был крайне удивлен, увидев Артема, выходящего из спальни.
Кольчугин не стал терять время, схватил Липкина за грудки и потребовал вернуть «спертые деньги».
На неизбежный вопрос, «какие деньги» ответил еще короче – «болгарские».
Липкин, надо отдать ему должное, в ситуацию въехал сразу.
Лицо его скривилось, уголки губ поползли вниз, глаза наполнились вселенской тоской. Прижав ладошки к груди, он проговорил:
-Товарищ, вы стали жертвой заблуждения! Вас кто-то дезинформировал.
Странно: слышать незнакомые слова от солидного человека в Гамбурге было инте-ресно, а, вот, познания Липкина вызвали гнев.
-Ты мне тут дурака не валяй, - перебил Кольчугин. – Деньги где?
Липкин уже вошел в роль.
-Повторяю, товарищ, произошло какое-то недоразумение. Вы позволите? – он при-сел на стул. – Едва я прибыл в Болгарию помогать товарищам, как через несколько дней меня нашел другой товарищ, тоже присланный – оттуда.
Липкин строго указал куда-то в сторону, где, видимо, находилась Москва.
-Этот товарищ сказал, что теперь он займется организацией революции в Болгарии, а мне передал более важное задание.
-Какое? – полюбопытствовал Артем, усыпляя бдительность Липкина.
-Как это – какое? – нагло возмутился Липкин.
Уверенность уже вернулась к нему, он решил, что разговор теперь будет вести он.
-Я прислан сюда для создания условий победоносного пролетарского восстания в Южной Америке!
Липкин не спеша достал золотой портсигар, закурил, не предложив сигарету Арте-му.
-Конечно, я имею полное право не отчитываться перед вами, товарищ, но, если уж вы тут, то сможете доложить там, что Григорий Липкин успешно выполняет свою мис-сию!
Голос Липкина начал звенеть.
-Мной создана обширная агентура, огромная сеть осведомителей, есть надежные люди на побережье, куда могут приходить суда с любыми грузами, понимаете, с любыми! Мда… Я тут не сижу, сложа руки, я тут работаю по шестнадцать часов в сутки, готовя ре-волюцию.
Он встал, прошелся по комнате, уже полностью уверенный в себе.
Когда заговорил снова, голос его звучал указующе:
-Товарищам в Москве передайте: они слегка заблуждаются в своих расчетах отно-сительно Америки. Тут опору надо делать не на пролетариат, а на военных. Да, да, не удивляйтесь, голубчик, на военных. Дело в том, что культ армии тут невероятно силен…
Артему по-своему было даже интересно слушать этого шута, и он посидел бы еще, но обращение  «голубчик» вывел его из себя.
-Сядь-ка, прыщ, - скомандовал он, и Липкин снова побледнел. – Деньги вернешь через три дня. Не вздумай шалить. Мы о тебе и так все знаем, а теперь будем стократ зор-че глядеть за тобой, понял?
-Товарищ. .. – начал было Липкин, но Артем перебил.
-Баба, которую ты ждешь, сегодня не придет домой ночевать, и ты с ней до нашей следующей встречи не увидишься, понял?
Липкин кивнул, но видно было, что он еще на что-то надеется.
-Вы должны понимать, что деньги вложены в дело, их нельзя вытащить за три дня. Кроме того, если я начну собирать доллары, это все заметят, и полиция в том числе.
Он снова буквально на глазах возрождался, подобно птице Феникс.
-Формально бизнес принадлежит моему тестю, местному жителю. Ну, не мог же я, приехав в страну сразу же открыть всем, что у меня огромные деньги. Тут на это смотрят строго.
Кольчугину это надоело. Он схватил Липкина за грудки, рванул его вверх и толк-нул в грудь так, что Гриша отлетел к стене.
-Ты, сволочь, меня за кого держишь?
Артем нарочито брызгал слюной в лицо Липкину, зная, что на слабонервных это действует.
-Тесть твой держит обувную лавку, и денег у него не было, нет, и никогда не будет!
Он распахнул пиджак Липкина, вытащил из карманов все, что там было. Пораз-мыслив, взял паспорт и чековую книжку.
Вольно или невольно он наступил на мозоль, упомянув полицию, и отступать было нельзя.
-Три дня и в долларах. Крутись, как хочешь! Через три дня придешь по адресу, ко-торый тебе сообщат. Отдашь деньги, получишь паспорт и чековую книжку. Понял?
Липкин безвольно кивнул головой. Слеза катилась по его щеке.
Вот артист! Когда через три дня Кольчугин вернулся, Липкина уже не было.
Исчез, сукин сын. Всех бросил, включая и двух дочерей.
И теперь он в Москве?
-Что он там делает?
-Он приехал, рассказал, что вынужден был бежать, спасаясь от преследования вра-гов. Плакался, что подготовил план возвращения, но тут явился ты и отнял у него «рево-люционные средства», - засмеялся Голованов. – Так что, ты, товарищ Кольчугин, контрре-волюционер, получается. А Липкин сейчас активничает именно в международном отделе Коминтерна.
-Так, получается, что он сейчас как бы твой начальник? – насторожился Кольчугин.
Голованов поднялся, подошел к окну и высунул голову на улицу.
-Воздух-то, какой, а?
Потом  глянул на небо.
-Ну, тебе пора, пока народу немного. Через крышу не ходи, увидят – узнают про этот ход. Говорят, ты его и открыл, а?
Ответа не будет, понял Артем, но настаивать не стал, не было смысла.
Поэтому просто ответил на вопрос:
-Было дело, пришлось через крышу уходить.
Голованов одобрительно кивнул:
-Ну, молодец, многим товарищам он хорошо помог.
-Так, мне по лестнице идти что ли?
-Ну, а как еще?
-Да, ты смеешься что ли: утром мужик от мужика уходит! – рассвирепел Артем.
- Ты клюпий русская  мужика, - нарочито ломая язык, улыбнулся Голованов. - Ко-му это интересно в Париже? Иди спокойно. Позвонишь сегодня между тремя и четырьмя часами вот по этому телефону. Запомни.
После такой встречи, после такого разговора, который вопросов оставил больше, чем дал ответов, Артему нужно было прогуляться, и утро, идущее на смену ночи, освежа-ло и помогало думать.
Голованов многое прояснил в том, что так тревожило Кольчугина, но ничего не пообещал. Ничего не сказал о том, что его привело в Париж, но телефон дал, и, следовательно, разговор не закончен, и будет продолжение.
Ну, а коли так, надо готовиться, решил Артем, а не ломать голову попусту.
Только подходя к квартире, вспомнил о Клаудии. Он не хотел ее обманывать, и не мог сказать правду.
Будет лучше просто промолчать, решил он. Пусть думает, что хочет.
В квартире было тихо. На столе в гостиной в вазе стоял букет роз.
К вазе была прислонена записка «Я уехала на рыбалку в Шотландию. Ты знаешь, где это? Приезжай».
9. 1939, июль, Москва
-Ну, хватит чаи гонять, товарищ председатель Совета народных комиссаров, - ух-мыльнулся Сталин, поднимаясь из-за стола. – Пора работать.
Он уже раскурил трубку, и начал расхаживать по своему кабинету, но Молотов, к которому был обращен вопрос, все так же неспешно отхлебывал чай, будто и дел у него никаких больше не было.
Лукавил Молотов, ох, лукавил.
Он провел в этом кремлевском кабинете уже больше двух часов, докладывая со-стояние важнейших государственных дел так, как видел их Совнарком – Советское правительство.
Сталин, и это было привычным, всегда был готов к обсуждению любой проблемы, именно поэтому такие беседы были и просты, и сложны одновременно.
Просты потому, что не надо было растолковывать, отвлекаться на мелочи.
Сложны потому, что именно в мелочи часто и лез сам Сталин, стараясь рассматри-вать проблему там, где она была незаметна, скрыта в перспективе.
Вот, и сегодня, переходя от одной намеченной проблемы к другой, он, казалось, ведет беседу к спокойному завершению. Однако, переходя от рабочего стола к столику, где был приготовлен чай, слегка подхватил Молотова под локоток:
-Ну, а что тебе, товарищ Молотов  докладывает товарищ народный комиссар по иностранным делам?
Спросил, как под дых ударил! Хотелось ответить, что вопрос этот сегодня он не готовил, и еще сильнее огорчился: мальчишество какое-то. Не готовил!
И не хватило-то нескольких часов, чтобы подготовиться к ответу. На столе у него были разложены почти все материалы, не считая тех, что должны были прийти сегодня в конце дня, и ночью. Завтра он мог нарисовать хотя бы примерную картину того, что сей-час творится в мире. Но до этого «завтра» он не дотянул. Придется докладывать сырой материал.
Помог сам хозяин кабинета:
-Не спеши. Давай, попьем чайку, отдохнем и на это время воздержимся от курения.
Ну, а теперь, если уж закурил свою трубку, получается, что пауза закончена, пора отвечать на вопрос.
Молотов закуривать не стал, уселся прямо, сложив руки на колени, и заговорил.
-Народный комиссар по иностранным делам, товарищ Сталин, ознакомил меня с состоянием дел наркомата в самых общих чертах. Он у меня попросил чуть-чуть отсро-чить доклад. Поэтому я только перескажу основные положения нашей с ним совместной работы, товарищ Сталин.
Говорил Молотов долго. Неожиданно долго, в первую очередь, неожиданно для се-бя самого. Одна мысль тянула за собой другую, а следом за той шла целая череда сообра-жений, относящихся и к тому, что впрямую с иностранными делами связано не было.
Сталин слушал внимательно, время от времени, делая пометки, и раскладывая лис-точки с пометками в какой-то ему одному ведомый пасьянс.
-Значит, ты видишь только эти два варианта? – уточнил он, не скрывая, что вопрос риторический.
Не дав Молотову ответить, заговорил сам.
-Давай посчитаем еще раз. Германия. Конечно, сейчас движение Гитлера к нашим границам очевидно. Ты прав. Однако, ты прав и в том, что без помощи Англии он бы не сделал ни одного шага в нашу сторону.
-Только Англии?
Сталин намек понял и ответил сразу же:
-Франция, Молотов, никогда по доброй воле не согласилась бы на усиление Герма-нии. Французы помнят, что самые ужасные войны на их территорию приносила в послед-ние полвека именно Германия. И в то, что Гитлер успокоится, захватив Судеты, французы не верили. Так что, все движение немцев шло только с согласия и при поддержке британцев. Скажи Англия решительное «нет», и Гитлер остался бы с носом. Ни Австрию бы не занял, ни Чехию бы не уничтожил.
Сталин поднялся, стал прохаживаться по кабинету.
-Но именно тут нам и надо искать свою выгоду. Даже тут есть возможность уси-лить наше положение в Европе. Все, что сделано в последние полгода, конечно, усилило желание Гитлера идти на восток. Однако все эти изменения можно называть и пересмот-ром Парижских договоров. Ты же сам говорил об информации этого журналиста …
-Гринина.
-Да! Именно, Гринина. Если Англия и Франция сами для себя выстраивают такую линию объяснений, значит, с нами это обсуждать, вовсе не станут. Вы, дескать, не захоте-ли делить мир после мировой войны, испугались, мол, исторической ответственности, господа большевики, вот и не лезьте сейчас не в свои дела. И они будут в чем-то правы. Во всяком случае, европейский обыватель согласится с ними, а не с нами. Другая сторона – что мы можем сказать? Австрия? Но там был референдум, на котором граждане сами захотели присоединиться к Гитлеру. Чехия? То же самое. Судеты сами себе выбрали та-кой путь, словаки решили разорвать федерацию, а что касается оставшихся земель, то это – мелочи. Попробуй мы слово сейчас сказать, нам обязательно ткнут в нос какой-нибудь «несправедливостью». Понимаешь?
Молотов помолчал, складывая воедино все, что сказал Сталин.
-Западная Украина в составе Польши…
-Вот именно! Само создание Польши, по сути, формально, тоже итог Парижских соглашений. И поляков поддерживали в стремлении создать собственное государство, и чехов, и сербов.
-Подожди, - перебил Молотов, захваченный идеей. – Если сейчас правильно пред-ставить дело, то и поляки, и Югославия должны стать нашими союзниками!
-Поляки?
Сталин усмехнулся.
-Поляки недавно ухватили у Чехии, когда немцы ее уничтожали, Тешинскую во-лость, и будут рады, если Гитлер разрешит им забрать то, что осталось от Украины и Бе-лоруссии. А от югославов нам толку мало. Чем они нам помогут? Но ты прав в том, что использовать надо все возможности.
Сталин , помолчав, продолжил:
-Что еще мы видим в Германии? Усиливают армию? Армия – принадлежность лю-бого суверенного государства. Немцы, между прочим, просто-напросто повторят то, что говорили уже много раз: над ними висит дамоклов меч войны на два фронта. Французы и поляки постоянно поминают агрессивность тевтонов, а такие воспоминания не возникают просто так, и могут иметь самые серьезные последствия. И, учитывая, последние события, если Польша или Франция допустят случайную ошибку в своих оценках германских планов, то их могут понять, и поймут.
На последнем предложении Сталин сделал особый упор, помогая себе не только интонациями, но и движениями руки. Молотов видел, что генеральный секретарь уже встал на какую-то дорогу, и сейчас просто проверяет намеченный маршрут:
-Далее. И у французов, и у поляков достаточно сильные армии. Если они ударят с двух сторон, то у немцев не найдется достаточно сил для серьезного отпора. Англия, ко-нечно, будет похихикивать, радуясь очередной драке на континенте и своей недосягаемо-сти, своей защищенности от вторжения. Великие моряки!
Сталин не скрывал сарказма. Он заново набил трубку. Теперь и Молотов достал папиросу, закурили одновременно, помолчали.
- Продолжим наш анализ, - предложил Сталин. - Теперь, что касается Польши. По-ляки с момента воссоздания Польши в 1917 году не скрывали, своих притязаний на земли Украины и Беларуси, которые когда-то считались землями Речи Посполитой, и были от-хвачены у нас в двадцатом.
Молотов знал, что для Сталина эта тема, тема войны с белопанской Польшей, была особенно больной: именно тогда авантюризм Михаила Тухачевского - командующего За-падный фронтом – привел к полному и безоговорочному поражению Красной Армии. Видя уже себя на белом коне, вносящем его не только в польскую столицу – Варшаву, но и в саму Историю, Тухачевский бросил свои войска вперед, стремительно гоня их в победе.
Спешка не всегда хороша. Особенно – на войне.
Боевые части ушли вперед, а тылы отстали. Это были те самые тылы, которые должны были обеспечивать войска не только боеприпасами и снаряжением, но и питани-ем, и отдыхом. Там, в тылах, в обозах находилась и «медицина», и все иные службы без которых бойцу трудно воевать и невозможно жить.
Егоров, командующий юго-западным фронтом, возражал. Сталин – член Реввоен-совета, его поддерживал. Тухачевскому было наплевать.
Что им руководило?
Жажда надеть треуголку Наполеона?
Пылкость молодого - всего-то 27 лет - полководца?
Какая теперь разница?
Именно в  это время Начальник государства Польского Юзеф Пилсудский, собрав всех, кто был у него под рукой, нанес удар с фланга, отрезал наступающие части от тылов, от обозов.
Какие у обозов возможности вести бои!?
И наступление захлебнулось.
Война была проиграна, хотя еще несколько дней назад Европа была уверена, что Красная Армия уже на окраинах Варшавы!
Министр иностранных дел Великобритании Кёрзон, именем которого была названа линия восточной границы Польши, опасаясь ее поражения, направил в Москву ноту с требованием к Советам «не перегибать палку», захватывая новые территории.
Никто не ожидал того, что случилось, а оно случилось.
И досада, и злость Сталина по этому поводу не угасали до сей поры, понимал Мо-лотов, глядя, как тот разжигает затухшую трубку, старательно демонстрируя спокойствие.
Он вспомнил беседу, начавшуюся уже после заседания Политбюро, кажется, в 1925 году. На заседании каким-то образом Троцкий попытался снова заговорить о мировой ре-волюции, но его перебили: нет такого вопроса в повестке дня, давайте соблюдать дисцип-лину!
Зато после заседания, когда все уже начали расходиться, Троцкий, будто обращаясь только в Каменеву, сказал нарочито громко, чтобы все слышали:
-А все-таки, напрасно, товарищ Каменев, вы затаптываете идею мировой револю-ции. Вот, помнится, однажды мы с Ильичом…
После смерти Ленина товарищ Троцкий стал часто пользоваться этим приемом, за-ставляя верить, что именно с ним, Львом Давыдовичем, Ленин был наиболее откровенен, и обсуждал самые важные проблемы. Получалось, между прочим, что Троцкий становил-ся чуть ли не политическим душеприказчиком Ленина. На некоторых это действовало, люди уклонялись от возражений.
Но только не Сталин, и не в этот раз.
Он шагал почти неслышно, но показалось, что комнату заполнил грохот его сапог. Остановился шагах в трех, набычил голову, и заговорил. Видимо, в душе его все клокота-ло, потому что в тот раз, и никогда больше, Молотов слышал такой кавказский акцент Ко-бы:
-Ти, тавариш Троцкий, в Польше бил? Ти видел, как нам помогал польский пралэ-тарий, расстреливавший наших красноармейцев? Ти видел, как нам помогал «угнетенный польский крестьянин», травивший воду в колодцах и фуражное зерно? Ти думаэшь, они все изменились? Ти думаэшь, они нам будут руки целовать? Они нам исподтишка дуби-ной хребет переломают, если окажутся у нас в тылу! А ти хочэш миравую рэвалуцию?
Молотов – единственный раз – видел растерявшегося Троцкого, а вокруг звенела тишина.
Потом ее прервал Сталин.
Уже совсем другим, привычным, глуховатым голосом подвел итог:
-Думаю, вопрос о мировой революции нам надо будет все-таки обсудить, если то-варищи не против.
Может быть, и Сталин вспомнил именно тот случай. Так или иначе, он молчал долго, прежде, чем вернулся к разговору:
-Эти земли никогда не были польскими. Польские магнаты просто захватывали их, пользуясь ситуацией, и эксплуатировали украинцев и белорусов, которые на этих землях жили. Потом земли эти они потеряли, и если бы не некоторые обстоятельства, никогда бы не получили снова. Ну, а теперь, у них свои планы, свои мечты. О Великой Польше «от моря и до моря» у них не говорят только ленивые. Можем мы с тобой, Вячеслав, сегодня быть уверенными, что Польша не готовит удар?
Взгляд Сталина был спокоен, значит, взял себя в руки.
Молотов ответил так же спокойно:
- Не можем. Кстати, есть сведения, что они бы и у Литвы немного забрали бы, что-бы восстановить Речь Посполитую.
Сталин довольно кивнул:
-Вот, видишь. А ведь у них есть пакт о ненападении с Германией, если я не ошиба-юсь.
-Ошибаетесь, товарищ Сталин, - невольно усмехнулся Молотов.
Все-таки, ему, как наркому иностранных дел по должности положено знать глуб-же.
-Ошибаешься, Коба.
Снова назвал Сталина старой, подпольной кличкой, чтобы возражение не показа-лось вызовом.
- Пакт у них был, и подписали его в январе тридцать четвертого года, но в апреле, то есть, пару недель назад, Гитлер его разорвал. Разозлился, что поляки не хотят пускать его в Данциг.
Сталин снова усмехнулся:
-Еще одно детище.
Польша после войны получила земли разных стран, в том числе, и германские. При этом, земли, переданные Польше, отрезали от собственно Германии всю Восточную Пруссию, и теперь попасть из одной части страны в другую можно было только, преодо-лев польскую территорию. Именно там и был расположен Данциг.
 Данциг, он же Гданьск, был предметом долгих и безуспешных споров между Гер-манией и Польшей. Немцы утверждали, что город воздвигли крестоносцы, пришедшие на эти берега в четырнадцатом веке, и показывали летописи, найденные в своих монастырях. Поляки возражали, что их предки жили тут еще в шестом веке, и показывали черепки, выкопанные из земли. Обе стороны отвергали все аргументы противника, и продолжали спорить. 
После войны город получил название Данциг и статус вольного города, который сам собой управлял.
Однако, и это не решило проблемы. Какое там «самоуправление»! Кто как мог, тот так и мешал.
Во время той самой войны, которую Польша вела с Советской Россией, докеры Данцига отказались разгружать транспорт со снарядами, а снаряды эти были нужны поль-ской армии как воздух.
После этого Польша с согласия Лиги наций разместила свои собственные склады на полуострове Вестерплятте.
Так и продолжалось противостояние вокруг Данцига, хотя со временем, после за-хватов Австрии и Чехии, становилось все яснее: миром это не закончится.
-Ну, вот, мы добрались и до Германии, Вячеслав, - констатировал Сталин и снова замолчал.
Молчал и Молотов, понимая, что подошли к главной проблеме, и решение этой проблемы, и отношение к ней может сформулировать только Сталин. Потому что и ис-полнять намеченное будет тоже он. Не один, конечно, но без него, без генерального сек-ретаря, все остановится в напряженном ожидании!
Молотов часто размышлял о том, как меняется Сталин, и пришел к выводу, что трагедия этого человека в том, что он наследовал гению – Ленину!
Молотову много раз приходилось оказываться рядом с Лениным в разные моменты истории, и каждый раз он поражался его умению видеть на много шагов дальше всех,  смелости замыслов этого человека, и непоколебимой последовательности в выполнении задуманного.
Выше всего в Ленине, пожалуй, была уверенность в том, что он прав, и другого пути нет. Но, и это Молотов знал совершенно точно, такая уверенность не была эгоизмом, а приходила после долгих размышлений, когда принималось во внимание все, что только можно и нужно было знать.
Сразу после победы пролетарской революции всероссийский съезд советов принял декрет о мире, и предложил всем странам, участвующим в мировой войне, немедленно заключить мир.
Большевики выполняли свои обещания, да, и война, как казалось, всем уже надое-ла, и простое предложение сразу же найдет отклик не только в сердцах простых людей, но и в умах политиков.
Ошибались. Война продолжалась.
Единственной страной, ответившей на предложение советской власти, оказалась Германия. Ей было несладко воевать на два фронта, и, едва появилась возможность хотя бы один фронт закрыть, поспешила это сделать!
Правда, благодарить за это большевиков Германия не спешила. Зная, что прави-тельству Ленина мир нужен, как воздух, немцы стали выставлять свои требования, и, в конце концов, повернули дело так, будто Россия – страна, потерпевшая поражение в вой-не. От России требовали уступок, и немалых, начиная с отказа претендовать на террито-рии, прежде бывшие частью Российской империи, и заканчивая требованием передать вооружение и боеприпасы, находившиеся на территориях, уже занятых немцами.
Попытки затянуть переговоры в надежде на новые революции, теперь уже в Евро-пе, не дали результата.
Именно тогда наступил, как понимал теперь Молотов, самый трудный момент для большевистского правительства: или принять унизительные требования немцев или вновь быть втянутыми в войну, но уже без поддержки прежних союзников – Англии и Франции – которые были большевиками весьма недовольны!
Вот тут-то партия, еще недавно казавшаяся монолитом, стала раскалываться.
Центральный Комитет заседал непрерывно, обсуждая один и тот же вопрос: мир с немцами.
Лично Ленину, как человеку, никто не высказывал никаких претензий. Зато все его предложения торпедировались под разными лозунгами.
От него отступились те, кто всегда, казалось, был самым преданным и верным. Любимчик Ленина Коля Бухарин все время стучал по столу кулачком и вещал: возобно-вив войну с немцами, большевики поднимут революционную волну во всей Европе, а без этого власти им не удержать.
Троцкий все время требовал слова, а, получив его, напоминал о необходимости «революционного насилия».
-А товарищам, не читавшим «Роль насилия в истории» сочинения нашего вождя и учителя Фридриха Энгельса, я советовал бы взять отпуск и отправиться в библиотеку, - сверкал Лев Давидович глазами в сторону Ленина.
Молотов считал себя человеком спокойным, но в те моменты думал, что, окажись он на месте Ильича, быть бы Троцкому битым.
Даже верный Дзержинский не поддержал. Говорил Феликс коротко и только по де-лу, и оттого речь его, переполненная его неизбывными польскими «щчещами» и «жеча-ми» казалась особенно резкой и агрессивной.
На стороне Ленина оставалось несколько человек из тех, кто имел право голоса. И среди них был Сталин.
Молотов так и не узнал никогда, почему Коба, не покинул Ленина: то ли знал что-то особенное, то ли просто слепо верил. Но не покинул даже тогда, когда несколько раз голосовали, чтобы потом снова не соглашаться и дискутировать.
Наконец, все стало ясно.
Новых аргументов больше не будет.
Мнения уже сложились и распределились по группам.
Ленину не победить: слишком малы силы.
И тогда он выстрелил!
Перед самым последним голосованием Ленин попросил слова – «минута, товари-щи, не больше».
Поднялся, оглядел всех.
Взгляды, направленные на него не выражали ни сочувствия, ни поддержки. Проигравшего никто не щадит, а Ленин уже перешел грань поражения. Голосование – всего лишь констатация факта.
Ленин откашлялся.
-Товарищи члены центрального комитета. Довожу до вашего сведения, что про-должаю считать свою точку зрения единственно правильной. Сегодня мы не можем со-противляться силе германского оружия. Не мы с вами не можем, а российский мужик, которому мы так много обещали. Не о немцах надо думать, не о том, как стыдно нам будет жить, согласившись на германский диктат, а об этом мужике, который от нас отвернется, если мы его обманем, и он не получит мира! Те, кто этого не понимает, слеп той слепотой, при которой очки не помогут!
Ленин стрельнул взглядом в сторону Троцкого, и Лев Давидович поежился.
-То, что в Германии еще не грянула революция, не должно вводить нас в заблужде-ние: она неизбежна! И тогда германский пролетарий, взявший власть в свои руки, не только признает нас своими товарищами по классу, но и признает несправедливость, к которой нас вынудили те же самые империалисты, которые угнетают и его.
Ленин замолчал.
-Прошу меня простить, кажется, я злоупотребил вашим терпением, и слишком раз-говорился. Заканчиваю. Хочу только сказать, товарищи члены центрального комитета, если мое предложение не будет принято, я тотчас выхожу из состава не только центрального комитета, но и партии в целом. И тотчас же сообщаю об этом совершенно публично.
Такой паузы Молотову не приходилось переживать более  никогда.
Молчали, и никакое сравнение, никакой образ не мог бы выразить степень пора-женности этими негромкими словами невысокого человека, который тотчас же сел и уставился в окно, будто там показывали что-то интересное.
Все остальные молчали, и в их сознание медленно и неотвратимо входило понима-ние того, что, едва Ленин действительно  выйдет из этого помещения, они, весь этот «центральный комитет», станут просто группой людей, которые сидят в душном, проку-ренном помещении. Не больше.
А Ленин, едва узнают, что он вышел из партии большевиков, создаст и новую пар-тию, и новый центральный комитет, взамен этого, ставшего ненужным.
После долгого гробового молчания слово взял Троцкий: при создавшихся условиях наша партия не в силах руководить войной. Нужно было бы максимальное единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственность голосовать «за войну».
Предложение Ленина прошло почти единогласно.
Вспоминая это, Молотов понимал: скажи однажды в те времена что-то подобное  Сталин, его бы и не услышали. Ну, в крайнем случае, попросили бы: ну, так, выходи ско-рее, не отнимай времени!
И потом, когда Ленин ушел, и Сталину пришлось удерживать партию и страну от постоянной борьбы и развала, он мог полагаться только на самого себя. Те, кто называл себя «ленинской гвардией», его не признавали, к призывам его были глухи.
И сейчас, когда Германия вновь ставила большевиков перед выбором, Молотов был обязан помочь в этом и Сталину, и партии, и стране.
Так он считал.
В этом был убежден.
10. 1939, июнь, Европа
Вопросы, которые задавали друг другу Сталин и Молотов, летом тысяча девятьсот тридцать девятого года витали над всем миром, сгущаясь над Европой, которая по при-вычке продолжала считать себя  Колыбелью Цивилизации и центром всего мира.
А ведь двадцать лет назад, поздней осенью 1918 года, когда закончилась война, ко-торую во всем мире стали называть Великой, люди верили, что после этой войны к ним пришел и Великий мир.
Миллионы человек остались лежать в братских могилах, а то и просто на полях сражений, миллионы калек каждый день вспоминали ужасы войны и все, кто пережил эту войну, молились о том, чтобы она не повторилась.
Всем нужен был мир.
Именно об этом говорили тогда, двадцать лет назад, все, кто съехался в Париж, чтобы установить мир на все времена.
Говорили о том, что после такой войны нужно создать мир, где страны создадут великую единую семью, где народы будут равными и люди станут братьями.
Так говорили политики, так говорили люди.
Но, господа, если откровенно и между нами, то нельзя же всё принимать всерьез!
Немыслимо, чтобы плоды победы достались всем, кто воевал, да еще и поровну! В любом равенстве есть соответствующий порядок, и он незыблем.
Поэтому надо понимать, что восстановить прежний мир было бы трудно, точнее говоря, невозможно.
Мир помнил, что великую войну начали, поведя за собой всех, пять могучих дер-жав, объединившиеся в два непримиримых враждующих блока.
В одном, названом Антантой,  объединились Британия, Франция, Россия. В другом – блоке центральных держав - Германия и Австро-Венгрия. Позднее, в ходе войны, к каж-дому блоку присоединялись страна за страной, надеясь хоть что-то получить от будущей победы.
В войне победила Антанта.
Казалось, три державы, стоявшие в одном боевом строю должны в нем остаться и после победы. И, конечно, Россия, своими жертвами отвлекавшая силы центральных дер-жав, имела все права считаться совладелицей победы в великой войне!
 В Лондоне и Париже думали иначе. Победа в такой войне не делится на троих, следовательно, Россию следует вынести за скобки. Тем более, что к власти там, в этой ди-кой стране, пришли большевики, которые вовсе предлагают мир без захвата территорий и без компенсаций, которые побежденные испокон века выплачивали победителям.
Но, если не захватывать территории и не получать денег, то зачем воевать, госпо-да?
Итак, Россия с такими взглядами на мирной конференции никому не нужна, и это всем ясно.
Да, но будет ли это выглядеть прилично, досадливо поморщились бывшие «союз-ники»?
Решение нашли, повторяя всюду, где только возможно, «основные вопросы», кото-рые «мешали признать Россию равной великим».
Во-первых, господа, Россия предала союзников, подписав сепаратный договор с Германией. Ах, господа, из-за России мы остались наедине с этой машиной смерти!
Во-вторых, сейчас у власти в России большевики, а это, как все понимают, поло-жение временное, которое вскоре кончится. Принимать решения, учитывая мнение боль-шевиков, бессмысленно. Вот, когда там придет к власти настоящее правительство, тогда представители России и будут приглашены на мирную конференцию.
Попытались, правда, пригласить на конференцию все «русские правительства», но большевистская Москва отказалась, усмехнувшись: а кем, собственно, управляют эти «правительства»?
Россией?
Бога побойтесь, господа, или кто у вас там вместо него?
Впрочем, хотите вершить судьбами России с Деникиным и Колчаком – дело ваше.
Не вышло со «всеми русскими правительствами». Обидно. Эти русские не пони-мают своей выгоды и не думают о нуждах мирового сообщества!
Председательствовавший на Парижской конференции премьер-министр Франции Жорж Клемансо скорбно поджимая губы, вынес диагноз:
-России больше нет, господа!
Впрочем, в это мало кто поверил.
Ну, и, наконец, третий довод: на конференции собираются победители, а Россия войну проиграла! Она же в Бресте подписала договор, в котором, фактически,  признала свое поражение. Кому же она, проигравшая, тут нужна?
Вот так-с!
Значит, с Россией покончено!
Вот и славно! Что у нас дальше, господа? Посмотрим. Ситуация-то, какая сочная! За годы войны рухнули три империи, эту войну начинавшие, сколько земель осталось, никем еще не захваченных!
Дел невпроворот, успевай расхватывать то, что плохо лежит!
Пылала в огне революций и внутренних войн Российская империя, пока не сгорела дотла, превратившись в землю, на которой идет жестокая борьба за власть.
Медленно и неверно приходит в себя после революции Германия, совсем недавно считавшая себя достойной самого удобного места под солнцем.
Развалилась Австро-Венгрия, веками шившая «лоскутное одеяло» своей империи.
Ну, значит, Англия и Франция, оказавшиеся, таким образом, победительницами, и продиктуют миру свои условия.
Так ведь сорвалось!
Нахально плюхнулась к всемирному столу переговоров Америка, отлежавшаяся за океаном и жадная до новых «равных возможностей».
Президент США Вильсон плыл в Европу со своим планом «всемирной гармонии». Ну, да, этот план делает Америку хозяйкой мира?
Но ведь Старый Свет потому и называется «старым», что отжил свое!
Ему надо просто и скромно отойти в сторону, позволяя действовать тем, кто умеет действовать!
Вудро Вильсон, в самом деле, временем и возможностями вывести страну в миро-вые лидеры не пренебрегал. Он привез предложения, целых четырнадцать, о том, как обу-строить мир. Весь мир, и ни страной меньше.
Польше дать свободу, вернув все территории, которые прежде принадлежали Рос-сии, Германии и Австро-Венгрии, и которые считают «польскими» сами поляки.
Румыния, Сербия и Черногория должны быть освобождены от всех иностранных войск.
Сократить вооружения до международно-признанного минимума, гарантирующего возможность защиты от агрессии.
Ну, и все остальное в том же духе!
Америка вовсю брызгала слюнями и орудовала локтями, ощущая свои неисчерпае-мые силы, прорываясь к мировому трону!
Узнав об этом плане, Лондон и Париж едва не задохнулись от возмущения: есть  предел всякой наглости, господа! Нельзя же быть умнее тех, кто уже признан таковым! Мысли Вильсона, надо согласиться, не совсем глупы, но не ему их высказывать, в самом деле! Не ему!
В конце концов, давно уже признан порядок, в соответствии с которым мудрые мысли высказывают все по очереди. И место Америки в этой очереди пока еще не первое.
Старый Свет не спешил. Он никогда не спешил именно потому, что был Старым, и не печалился об этом. Он многое в своей жизни видел, и, поэтому знал, что где-то и когда-то оступится юный и бесшабашный ковбой, нагло звенящий своими шпорами.
Знал, ждал и дождался!
Вильсона с его идеями никто не воспринял всерьез. Слушали, кивали, потом отхо-дили в сторону. И – ничего больше…
Америка проиграла первый бой на европейском континенте, но не признала себя побежденной. Просто, отошла в сторону.
Вот теперь-то Англия и Франция принялись за привычное дело: устраивать мир, кроить его «под себя», и сделать надо было много, очень много.
О главном все молчали, но никто не забывал:  надо было отгородиться от обезу-мевшей России, предающейся большевикам.
Кое у кого не выдерживали нервы.
Неугомонный британский мальчишка Уинстон Черчилль, последовательно успев-ший в свои сорок с небольшим лет быть и министром внутренних дел, и первым лордом Адмиралтейства, и министром вооружений, в апреле девятнадцатого года предложил соз-дать в рамках мирной конференции совет по русским делам, военная секция которого должна была срочно разработать план уничтожения большевиков.
-Бессмысленно думать о возможности избежать беды, если мы застынем в пассив-ном ожидании, - вещал Черчилль на каждом углу, но сторонников не нашел: слишком уж откровенен.
Проблему стали решать, прикрываясь словами о необходимости дать свободу тем, кто был угнетаем.
Правда, большевики, которым давали несколько недель жизни, по-прежнему не только сохраняли свою власть, но и укрепляли ее. Но не им же, в конце концов, предстоит управлять бывшей Россией, когда там будет восстановлен порядок!
Подождем, господа.
Из отрезков земель, отнятых у России и иных проигравших, стали  возникать госу-дарства с названиями, которые все давно забыли.
Польша…
Чехо-Словакия…
Венгрия…
Королевство сербов, хорватов, словенцев…
Ну, а остальные  побежденные, они и есть - побежденные. Им следует выслушать то, что решат за них, и просто-напросто, безропотно подчиниться. В конце концов, долж-но ведь человечество быть благодарным великим Англии и Франции, которые не только спасли всех в этой войне, но уже веками служат поддержанию мира и гармонии.
Итак, Англия и Франция, в конечном счете, договорившись между собой, смогли добиться согласия и от других. Кто мог с ними тягаться! Ну, а для того, чтобы держать в руках и вожжи и кнут, обе державы объявили себя обязанными строго следить за соблю-дением «и буквы, и духа заключенных договоров».
Однако, как говорили древние римляне, времена меняются, и мы вместе с ними.
Как бы ни было человечество благодарно за достигнутый мир, жить оно хотел сво-ей жизнью. Люди жаждали, и правительства вынуждены были с этим считаться.
Поначалу это были мелочи, на которые настоящие джентльмены не должны обра-щать внимания. Но время, как известно, лучший лекарь. И лучший Творец, добавим мы, ибо не поучает людей, а лишь напоминает о том, что все в нашем мире преходяще.
Америка все-таки, взяла реванш за отказ выслушать ее рецепты мира.
Она предложила то, что в Европе нужно было почти всем – деньги!
Страны, разрушенные войной, без особой радости согласились принять помощь за-океанского капитала, но – согласились.
Правда, сперва был создан международный комитет финансовых экспертов, кото-рым предстояло найти пути для выхода из послевоенного кризиса.
Во главе комитета оказался американец Чарльз Дауэс.
Личность интересная.
В 1917 году добровольцем вступил в корпус американской армии, отправившейся в Европу творить историю. Было добровольцу, то есть, простому солдату, в ту пору52 года.
Правда, через полтора года, к концу войны, к концу войны Дауэс уже был произведен в бригадные генералы.
Отличная карьера!
Мутная, правда, ну, да, ладно.
Новоиспеченный генерал стал руководить снабжением всех союзных войск. Вот это уже настоящий успех!
Ну, а теперь, встав во главе международного комитета, Дауэс умело решал вопросы совсем другого «снабжения», и американские деньги пробрались-таки, в Европу. Так или иначе, американский капитал помогал восстанавливать экономику всех стран, в том числе, и проигравших.
Быстрее всех восстанавливалась Германия.
Хотя, чему тут удивляться?
Немецкая педантичность и исполнительность могли перетерпеть что угодно, и в нужный момент сотворить нечто неожиданное.
Нечто неожиданное носило имя Гитлер и совершенно законно победило на выбо-рах в Германии, взяв вскоре в свои руки всю власть.
Страна, переживавшая позор поражения  и мучения послевоенной жизни, устреми-ла свой взор на оратора, обещавшего все, чего только мог пожелать немец!
И немец возжелал, и желал все больше и больше.
Еще в прошлом, девятнадцатом, веке возникла Германская империя, но она объе-динила не всех немцев, и Гитлер пообещал устранить эту несправедливость!
На его пути стояла Австрия, которая когда-то тоже хотела объединить всех немцев Европы, и поэтому не просто мешавшая Гитлеру, но и пугавшая его тем, что снова захочет встать во главе!
Гитлер не стал бы Гитлером, если бы не умел находить слабые звенья в любой це-пи!
Таким слабым звеном оказалась сама Австрия. Вообще-то, Вена вряд ли могла рас-считывать на поддержку Европы. Слишком уж долго она стремилась быть на континенте выше всех, захватывая все, что плохо лежало, а иногда и то, что было в других руках.
Оказав, например, поддержку Венгрии, боровшейся с турецким нашествием, Авст-рия умыкнула корону венгерских королей и владела страной долгие века, до тех пор, пока сама не рассыпалась.
Земли славян, просивших о помощи, Австрия тоже прихватывала с превеликим удовольствием, и потом владела ими, как своими собственными.
Намаялись с Австрией и Англия, и Франция, которым она никак не позволяла стать полновластными хозяйками Европы.
Австрию, хоть она и оказалась среди проигравших великую войну, нельзя было уничтожить, но ее «сжали», насколько это было возможно, отторгнув все, что смогли.
Премьер-министр Франции Жорж Клемансо, председательствовавший на Париж-ской конференции, после ее окончания высокомерно уронил:
-В Австрию вошло все, что осталось.
Журналисты были в восторге.
Именно это и положил в основу своих планов Гитлер, точно рассчитавший все ре-акции европейских держав. Планы эти он осуществлял настойчиво и последовательно.
Когда в июле 1934 года сторонники Гитлера в Австрии попытались устроить пере-ворот, захватив канцелярию тогдашнего канцлера Дольфуса с требованием отдать власть нацистам, Европа не содрогнулась.
Правда, путч провалился, и даже Муссолини отправил к границе с Австрией пять дивизий, чтобы поддержать Дольфуса.
Казалось, все кончено.
Не таков был Гитлер. Несколько лет упорного и неустанного труда, и фюрер третьего рейха завел долгую и однотонную песню: победители, устанавливая послевоен-ный порядок, грубо пренебрегли правом немцев на создание своего единого государства. Иначе, зачем было создавать Австрию? Не проще ли было объединить Германию?
Европе стало стыдно.
Англия и Франция ощутили неловкость: все-таки, именно они назвали себя гаран-тами послевоенного порядка, и таковыми считались.
Правда, Франция была еще и озабочена. Как-никак, ее и Германию разделяет  толь-ко граница, которую, в конце концов, несложно преодолеть. Есть, конечно, линия Мажи-но, которой французы гордятся, но мощный сосед – источник постоянных волнений.
Англия же, напротив, втайне была приятно взволнована: на континенте снова на-чиналось легкое волнение, которое можно усилить на благо Британским островам.
В ноябре 1937 года министр иностранных дел Великобритании граф Галифакс от имени своего правительства сообщил Гитлеру о возможности «присоединения» Австрии к третьему рейху.
В феврале премьер-министр Чемберлен, выступая в парламенте, открыто объявил, что Австрия не получит поддержки в противостоянии с Германией.
Европа сказала и успокоилась.
В дело вступил фюрер.
12 марта в Австрию вступили германские войска, 13 марта в Вену торжественно въехал Гитлер.
Советский Союз выступил с нотой протеста, Европа молчала.
С Австрией было покончено, и Европа готова была снова вернуться к приятной жизни.
Она этого хотела.
Гитлер не хотел.
Ему и повод долго искать не надо было.
Когда-то много веков назад чешские властители, страдая от нехватки крестьян, ко-торые могли бы обрабатывать плодородные земли, объявили по всей Европе: тому, кто придет и станет обрабатывать наши земли, даем личное освобождение от всех налогов.
А что такое «личное освобождение от всех налогов»?
А это значит, что крестьянин до конца своей жизни не заплатит властелину ни грошика! Дети уже начнут платить, конечно, но за долгую жизнь сам крестьянин уже сде-лает свой участок ухоженным и урожайным!
Кому же такое не понравится? Кто же не откликнется на такой призыв!
И поехали на чешские земли те, кому на родине земли не хватало или вовсе не дос-тавалось.
Так уж получилось, что больше других приезжало народа из германских госу-дарств. Селились, обрабатывали земли, собирали хорошие урожаи, устраивали большие ярмарки!
Чешские земли расцвели, и немцы там прижились.
Спустя века этим и воспользовался Гитлер.
Он снова заиграл все на той же дудке: Парижская конференция безжалостно разде-лила несчастных немцев, и теперь пришла пора устранить эту несправедливость!
Европа замерла, имитируя размышления, и тогда в Германии к трубе присоединил-ся барабан, выбивая дробь «Внимание, готовься!»
«Мы подходим сейчас к последней проблеме, требующей своего разрешения. Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю перед Европой. В 1919 году три с половиной миллиона немцев были отрезаны от своих соотечественников группой сумасшедших политиков. Чехословацкое государство выросло из чудовищной лжи, а имя этого лгуна – Бенеш. Мы не можем безучастно взирать на то, как угнетают и унижают наших братьев только за то, что они – немцы!» - выкрикнул Гитлер на массовом митинге в Берлине, и Европа задумалась еще глубже.
Дело мира снова взяли в свои руки Англия и Франция. Они, будто по вызову, приехали к Гитлеру в Мюнхен, где добродушно улыбаясь, выслушали его требования: отдать Германии Судетскую область Чехии, населенную, в основном, действительно, немцами.
Премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена Гитлер обезоружил: Су-деты должны стать германскими, ибо это отвечает праву нации на самоопределение.
И Чемберлен, чья страна вела самую настоящую войну с Ирландией, тоже жаж-давшей права на самоопределение, согласился: вы правы, мистер Гитлер, немцы должны объединиться. Правительство его величества не станет противостоять вашим разумным требованиям.
Франция тоже вняла голосу европейского разума.
Окончательно вопрос, касающийся Чехословакии, решали без нее. Кому, собствен-но говоря, нужно ее мнение?!
«Права судетских немцев», подкрепленные штыками гитлеровского вермахта, во-зобладали над здравым смыслом, Гитлеру снова уступили, Гитлера снова испугались.
Чехословакия вынуждена была отступить, не имея никакой поддержки, а Германия начала оккупацию Судетской области.
Англия и Франция, конечно, делали вид, что все идет в соответствии с их условия-ми. Чемберлен, вернувшись в Лондон, с улыбкой продемонстрировал полученный в Мюнхене текст соглашения, и провозгласил: «Я привез вам мир».
Наступала осень, и Европа погружалась в спячку.
Разбужена она была весной тридцать девятого, когда Гитлер захватил все, что еще было у Чехии, создав «протекторат Богемия и Моравия», и отделил Словакию, позволив создать там свое правительство.
Между прочим, захваченного вооружения хватило для создания девяти пехотных дивизий!!!
Так началась весна тысяча девятьсот тридцать девятого года, и вопрос: каким будет лето, из сферы погоды переместился в сферу политики.
И ответа не знал никто!
Руководители СССР в этом не были исключением. Увы …
10. 1939, июнь, Франция
Столик, за которым сидел Голованов, стоял на улице, и это Артему совсем не нра-вилось. Расположение неудачное: Леонтия видно со всех сторон, а он даже не знает, отку-да может грозить опасность.
Надо было настоять на своем, и в любом случае добиваться гарантий. Конечно, Ар-тем понимал, что никакие гарантии на самом-то деле ничего не гарантируют, но, пока обсуждали диспозицию будущей встречи, продолжал бушевать. Голованов только посмеивался: ты, брат, совсем волком-одиночкой стал за это время.
Артем долго доказывал, что в их делах надеяться можно только на себя, но потом перестал, буркнув, что, в конце концов, его дело наблюдать, он только страхует, не боль-ше. Так и договорились. Между прочим, и это уже, как говорится, слава богу. Еще вчера утром Кольчугин и не предполагал, что все так повернется.
После той первой встречи никакой ясности не появилось, да, и, откуда! На то, что-бы помогать Артему, у Голованова не было ни времени, ни каких-нибудь полномочий. Да,  честно, и задания у него такого не было.  Выслушал, и то хорошо.
Все это Артем понимал, но где-то в глубине души, на самом ее донышке, поскрё-бывали кошки: все-таки, они - старые боевые товарищи, и знали друг друга не понаслыш-ке.
На прощание Леонтий назвал номер телефона и время, когда по нему надо позво-нить.
Вот, вчера Кольчугин позвонил, а через пару часов и встретились в центре города, где в людских потоках проще раствориться и ускользнуть, если придет такая нужда. Дол-го мотались, проверяя, нет ли слежки, потом присели на скамью в сквере. Скамья под сле-пящими лучами солнца была пуста.
Вроде, никого рядом не было, но, на всякий случай говорили коротко, рублеными фразами. Да, собственно, и разговор-то был недолгий. Голованов назвал адрес, по которо-му Артему следует быть через два часа. Условились и о том, что Артема будут «вести», чтобы обнаружить слежку, если она появится, поэтому Кольчугин шел легко, долго  не проверяясь.
Лучше бы и не проверялся!
Две группы по два человека работали так неуклюже, что Артем невольно усмех-нулся: словно детишки играют в «казаков – разбойников». Впрочем, подумал он, просто, их еще жизнь не пугала смертью, не заставила заботиться о своей шкуре, как о высшем благе. Ну, ничего, придет время – научатся, ну, а если не научатся…
Но об этом уже не ему заботиться…
Подходя к явке, проверился сам. Сделал это демонстративно, пусть мальцы хотя бы увидят настоящую работу.
В комнате, кроме Голованова сидел еще один человек: мужчина лет пятидесяти, плотный, ухоженный. Было видно, что уже привык к европейскому лоску и менять при-вычки не собирается.
-Знакомься, Артем, это – товарищ из посольства.
«Товарищ из посольства» только кивнул, руки не подал, имени не назвал. Ну, и хрен с ним, с таким «товарищем».
Тем более, что тот сразу же поднялся и направился к выходу, обращаясь в никуда:
-Ну, значит, под вашу ответственность, Голованов, - и направился к выходу.
После его ухода Леонтий улыбнулся:
-Всякая мелочь мнит себя большим начальником, а случись что, сразу кричат, что они ничего не знали.
Он вышел из комнаты, видимо, закрыть дверь.
Вернувшись, стал ходить по комнате, пересекая ее размеренными шагами по диа-гонали. Потом встал перед Артемом.
-Юлить перед тобой не буду, ты – человек серьезный и ответственный. То, что я скажу должно тут же умереть. Информирую исключительно для ясности: сюда я прибыл по делу, как ты понимаешь, и этот прыщ из посольства должен мне помогать. Именно – должен! Но, ты сам все видел: он и командовать хочет, и отвечать не намерен. Шантрапу его видел? Так, это он из охраны посольства ребят снял и за тобой отрядил. Я ему говорю: толку нет никакого, а он – ваше дело делайте вы, а мое буду делать я. И все! Не сообщать же в Москву о таком саботаже.
Теперь недавняя прогулка виделась Артему совсем иной, и он не выдержал:
-А почему и не сообщить? Это хорошо, что они за мной топали, а если бы за кем-то серьезным? А если бы ему непременно надо было оторваться и оторваться наглухо? Я по дороге сюда с ними на хвосте, прошел несколько проходных дворов. Уж, на этих четве-рых салажат двориков-то хватило бы, и четыре трупа были бы гарантированы, поверь, Леонтий.
Голованов сел к столу, положил руки перед собой, побарабанил пальцами:
-Верю. Знаю. Было. И что?
-Как это - «что»? - удивился Артем.
-Да, вот так это, - в голосе Леонтия звучала тоска. – Кадров-то нет. Недостаток ка-чества компенсируем количеством.
Он помолчал.
-Ну, ладно, давай к делу.
-Да, что за дело? – вспомнил и Артем.
-Дело само по себе долгое и запутанное, поэтому – так сказать, извлечения. Сейчас я жду сигнала от этого самого прыща из посольства. Он подчиняется Яше Серебрянскому, чтобы ты знал, поэтому и считает себя выше всех. Даже послу хамит. Редко, правда, но прилюдно, сукин сын.
Голованов замолчал, достал сигарету, медленно размял ее, закурил, затянулся не-сколько раз.
-Устал я, Артем, от всего этого. Вернусь в Москву, закроем твое дело, и поеду от-дыхать. Хоть неделю, да выбью для отдыха.
Еще немного помолчал, потом продолжил.
-Как только он даст сигнал, мне надо будет пойти на встречу с неким господином. Кто он такой, откуда, кого представляет – не знаю. Знаю, что он предлагает купить какие-то бумаги. Все, что касается документов и того, кто их предлагает, проходило наверху, и мне, как ты понимаешь, не докладывалось.
Голованов снова замолчал, понимая, что пока выставляет себя, чуть ли не мальчи-ком на побегушках. Поэтому, помолчав, уточнил:
-Меня сюда направил Колодин.
-Гаврила? – радостно удивился Кольчугин.
-Гаврила, Гаврила, - улыбнулся и Леонтий.
Сказать больше он сейчас не мог, но упоминание Гаврилы Павловича Колодина сразу многое ставило на свои места. Во всяком случае, Артему этого должно хватить для того, чтобы понять, кто и на каком уровне вовлечен в дело, которым они заняты!
-Жив, значит, курилка, - продолжал радоваться Кольчугин. - А мне говорили, он на пенсии.
-Так, я же тебе говорил, какая обстановка в Коминтерне. Сам понимаешь, Гаврила этого не одобряет. Вот, и пришлось «уйти», а с собой он и всех своих людей увел. Оставил тех, кто имеет доступ к информации и ему предан душой и телом. Ну, а сам-то он, каким был, таким и остался.
-Ну, ясно. Значит, его идея?
-Этого не знаю, да, и вся идея, думаю, шире, чем это задание. В общем, я встреча-юсь, беру эти бумаги,  и отправляю их для проверки. Потом мне дают команду, если надо покупать, и я их обмениваю на деньги. Вот и все.
-Бумаги-то бумагами, а, вот, деньги… - высказал сомнение Кольчугин.
-А я про что? – воодушевился Голованов. – Ты мне для того и нужен, чтобы стра-ховать. Деньги, они, брат, такой запах издают, что на него лихие люди могут прийти. Деньги, судя по всему, будут немалые, и утаить их трудно. Но и нападать с криками и стрельбой большим отрядом в центре Парижа тоже, скорее всего, не будут. Так что, мы вдвоем все это и провернем.
-А и провернем, - подмигнул Кольчугин.
-Ты не больно веселись. Перед этим … из посольства я не отчитываюсь, поэтому сказал ему, что привлеку еще и своих людей для страховки. Он потребовал согласования с Серебрянским, пришлось выходить на Колодина, чтобы вопрос замять.
-Ты Гавриле меня называл?
-Ну, а как?
-И что он.
-Ты же его знаешь. «Осторожнее там» и всё.
-Ну, Гаврила такой. Где встреча-то будет?
-Не знаю. Место назовут «посольскому», а он – мне.
-А по времени какой запас будет?
Голованов досадливо крякнул:
-Грамотные все стали, спасу нет. Ничего я не знаю. Сижу, вот, и жду. Каждые два часа звоню в посольство, интересуюсь. Пойдем, лучше, я погуляю, а ты к себе отправишь-ся. Ты в гостинице?
-Нет, в квартире?
-В квартире? – с интересом оглядел товарища Голованов. – Ишь, ты! Хорошо уст-роился. Ладно, адрес назови на всякий случай. Ну, а если все нормально будет, позвонишь завтра утром по тому же номеру.
На следующий день никаких новостей и команд не поступало, и Артем провел его в прогулках по городу, прикидывая, где провести встречу, если вдруг это поручат ему.
И, вот, сегодня утром он получил приказ немедленно прибыть!
Голованов назвал место, где пройдет первая встреча, и Артему сразу стало неуют-но.
-Место нехорошее.
-С чего бы?
-Был я там не раз. Между прочим, там ведь была явка для тех, кто пробирался в Испанию, - напомнил он Голованову.
Тот поначалу готов бы возразить, но после этого замечания остыл. Буркнул:
-Знаю, говорили.
-Кто?
-Прыщ.
-Был тут?
-Виделись, - уклонился от ответа Голованов.
Это было странно. Зная, что в кафе совсем недавно прибывали люди, отправляв-шиеся из Испании в другие страны, «товарищ из посольства» должен был понимать, что кафе скорее всего находится под наблюдением полиции или, того хуже, военной контр-разведки.
Тревоги добавил Голованов:
-Он сказал, что потому и выбрал это кафе. Знает, мол, его и людей своих проинст-руктирует.
-Там его недоделки будут? – снова удивился Кольчугин. – Зачем?
Голованов глянул зло, рявкнул:
-Зачем, зачем? Откуда я знаю? Строит из себя начальника!
Помолчали оба.
Оба понимали, что ничего изменить нельзя.
Перед выходом Артем, видя состояние Леонтия, сказал:
-Может, на той стороне умные люди? Может, поймут, что там встречаться риско-ванно?
-На это и надежда, - признался Голованов. – И, главное, то, что лучше тебя никто не сделает.
Он говорил тихо, и старался быть спокойным, но видно было, что спокойствие да-ется ему с большим трудом.
-Тебе, Артем, предстоит забрать у меня посылку до того, как я выйду…
-А если…- начал Артем, но Голованов попросил:
-Не перебивай, слушай! Ты должен забрать посылку на тот случай, если меня кто-то заметит. Есть и такой вариант, что все это, вообще, провокация, понимаешь? Так, вот, ты должен забрать посылку, и уйти с ней как можно дальше. Место встречи сейчас огово-рим. Если со мной случится что-то такое, что помешает мне продолжать операцию, по-звонишь Гавриле. Запомни его номер…
-Это же московский!
-Московский, и ты сам должен будешь придумать, как с ним связаться. Что бы ни оказалось в посылке, которую ты унесешь, надо все передать Гавриле.
Потом Голованов закурил, и минут пять дымил, молча, время от времени, пуская дым кольцами.
Добирались раздельно, точно рассчитав время прибытия.
Артем присев в кафе, поежился: больно уж выделялись помощники «прыща». Им бы тут шкафами работать, а не сидеть за столиками. Причем сидели неподвижно, поводя глазами по сторонам. Цирк!
Сделав вид, что тут ему неинтересно, Артем поднялся и перешел в кафе на другой стороне, расположенное неподалеку.
Через пару минут появился Голованов – служащий средней руки, отправленный по каким-то делам, заскочивший в кафе, чтобы немного отдохнуть от ежедневных забот.
Счастливый случай!
Видимо, Голованова ждали: не прошло и пары минут, к нему подошел официант, сказал что-то. У Артема в голове щелкнуло – телефон?
Теперь нельзя было терять ни секунды.
Кольчугин поднялся и отправился в то самое кафе, которое недавно покинул.
Леонтий поднялся, прошел внутрь кафе. Артем проигрывал ему шагов семь - во-семь. Мало. Чуть замедлил ход, оглянувшись на девицу. А куда без них?
Когда подошел к стойке, Голованов повторил, будто уточняя:
-Кафе на улице Понтьё?
Артем шлепнул ладонью по стойке, будто подзывая хозяина. На вопросительный взгляд Голованова ответил кивком: знаю, бывал.
-Через полчаса? Пешком? – уточнял Леонтий.
Когда он закончил разговор, Артем сказал полушепотом, не смыкая губ:
-Не через полчаса, а через сорок пять минут. Придумаешь что-нибудь. Оторвался бы ты от этой шантрапы, а?
После этого Кольчугин не спеша зашел в туалет, потом так же неспешно вышел на улицу, и только скрывшись за углом, проверившись, кинулся ловить таксомотор.
Он и в кафе на улице Понтьё вошел медленно, поглазев сперва на витрину. Потом долго советовался с официанткой, какие пирожные тут лучше взять. В общем, вел себя так, будто никаких других дел у него нет.
Между прочим, откровенно оглядел официантку, когда она отходила и подходила снова, и уловил ожидание в ее глазах и жестах.
Ах, ты, милая, не сегодня. Сегодня дела!
Пришедший, как и было сказано, с опозданием, Голованов уселся, бросив на сто-лик газету. В петлице – гвоздика. И это тоже – требование другой стороны.
Вообще-то, похоже на дилетантов, но иногда профессионалу удобнее выглядеть полным неумехой. Затуманивает внимание, усыпляет. Многие на этом погорели, подумал Артем.
Видимо, за местом встречи все-таки, приглядывали, потому что тот, кого они жда-ли, появился вскоре, не заставляя себя ждать.
Так же, как Леонтий, бросил на стол газету.
Был он одет в твидовый пиджак, и из нагрудного кармана торчала курительная трубка. Англичанин, что ли, подумал Артем, окрестив вновь прибывшего именно так. Для удобства.
Беседовал Англичанин с Головановым недолго, не больше пяти минут. Уходя, взял газету, брошенную Леонтием, оставив свою. Ага, ну, понятно.
Теперь  надо  было изъять газету. Видимо, именно в ней и лежали те самые доку-менты для проверки. И унести их должен был Артем. Так они договорились.
Опять-таки, мало ли что. Первая встреча, как-никак, а дело важное.
Газету Артем забрал возле туалета, покинул кафе через черный ход и из первого же таксофона позвонил «товарищу из посольства: забери газету.
После этого отправился на встречу с Головановым.
Тот,  выслушав отчет Артема, похлопал его по плечу.
-Тебе на него наплевать. Сейчас-то могу сказать: я ведь отправил шифрограмму о тебе Гавриле Палычу. А он, чтобы ты тоже знал, разработал все это по распоряжению Не-федова Петра Петровича. Ты его не знаешь, но еще познакомишься. Так вот, Нефедов ра-ботает непосредственно под Молотовым. Слыхал о таком? – усмехнулся Голованов.
-Ты бы меня еще про Ленина спросил, - хмыкнул в ответ Кольчугин.
Голованов перешел на диван, развалился и  с видимым удовольствием закурил. Всем видом своим он показывал, что сделал важное дело и заслужил право на отдых. Пусть короткий, но отдых.
-Колодин, естественно, доложил Нефедову, - продолжил Леонтий. - Тот сам решать тоже не стал, посоветовался, я так понимаю, с самим товарищем Молотовым. И получил «добро» на твое участие в этой операции, за которую, как мне прямо указали в шифровке, отвечаю я лично! Так что, брат, сделаем дело, и я тебя от любого трибунала отмажу. Да, и не я, если честно, а – оттуда.
Артем понимал, что нарушает негласное правило, но слишком важно было это для него.
Спросил:
-Такое важное дело?
-Молотов понапрасну ничего не делает, - ответил Голованов. – На разговоры со мной у него, конечно, времени не было, но кое-что мне Гаврила сказал, кое-что я сам до-думал.
С видимым неудовольствием Голованов поднялся с дивана, сел к столу.
-Ты в Испании много наших видел?
В Испании…
18 июля 1936 года испанские военные подняли мятеж против недавно (только в феврале) законно избранного правительства Народного Фронта. Вскоре во главе мятежа оказался невысокий генерал с длинным именем Франсиско Паулино Эрменехильдо Тео-дуло Франко Баамонде, а, проще – генерал Франко.
Народный фронт, объединявший широкие народные массы, существовал тогда и во Франции, и вызывал беспокойство у буржуа, так что на стороне мятежников довольно быстро оказалось и общественное мнение, и поддержка извне.
Проведя почти два года в воюющей Испании, Артем узнал, как высокомерно власть поначалу отнеслась к мятежу, объявив, что «к сумасшедшему заговору никто не присоединился». Узнал и о том, как быстро наполнялись колонны мятежников, стремя-щиеся к Мадриду. Узнал о том, как совершенно спокойно, не обращая внимания на крики возмущенных газет, мятежникам стали помогать итальянские фашисты и германские на-цисты. Гитлер, вообще, прислал в Испанию воздушное соединение – легион «Кондор».
Знал Артем и другое - помощь Народному фронту шла медленно. Советский Союз помогать войсками не мог: сразу бы завопили об «экспорте революции», «большевистской агрессии» и «угрозе всей мировой цивилизации».
Другие правительства и сами опасались выказать симпатии Народному фронту, понимая, что и местные коммунисты не дремлют.
Тем, кто рвался помогать испанцам защищать законную власть народа, приходи-лось пробираться тайком, и сражаться, как правило, под чужим именем.
Таких людей Артем видел рядом с собой сотни, тысячи.
Были среди них и советские граждане. Поэтому на вопрос Голованова он ответил без раздумий:
-Конечно.
-Кем они там были, в основном?
-Ну… бойцами… Меньше - советниками, ну … по-разному…
-Вот именно – «по-разному», - подвел итог Голованов. – А немцы?
И продолжил, пока Кольчугин и рта открыть не успел.
-У немцев летчики там воевали? Воевали! Пехотными подразделениями немецкие офицеры командовали? Командовали! Гестапо, разведка, контрразведка «консультирова-ли», как мы, или реально работали?
Все это Артем видел своими глазами, но сейчас, выслушивая вроде бы упреки Го-лованова, начал злиться:
-А что ты хочешь? Ты бы как там все организовал? Немцы воевали на стороне Франко почти официально, и никто в Европе не пикнул, потому что – «священная война с коммунизмом». А мы? А интербригады? Все ведь тайком, конспиративно, без документов, под псевдонимами! А расстояния? Франкистов снабжали так регулярно, будто какой-то международный график поставок существует! А нас? Партизанщина это была, Леонтий, как ни крути!
Голованов, видя, как разошелся Артем, успокоился. Заговорил уже обычным то-ном:
-Ты не ярись, душа человек! Разве я что плохое сказал? Ни ты, ни я тут не при чем. Я о другом. То, что было в Испании, дойдет и до наших границ.
Артем не ответил.
Он молчал, потому что и сам давно уже об этом думал. Безуспешно он искал ответ на вопрос: почему мир не может жить, не воюя с Россией?
-Когда гражданская закончилась, Леонтий, я был за кордоном. Узнал – обрадовался невероятно. Думаю: наконец-то люди смогут своим обычным делом заняться: детей ро-жать, дома строить, хлеб выращивать. Ведь детям, родившимся после гражданской, сейчас едва по восемнадцать - девятнадцать лет исполнилось. Когда же это все снова началось?
Голованов молчал, уставившись в одну точку.
Потом спросил в ответ:
-Ты думаешь, это когда-то заканчивалось?
 12. 1939, июль, Англия
Мистер Гарри Белон наслаждался сигарой в ожидании чая. Сухопарая дама, кото-рую вполне можно было бы принять и за хозяйку дома – так уверенно и независимо она держалась – расставляла на столе все необходимое, и в движениях ее не было никакой скованности, будто не ощущала взглядов мужчин, ожидавших ее исчезновения.
Впрочем, подумал Белон, видимо, только я испытываю настоящее недовольство от ее медлительности. Для остальных это не «медлительность», а «основательность – залог исполнительности».
Британия, сэр!
«Британский лорд свободой горд» вспомнился ему стишок, читанный в школе, и мысль неожиданно перетекла в те невозвратные времена, когда мистер Гарри Белон еще учился в школе, и стишок этот читала учительница, имени которой он не помнил за дав-ностью лет. Да, и сам Гарри Белон в те годы был еще Харитоном Белоненко, Харитошей, по-домашнему, и жил он в ту пору с родителями своими в добротной избе-пятистенке, на просторах Алтая, на земле, которую начал обрабатывать еще его дед.
Простор тут был невиданный, и переселенец Тихон Белоненко, приехавший сюда давным-давно аж из Воронежской губернии, едва соскочив со своей телеги после долгого пути, оставил жену с тремя пацанятами, да еще одним дитем беременной, и побежал вы-сматривать округу с небольшого холмика. Потом на скорую руку соорудили шалаш, на костре сварганили что-нибудь поесть. Улеглись спать с дороги.
А уж с утра начал Тихон Белоненко работать, и сыновья рядом. Пускай привыкают к своей  земле. Сразу ухватил землицы с запасом. На будущее.
И будущее откликнулось!
Семья росла, земли становилось все больше, работников стали нанимать. Но и сво-им детишкам лениться не давали. Не ради корысти, конечно. Работать-то у Белоненок всегда было кому.  Хозяевами они были требовательными, но справедливыми. Все - и хозяева, и батраки - работали наравне, по честности, и ели, за одним столом. По осени, когда был собран урожай, тем, кто хотел уйти, давали расчет такой, о каком у соседей и не мечтали. Впрочем, уходили от Белоненок редко, считай, вовсе не уходили, держались, опять же, вместе.
Федот Белоненко на родителей не обижался, что сразу на работу его определили, чего там, на то они и родители. А, вот, когда свой первенец родился, Харитоша, сразу ре-шил, что выучит его на умного человека.
Тем более, что жена вскорости занемогла, и рожать более была неспособна, значит, других детей бог не дал. Ну, а единственного-то сына с детства в хомут впрягать Федот никак не хотел. Если, бог знает, не получится у сына стать умным человеком, тогда и на-работается. Хозяйство-то держать, тоже ум нужен, большой ум!
Сыну же купил на ярмарке красивый букварь с картинками. Учительшу из школы пригласил на обед. С уважением. Угостил знатно, а потом с серьезным разговором: дес-кать, не займется ли она, уважаемая, с евоным сыночком. В щколу-то Харитоше рано, а для грамоты, может, в самый раз?
Учительша, хоть и молодая была, а сразу не кинулась на приглашение, как собачка на сахар! Сказала, что сперва надо к мальчику присмотреться, может, рано еще ему учить-ся-то, может, еще не наигрался. После обеда пошла с Харитошей прогуляться, разговари-вала с ним, как со взрослым, и заниматься согласилась. Она-то и стала Харитошу называть Тонечкой. Поначалу  Федоту это не нравилось, имя-то, вроде бабье, да потом ничего, привык. И, когда оказалось, что сынок-то, Тонечка, и в самом деле, все на лету хватает, пришла к Федоту Белоненко радость настоящая, спокойная и серьезная.
А, уж, когда сынок поступил в самое настоящее коммерческое училище в Новони-колаевске, Федот Белоненко всплакнул, поставил свечку и купил жене зингеровскую швейную машинку, о которой та только мечтала.
Теперь и работать можно было без оглядки, теперь было для чего добро копить.
И разрасталось хозяйство семьи Белоненко, и достаток шел в их дом, вроде, самая пора жить и радоваться, но тут время наступило другое, непонятное. Босота, да голодран-цы стали рты свои разевать, дескать, хотим и сами быть хозяевами!
Федот Белоненко успел уехать из Владивостока, когда туда уже входили красные. С собой смог увезти жену и сына, все, что у него осталось. Были кое-какие деньги, но их хватило только на первое время, а потом Федот Белоненко брался за любую работу, благо сын, Харитоша был отцу первым и единственным помощником.
Радовало Федота, что сынок быстрее него осваивался в новой стране, глянь, уже и языку выучился, и с людьми умеет обходиться, и с девахами тутошними женихается. Все, как положено. Глядишь, все образуется, и женится сын в чужой стране, свой дом заведет, и приспособит родителей своих детишек нянчить.
Повернулось все по-иному.
Неизвестно – почему, но приспичило какому-то жителю из местных поставить у себя в доме настоящую русскую печь. Вроде, как прослышал о такой диковине неизвестно от кого, да и возжелал.
Сам-то американ по-русски ни бельмеса, и при первой встрече Федот  так  ничего толком и не понял, и, отправляясь на работу, взял с собой сына. Как-никак, и помощник нужен, и разговаривает, вроде, с пониманием.
Американ Харитошу сразу приметил, да как-то нехорошо. Дескать, шастает тут, неровен час поломает что. Подозвал, спросил, как зовут.
-Тоня.
-Тони, - понимающе кивнул американ. – Итэли?
Мол, итальянец?
Тут-то Тонечка отца и поразил. Глаза сузились, губы подобрались. Даром, что нежный, домашнего воспитания, а зубы-то выбьет «на раз».
Я, говорит, не итэли тебе,а самый настоящий русский. Из Сибири! Андестэнд, мол, понимаешь? И зовут меня Харитон Федотович Белоненко.
Все американ понял, руку протянул: дескать, спорить не будем, правда, повторил по-своему, коверкая имя и фамилию:
-Гарри! Белоун! - и сразу  заговорил о чем-то по делу.
Так они и разговаривали, а Федот, молча, стоял рядом, вроде, и не нужен вовсе.
Правда, когда договорились, американ этот самый Федоту ручку подал, вроде, как договор заключил, и удачи пожелал, по плечу похлопал. Ну, по плечу-то тут все были го-разды хлопать, хлебом не корми.
А сынок-то потом еще добавил, что выговорил им тут жить, чтобы не ездить туда - обратно по часу в день, и кормить их будут за счет хозяина.
Федот только подивился хватке сына. Ведь, казалось, тихоня тихоней, только очков на носу не хватает.
Они оба и не подозревали, что случай этот круто повернет всю судьбу Тонечки.
Так Харитон Белоненко стал Гарри Белоном, так началась его карьера. «Американ» был первой ступенькой, которые ему пришлось преодолеть. Работая помощником адвока-та, Гарри Белон  поначалу был, скорее кем-то, вроде прислуги, бегая то за кофе, то за сэн-двичами, то подметая пол. Иногда хозяин, который велел называть себя «босс», поручал Гарри приводить в порядок свои бумаги, разбросанные по разным углам комнаты, кото-рую тут называли «офис». Через несколько месяцев последовало «повышение», и Белону было позволено носить портфель босса и сидеть за его спиной во время переговоров, что-бы подавать и принимать бумаги.
Во время одной такой встречи с новым заказчиком, хозяином нескольких фабрик, имевшим дела и в Европе, Белон сделал свой первый по-настоящему важный шаг: во вре-мя переговоров он позволил себе вмешаться, когда речь зашла о европейских предприяти-ях. Белон увязал вопрос о курсе акций с тревожным положением не только в этой стране, но и в том регионе, где находилась фабрика, о которой зашла речь.
Попытки помощников клиента опровергнуть эти слова, Белон отразил точными фактами и посоветовал  внимательнее следить за новостями деловыми, а не светскими. Переговоры закончились предложением нового клиента отложить подписание договора на несколько дней.
По дороге в офис «американ» сосредоточенно молчал, но, как только вошли в ка-бинет, резко отчитал Белона за «неуместное и глупое вмешательство». Потом сел за стол, закурил и потребовал принести чай.
Это была обязанность Белона.
Когда он готовил чай, находясь в крохотной приемной, раздался телефонный зво-нок.
Звонил тот самый несостоявшийся клиент. В голосе его звучало веселье:
-А я был уверен, что вас уже уволили, мой юный друг.
И, не дав тому вымолвить и слова, продолжил:
-Постарайтесь в шесть часов вечера оказаться в чайной, что у вас за углом. Пони-маете, о чем я?
-Да, - ответил Белон. – Конечно.
Положив трубку, он едва сдержал довольную улыбку: что-то подсказывало, что в шесть часов его ждет интересное и щедрое предложение.
Интуиция не подвела его: новая работа оплачивалась раза в два лучше, и была во много раз интереснее. Теперь он готовил обзор европейских рынков для нового хозяина. Через пару месяцев его попросили приготовить расширенный обзор. На вопрос что такое «расширенный», хозяин ответил: на ваше усмотрение, Гарри.
 Обзор был представлен внушительной компании из полутора десятков человек, слушавших Белона весьма внимательно. После того, как он закончил, посыпались вопро-сы, ни один из них не остался без ответа, но после этого Белона отпустили, не оставив на обсуждение обзора, и это было неприятно.
Все разъяснилось на следующий день, когда мистеру Белону было предложено стать советником президента «Общества по экономическому сотрудничеству».
«Общество» располагалось в Бостоне, и Грегори пришлось переехать на Восточное побережье. Правда, получив там свои первые деньги, он написал отцу, что хочет купить землю и построить там небольшой дом, а для этого ему, конечно, нужен совет отца. Все расходы на дорогу, он, естественно, берет на себя.
Когда отец привез его на берег реки, показав, какой участок следовало бы приобрести, Белон сказал ему:
-Вот, тятя, тут вы с маманей и будете жить. Езжайте за ней, везите ее сюда и живи-те в свое удовольствие.
Федот Белоненко заплакал, наверное, первый раз в своей жизни.
У сына его времени на слезы и иные сантименты не было, работал он, казалось, сутками напролет, иногда и не ночуя дома.
О том, что представляет собой «Общество», Белон догадался вскоре. Собственно говоря, над этим не надо было ломать голову: от него ничего не скрывали, а его аналити-ческие способности были оценены сразу.
Люди, предложившие ему эту работу, боролись с большевиками, но, в отличие от того стада растерянных, которых  видел Харитон Белоненко, покидая Россию, эти  знали, что нужно делать, и делали это умело!
Им нужна была Россия с ее просторами и богатствами, а для этого надо, чтобы власть там была такая, которая не будет мешать нормальной предпринимательской дея-тельности. В конце концов, власти от этого тоже будет польза. Большевики этого не по-нимают, и их нужно устранить.
Для этого с ними нужно бороться. И, поскольку Америка далеко от России, к этой борьбе следует привлекать Европу.
Все очень просто, господа!
Впервые в жизни он мог воплощать свою мечту в реальность. С того дня, как они покинули родной дом Харитона Белоненко, он люто возненавидел большевиков, и пере-дал эту ненависть Гарри Белону!
Теперь, встретившись с теми, кто ненавидел их точно так же, он делал все, что только возможно, чтобы добиться своего, сбросить большевиков!
Люди, состоявшие в «Обществе», и стоявшие за ним, долгое время спорили, не ре-шаясь сделать свой выбор. Одни делали ставку на Германию, уверенные в том, что она еще долго будет переживать позор поражения в великой войне, и более других готова подчинить свою политику потребностям всего «цивилизованного мира», другие – на Англию, которая и так контролирует всю Европу.
Один из тогдашних столпов «Общества» пророчествовал, поучая Гарри:
-Немцы слишком долго жили по своим правилам, и слишком часто из-за этого тер-пели поражения. В новом мире, в мире, где превалирует интеллект и деловитость, немцы никогда не будут на первых ролях.
Человек это обладал настоящим, а не показным, могуществом, и все его суждения считались безошибочными, однако Гарри возразил:
-«Интеллект» и «деловитость» - это слова. В содержании этих слов всегда трудно разобраться, сэр. Что касается немцев, то, как мне кажется, в них превалирует нормальное желание жить в спокойствии и сытости. Если мы сейчас будем распределять роли, как предлагаете вы, дело остановится.
-Ну, а что предложите вы? – не скрывая сарказма, спросил «пророк».
Белон на сарказм отреагировал спокойно, широко улыбнувшись в ответ:
-Предложу сделать немцев нашими компаньонами по восстановлению Германии.
«Пророк» огорченно развел руки, и все присутствующие были с ним согласны:
-Мы и так уже вкачали в них бешеные деньги по предложению еще одного умника.
«Умником» он называл, конечно же, Чарльза Дауэса, финансиста, предложившего субсидировать побежденную Германию для того, чтобы она быстрее выплачивала репара-ции, то есть, оплачивала расходы, понесенные на войну победившими державами. Расчет Дауэса состоял в том, что Германия, раз уж она первой заключила мир с Советами, смо-жет протолкнуть свои товары на их рынок. Следом за ними пойдут и другие, а Германия еще долгие годы будет выплачивать кредиты.
Расчет, может быть, был верен для цивилизованной страны, но не для Германии с ее политическими прыжками в разные стороны. Деньги, вложенные в Германию, возвра-щались медленно и неохотно.
Шел 1931 год, и, казалось, Германия так и будет перекладывать деньги из одного дырявого кармана в другой.
 Вот, что имел в виду «пророк», усмехнувшийся:
-Умники должны писать пьесы, а не заниматься финансами и политикой.
Белон выбил пальцами дробь по подлокотнику кресла:
-Умник Шекспир сказал однажды, что весь мир является театром, и все мы лишь играем свои роли. Слова, произносимые нами, ничего не решают, если они не отражают реальности.
Он немного помолчал, собираясь с силами, и продолжил:
-Идеалы демократии, о которых мы часто говорим, не могу быть абстрактными. Так или иначе, мы хотим одного: вложить свои деньги так, чтобы они вернулись с прибы-лью. Хотим мы или не хотим, но прибыль эта зависит не только от нас, но и от тех людей, в которых мы делаем вложения, иначе говоря, от людей, которые эту прибыль и создают.
-Да, вы – марксист, - воскликнул кто-то.
-При чем тут названия, если я говорю о сути? – искренне удивился Белон. – Люди, которые производят продукцию, могут делать это хорошо, а могут и плохо. Все зависит от того, каков их интерес.
-Их интерес работать! – заявил, как припечатал «пророк».
Белон помолчал, потом ответил:
-Иногда они считают иначе. Тогда и происходят забастовки и митинги. И мы не можем это игнорировать, господа. Наемные работники  должны стать нашими компаньо-нами в той или иной мере.
Увидев, как кто-то спешит возразить, добавил:
-Недаром я так много времени провел с господами Гитлером и Герингом.
-Постойте, Гарри, - прервал его Ллойд Хантер, крупный финансист и негласный противовес «пророка». – Вы говорите об этих бандитах?
Белон не сдержался, улыбнулся широко и спокойно:
-Я бы не спешил давать оценки. Скоро эти люди будут у власти в одной из круп-нейших стран мира, и при них она стремительно начнет возрождаться.
«Пророк» деланно рассмеялся:
-Вы и понятия не имеете, о чем говорите.
Белон демонстративно промолчал.
Чуть больше года спустя, когда нацисты пришли к власти, Белон был в Берлине, находясь в самом центре событий. Вернувшись в Штаты, он оказался в центре внимания самых разных людей, и теперь его оценки никто не подвергал сомнению. Гарри Белон знает, о чем говорит!
Делая доклад в «Обществе» Белон просто и ясно выразил свою мысль:
-Гитлер создает то, что необходимо всем нам: у него рабочие будут делать то, что выгодно государству, видя его растущую силу. Они будут работать, поддерживая госу-дарство, а не сопротивляясь ему.
Именно Белон провел от имени «Общества» встречи с финансистами, которые со-гласились поддержать германскую промышленность. Именно он нашел изящное решение проблемы финансирования тех германских промышленников, которые поддерживали Гитлера. Чтобы не терять время на ожидание готовой продукции, заключались договоры, предусматривающие значительные штрафы за неисполнение обязательств одной из сто-рон. Как правило, нарушителями становились фирмы, связанные с «Обществом», которые выплачивали штрафа быстро и в полном объеме. Деньги оказывались в нужных руках и делали важное дело.
Сейчас, летом 1939 года пришло время, когда вложения должны начать работать и приносить прибыли.
Именно для этого совершал Гарри Белон свой длительный европейский вояж, именно об этом он и должен был говорить сейчас с этими чопорными англичанами, уве-ренными в том, что именно они управляют миром.
Теперь надо было, чтобы они делали только то, что им надлежит делать, не нару-шая замысел, рожденный в другой стране.
Наконец, сухопарая дама ушла, разговоры стихли.
Сэр Мэтт Хаксли, хозяин поместья, где они собрались, постучал ложечкой по своей чашке, привлекая всеобщее внимание:
-Джентльмены, вы хорошо помните нашего друга мистера Гарри Белона. Он лю-безно отложил свой вылет, чтобы встретиться с нами и рассказать о своей поездке. Прошу вас, Гарри.
Белон слегка приподнялся в кресле, и так же небрежно обозначил кивок головы.
-В самом деле, я задержал свой вылет, для того, чтобы поделиться своими впечат-лениями о поездке и услышать новости, которым вы захотите поделиться со мной и мои-ми друзьями, ждущими меня с понятным нетерпением. Все-таки, я провел в Европе боль-ше месяца, и накопил много впечатлений, важных для нас и всего дела, которым мы заня-ты сейчас.
Он помолчал, обведя всех внимательным взглядом.
-Надеюсь, никто не сочтет меня невежливым, если я попрошу сохранить в тайне все, что вы тут услышите.
Снова помолчал, будто ожидая, что кто-то выразит несогласие, потом продолжил:
-Прежде всего, позвольте сообщить, что в течение нескольких недель мистер Гит-лер введет войска на территорию Польши.
-Насколько верны ваши сведения, Белон? – не выдержал сэр Хаксли. – Простите, что перебиваю, но никаких признаков этого мы не видим.
Белон помолчал, будто давая Хаксли возможность осознать свою бестактность, по-том продолжил, как ни в чем не бывало:
-Я не хотел бы сбиваться на суетную беседу, друзья мои, поэтому прошу всех про-явить терпение. Итак, мистер Гитлер намерен решить проблему «данцигского коридора», как он выразился, «раз и навсегда».
Белон сделал ударение на слова «как он выразился», оставив остальным размыш-лять: узнал об этом Белон из личной беседы с Гитлером или от кого-то другого.
-Как показали события последних лет, на решения мистера Гитлера никто не может повлиять, поэтому и его вторжение в Польшу следует считать уже решенным делом.
-Поляки – отличные солдаты, и Гитлеру придется тяжело, - возразил кто-то из при-сутствующих.
Белон снова сделал паузу, показывая, что не все он может открыть даже в узком кругу доверенных лиц.
Потом проговорил, будто, сделав выбор:
-Война продлится недолго. Планы германской  армии предусматривают примене-ние всех достижений человеческой мысли, которые пока еще никто не использовал.
Видя желание возразить, предупредил неуместную дискуссию:
-Вряд ли мистер Гитлер и его генералы будут рассматривать наши предложения. Все сказанное мной имеет иную цель, и на это я прошу обратить самое серьезное внима-ние, джентльмены!
Теперь необходима максимальная осторожность, чтобы британский лев не зарычал, подумал Белон.
-Вложения, сделанные нами – и материальные, и духовные – начнут работать толь-ко при условии полной координации наших действий по исполнению существующих планов, которые мы много раз обсуждали и корректировали. Сейчас время раздумий истекает, наступает пора действий!
Снова помолчал, ожидая, не возразит ли кто.
Молчали.
Значит, вперед!
-Нам следовало бы сосредоточиться на двух вещах. Первое – отвлечь Советы от ак-тивных действий. Если они каким-то образом смогут договориться с поляками о взаимо-помощи, война затянется, и последствия могут стать необратимыми. Думаю, не надо вам напоминать, что и в Англии есть люди, которые стремятся оставить все на своих местах, что, практически, уже невозможно. Эти люди будут толкать правительство Его Величест-ва к войне с Германией, и этому следовало бы помешать.
-Воевать с Германией бессмысленно, - заметил Хаксли. – Немцы – отличные солда-ты, с ними надо договариваться.
-Я рад, что вы видите ситуацию именно так, джентльмены. Это – разумно и пер-спективно. Именно поэтому и надо всеми силами помешать русским договариваться с поляками. Как это сделать – вы, уверен, решите сами, найдя наилучшее решение.
Он открыто глянул на часы, поднялся, продолжая:
-Маловероятно, чтобы Англия смогла долго сражаться в одиночестве. Еще более сомнительно, что Рузвельт захочет брать в союзники скрытных людей.
Выстрелив, таким образом, внимательно оглядел всех:
-Прошу извинить, но меня ждет самолет. Надеюсь, мы достигнем нашей общей  цели. Напоминаю, мы ждем от вас помощи в двух делах: не дать русским договориться с поляками и не позволить втянуть Англию в ненужную войну.
13. 1939, июнь, Франция

Наступило время ожидания, время пакостно тягучее, будто сгустившееся, висящее в воздухе, напоминающее то ли туман, то ли пар, и выматывающее невероятно.
 Однажды у Артема было задание, выполнить которое в одиночку было невозмож-но, и пришлось провести несколько недель с человеком, присланным в помощь. Само по себе выполнение задания заняло не более получаса. Еще несколько часов - на подготовку: исследование местности, поиск подходов и отходов, ну, и иная мелочь, которая порой спасает жизнь. Все остальное время они провели вместе на заброшенной барже, пришвар-тованной к берегу в очень удобном месте. Более трудные времена у Артема бывали редко, и он извелся в ожидании.
Тем удивительнее было услышать от напарника при расставании:
-Вот, чему бы я у тебя поучился, товарищ, так это умению спокойно ждать.
Артему похвала была приятна, но еще более – удивительна.
Ну, впрочем, говорят же, что со стороны виднее.
В этот раз ему не надо было сидеть в провонявшем крысами трюме; он гулял по Парижу, глазея по сторонам, рассматривал девиц, сидя в кафе, и долго спал в удобной и чистой постели. Но что это меняло? Уходило время, которого всегда мало, а откуда-то сверху непрестанно давило сознание того, что обвинение с него никто не собирался сни-мать!
Может, именно эта неопределенность, а, может, что-то иное было причиной, но иногда в голове Кольчугина молнией проскакивала мысль: что, если Голованов ему не поверил и сообщил «наверх»? Что, если он просто ждет «исполнителей»?
Как ни крути, а формально Леонтий именно так и должен был поступить! Приказ-то, о котором говорил в Испании Сева Владимиров, следовало выполнять!
Мысль эту Артем, конечно, гнал прочь, но она возвращалась и возвращалась. И спокойствия не добавляла…
На четвертый день бесплодного ожидания он не выдержал, позвонил Голованову.
Судя по голосу, у того настроение было не лучше. На вопросы отвечал отрывисто, сквозь зубы.
Потом не выдержал, перебил:
-Ты, давай-ка, подъезжай туда, где виделись.
После приветствий спросил:
-Психуешь?
-Психую, - признал очевидное Артем.
-Тебе-то хорошо, ты там, в тишине, - по-детски пожаловался Голованов. – А мне тут…
-Что?
-Да, прыщ этот! – не выдержал Голованов. – Спрашиваю, как с экспертизой, а он рожу кривит, мол, сообщу, когда придет время.
Что-то новое, непонятное появилось в поведении Леонтия, будто и сам он ни в чем не уверен, и готов к любому развитию событий.
Кольчугину эта игра надоела: в конце концов, он ничего не скрывал, и рассчитывал на такое же доверительное отношение к себе.
Помолчав несколько секунд, он резко повернулся так, чтобы глядеть прямо в глаза товарищу, не давая отвести взгляд.
-Ты чего вертишь, Леонтий? Не веришь мне? Но ты уже мне так много рассказал, что надо бы меня…
И он яростно расплющил только что закуренную сигарету.
Напряженное лицо Голованова мигом расслабилось, он улыбнулся.
-Чего зубы скалишь? – спросил Артем по-русски.
До этого, между прочим, говорили по-французски, чтобы не привлекать внимания.
Леонтий повернулся, поискал глазами официантку: кофе, коньяк. Все это – молча. Молчал и Артем.
Голованов заговорил только после того, как вышли на улицу, хлопнул Артема по плечу:
-Ты, Артемио, тут совершенно не при чем. Тут дело даже и не во мне. Ситуация у нас с тобой сложная, а время играет не на меня, потому и нервы на пределе.
Кольчугину стало неудобно: все-таки Голованов сразу, без разговоров решил по-мочь старому товарищу, а он, Артем начинает интеллигентские игры в психоанализ и са-мокопание.
-Ладно, извини, - начал, было, он, но сразу замолчал, и видно было, что принимает какое-то решение.
Потом заговорил:
-Ты много слышал про дела наших маршалов? – сделав упор на слово «много».
Артем кивнул, понимая, что начинается разговор серьезный, разговор, который расставит точки над «ё», ответил коротко:
-Больше – слухи.
Голованов кивнул:
-Дело важное, а подробностей мало. Хотя понятно, что с этим делом многое и мно-гие связаны, и не до конца все еще открыто. Но это потом. Сейчас тебе важно знать, что факты и фактики копились уже давно. Знаешь, ведь, как бывает: кто-то что-то сказал, а слово к делу не подошьешь. Кто-то что-то сделал, а доказательств нет вовсе. Вот, после гражданской пришлось мне одно время поработать в Сибири, с остатками белых банд. То есть, мы-то видим, что банда есть, а обнаружить ее и доказать, что это – банда,  не можем. Они, сукины дети, днями работали, как обычные мирные граждане, а дела свои сволочные творили ночами. Появляется наводка, идешь к нему с обыском, а он рожу постную корчит: дескать, оговорили меня, товарищи дорогие, ни в чем я не повинен.
-А это тут причем? – спросил Артем.
Голованов поморщился, недовольный, что его прервали, попросил:
-Имей терпение. Чтобы доказать, что он, вражина, в наших товарищей стреляет, надо оружие найти. Ищем – ищем, находим, например, валяются порознь несколько при-кладов, и видно, что не обычные приклады, а от обрезов. Такие, знаешь ли, отпиленные, укороченные. Показываем ему, а он слезой исходит: что же я, товарищи дорогие, с при-кладами на советскую власть пойду что ли? И, правда, от прикладов толку мало. Только, если сзади кого по затылку садануть, так, и то, удобнее уж полным прикладом, а не ску-коженным обрубком.
Кольчугин молчал, понимая, что Леонтию просто надо выговориться, освободиться от утомившего напряжения.
-А в другом месте находим, скажем, стволы, да, и не рядом, а вдалеке друг от дру-га. И опять получается – разрозненные части, а никакие не доказательства. Это я к тому говорю, что факты есть, а последовательность надо искать и доказывать. А тут, как ни крути, на подозрении-то офицерство, то есть, люди, с одной стороны, образованные, а с другой, воевавшие, то есть, всего насмотревшиеся.  Это тебе брат пример сочетания тео-рии и практики, - ухмыльнулся Голованов.
Видно было, что ему полегчало. Лицо его уже не было таким напряженным, речь стала спокойной, интонации менялись легко, следуя за рассказом. И, когда продолжил, говорил уже напористо, убедительно.
-В общем, долгое время все было как-то «в общем», членораздельно, я бы сказал. И вдруг получают у нас непроверенную информацию о том, будто существует заговор воен-ных. И информация такая, что там, будто и имена есть, и факты, и доказательства. Наши ухватились: как-никак, если будет хоть какая настоящая зацепка, то можно добавлять все, что пока не сведено воедино, и работать «по факту», так сказать. Передать документы предлагали во Львове, дескать, на нейтральной территории. Поехали туда три человека, каждый отдельно, со своим заданием, ничего не зная о других. А приехал только один. Да, и тот привез какую-то мелочь. Потом, правда, дополнили, усилили тем, что и сами раньше знали, и дело довели до конца, но суть не в том.
Голованов замолчал, будто давая Артему время обдумать сказанное. Но говорить не дал, продолжил:
-Суть в том, дорогой мой товарищ, что о поездке наших товарищей узнал кто-то, кто во всем этом был замешан. Узнал, и передал «своим», ну, а потом уже и проследили, и документы сперли, и людей наших убили.
Артем внутренне улыбнулся: неужели не ясно было с самого начала, для чего он Голованову понадобился.
Но Голованов будто услышал его мысли:
-Дело тут не в том, что могут и за мной следить. Тут, ты видел, есть помощнички, черт бы их побрал, да, и работаем мы осторожно, хотя, конечно, всякое возможно. Дело в том, Артем, что удар может быть нанесен в любой момент и в любом месте, и нанести его могут, как чужие, так и свои. Такие операции, сам понимаешь, связаны с риском.
Кольчугин молча кивнул: конечно, понимаю, и попробовал успокоить товарища:
-Что случилось-то?
-Да, ничего не случилось, - огрызнулся Голованов. – Что было, то и есть. Строит из себя большого начальника, сволочь!
-Ты же говорил, что работаешь по заданию Колодина!
-И что? Каждый раз Гавриле звонить и жаловаться? – искривил губы в саркастиче-ской улыбке Голованов.
-Ну, есть же какой-то порядок, - проговорил Кольчугин, понимая, что это просто слова.
-А у нас сейчас всюду так, - нехотя сообщил Леонтий.
Артем понимал, что его собеседник – лучшая возможность понять, что же проис-ходит там, на родине. Однако, спрашивать не спешил, понимая, что все, что происходит там, проходит через душу Голованова, а, может быть, уже коснулось и близких ему лю-дей.
Молчание прервал сам Голованов.
-Я и сам не всегда понимаю, что там происходит, - признался он, и видно было, что признание дается ему с трудом.
Признался, и снова замолчал.
На это раз молчание было недолгим.
-Хотя, чего уж там лукавить? Война там идет, Тёма, самая настоящая война. Драка за власть!
Услышать такое Артем никак не ожидал!
Все, что угодно, только не это.
-Это как понимать? Что за война? Кто же с кем воюет?
Голованов развел руки:
-Говорю же – не понимаю. Хотя… Вот, возьмем, к примеру, военных. Знаешь ведь, сколько их казнили, сколько в лагерях сидит. Так ведь там  обыкновенная драка между своими, и ничего другого. С одной стороны «Крепи оборону!», а с другой – кто будет ко-мандовать? Кто будет приказы отдавать, кому награды и должности достанутся? Вот ведь, какую задачку решали, а!
Он закурил, и посидел молча. То ли собирался с мыслями, то ли сам себя проверял еще раз.
-Обстановка-то, Артем такая, что пара полков может переворот устроить, пара пол-ков!
-Погоди, погоди, - перебил Кольчугин. – Командиры-то все проверены граждан-ской, и мы с тобой это видели своими глазами!
-Вот то-то и оно – проверены гражданской. Там все ясно было: вот он враг, идет бой, и твоя задача - победить. А ясно ли тебе, например, почему в Красную Армию при-шел тот же Тухачевский?
Артем не ответил.
С Тухачевским ему приходилось сталкиваться часто. Командир, нет споров – знающий, решительный, поведет за собой.
Правда, не все нравилось в его поведении: мог шляхтич так упрекнуть, что у человека руки опускались. Правда, если встречал отпор, иногда и сам терялся.
Однажды, Артем стал свидетелем странной сцены.
Тухачевский размеренным негромким голосом выговаривал Рогожину, командиру полка, невысокому мужичку с лицом, изъеденным оспой:
-Вы обязаны, если я велю, своих бойцов костьми сложить, ясно? 
Рогожин ответил сразу же, не раздумывая:
-Велеть, товарищ Тухачевский, тебе прав не дадено, ты не государь император. А костьми людей, я не сложу, ни по какому твоему распоряжению. Нам не ты, а партия ве-лит. А что она нам велит? Велит победить всяких там беляков, и после этого в том же со-ставе строить светлое будущее. А кто же его строить будет, если ты всех костьми уло-жишь? Так что велеть ты не можешь, а можешь только приказывать, да, и то, согласовав с командованием.
-Да, плевал я на командование, - проговорил Тухачевский, понизив голос.
-Ты, гляди, плевало не сломай, - ухмыльнувшись, посоветовал Рогожин.
Через три дня он погиб в какой-то случайной схватке. Собственно, и схватки-то не было, так, перестрелка. И надо же – Рогожину прямо в голову, да еще как-то странно, сбо-ку.
В общем, Голованов был прав: кто и зачем пришел в революцию – понять трудно. В голову каждому не заглянешь.
-Значит, говоришь, драка идет?
-Драка, иначе не скажешь?
-А зачем? Смысл-то в чем? Армия-то все равно против партии не пойдет. Там же не только тухачевские и гамарники, там же простые парни, которые все понимают.
Голованов хмыкнул:
-Я тебе не политбюро, чтобы все знать. Могу только своими мыслями поделиться.
-Ты знаешь, что мне твои мысли интереснее многих, - подтолкнул Артем.
-Приходилось ли тебе слышать о генералах Самсонове и Ренненкампфе?
-Это в германскую?
Артем слышал что-то про загадочную гибель генерала Самсонова, которого не поддержали в наступлении свои же товарищи – генералы, но было это давным-давно, и подробности, если и знал, стерлись.
 -А при чем тут Самсонов?
-А, вот, была какая-то нелюбовь друг к другу у генералов Самсонова и Реннен-кампфа. Ходили слухи, будто бы, то ли в японскую, то ли в империалистическую один должен был поддерживать другого своим войсками, да не поддержал, сорвал важную опе-рацию. Понимаешь?
-Ну, и что?
-А ты представь, что такое произойдет сейчас, когда начнется война. Немцы, брат, сам видишь, к войне готовятся серьезно, и, между прочим, воевать они всегда умели.
-Не понимаю я тебя, - признался Артем.
-Да, я ведь не доказываю ничего. Просто, прошу – представь, подумай, оцени воз-можные последствия такой неприязни.
-Так, неприязнь неприязни - рознь.
-Согласен, - кивнул Голованов. – Ты ведь лучше меня знаешь, как немцы в Испа-нии воевали. Были у них конфликты между собой?
Артем задумался.
-Ну, я не слышал, вроде.
-Вот! Не слышал! А ты, между прочим, там ведь не поваром был, не каптенарму-сом, и информации-то у тебя море было.
-Ну, это еще ничего не значит, - пробовал сопротивляться Кольчугин.
-Погоди, - попросил Леонтий. – То, что они друг с другом, как бы, сплотились, не-случайно! Ты слышал, как Гитлер своих генералом «построил»? Ситуацию-то ты понима-ешь? Гитлер, что бы там ни говорили, нижний чин, так, мелочь окопная, а они - генералы, прусская военная косточка, голубая  кровь! За их плечами поколения победоносных пред-ков с вековыми традициями! Кто может быть выше них? Они ведь целые демонстрации устраивали, показывая, что Гитлер – ничтожество, сопротивлялись, как могли и в чем могли!
-Это ты о чем? – уточнил Артем.
-Про Рейнскую зону слыхал?
Рейнскую зону установили на мирной конференции в Париже в девятнадцатом го-ду. Установили по требованию Франции, опасавшейся, что рано или поздно немцы снова захотят напасть, как бывало прежде. В широкой полосе, до пятидесяти километров, тя-нувшейся вдоль Рейна – главной реки Германии – немцам нельзя было ни держать войска, ни строить укрепления. В общем, зона военного отчуждения, и только!
Германия, как побежденная страна, вынуждена была это принять. Смириться не могла, но и противостоять не решалась.
Гитлер, идя к власти, обещал «вернуть германские земли и германскую гордость», а, придя – начал готовить «возвращение».
Может быть, генералы и страдали, от того, что Германию ущемили в ее праве дер-жать армию, где захочет в своем отечестве, может, и хотели бы что-то предпринять, но – сидели молча.
Тем несноснее, видимо, показалось им желание какого-то ничтожного политика сделать то, что никто не решался. Едва Гитлер заговорил о необходимости двинуть войска на запад и войти в демилитаризованную зону, генералы устроили обструкцию, заявляя, что ответный удар англо-французских войск германская армия не выдержит.
«Он покроет нас позором бегства!» - сказал, будто в сторону, кто-то из генералов, едва Гитлер сказал об этом своем намерении. Гитлер промолчал.
7 марта 1936 года он проинформировал послов Англии и  Франции о том, что гер-манское правительство более не считает себя связанным, и возвращает свое суверенное право располагать войска в местах, которые определит само.
Войска перешли Рейн.
Генералы замерли в ужасе, ожидая, как сейчас «ефрейтору» дадут пинка под зад.
Не дождались. Лига нации осудила, и только.
Армия была посрамлена, и ждала злорадной мести фюрера.
Мести не последовало. Тогда не последовало.
Гитлер будто забыл обо всем, что предшествовало, будто давая понять, что он лучше генералов понимает политическую суть происходящего.
Генералитет успокоился, но в начале прошлого тридцать восьмого года он демон-стративно «отодвинул» двух крупных и авторитетных военных. Генерал - фельдмаршала Вернера фон Бломберга обвинили в том, что женившись на бывшей проститутке, он стал компрометировать офицерский корпус. Генерал-полковника Вернера фон Фрича в недоз-воленной тяге к симпатичным молодым офицерам.
-И теперь уже никто не решился возражать, никто! – Голованов поводил указатель-ным пальцем, будто, подчеркивая важность сказанного. - Весь хваленый германский генералитет теперь в струнку тянется перед Гитлером, выражая восхищение его военным гением. Вот так!
-Ты к чему все это говоришь? – откинулся на спинку стула Артем. – Это в Герма-нии, а то – у нас.
-К тому, Тёма, что, пока тянулось дело с заговором военных, много и других сле-дов потянулось, то к одному, то к другому.
-Все еще не понимаю, - признался Кольчугин.
-Не понимаешь, потому что не был дома давно, не почувствовал на своей шкуре, что такое всеобщая подозрительность. Вот, и этот «товарищ из посольства» рот разинул на наше дело, и затаился. Если все пройдет хорошо, напишет в рапорте о своей решающей роли. Если хоть что-то пойдет не так, настрочит, что я провалил, да еще напишет, что я и тебя привлек несанкционированно. Теперь понял?
Теперь все встало на свои места. Ну, конечно, не совсем все, но многое стало по-нятно.
-Так, ты думаешь, что он попробует сам все провернуть?
Голованов скептически скривил лицо, помотал головой:
-Сам забоится. Он работы нашей не знает, только команды передает, да щеки на-думает. А, вот, подгадить может. Ты не забывай, что место для первой-то встречи он на-значил, хотя это не его дело.
-А смысл?
-Не знаю. Может, просто для форса, а, может, какой другой расчет был.
-Например?
Голованов не ответил. Видно было, что вопрос этот и у него в голове засел крепко.
-Ты-то не переживай, - обратился он к Артему. – Я отчет уже отправил, и о промахе с местом доложил.
Голованов закурил:
-Ты не думай, я не к тому, чтобы его отозвали и как-то наказали. Просто, мне за его фанфаронство отвечать не хочется. Хватит и того, что придется с ним заслугами делиться.
-Зачем?
-Не «зачем», а «почему», - усмехнулся Голованов. – Потому что у него свои на-чальники есть, которые, хочешь, не хочешь, а находятся изначально на его стороне, и  его защищать будут, если что. Ну, и, к тому же, нет никаких гарантий, что не придется нам с ним еще раз встретиться вот так, в деле. А он злопамятный, это сразу видно, и ногу под-ставит, не раздумывая.
-И что делать? – немного растерялся Артем.
Слова Леонтия его не столько огорчили, сколько удивили: и тут между собой гры-зутся, на задании?
-Нам-то с тобой? Ничего не делать. Ждать и нервы сохранять в порядке. Придет команда, будем думать, а сейчас надо ждать.
-И какая команда может прийти?
-Ох, глубоко я с тобой залез, - не к месту признался Голованов. – Ну, да, ладно, что уж теперь.
Он поднялся, осмотрел комнату, будто оказался в ней впервые, выбрал пространст-во между столом, комодом и стенами, на котором можно было сделать хотя бы несколько шагов, и стал говорить, расхаживая.
-Сидеть надоело, задница болит, - простодушно пояснил он Кольчугину. –Ну, а знать тебе надо вот что… Только, ты учти, ты это не от меня узнал, понял? Слышал где-то, а где – не помнишь.
Артем всем видом показал понимание, и Леонтий продолжил:
-То, что Гитлер припугнул генералов, не означает, что исчезла оппозиция ему в Германии, и круги тех, кто поддерживает его в Европе. В Германии относительное зати-шье, но Европа-то кипит. Есть и те, кто подталкивает свои правительства к борьбе с Гит-лером, но есть и реалисты, которые понимают, что сейчас никто в Европе не сможет про-тивостоять Германии. А это что означает?
-Что? – с видом нашкодившего ученика спросил Кольчугин.
-А это означает, что они понимают: без нас им не обойтись.
-Думаешь, позовут большевиков? – скептически скривился Кольчугин.
-«Большевиков» не позовут, в этом ты прав, слишком многие на нас до сих пор обижаются. «Большевиков» не позовут, - повторил Голованов, - а, вот, СССР могут пред-ложить какое-то сотрудничество.
-Так, ты…
-Именно, - подтвердил невысказанное предположение друга Леонтий. – А сотруд-ничество, как ты понимаешь, может быть самым разным. Иногда ведь достаточно пол-странички прочитать, чтобы все предстало в ином свете, согласен?
Артем энергично кивнул головой. Теперь ему становилась понятным та терпели-вость, с которой Голованов ждал все эти дни.
-Мы с тобой получили образец, какой-то отрывок, скорее всего, несколько страни-чек из разных документов. Каких – не ведаю, но, полагаю, очень важных. Сейчас их про-веряют, сопоставляют, анализируют, чтобы дать нам команду покупать.
Пока Голованов объяснял Артему, в какой операции тот принимает участие, шаги его становились более быстрыми, повороты – стремительными.
Дойдя до стены, он повернулся, постоял, уперев взгляд в Кольчугина, помолчав, сказал, будто отчеканил:
-Учти главное: когда получим документы, начнется самое важное и самое опасное.
-Что?
-Доставить все это по нужному адресу. И желающих помешать нам будет много, Тёма, очень много. И ты должен продумать все пути, которые только есть.
Помолчав, пояснил:
-Тебя прошу, потому что меня они могут просчитать.
-Кто это «они»?
-Я бы знал, лучше бы жилось, - усмехнулся Голованов.
14. 1939, июль, Москва
Среди важных дел, которые навалились на Молотова, после того, как он стал на-родным комиссаром по иностранным делам, в числе первых была проблема договоров с Англией и Францией.
Его предшественник на этом посту Максим Максимович Литвинов, сдавая Моло-тову дела по наркомату, взял в руки тонкую папочку:
-Тут предложения, которые мы отправили европейским странам в марте. Формаль-но речь идет о созыве конференции всех заинтересованных сторон, но, фактически, это предложение обращено к англичанам и французам. Мы надеемся, что достижение любой договоренности между нами остановит Гитлера, ибо он окажется перед угрозой новой войны на два фронта, как в четырнадцатом году.
Помолчал, положил папочку на стол:
-К сожалению, пока вся реакция Лондона и Парижа сводится к обмену посланиями, и я не исключаю, что это – их основная цель?
Молотову вдруг стало жалко этого человека, человека, хорошо известного партии, человека, заслужившего свою известность делами, и делами непростыми, и он уточнил:
-Основная цель англичан и французов - переписка?
Литвинов кивнул и огорченно проговорил:
-Сейчас, по прошествии, времени, не исключаю, что – единственная цель.
Потом, будто спохватившись, постарался смягчить свою оценку:
-На нынешнем этапе, этапе неопределенности международного положения.
«Какая неопределенность, Максим Максимович, когда Гитлер захватывает целые страны!» - хотел воскликнуть Молотов, но промолчал. Смысла не было в этом крике…
Молотов знал, что стремление Литвинова ориентироваться на Англию Сталину не нравилось, и он много раз открыто давал это понять. Возможно, в том и была, причина его, Молотова, появления на новом посту: Англия все так же не собиралась всерьез счи-таться с Советским Союзом, игнорировала его интересы, и позиция Литвинова ничего для них не значила. Вероятно, смена наркомов должна была показать англичанам, что прежняя система отношений большевиков не устраивает, и их позиция будет меняться.
Молотов не мог, конечно, знать, что еще в середине марта, едва только были полу-чены предложения большевиков, министр иностранных дел Англии виконт Эдвард Гали-факс пригласил в свой кабинет Лайонела Ходжеса. Встретил его, стоя у окна, давая по-нять, что сесть не предложит, и долгой беседы не будет.
-Мой дорогой Лайонел, - обратился он к Ходжесу. – Вы сопровождали премьер-министра в его поездках по поводу чешской ситуации. Насколько я понимаю, вы делали это хорошо. Именно поэтому я и пригласил вас.
Ходжес, действительно, сопровождал Чемберлена, когда тот вернулся из Мюнхена, где в компании с другими вершителями судеб человечества – Францией, Италией и Гер-манией - единым росчерком пера располосовал суверенную европейскую страну - Чехо-словакию.
Сделано это было по требованию германского канцлера господина Гитлера, неус-танно ратующего за единство германского народа. Правда, полгода назад, в марте 1938 года господин Гитлер уже проглотил европейскую державу – Австрию, добиваясь все того же германского единства, но не останавливаться же на полпути!
И, теперь, когда Гитлер заявил, что чехи угнетают три с половиной миллиона человек оторванных от фатерланда несчастных немцев, проживающих в Судетской области, Чемберлен встал на его сторону: единство, так единство!
Обсуждали предстоящее «воссоединение» в Мюнхене, пригласив туда и президен-та Чехословакии Эдварда Бенеша.
Бенешу и прежде доставалось от господина Гитлера, обвинявшего его в дискрими-нации немцев, вынесенной в ранг государственной политики. Все пояснения Бенеша, ут-верждавшего, что немцы пользуются теми же правами, что и чехи, и словаки, Гитлер от-вергал как лживые и неискренние, публично называя Бенеша лгуном. Публично!
Гитлер знал из бесед с ветеранами германской дипломатии, что во время Париж-ской мирной конференции, подводившей итоги первой мировой войны, Бенеш открыто обвинил австрийцев во лжи, когда обсуждался вопрос о будущих границах Чехословакии. Только что возникшее в центре Европы новое государство старалось максимально увеличить свою территорию, и сделать это за счет рухнувшей австро-венгерской империи. Однако австрийцы, хоть и проиграли войну, отдавать свое не хотели. Когда речь зашла о Судетской области, они утверждали, что в Судетах проживает не менее двух с половиной миллионов этнических немцев, следовательно, земли эти должны быть сохранены в составе Австрии.
-Названные цифры – наглая ложь! – возопил член чешской делегации Эдвард Бе-неш. – Численность немцев в Судетах не более миллиона…Ну, может быть, если считать еще не родившихся младенцев, чуть больше миллиона! Не им быть хозяевами исконно чешских земель!
Авторитет Бенеша, хотя, он и был человеком с европейским образованием, имев-шим обширные связи в кругах творческой и научной интеллигенции, был не настолько велик, но велико было желание Англии и Франции ослабить бывшего противника на-сколько это возможно.
Уложенное на весы Истории рядом с истерикой Бенеша, это желание перевесило и здравый смысл, и стремление устроить после войны «совершенный мир».
Судеты вошли в состав нового государства – Чехословакии.
Именно поэтому Гитлер при всяком удобном и неудобном случае называл Бенеша лжецом, и в Мюнхене отплатил ему сполна. Президента Чехословакии  даже не пустили в кабинет, где обсуждали будущее его страны, заставив ожидать в приемной.
Узнав о том, что «мировое сообщество» предписывает чехам покинуть Судеты в течение нескольких дней, Бенеш робко поинтересовался у Чемберлена:
-Как быть тем крестьянам, которые не смогут вывезти ни имущество, ни скот, ни собранный урожай?
В самом деле, подумал Чемберлен: сентябрь – урожай только собрали, да, возмож-но, еще и не весь, и обратил вопрос к господину Гитлеру, но то, уже почувствовав свою силу, закричал, потрясая воздетыми руками:
-Я решаю судьбы мира! Мне некогда заниматься мелочами!
Ну, некогда, так некогда, пожал плечами британский премьер, уже не осмеливаясь возразить германскому канцлеру.
Зато теперь, в Лондоне, в окружении журналистов и иной публики, он оповестил всех собравшихся: «Я привез мир навек!».
Мало кто в истории человечества был так наивен в своих убеждениях…
Создав «мир навеки», Чемберлен держал спину прямо!
Продолжалось это полгода.
14 марта 1939 года Гитлер вызвал в Берлин (именно вызвал!) нового президента Чехии Эмиля Гаху, и предложил ему принять протекторат великой Германии. От таких предложений нельзя отказываться, и 15 марта 1939 года в составе «тысячелетнего рейха германской нации» появился протекторат Богемия и Моравия.
Границы Германии сдвинулись на восток,  Чемберлен понял, что потерпел пораже-ние, но признавать это не хотел.
Тогда Галифакс и решил, что пора ему выйти на авансцену мировой политики. Именно поэтому он пригласил сейчас Ходжеса.
Галифакс подошел к столу, взял тонкую кожаную папку.
-Россия привлекает мое внимание давно, и это не было связано с моим постом. Эта нация поражает меня полным нежеланием, в массе своей, признавать превосходство стран с подлинной историей, историей, насыщенной идеями и событиями, а не бессмысленными бунтами, которые отбрасывают ее на многие десятилетия назад, - министр покачал головой, подкрепляя свои слова. - Русские всегда хотят быть мудрее других, но для этого им недостает ума, такта и понимания своего места в мире. Им вполне достаточно тех земель, которые у них есть, и которые они никак не могут привести в порядок. Но они совершенно бестактно лезут не в свои дела.
Галифакс сделал полшага по направлению к Ходжесу, будто придавая своим сло-вам больше доверительности.
-Сегодня русские вручили нам вот это, - он постучал пальцем по папке, улыбнулся и побежал глазами по страницам, выискивая нужное место.
Найдя, кивнул головой и продолжил:
-Они предлагают созвать конференцию наиболее заинтересованных государств, чтобы определить позицию в отношении новой германской агрессии. Иначе говоря, боль-шевики по-прежнему хотят управлять всем миром!
Министр скорбно нахмурил брови, выражая глубокое неодобрение таким поведе-нием, однако продолжил с прежним сарказмом:
- Русские оказали нам честь, включив Британию в число «заинтересованных госу-дарств»  Они хотят использовать нас, чтобы дать гарантии тем странам, которые оказа-лись между ними и Германией.
Галифакс резким движением захлопнул папку так, что раздался громкий хлопок:
-Понятно, что правительство его величества не собирается взваливать на себя все бремя ответственности за судьбы мира в то время, когда остальные играют в непонятные игры! Нам следует сознавать ответственности перед Британией и Историей!
Последние слова Галифакс произнес, вытянувшись, будто новобранец перед капра-лом.
-Вам следует подготовить наш ответ, Лайонел! В этом ответе должны быть отра-жены следующие мысли.
Министр замолчал, и Ходжес понял, что указания, которые он сейчас получит, не-обходимо записать, однако, едва он развернул папку, в которой лежали чистые листы бу-маги, министр произнес:
-Никаких записей! Надо быть уверенным в своей памяти, Ходжес. Итак! Первое – наша реакция на данный момент – осторожная благожелательность. Мы готовы вступить в переговоры о такой конференции. Второе – ситуация не терпит спешки. Переход к ре-альным шагам возможен, я думаю, не раньше августа.
Он замолчал, и Ходжес воспользовался паузой.
-Если позволите, сэр, я бы назвал октябрь. Это время, когда закончится пора отды-ха.
Пожалуй, юноша прав, подумал министр. Галифакс всегда считал, что, надо уметь поощрять своих сотрудников. Не в лоб, награждая комплиментами, а легко, вскользь, буд-то признавая их право на самостоятельное мнение:
-Продумайте этот вариант, Лайонел. В конце концов, это и есть мое поручение и ваша обязанность, - обозначил подобие улыбки лорд Галифакс. – И - третье – надо дать понять русским, что ни при каком развитии событий мы не намерены отправлять на кон-тинент наших славных парней. Не следует Британии воевать за далекие страны, которые нам мало знакомы!
Ходжес позволили себе обозначить понимающую улыбку: именно в этом же смыс-ле выразился в Мюнхене господин Чемберлен относительно Чехословакии в свое время.
-Вы можете идти, - позволил Галифакс. – Послезавтра в это же время вы предста-вите мне первый вариант нашего ответа, и подготовьте что-то, вроде квитанции о получении их предложения.
Так началась долгая и нудная возня, весь смысл которой сводился к тому, чтобы, не отказав предложениям Москвы, в то же время, и не согласиться с ними. Ну, кому нужны эти конференции, если Гитлер на них плюет!
Франция вела себя еще более изворотливо: это вам не Англия, где есть монарх, ко-торый может усадить хотя бы английских политиков за стол переговоров. Все еще витала угроза Народного фронта, который возник во Франции в 1935 году, и победил на выборах 1936 года.
Хорошо, что просуществовал недолго, не вызвав потрясений. Между прочим, в со-седней Испании точно такой же Народный фронт закончился гражданской войной, а это опасно, господа, ибо это падение производства и снижение покупательной способности. Это нельзя допускать, а Советы только этого и хотят! Но и не ответить им невозможно!
Как и предполагалось, период обмена заявлениями, предложениями и согласова-ниями затянулся. Дипломатия, вообще, и создана для того, чтобы произносить много слов, но избегать твердых обещаний! Однако, на сей раз долгая и неуклюжая, будто напоказ, возня с русскими, имела для британцев и вполне конкретную цель: получить максимальную пользу от контактов с Германией.
Контакты плавно перетекли в совершенно секретные переговоры, о которых мир мог бы узнать только после того, как будут подписаны все соглашения. Англия, конечно,  была готова к разумным уступкам, но немцы хотели слишком многого. Теперь, когда тер-ритория рейха невиданно выросла, когда население рейха – в пересчете на солдат – почти удвоилось, когда в ведении Гитлера оказалась промышленность Чехии со своим знамени-тым концерном Шкоды, производившим и военную технику, аппетиты Германии возрос-ли  до неприемлемых размеров, и переговоры затягивались.
В Москву поступали отрывочные сведения о контактах Англии с Германией, но составить какую-то определенную, целостную картину было невозможно. Оставалось ждать, и, когда Молотову доложили о том, что англичане и французы готовы прислать свои делегации для подготовки военного соглашения, он подумал на миг, а, может, наконец-то они поняли истинную суть процесса, охватившего, фактически, не только Европу, но и весь мир: Германия, говоря словами Ленина, «готовится к борьбе за передел уже поделенного мира; к империалистской войне». А уж такая война никому не позволит остаться в стороне.
Потом подумал, усмехнулся сам над собой:
-Чему обрадовался! Думаешь, едут нас защищать!
Молотов понимал, что сейчас, летом тысяча девятьсот тридцать девятого года не до спокойных и  обстоятельных бесед: Советский Союз снова столкнулся с необходимо-стью быть готовым к нападению с любой стороны.  С мая японцы все настойчивее, если не сказать – наглее, «продавливали» решение вопроса о границе с Монголией.
Япония, захватившая еще в 1932 году часть континентального Китая, создала там марионеточное государство Маньчжоу-Го, которым сама, фактически и управляла.
Все поведение японцев указывало на то, что это лишь первый шаг, тем более, что задачу «второго шага» они и не скрывали, намереваясь построить железную дорогу аж до самого Байкала. Именно это и побудило японцев требовать изменения границ с Монголи-ей, которая, в свою очередь, обратилась за помощью к великому соседу. Отдавать терри-торию государства, пусть и чужого, большевики не собирались, потому конфликт разго-рался день от дня так, что перерос в небольшую войну, и сейчас, в июле тридцать девято-го, японцы усилили натиск.
Вот и гадай, как связана наглость японцев с европейскими делами? Кто их подтал-кивает к наступлению? Какие последствия предусматривают? Как тут не попасть впросак?
Прибытие английской и французской делегаций настроения не улучшило. Скорее, наоборот. Оказалось, что никаких прав подписывать соглашения ни у кого из приехавших нет. Да, и людей, способных вести переговоры о военном сотрудничестве, практически, нет.
Сознание полной неопределенности еще можно было стерпеть, но изнутри Моло-това разъедало сознание собственного бессилия, вынужденной неподвижности! Несколь-ко раз он поднимал трубку, чтобы задать вопрос «что слышно?» Петру Нефедову, но клал трубку обратно, понимая, что Нефедов придет сразу же, как только ему станет известно хоть что-нибудь определенное.
Значит, сейчас еще нет никаких новостей.
Ну, может, и хорошо…
15. 1939, июль, Франция
Ответ из Москвы пришлось ждать долго.
Вообще-то, ожидание было частью работы, которую выбрал Артем, а, следователь-но, к этому надо было привыкнуть, и этому следовало учиться.
Никаких особенных приемов, помогающих ждать, не было. Кольчугин знал это точно. Никто не может предвидеть неожиданности, подкарауливающие нас, никто не мо-жет предвидеть их последствия. Надо просто ждать, не торопиться и не подталкивать себя самого к ошибкам.
Хотя, в самом деле, от случайностей никто не застрахован, но случайности бывают разные.
Однажды Артем получил задание ликвидировать человека, которого подозревали в работе на французскую контрразведку. Собственно говоря, подозрения уже превратились в уверенность, потому и вызвали Кольчугина. Происходило все, кстати говоря, в Париже.
Француз это сам вышел на наших людей, предложив важные сведения, и сведения эти честно поставлял. Правда, через полгода был арестован один из наших агентов, потом еще один. Причем, этот второй появился во Франции всего на несколько часов исключи-тельно для встречи с упоминаемым французом. Так что, надо было того убирать, но уби-рать осторожно.
Кольчугин подготовился быстро: слишком много парень знал, велика опасность. Почти случайно удалось узнать, что завтра его будущая жертва встречается с некоей за-мужней дамой в квартирке, которая была им арендована специально для таких встреч. Узнал Артем и о том, что нужный ему человек уходит через полчаса после того, как квартиру покинет любовницы. Ну, привычка у него такая что ли…
Артем побывал в подъезде, все просчитал, и уселся в кафе напротив, придя туда через час после начала свидания. Увидев выпорхнувшую даму, допил кофе, затушил сига-рету и пошел в подъезд.
Того, что творилось там, никто не мог представить. На весь подъезд разносился крик, почти визг. Глянув снизу, Кольчугин увидел, что на площадке третьего этажа коло-тится в дверь обрюзгшая дама лет пятидесяти. Удары пяткой она сопровождала криками, в которых повествовала о своих многолетних страданиях, связанных с неверным мужем, которого она так любила вплоть до сегодняшнего дня.
Причитания вызывали живой интерес, и в некоторых квартирах двери уже приот-крывались.
Популярность – не то, к чему стремился Артем, который счел за благо уйти, отло-жив «решение» на более поздний срок, и тот случай она запомнил навсегда: есть что-то такое, что не поддается вычислениям самого изощренного ума.
Где-то Кольчугин вычитал интересную историю из времен французской револю-ции. Некий аббат, рьяно выступал за свободу, равенство и братство в первые дни револю-ции. Потом, когда начались заговоры и казни, он исчез, ушел в тень, и появился лишь че-рез много лет, когда у власти уже был Наполеон, прекративший все споры.
На балу аббата спросили:
-Где ты был, когда Мирабо строил планы, Дантон устраивал заговоры, а Робеспьер рубил головы?
Помолчав, он ответил:
-А я жил!
Вот, и он, Артем Кольчугин, жил еще две недели, к концу которых ожидание пре-вратилось в зловещее ничегонеделание, пугающее тем, что оно может быть бесконечным и безрезультатным в равной степени.
Но все-таки, закончилось, и закончилось победой Голованова!
Решение о совершении сделки, а, точнее, приказ о проведении окончательного рас-чета, Голованов получил не от «прыща». Леонтия срочно вызвали на явку, где его ждал человек, приехавший из Москвы, и сначала они разговаривали вдвоем. Разговор шел про-стой и ясный: во-первых, обмен будет произведен. Во-вторых, все, что будет получено от «англичанина», предстоит доставить в его, москвича, распоряжение. В-третьих, эту пере-дачу следует провести не сразу, а через два-три часа, чтобы Голованов мог тщательней-шим образом провериться.
-Учтите, товарищ Голованов, что риск огромен. Вы вполне можете оказаться иг-рушкой в чужих руках, - неторопливо, но уверенно предупреждал «москвич». – Все это может быть провокацией, конечная цель которой – крупный скандал вокруг нашей раз-веддеятельности в Европе.
-А смысл? - поинтересовался Леонтий.
-Вариантов много, и обсуждать их мы сейчас не будем. Времени не хватит, - ус-мехнулся «москвич». – В конце концов, кто-то может решить, что обывателя надо снова припугнуть «большевистской угрозой». В любом случае, мы уверены, что вы все сделаете так, как нужно. Вы же должны точно знать, что будут приняты все меры по вашей защите.
Только потом, минут через сорок появился «товарищ из посольства», носивший, как выяснилось, фамилию Огузов. 
При нем разговор носил характер общих указаний «москвича» и ответов Головано-ва, и тому стоило больших усилий не расплыться в улыбке, видя, как досадливо скриви-лась физиономия у «прыща».
Правда, напоследок тот попробовал куснуть:
-Зайдите завтра, расскажете, что подготовили, и еще раз подумаем над планом опе-рации.
Но тот, кто прибыл из Москвы, все эти местные игрища прикрыл сразу:
-Товарищ Голованов знает, что и как надо делать. Вам, Огузов,  своих забот хвата-ет, и я сейчас еще добавлю.
Во как! Знай свое место, отметил Голованов, мысленно благодаря «москвича».
А тот протянул ему руку:
 -Подумай, товарищ Голованов, подумай еще раз. Может, возникнут вопросы. Ну, а чтобы не скучать, держи!
И он протянул Голованову нераспечатанную коробку папирос «Казбек».
Энергично тряхнув руку Леонтия, сказал:
-Операции придают огромное значение, но просят иметь в виду и соответствую-щую опасность. Много неясного, очень много тумана, очень много лишних людей.
Позже Голованов аккуратно осмотрит коробку папирос, не увидев ничего необыч-ного, распечатает ее, и найдет записку.
Ничего особенного. Только череда цифр.
Немного поломав голову, поймет: номер телефона и время звонка.
Теперь «москвич» вел себя иначе:
-В посольстве ждут, что денежные средства к ним поступят послезавтра с нароч-ным, и будут в инвалюте. Но мы с тобой поступим иначе.
Достал бумажник:
-Держи. Это – чек на предъявителя на ту сумму, которую они потребовали. Чек по-ложи в карман, и прямо сегодня подай сигнал, что готов встретиться завтра. При встрече постарайся отдать этому «англичанину» так, чтобы было непонятно, что передан именно чек, понимаешь?
-Чтобы искали чемодан с деньгами? – шепотом уточнил Голованов.
-Точно. Выиграй минут десять – пятнадцать, чтобы документы оказались вне пре-делов досягаемости. Что ты будешь с ними делать – не знаю, и знать не хочу!
-Так, это что же получается…- начал Леонтий, и «москвич» кивнул:
-Поучается хреново, ты прав. Потому и шифроваться приходится. В посольстве знают, что ты ко мне на встречу пойдешь вечером, а мы с тобой увидимся на площади Со-гласия в восемнадцать с четвертью. Ты же сразу после встречи отправляешься по маршру-ту, который сам разработал. Есть такой маршрут? Меня правильно проинформировали?
-Правильно, - ответил Голованов, решив, что пришла пора подстраховаться еще раз. – Не знаю, говорили ли вам, но я тут встретил проверенного товарища.
-Кольчугина-то? Говорили, - подтвердил собеседник. – Между нами говоря…
-Я в курсе, - перебил Голованов. – Я в курсе и ручаюсь.
-Да, за него многие ручаются... - начал, было, «москвич», помолчал и закончил: - Тебе виднее.
Потом затушил папиросу, протянул ладонь и проговорил официальным тоном:
-От вас, товарищ Голованов, зависит многое. Даже не представляете, насколько важно то, что вы делаете.
Помолчал, удерживая руку Леонтия, и спросил, понизив голос:
-Может, все-таки, помощь нужна.
-Помощь не нужна.
-Ну, тебе виднее. Помни, что дело это важное и сложное.
Так и получилось, что окончательное решение принимали Артем и Голованов вдвоем. Точнее говоря, Голованов чаще лишь кивал головой, соглашаясь, да удивлялся, как ребенок – «а ты откуда это знаешь?», но план одобрил.
Место предстоящей встречи осматривали оба, но по отдельности. Потом обсудили, высчитав до полуметра все коридоры, переулки и дворики, по которым предстояло прой-ти. В таких делах одна не вовремя отвалившаяся дощечка может все дело испортить, или, например, дети, некстати играющие в проходном дворе.
Встреча состоялась в большом кафе, где столики находились в помещении, а не на улице, и продолжаться она должна была не более двух-трех минут.
Голованов приходил на встречу с таким же портфелем, который был у англичани-на. Портфели ставили рядом. Потом они обменивались несколькими фразами и расходи-лись, оставив свой портфель, и взяв чужой.
Так хотели сделать и в этот, последний,  раз, однако, требование передать чек не-заметно, многое усложняло, но и тут решение было найдено.
В портфеле, оставленном Голованову, должны лежать документы, в портфеле, предназначенном англичанину – ничего. Чек следовало передать ему при рукопожатии, и об этом его надо было просто предупредить.
Началась встреча, как по писаному: переполненное кафе, где никому нет дела до соседа, если только это не голубоглазая блондинка с торчащими грудями. В такой сутоло-ке можно делать хоть что, и никто не обратит внимания.
Артем пришел на место часа за полтора до назначенного времени, устроился так, чтобы можно было обозревать все кафе, даже в толчее видя посетителей.
Он сидел в нескольких шагах от прохода в туалет, и мало кто из посетителей знал, что там же идет и узкий проход к черному ходу. Надо только пройти три лишних шага и повернуть направо. Черным ходом пользовались редко, и ключ от него висел на стене за спиной у бармена.
Еще позавчера Артем подменил ключ, и сейчас знал точно, что «сим-сим» от чер-ного хода есть только у него. Так надежнее.
Когда появились, почти одновременно, Леонтий и «англичанин», Артем расслабился: все идет по плану, и сейчас надо только не проворонить тех, кто так же, как и он, наблюдает за этой встречей. И не только засечь их, но и самому как-то проскочить, желательно - незамеченным. Популярность тут вредна для здоровья.
Он оглядывал кафе, то и дело задерживая взгляд на девушках, щебетавших за чаш-кой давно остывшего кофе, и завершил обзор, когда, по его расчетам, должны были дви-нуть в путь Леонтий и его собеседник.
Однако, они сидели и беседовали так увлеченно, будто обсуждали что-то жизненно важное. Зная, что Голованов не стал бы по пустякам ломать план операции, Артем безмятежно закурил, представляя, как отругает коллегу потом, когда они оба будут вдалеке от этого кафе. Скорее всего, подумал он, англичанин не соглашается брать чек. Что-то его не устраивает.
Беседа, тем временем, не прекращалась. Теперь больше говорил «англичанин», а Голованов лишь изредка отпускал короткие реплики. Были это вопросы или ответы по-нять было невозможно: собеседники сохраняли непроницаемые лица.
В массе посетителей Артем увидел вдруг знакомое лицо – итальянец Пьетро, с ко-торым они встречались года три назад в Болгарии, в Варне. Было там одно дельце.
Пьетро, между прочим, мафиози. Есть в Италии такая организация, занимающаяся разными темными делишками. Говорят, раньше действовала только на Сицилии, а теперь, при фашистах, двинулась по всему континенту. Впрочем, тогда, много лет назад, Артем не знал о связи Пьетро с мафией, и не очень огорчился: иногда возникает необходимость отклониться от строгого законопослушания.
Интересно, что Пьетро делает тут? Интуиция подсказывала, что они все вместе за-няты одним и тем же делом, но интуиция только подсказывает, а делать придется самому, без помощников, понимал Кольчугин.
Леонтий и «англичанин» тем временем поднялись и направились к выходу. Едва они вышли, поднялся со своего места  и Пьетро, видимо, опасавшийся упустить. Знать бы еще – кого из двоих?
Впрочем, этот ответ мы скоро узнаем, успокоил себя Артем. Он-то никуда не спе-шил.
Сейчас Голованов попрощается и отправится заранее оговоренным маршрутом, и идти он будет столько, чтобы Артем мог «выйти» ему в спину через пять кварталов от кафе. За это время все случайные «попутчики» отсеются, и следить будет проще.
После того, как ушел Пьетро, Кольчугин показал официантке, чтобы принесла счет, докурил, аккуратно потушил сигарету и вышел из кафе. Поглядел по сторонам, буд-то прикидывая, где больше симпатичных девушек, и двинулся в сторону, противополож-ную той, куда ушел Голованов.
Правда, хоть и глядел вскользь, заметил, что тот все еще идет вместе с «англичани-ном», продолжая беседу.
О чем они там болтают-то?
Ладно, разберемся, снова успокоил себя Артем.
А сейчас надо расслабиться, чтобы не пропустить что-нибудь важное. И, будем от-кровенны, кто знает, как выглядит это самое «важное»?
Он шел по улице, насвистывая какую-то мелодию, то и дело, приподнимая шляпу, улыбаясь каждому приятному женскому личику, и ощущал растущее беспокойство.
Почему Голованов поломал все договоренности?
Не маленький же он, понимает, что Артем будет тревожиться, не понимая причин изменений.
Что за сигнал он посылает своим поведением?
Вопросы наплывали друг на друга, и Артем поймал себя на том, что он уже идет очень быстрым шагом, выделяясь из общей массы.
Подмигнул первой попавшейся девице и замер, будто пораженный ее красотой. Потом сменив скорость, двинулся дальше, оставив улыбающуюся парижанку в недоуме-нии: что имел в виду этот мужчина?
Подходя к углу, из-за которого должен был выйти Голованов, Артем перешел на медленный шаг человека, чуть-чуть перебравшего пива, и теперь уже никуда не спешаще-го.
Он даже не удивился, когда увидел рядом с Головановым «англичанина»: все-таки, происходит что-то экстраординарное. Скорее всего, «англичанин» передает то, что может передать только на словах, без протокола. Не могут же они просто так болтать уже полча-са, а то и больше!
Голованов, увидев Артема, приподнял шляпу, обмахнувшись несколько раз. Это был сигнал: продолжение по второму варианту. Значит, теперь они «нечаянно» пересекутся на другом углу.
Кольчугин заглянул в табачную лавку, рядом с дверью которой он стоял, пошарил взглядом по полкам, дождался, пока купит сигареты какой-то хлыщ, к которому жалась худосочная девица.
Потом долго рассказывал хозяину лавки, какие табаки лично он, Артем, предпочи-тает, и купил пачку турецких сигарет «Поэль» с почти черным крепчайшим табаком.
Теперь можно не спеша идти к месту второй встречи.
Не спеша – не спеша. Очень медленно и аккуратно.
Потому что за Головановым и «англичанином» шли.
Два паренька, живо болтавшие между собой, вели себя, как настоящие парижане. Почти, как настоящие, потому, что глаза их жили своей особой жизнью: куда бы они не глядели, Голованов и его спутник оставались в поле их зрения. Только их. Кого из двоих – выясним, решил Артем.
Заметил Артем и Пьетро, но это уже было неважно: скорее всего, он прикрывает «англичанина» или следит за ним, но Кольчугина безопасность того мало касается. Не разорваться же, в конце концов!
Главное, не оказаться в поле зрения этих пареньков, главное, чтобы они его, Арте-ма не засекли.
Ломая план, Кольчугин поспешил ко второй «точке», сел за столик в кафе, закурил. Наконец, из-за угла показались трое, без «англичанина». Артем прикрылся газетой, дожидаясь, пока все трое – Голованов и «сопровождающие» - пройдут мимо него.
«Отпустив» их метров на двадцать, поднялся, и пошел следом.
Теперь, по плану, Леонтий должен был зайти в лавку, находившуюся в нескольких кварталах от его жилища, в ту же самую, что и тогда, в первый раз. Если все было бы в порядке, Артем должен был зайти туда следом за ним и спросить у хозяина о какой-нибудь улице, находившейся неподалеку. Получив ответ, он должен был выйти из лавки, и двинуться тем же самым маршрутом, что и в первый день.
Замысел состоял вот в чем: поднявшись к себе с портфелем, наполненном докумен-тами, Голованов должен был через полчаса или чуть больше выйти с самым беззаботным видом и с пустыми руками.
Если все-таки, его кто-то «сопровождал», пусть видит, что Леонтий просто вышел по каким-то делам, и вскоре вернется, хотя бы за портфелем. Голованов же должен был уйти от слежки, помотав ее по городу пару часов.
Ну, а документы тем временем унесет Артем, воспользовавшись, в зависимости от обстановки лестницей или все тем же путем через крыши.
Встретятся они только вечером, когда уже вместе, сядут в поезд, идущий в Швей-царию. Ну, а потом – по обстановке.
Так было задумано, но «хвост» из двух пареньков менял все дело, и Кольчугин в лавку, конечно, не пошел. Оставаясь незамеченным, он поглядывал на «хвост», который на разумном отдалении ждал Голованова.
Ну, что же, решил Артем, теперь они дождутся Голованова, пойдут следом и отни-мут портфель. План неплохой, если бы не одно «но» в виде самого Артема. Он-то контро-лировал ситуацию, значит, никакой внезапности и никакого нападения, ребятишки!
Наконец, Голованов вышел из лавки, придерживая пакет с приобретенными про-дуктами, и двинулся домой.
«Хвост» двинулся за ним, но вскоре повел себя странно: пройдя еще сотню метров, пареньки перешли на другую сторону улицы, поболтали о чем-то, похохотали, не скрыва-ясь, и, остановив такси, уехали восвояси.
Странно, подумал Артем, неужели им надо было контролировать Голованова толь-ко до определенного времени? А, может быть, до определенного места?
Ведь и сам он в тот, первый раз, после этой самой лавки уже точно знал, куда идет Голованов. Может, и «хвост» знает? Или знает тот, кто этого самый «хвост» пустил?
Ну, да, ладно, разберемся! Теперь – к Леонтию!
Кстати, ощутил Артем голод, хорошо, что Голованов что-то там прикупил. Есть хочется.
Для страховки двинулся не сразу к жилищу Голованова, а проделал хитрый трюк: прогулялся до интересной улочки, им же, Кольчугиным и найденной.
Улочка длинная и пустынная. На ней можно заметить любой хвост, потому что за-мереть и остаться незамеченным тот не сможет: на углу улочка расходилась в три разные стороны, и догонять уходящего потом будет сложно, почти невозможно.
Он шел медленно, разглядывая таблички на домах, то и дело, оглядываясь, будто в затруднении.
Сзади не было никого, значит, он чист, его ничто не «пасет».
Потеряв на этой проверке минут десять, Артем двинул, наконец, туда, куда и сле-довало.
Днем перемещаться по крышам было немного сложнее, из окон крыши просматри-вались неплохо, если кто-то в это время сидел у окна, но времени на фокусы уже не было.
Переваливаясь через подоконник, увидел Голованова.
Тот стоял, навалившись на шкаф. Лицо его было бледным.
-Ну, как дела? – спросил Артем, ища глазами пакет с едой. – Давай, перекусим, и займемся делами.
Голованов молчал.
-Ты против что ли?
Артем подошел ближе, и понял, что ответа не будет. Голованов медленно сполз на пол, потом так же медленно начал валиться вперед.
В спине, прямо под левой лопаткой торчала рукоять ножа.
Голованов был убит.
Только что.
Настоящего горя Артем ощутить не успел: оглядев комнату, он не увидел портфе-ля, который принес Голованов.
Должен был принести!
Да, принес, конечно! Куда он мог бы его девать?
Но портфеля не было, и, судя по всему, его унес тот, кто убил Голованова. И унес, видимо, несколько минут назад.
Район тут не самый оживленный, и можно еще попробовать догнать убийцу и вы-потрошить его, ничего не ожидающего!
Артем кинулся к двери и выскочил на лестницу.
Глянул вниз, и увидел картину неприятную.
Да, что там – страшную!
К лестнице подходили «товарищ из посольства» и те два веселых паренька, кото-рые «пасли» Голованова.
«Товарищ» глядел наверх. Взгляды их встретились.
Именно в этот миг Артему Кольчугину пришла в голову страшная мысль: эта троица поднимается наверх,  и то, что они там увидят, не оставит места сомнениям: труп Голованова остывает наверху, документов в квартире нет и Артем Кольчугин только что из этой самой квартиры вышел. Вышел прямо к ним в руки!
И теперь уже других виноватых никто искать не станет. К обвинениям, которые уже висят над ним, добавятся убийство Голованова и похищение документов!
И никто не сможет сказать ни слова в его, Артема Кольчугина, защиту. А, скорее, и не успеет.
Есть же приказ из Москвы: в случае невозможности задержания – уничтожить!
16. 1939, июль, Франция
Кольчугин рванулся вверх по лестнице, ворвался в квартирку и сразу же выскочил в окно. Одним движением поднялся на крышу, на цыпочках сделал несколько шагов и сразу же перескочил на крышу соседнего здания. Только потом сообразил, оглянулся – не видят ли снизу.
Никого не увидел, и сразу устремился вниз. Его шанс был в том, что «товарищи» этот район не знают, и о пути через крышу - тем более. Если не знают, то не успеют пере-крыть, а если знают? Да, какая разница, оборвал Артем рассуждения, - беги, пока есть ку-да. 
Он выскочил на улицу, и, стараясь идти, а не бежать – небось, не дураки, могут и прохожих опрашивать – двинулся в сторону центра. Тут и людей больше, движение оживленнее и затеряться в суете и толкотне проще, и можно немного отдохнуть.
Наконец-то выбрал в кафе, вошел внутрь, сел за столик, от которого было несколь-ко шагов до черного хода.
Сидевшие в двух столиках от него две симпатичные девушки глянули  на Артема, и о чем-то защебетали друг другу на ушко, время от времени кидая на него взгляды и улыбаясь. Было видно, что это обыкновенные парижанки, может быть, студентки, но никак не проститутки. Те еще только просыпались после тяжелой трудовой ночи.
Между прочим, это неплохо, если уже начался поиск. У проституток непременно станут искать – обычное дело - а искать у студенток – не хватит ни сил, ни времени, да, и мысль такая не сразу придет в голову.
А поиск, конечно, уже идет и расширяется, и это точно! Кольчугин и сам поступил бы точно так же.
Уж он-то знал, как это можно делается, поскольку и сам много раз этим занимался. Конечно, знающие люди, связанные с посольством, уже посещают и полицейские участки, а оттуда пойдут в притоны, где собирается вся информация о преступлениях и преступниках. Конечно, заплачены деньги, конечно, включены все силы и механизмы, нужные для того, чтобы отыскать его, Артема Кольчугина. И, конечно, никто не станет его защищать или прятать.
Кто он такой, кому он нужен?
Отдать его, а там пусть русские сами разбираются.
Это было ясно, и это тревожило.
Конечно,  за плечами у Артема огромный опыт, которым мало кто мог бы похва-статься, и скрыться ему было бы не очень сложно. Можно было, например, провести не-сколько дней у одной из этих милых девушек, а потом, доверившись интуиции, неспешно уехать в тот момент, когда все устанут и махнут рукой: куда он денется!
А можно ближайшей ночью устроить маскарад, благо Париж переполнен бродяга-ми и попрошайками, которые, между прочим, очень дружны, и своих в обиду не дают. Затесаться в их ряды, и вместе с ними уйти куда-нибудь в пригороды.
Проблемы «уйти» не было, но Кольчугин об этом даже не думал. Он знал одно: нужно найти тех, кто убил Голованова и взял документы. Найти, вернуть документы, уз-нать все, что только возможно, а потом уже думать о будущем. И поэтому нет никаких запрещенных приемов в этой схватке, есть только цель – доказать свою невиновность!
Он не спеша достал сигарету, размял ее, потом похлопал себя по карманам так, чтобы все поняли: курильщик оказался без спичек.
Поняли это и девушки, и одна из них, с короткой стрижкой, схватила со стола ко-робок и помахала им в воздухе.
Через несколько минут беседа с новыми знакомыми шла так, будто они знают друг друга много лет. Еще через полчаса  они, весело смеясь, вышли из кафе, и отправились путем, известным только им троим.
Чем дальше они уходили, тем спокойнее было на душе у Артема: кается, он выиг-рал несколько часов отдыха, и сейчас можно расслабиться. Искать-то будут мужчину средних лет, к тому же, скорее всего, спешащего. Кто же станет пристально разглядывать мужчину, не спеша прогуливающегося с двумя юными спутницами!
…И расстался с ними, когда над городом повисла ночь…
Впрочем, бывает ли в Париже ночь…
На всякий случай покинул здание через черный ход, миновал дворик, перемахнул через заборчик. Подойдя к выходу из двора, прильнул к стене, осмотрел улицу – никого! Тогда двинулся вперед. Шел, не оглядываясь, во-первых, чтобы взять под контроль свое поведение, во-вторых, чтобы усыпить бдительность преследователей, если он их все-таки проморгал.
Минут через пять Кольчугин неожиданно обернулся, подходя к очередному пере-крестку: улица была почти пустой, и он запомнил всех, кто шел следом. Повернув за угол, сделал несколько шагов,  резко остановился и постоял так несколько секунд. Из-за угла никто не появился. Будем надеяться, что слежки нет, подумал Артем, и сразу же приказал себе: не расслабляться.
Он еще больше часа мотался по Парижу, проверяя, не идет ли кто за ним? Все-таки, после того, что случилось, после того, что «товарищ из посольства» со своими па-реньками увидел  убитого Голованова, он должны был все силы бросить на поиски Арте-ма.
Хотя бы для того, чтобы допросить, и это в лучшем случае!
«Товарищ из посольства», конечно, знал, кто такой Артем Кольчугин, и, если тер-пел его участие, то по чьему-то приказу. Ну, а сейчас все совпало, и прежние подозрения оказались автоматически подтвержденными. Уж, какие там были подозрения прежде не-важно, а то, что Кольчугин убежал, оставив в крохотной квартирке убитого товарища – несомненный факт.
И будущего у Кольчугина в настоящий момент времени нет. Есть только настоя-щее, которое не заканчивается, как в кошмарном сне!
Он никак не мог стереть картину, виденную несколько часов назад: умирающий Леонтий, пытающийся, кажется, что-то сказать. Назвать имя убийцы? Сказать хоть что-то о документах? Передать содержание недавно состоявшейся беседы с «англичанином»?
Кто знает…
На размышления времени не было. По расчетам Кольчугина, именно сейчас, с при-ближением рассвета, «товарищ из посольства» соберет всех, выслушает отчеты, и решит, что беглец «залег». Залег, и лежать, копить силы будет до утра, когда можно будет найти кого-то, кто сможет помочь. Ну, а если его сейчас не найти, значит, всем отдыхать, гото-виться!
Между прочим, логика в этом была, если бы речь шла о человеке новом, незнаю-щем ни Европу, ни Париж. А Артем знал его, и знал неплохо.
Именно поэтому сейчас, в сереющей мгле он продолжал идти по городу. Шел, ко-нечно, осторожно, понимая, что случай нельзя предусмотреть никакими расчетами.
Кольчугин шел к Пьетро, точно зная путь.
Несколько лет назад, когда война в Испании уже шла полным ходом, Артему при-шлось вывозить оттуда немца. Правда, о том, что это немец, и о том, что его по личному распоряжению Гитлера искали все службы Германии, знал только Артем. Для всех ос-тальных это был сын какого-то богатого американца. Парень, поругавшись с отцом, ре-шил проявить самостоятельность, и рванул в Испанию, и теперь отец будто бы готов за-платить любые деньги, только бы никто не узнал, что его сын воюет «за коммунистов». Что будет, если об этом узнают пронырливые газетчики? Это же будет несмываемым пят-ном и на репутации мальчика, и на репутации всей семьи!
Вот, и решили его увезти из этой ужасной Испании!
Почему с помощью русских? Именно потому, что у них нет такой вездесущей прессы, и они просто не знают, кого вывозят из Испании. Ну, и, в конце концов, всюду есть разумные люди, которые хотят просто заработать неплохие деньги!
Потерять немца было недопустимо, поэтому Артем решил рискнуть, и вывезти его с помощью контрабандистов. Эту  сторону и представлял Пьетро, который отправился вместе с Артемом в Испанию с караваном контрабандистов, шедшем на утлых, но про-ворных лодочках. Работалось обоим легко, будто знали друг друга много лет, хотя обща-лись на немыслимой смеси нескольких европейских языков, помогая себе мимикой и не-которыми общепонятными жестами.
В Испании Пьетро удивил Артема своей предприимчивостью: зная всего-то не-сколько слов по-испански, он за быстро нашел полупьяного «капитана», оказавшегося настоящим асом, легко и красиво управлявшим своим крохотным катерком. «Капитан» высадил их в крохотной бухте, которую просто невозможно было рассмотреть с моря. Туда они и нырнули, ускользнув от патруля. Если бы не этот капитан и его сумасшедшие маневры, возможно, все бы и закончилось в водах Лионского залива.
Именно тогда Пьетро и предложил сменить маршрут, чтобы сбить со следа воз-можных преследователей.
-У меня в Париже есть приятель, который может устроить даже самолет, - говорил Пьетро, глядя куда-то в сторону, и потирая кончики пальцев друг о друга, дескать, были бы денежки!
В тот раз все устроилось наилучшим образом, поэтому и сейчас Кольчугин шел именно к тому самому приятелю.
Хозяин дома узнал Артема, и сразу же отправился будить Пьетро. Тот вышел за-спанный, жадно схватил чашку горячего кофе. Закурил, сделал несколько затяжек, и толь-ко потом обратился к Кольчугину:
-Привет. Что случилось?
Хитрить в эти минуты не было смысла, и Артем изложил все максимально кратко и точно.
Пьетро ответил взаимностью: да, был там, сопровождал «по заказу». Артема, ко-нечно, видел, но не подходил. Зачем? Каждый делает свое дело. Никаких заданий по Го-лованову не было, слово чести!
Кольчугин поспешил успокоить: это и не обсуждается. Вопрос в другом: где «анг-личанин»?
Пьетро подозвал хозяина, что-то прошептал ему, а потом, когда тот ушел, пояснил:
-Мы были вдвоем. Сейчас приведут Лоди. Это парень из Алжира, он с ним еще ку-да-то ходил.
В дверь что-то крикнули, И Пьетро отправился к выходу, зябко поводя плечами. Вернулся, протирая мокрую голову и обводя полотенцем плечи.
Улыбнулся:
-Иначе не проснусь. Сейчас пойдем.
Пока сидели, пояснил: Лоди отправился в ближайший бордель к Брунгильде. Во-обще-то, она тоже из Алжира, но так высока и мощна, что ее в насмешку нарекли Брун-гильдой, как героиню немецких легенд. Сейчас Лоди стащат с нее, и отправимся в путь.
Лоди не стащили. Прибежавший паренек рассказал, что возле борделя стоит поли-цейская машина и медицинская карета. Зеваки говорят, что Брунгильду и ее гостя кто-то зарезал. Наверное, из ревности. Ну, или, не сошлись в цене.
Пьетро дослушал рассказ, затягивая шнурки ботинок.
Ехали недолго. После очередного поворота, Пьетро сказал:
-Сейчас ты выйдешь, и отправишься вон в тот скверик. Я схожу один, а ты поста-райся никому не попадаться на глаза. Хотя, ночами тут пустынно, но…сам понимаешь…
Отсутствовал итальянец недолго, не больше четверти часа. Вернулся не один, но своего спутника, рассыльного из гостиницы, судя по униформе, оставил шагах в десяти. Быстро изложил суть: «англичанин» исчез. Пару часов назад за ним приехали два челове-ка на какой-то шикарной машине. Поднялись к нему в номер, вышли все вместе, беседо-вали обыкновенно, почти весело.
Жестом подозвал рассыльного:
-Рассказывай.
-А что еще рассказывать? Пришли, потом ушли.
-Ушли или уехали? – уточнил Артем.
-Дошли до угла и сели в машину.
-Что за машина?
-Светлая «опель-олимпия», - бодро ответил рассыльный.
-Просто – светлая?
-Это же ночью было, - парнишка пожал плечами. – Светлая и все.
-Что за люди шли с постояльцем?
-Оба - лет около тридцати, хорошо одеты, но ничего особенного в них не было. Со мной не разговаривали. Правда, один из них, когда пришли, задержался на минуту возле мадам Эньез. Возле нее почти все мужчины задерживаются, - подмигнул он Артему. – Я тоже с ней любезничаю, но все без толку. Строит из себя недотрогу.
-У этого тоже ничего не получилось.
-Нет. Он с ней и потом еще хотел поболтать, но она отвернулась и ушла за стойку. Он ей что-то сказал, и сделал пальцами вот так, - парень повторил какую-то замыслова-тую фигуру, - а она засмеялась и сказала, что у него, наверное, и главный палец так же кто-то отхватил. Он хотел к ней подойти, но второй сказал, что им некогда, надо спешить.
-А что у него с пальцем? – заинтересовался Пьетро.
-Будто  отрублен, да как-то неловко, вдоль, а не поперек.
-А еще он, когда разговаривает, то все время двигается? Вот так, - продемонстри-ровал Пьетро.
-Точно! Как еврей на молитве, - согласился рассыльный.
-Ладно, парень, свои деньги ты заработал, - усмехнулся Пьетро.
Едва они остались вдвоем, он повернулся к Артему:
-Я знаю, где они.
-Что за народ?
-Вот этого пока не знаю. Надо смотреть, поехали!
Дом, к которому они пришли, стоял не просто на окраине, а еще и не отшибе: не докричишься, случись что. Да, и подобраться к нему сложно, если хоть кто-то обозревает окрестности.
Пьетро и не стал подъезжать ближе, просто проехал мимо, будто и внимания не об-ратил. Пояснил:
-Сейчас туда соваться нечего: человека три-четыре там точно торчат, а то и больше. Вот, смотри!
На небольшой лестничной площадке у входа в дом развалился в кресле мужчина лет пятидесяти, грузный, неповоротливый. Возле него стояли двое, почтительно склонив-шись и внимательно слушая.
Выслушав, кивнули и вернулись в дом.
Артем хотел спросить, узнал ли Пьетро хоть кого-то, но тот уже и сам ответил:
-Никого не знаю, а того, кто был в гостинице, не видно.
-Значит, в доме, - предположил Артем. – А, может, в городе, а, может, вообще уже уехал.
-Притормози-ка, - попросил он, едва завернули за угол.
Пьетро остановился, но положив ладонь на руку Артема, придержал его:
-Послушай, Артемио. У тебя не просто проблема. У тебя большая проблема, я по-нимаю. Но это не причина совать голову в петлю. Сейчас идти туда глупо. День, они бодрствуют, все видят. Твое приближение они срисуют сразу же, и сделают тебя мигом, ты и пикнуть не успеешь. А что потом?
-А что потом? – ответил Кольчугин.
-Давай, лучше, встретимся с моими друзьями, посоветуемся, найдем несколько че-ловек, знающих этот дом. Или – несколько парней, которые умеют заходить куда угодно. К вечеру мы вернемся сюда, но будем уже хорошо готовы.
Артем задумался. Он бы и сам, окажись он на месте Пьетро, думал и говорил точно так же, потому что итальянец все говорил правильно.
Но было что-то царапавшее изнутри, что-то тлеющее и обжигающее. Он и самому себе не мог бы это объяснить, а уж другому человеку – тем более.
Однако, и оттолкнуть желание помочь было недальновидно.
-Давай, сделаем так, - ответил он, наконец. – Ты сделаешь все, о чем говоришь, а я останусь тут и понаблюдаю. С наскоку, ты прав, можно вляпаться в такое, что и не выле-зем. Езжай, а я пока тут осмотрюсь.
-Осторожнее.
-Вот и хочу побродить тут, пока не рассвело, - пообещал Кольчугин. - Последний месяц лета наступает, все-таки…
Часть 3. Август
17. 1939, август, Франция
Кольчугин вышел из машины после того, как они еще раз не спеша проехали мимо найденного дома, стараясь увидеть как можно больше. Хотя, много ли можно разглядеть ночью  в незнакомом месте!
После отъезда Пьетро, Кольчугин, вышедший в двух кварталах от дома, медленно двинулся на разведку, чтобы подготовить план последующих действий.
Двигался осмотрительно, стараясь находиться вблизи деревьев, прикрывавших его.
Вообще, теми, кто скрывался в доме, место было выбрано не совсем удачно. Дом стоял на той стороне улицы, где находилось всего три дома, и все на большом расстоянии друг от друга. Вокруг дома, ставшего целью Артема, было много кустов и сад  довольно больших размеров.
Судя по всему, те, кто сейчас находился в доме, не думали о безопасности: никакие часовые в такой обстановке не могли ее гарантировать. Замерев в пространстве, где были перемешаны и деревья, и кустарник, Кольчугин наблюдал за домом.
Время от времени на крыльцо выходили мужчины; выходили по одному, молчали-во курили и возвращались в дом. Ну, пока это ни о чем не говорит, подумал Артем, это ведь могут быть, например, картежники. Преферансисты выходили бы все вместе, а, ско-рее всего, просто курили бы за столом. А, вот, играющие в покер, могли на время остав-лять стол, правила-то демократичнее, подумал он и ухмыльнулся: если бы!
А еще лучше было бы, чтобы лица освещали: тогда можно было бы и посчитать, сколько их там. Не должно бы быть много, что им тут делать, подумал Артем, и сам себя перебил: знаю, куда клонишь!
Между прочим, он действительно предпочел бы все сделать в одиночку, без посто-ронней помощи. Иногда лучше, чтобы никто, кроме тебя не знал о том, что сделано. До поры, до времени – не знал!
Итак, дом одноэтажный на цокольном основании, каменный, видимо, старой по-стройки. Скорее всего, есть подвал и, возможно, какие-нибудь подземные ходы и тайники. Значит, надо быть осторожнее, приближаясь к дому.
Обход дома и изучение его издали заняло не менее получаса: любой шум ночью был слышен отчетливо, и мог вызвать ненужный интерес противника. Значит, двигаться нужно было наощупь, а это требовало особенной осторожности и времени.
Фасад он запомнил раньше, когда ехали по улице. Ничего особенного: глухая стена цокольного этажа, высокое крыльцо на семь ступенек, выходящее на небольшую площадку. На площадке плетеное кресло, два стула, тоже плетеные, и небольшой столик. Сбоку от двери, ведущей в дом – окна. По два с каждой стороны.
Боковые стены простые: цокольный этаж глухой, на верхнем – по три окна.
Задняя стена на всем протяжении представляла собой застекленную веранду, спра-ва – дверь, выходящая к лестнице. Видимо, что-то, вроде черного хода или двери для хо-зяйственных нужд. Слева – заставленная тележкой невысокая дверца.
Подходить ближе было опасно, и пока Артем мог только представлять себе, что это может быть. Скорее всего – выход из подвала, правда, заставленный посторонними предметами.
Что это? Беззаботность? Неосмотрительность? Или тонкий расчет, ловушка?
Ладно, придет пора – проверим!
Кольчугин попробовал, было, наметить план проникновения в дом, но сам себя одернул: надо хотя бы знать, сколько человек находится в доме. Да, и план дома не поме-шал бы!
Небо начинало сереть, но Кольчугин не спешил с отступлением, надеясь получить еще какую-нибудь информацию. Стоя возле дома, жадно вслушивался, но слышал только отдельные ненужные звуки: шаги, стук дверей, звяканье стаканов или чашек.
Сосредоточив все внимание на доме, и том, что там могло происходить, Артем едва не пропустил главное: на улице раздался звук приближающегося автомобиля. Он двигался так быстро, что Кольчугин не успел отбежать от здания и прижался к стене, надеясь, что в этой мгле его не заметят.
Едва машина затормозила, из нее выскочил кто-то, затопавший по ступенькам входной лестницы. Потом раздался громкий голос:
-Где все? Куда подевались?
Послышались шаги, надвигавшиеся с нескольких сторон:
-Что случилось?
-Шеф велел оставить тут человека три, а остальным немедленно ехать к нему.
-Да, что случилось? – спросил кто-то нетерпеливо.
-Ты сам шефа и спроси, - посоветовал приехавший.
-Ну, шеф есть шеф, знает, что делает, - согласился собеседник.
Голоса удалялись, пока не переместились к машине, через несколько секунд унес-шей всю компанию к шефу.
Кольчугин только теперь почувствовал, как затекла нога, выпрямился, осторожно присел несколько раз, потом замер, ощущая каждую клеточку тела. Он понимал, что уже принял решение, хотя и не сказал об этом даже себе самому. Все ведь и шло к тому, при-знайся, посоветовал он сам себе. Будет лучше, если ты все сделаешь сам, и спокойно уй-дешь отсюда с «англичанином». Уйдет в неизвестность, о которой никто и знать не будет. Иначе – никаких гарантий безопасности.
Он огляделся: окно было в паре шагов от него. Оставалось только найти хотя бы небольшую подставку, чтобы добраться до окна, и Артем увидел шагах в шести неболь-шую тележку. Худо-бедно, она решала задачу, и Кольчугин поднес ее к окну. Нес на ру-ках, чтобы не скрипнуло колесо.
Он осторожно поставил тележку к стене, укрепил ее, чтобы не двинулась с места, и встал на нее. Теперь оставалось замереть, услышать, нет ли звуков с другой стороны окна, и двинуться вперед.
Кольчугин взялся левой рукой за раму окна, когда сзади что-то уперлось ему в та-лию, и раздался шепот:
-Медленно. Вниз. Спокойно.
Говорили по-немецки.
Артем сделал все, что требовали.
-Хорошо. Медленно вперед.
Снова шепот. А почему? Если предположить, что это Пьетро, то ему бы и в голову не пришло так дурацки шутить!
Сзади, конечно, кто-то из местных. Из тех, «человек трех», что были оставлены. Это точно.
Тогда – почему шепотом? Надо, наоборот, говорить громко, чтобы привлечь вни-мание своих!
Решение пришло неожиданно: это – женщина. Увидела, остановила, но не уверена, что сможет в одиночку справиться. Молодец, баба, хитрая, признал Кольчугин. Хитрая, а баба, подумалось следом.
С ними сложнее, их не отключишь, ударив назад локтем прямо в низ живота. Нет у них там болевых мест.
А, вот, солнечное сплетение на том же самом месте, как у всех людей, и этим надо воспользоваться.
На рассуждения ушли доли секунды, и в следующее мгновение Артем, чуть-чуть присел, делая «слепую» поправку на женский рост, и резко двинул локтем назад. Локоть почти сразу же погрузился в упругое тело, не ощущая никакого сопротивления. Тот, кто шел сзади, мужчина, женщина ли, непроизвольно согнулся, упираясь головой в плечо Ар-тема сзади, и ему оставалось только перекинуть руку назад, слегка подняв ее. Ухватил шею сзади, резко шагнул вперед, чтобы противник, а, скорее, противница, растянулась над землей, и резко повел всем телом, ломая шейные позвонки.
Показалось, что хруст прозвучал на весь квартал, хотя, конечно, слышать его мог только он один.
Повернулся, чтобы впервые увидеть поверженного врага.
На земле лежала совершенно нагая женщина.
Почему нагая? Еще одна загадка? 
Да, нет, возразил сам себе Артем. Скорее всего, ее с партнером потому и оставили, что они были в постели в тот момент. Крикнули через дверь, чтобы скорее заканчивали и спускались вниз караулить дом, и уехали. Ну, а потом, видимо, женщина захотела «поды-шать свежим воздухом», да, в общем, сейчас уже и неважно, чего она захотела. Важно, что это было ее последнее желание. Впрочем, нет, уточнил Артем, последним ее желание было допросить меня и шлепнуть. Ну, может, не сразу и не самой, но это уже детали.
Ладно, вперед! Кто там еще есть? И, вообще, не зря ли все это?
Он оттащил тело женщины в кусты, так, чтобы не бросалась в глаза: если начнут искать – найдут сразу, места-то тут немного, особенно не спрячешь.
Вернулся к окну, с которого все началось, забрался в дом, осмотрелся, двинулся  вперед по длинному узкому коридору. Он не знает дом, ориентируется плохо, и любой, кто тут находился раньше, уже имеет перед ним преимущество, поэтому надо идти быст-ро:  сейчас скорость важнее осторожности, внезапность нападения важнее знания места.
За поворотом обнаружился еще один длинный коридор, упиравшийся в дверь. По-дойдя ближе, Кольчугин услышал глухие голоса, которые нельзя было разобрать, и, как ему показалось, звуки ударов. Значит, там и находится «англичанин».
Приоткрыл дверь, за которой начиналась лестница, видимо, в цокольный этаж или в подвал, прислушался. Да, там кто-то разговаривал. Кажется, доносилась английская речь.
Артем притворил дверь, отступил на пару шагов назад, достал пистолеты, свой и взятый у той, которая нападала сзади, проверил оружие и медленно двинулся вперед.
Лестница, к сожалению, выходила прямо в подвал, поэтому для тех, кто там нахо-дился, сперва появились ноги Кольчугина. То ли обувь его чем-то не понравилась, то ли те, кто был в подвале, по природе своей были людьми недоверчивыми, но оба встретили его вскинутыми стволами и вопросом:
-Что надо?
Вот…Не надо тратить драгоценное время на пустые вопросы! Могли бы успеть сделать что-то важное, что-то спасительное, а они болтовней занимаются! Никогда так не делайте больше, парни!
Однако, реакция у парней оказалась хорошая и два выстрела прозвучали почти од-новременно.
Видимо, это были не профессионалы. Может, плохие профессионалы, начинаю-щие. Может, их потому и оставили тут, что толку от них было мало, а в то, что тут появятся чужие, никто не верил.
В общем, стреляли они неважно. Хуже Кольчугина. И ответные выстрелы это про-демонстрировали. Правда, оба они были нужны для разговора, пусть и короткого, но важ-ного, и Артем стрелял не на поражение, а на максимальный эффект травмирования, и он был достигнут: оба лежали на спине, причем один из них дышал с трудом, но пытался поднять руку с пистолетом.
-Угомонись, - Артем ногой ударил по руке, выбивая оружие.
Он хотел спросить: кто они такие и зачем захватили «англичанина», но за мгнове-ние до этого понял, что и он чуть не допустил ошибку: второй парень выстрелил. Воз-можно, он сделал это, уже покидая земную юдоль, потому что пуля просвистела рядом. Близко, но рядом, не задев Кольчугина. И отвечал он автоматически, но точнее.
Нервы уже давно были за пределами возможного, поэтому и со вторым выстрелом не стал тянуть: ничего от них не добиться.
Только теперь можно было подойти к «англичанину».
Человек, висевший посреди подвала, со связанными за спиной руками, не шелох-нулся. Его руки были прикреплены к канату, прокинутому через блок на потолке. Канат был натянут не полностью, и «англичанин» едва касался пола коленями согнутых ног.
Подойдя вплотную, Кольчугин потрогал руку, нащупал пульс. Слабый, но ровный. Значит, жив и чувствует себя относительно прилично.
Отвязал веревку, помог висящему опуститься на пол, но руки развязывать не стал: мало ли что. Оглянувшись, увидел небольшое ведерко, стоящее возле бочки с водой, и, набрав воды, окатил лежащего.
Тот, оставаясь неподвижным, проговорил слабым голосом по-английски:
-Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Кто вы?
Артем отвязал канат, выдернул его из блока, закинул рухнувшего на пол «англича-нина» себе на плечи и двинулся вперед.
Он поднялся по лесенке из подвала в коридор, и успел сделать не больше пяти-шести шагов, когда с улицы донесся шум приближающегося автомобиля, свистнули тор-моза и стали хлопать двери.
«Англичанин» был достаточно упитан, но Кольчугин, хоть и с трудом, как мог бы-стро, рванулся к заднему ходу: его, во всяком случае, нельзя было увидеть с улицы, отту-да, где сейчас находились приехавшие.
Спускаясь по лестнице, прикинул, что до спасительных кустов надо сделать еще шагов десять, и сделал их, понимая, что силы уже на исходе.
Не до конца ты еще вылечился после ранения, братишка, упрекнул он себя, и рух-нул в кусты, стараясь удерживать «англичанина» на плечах, чтобы тот не ударился.
Он еще не успел поднять голову, когда услышал голос Пьетро:
-А я знал, что ты нас не дождешься. Потому и спешил.
18. 1939, август, Франция
Приближалась полночь, когда Артем вошел в комнату, где спал «англичанин». Их привезли сюда часов в пять, когда ночь уже уступала свои права утренней заре. Избитому  «англичанину» обработали раны и ушибы, предложили обезболивающий укол, но он по-просил стакан виски. Виски не было, пришлось заменить его коньяком, выпив который незваный гость почти сразу уснул.
Артем тоже не стал терять время, устроился в соседней комнате и сразу же уснул.
Проснулся, когда в комнате темнело, наступал вечер.
Выйдя из комнаты, почти сразу наткнулся на Пьетро, и поинтересовался: как себя ведет «англичанин».
-Спит, как ребенок, даже не ворочается во сне, - улыбнулся итальянец, но, понимая Артема, спросил, - Тебе он срочно нужен?
Нужен он было более, чем срочно, но Кольчугин прекрасно понимал, что сейчас для «англичанина» сон – лучшее лекарство, поэтому состроил гримасу, которая должна была означать «да, пусть спит, забот меньше», спросил:
-Кофе у тебя хороший?
Пьетро ответил в тон ему:
-Кофе у меня много, и он очень горячий. А если этого мало, поищем и сахар.
Они сидели в комнате, примыкающей к той, где спал нежданный гость, и через стену услышали его бормотанье и вскрикивания.
-Ну, хватит ему валяться, - подвел итоги Артем, и Пьетро кивнул, поддакивая.
Оба понимали, что сон хорош только тогда, когда не давят кошмары.
Артем легко толкнул «англичанина» в плечо, подождал, пока он откроет глаза и сказал:
-Садись, поговорить надо, - и направился к выходу из комнаты.
Пьетро тем временем поставил на стол кружку кофе и пару бутербродов.
Артем подождал, пока «англичанин» съест хотя бы половину бутерброда, под ко-торую он «убрал» большую кружку кофе, и вопросительно посмотрел на Пьетро. Тот при-нес вторую кружку, и сразу же – вот, молодец – вышел из комнаты, плотно закрыв дверь.
«Англичанин» все понял, повернулся лицом к Артему, но жевать не перестал. Лад-но, не маленький, поди, не захлебнется, подумал Кольчугин, и спросил:
-Ты англичанин?
Снова пауза – отхвачен кусок бутерброда, сделан большой глоток кофе – и мотанье головой «нет».
Артем подождал, выражая всем лицом и телом нетерпение: время идет!
Собеседник еще отхлебнул кофе, снизошел до ответа:
-Ирландец.
Ну, недалеко ушел, оценил ответ Артем.
-На каком языке говорить будем?
-Могу на немецком, - был ему ответ. – Вчера меня допрашивали именно на немец-ком, но на плохом немецком. Скорее, славяне, акцент восточный, мягкий.
-Мягкий? – удивился Артем. – Никогда бы не подумал. Ну, ладно. Тебя как зовут-то?
Последний глоток кофе завершил трапезу, кружка легко стукнула по столу, руки легли на стол.
-Киннан. Итон Киннан.
Теперь можно было приниматься за дело всерьез, и Кольчугин спросил просто:
-Узнаёшь меня?
Киннан кивнул слегка удивленно:
-Конечно. Во время первой встречи вы сидели слева от меня. На вас был…
Ну, хорошо, отметил Артем, парень все понимает, и разговор не затянется.
-В следующей части нашего разговора будет так: я расскажу, что было вчера, и ты начнешь отвечать на мои вопросы.
Видно было, что Киннану этот порядок не нравится, и он пошел в атаку вопросом:
-Как вы меня нашли?
Хорошо-то хорош, подумал Артем, а опыта маловато.
-Ты же видел человека, который тебя охранял, зачем спрашиваешь?
Киннан проглотил ответ разом, не останавливаясь, спросил снова:
-Он работает с вами?
Стоп, машина!
Артем положил ладонь на руку Киннана:
-Ты не понял меня: сейчас ты отвечаешь на мои вопросы, и первый вопрос такой: как ты оказался в том доме?
Киннан внимательно посмотрел на Артема:
-Почему я должен отвечать?
Только сейчас до Кольчугина дошло: парень опасается, что сейчас разыгрывают следующую часть спектакля, и его освобождение из подвала было фикцией. Ну, что же, имеет право…
-Я тебя понимаю, и не стал бы задавать эти вопросы, если бы не особые обстоя-тельства, - смягчил тон Кольчугин. – Но учти, что и тебе я вчера не помог бы, если бы не пришлось тебя искать. И искать тебя мне пришлось потому, что убит мой товарищ и по-хищены документы!
Киннан был явно шокирован, и не собирался это скрывать:
-Убит?
Кольчугин вдруг увидел себя со стороны: кричащего, теряющего контроль, и за-молчал. Неспешно закурил, и какое-то время сидел молча, не поднимая глаз на Киннана.
-Как называется то, что ты куришь? – неожиданно спросил тот.
Артем недоуменно посмотрел на Киннана, потом на свою руку, сжимающую папи-росу.
-Зачем ты так смял ее? – задал Киннан новый вопрос.
Теперь Кольчугин все понял: папироса – вещь для Киннана явно необычная, уди-вительная, и, если он что-то о ней знает, это упростило бы общение: он ведь должен был знать, что встречался с советскими, с русскими, которые курят странные сигареты с бу-мажным мундштуком.
-А ты сам попробуй, - улыбнулся он, протягивая папиросу новому знакомому.
Артем оказался прав: Киннан знал, где курят папиросы, и теперь, видимо, мог до-верять больше. Это Кольчугин и решил проверить.
-В общем, повторяю: моего товарища, который встречался с тобой, убили, а доку-менты, которые он взял у тебя, похитили. Мы с ним всюду были вдвоем, поэтому, сам по-нимаешь, что первым подозревать будут меня.
Киннан кивнул и спросил:
-Но чем я могу тебе помочь? Я ведь оставался там, где мы встретились, и ничего не видел.
-Это я знаю, - согласился Кольчугин, - твоя охрана подтвердила. Хотя, ты и сам по-нимаешь, что роли могли быть распределены задолго до встречи: ты берешь деньги и ос-таешься на месте, а другие идут следом за моим напарником и возвращают документы. Могло так быть?
-Но зачем? Мы предлагали документы, которые нужны вам, а не «кому-то еще», - спокойно возразил Киннан. – Мы можем их предложить только вам же, и никому больше. Согласись, что было бы глупо: взять документы, убив вашего человека, и снова предло-жить документы вам.
Киннан просто выскальзывал из капкана, и делал это без видимых усилий.
-Кстати, какие там были документы? – попробовал развернуть разговор в нужном направлении Артем. – Тогда нам проще было бы понять, кому еще они могли понадобиться, понимаешь?
Киннан кивнул, но снова предложил свой путь:
-Нам будет проще, если мы узнаем, кто похитил меня. Не думаю, что меня похити-ли ради выкупа, - усмехнулся он.
Внутренне Кольчугин был с ним согласен, но начинать сейчас расследование не-возможно: слишком много людей сейчас ищут его, как убийцу и похитителя, и любая встреча с кем-то из них будет означать финиш всей жизни Артема Кольчугина.
Однако, сказать об этом Киннану было бы легкомысленно: он и так доверял Арте-му, скорее, вынужденно, чем сознательно, и новая информация, особенно, такая двусмыс-ленная, только насторожит.
-Может, ты и прав, но времени у меня мало, и спорить с тобой я не буду, - прекра-тил дискуссию Кольчугин. – Скажи-ка мне, лучше, почему это вы решили нам помогать? Мы же коммунисты, а кто вы, и чего хотите?
Видимо, папироса все-таки не понравилась Киннану, потому что, намучившись с ней, он наконец-то положил ее в пепельницу, и закурил сигарету. Несколько раз глубоко затянулся, наслаждаясь табачным дымом, а потом ответил на вопрос Артема своим вопро-сом:
-Что ты знаешь об Ирландии?
Об Ирландии Кольчугин знал настолько мало, что лучше было промолчать. Но и отступать он не собирался, поэтому демонстративно достал папиросу, картинно размял ее, дунул в мундштук, выдувая крошки оставшегося там табака, дважды переломил мунд-штук, чтобы и крошки не лезли, и во рту держать было удобнее, и, насладившись внима-нием Киннана, закурил.
После этого пару раз прогнал папирос из одного угла рта в другой, и, наконец-то, позволил:
-Ну, повествуй!
Киннан ничем не показал, что поведение собеседника его смутило:
-Тебе надо знать, для начала, что англичане много веков назад поработили наш на-род, силой своей армии, заставляя нас работать на них, отнимая последний кусок хлеба у голодных. Ирландцы – люди мирные, много веков терпели это, но наше терпение кончи-лось в 1916 году, когда вспыхнуло восстание. Сражаться с армией может только армия, вот, и возникла Ирландская республиканская армия, бойцом которой стал и я. В борьбе на баррикадах англичане поначалу оказались сильнее, - признал Киннан. – Они безжалостны, даже, сражаясь с невооруженными людьми. Поэтому нашей армии пришлось менять и тактику, и стратегию. Это привело к расколу на тех, кто делает вид, что воюет, стремясь договориться с Лондоном и вместе управлять моей родиной, и тех, кто хочет только одного: изгнать англичан и взять в свои руки всю власть!
Все это Киннан говорил с нарастающим напором, голос его окреп, наполняясь ме-таллом, и, видимо, он только сейчас это осознал.
Посмотрел на Кольчугина:
-Разве в России было не так?
Что-то в его словах заставило Артема верить искренности Киннана, и он кивнул, соглашаясь.
-Вот, и нам приходится искать союзников по всему миру, чтобы вести борьбу за свободу. Ты же понимаешь, помогая нам, люди оказываются в конфликте с Лондоном. Но мы ищем, и мы находим.
-А ты не уходишь в сторону от ответа? – поинтересовался Кольчугин. – Меня инте-ресуют документы, а не общие слова.
Киннан посмотрел на него удивленно:
-Неужели ты еще не понял? Деньги нам нужны, чтобы вести борьбы с англичана-ми. Продавая документы, которые нужны вам, мы потом покупаем то, что нужно нам.
Кольчугин оживился:
-Вот, видишь, значит, вы считали эти документы важными, так?
Киннан упрямо мотнул головой:
-Не только мы! Судя по тому, что вы за них заплатили, вам они тоже показались важными!
-Погоди, погоди, - ощетинился Артем. – Мы-то ведь документов и не видели, кроме тех, которые отправили на проверку, помнишь, первые?
Сказав об этом, он невольно вспомнил тот день, когда все было в порядке, когда Леонтий был жив, и дело шло, казалось, к счастливому исходу.
Это снова привело его в состояние рабочей озлобленности, и он продолжил:
-В общем, я должен найти убийц моего товарища, а для этого надо знать, что им могло понадобиться в ваших бумагах? – отчеканил он.
Киннан молчал, и видно было, что он размышляет над ответом.
Потом проговорил:
-Похитителей ты не найдешь.
Но Кольчугин не собирался сдаваться:
-Это уж не твое дело. Расскажи-ка мне, лучше, как тебя похитили?
По лицу Киннана было видно, что меньше всего он хотел бы говорить об этом.
-Ну, хорошо, я помогу. Вы договорились, что Пьетро приедет за тобой, чтобы от-везти на вокзал, так? – снова напористо заговорил Артем.
Киннан кивнул
- И что потом? Ты же был в номере.
На лице Киннана снова появилось ощущение собственного бессилия, и Артем сно-ва не оставил его в покое.
-Пойми, если бы я не начал тебя искать, тебя уже давно закопали бы где-нибудь возле дома, и уплыли с твоими бумагами.
Киннан вскинулся:
-Бумаг у них не было.
Артем удивился:
-Как это «не было»?
-Они меня спрашивали точно о том же, что и ты! Они тоже хотели знать, что я от-дал «Советам». Честно говоря, после встреч с твоим другом я не был уверен, кого вы представляете?
Ага, отметил Кольчугин, парень из тех, кому много знать не полагается. С одной стороны это хорошо, он хуже ориентируется в тонкостях политической жизни континента, а, с другой, может оказаться простым «курьером», ценность которого, практически, равна нулю.
Значит, надо играть, надо вытягивать сведения, а уж это у Артема получалось хо-рошо.
Однако, на этот раз его талантам посчастливилось остаться невостребованными.
Киннан, после короткого раздумья, поднялся из-за стола:
-Ты ищешь тех, кто убил твоего друга и забрал документы. Вообще-то, извини, на-ши общие дела закончились в тот момент, когда я отдал документы, - он говорил почти так же напористо, как и Артем. – Но сейчас мы нужны друг другу: те, кто взял документы, будут искать тех, кто их доставал. И это значит, что под угрозой оказываются мои товарищи. Мы с тобой сделаем так: я устрою тебе встречу с моим руководством, которое расскажет, что было в портфеле, и тогда ты сможешь хотя бы на словах передать эти предостережения своему руководству. Важно, конечно, чтобы тебе поверили, но это уже твое дело.
Артем ощутил тот самый азарт, который владел им всегда, когда речь шла о труд-ном деле.
-Где твое руководство? Когда встреча?
Киннан скорчил извиняющуюся физиономию:
-Извини, придется добираться до Британии. Это долго и опасно, но другого вари-анта нет, и нам надо спешить. Как мы сможем выбраться на побережье? – спросил он у Артема.
Тот подошел к двери, открыл ее и, увидев дремлющего Пьетро, спросил:
-А твой друг с самолетом жив еще?
20. 1939, август, Франция
Самолет не понадобился.
Пьетро каким-то образом устроил так, что Киннан смог связаться с нужными людьми по телефону, и уже к вечеру следующего дня сообщил Артему, что никуда лететь не надо, и скоро им предстоит встреча с теми, кто ответит на вопросы, и такая встреча, в самом деле, состоялась через два дня.
На помощь Киннану прибыл мужчина лет пятидесяти, одетый, несмотря на жару, в строгую тройку, и произносивший слова очень негромко. Так ведут себя люди, стремя-щиеся, во что бы то ни стало заставить собеседника прислушиваться к себе, а это, как знал по опыту Кольчугин, ведет к внутренней скованности, нерешительности собеседника. Ладно, дядя, решил он для себя, поиграем в твою игру.
Сначала мистер Джеральд, как его представил Киннан, выразил соболезнование в связи с трагическим событием, «последствия которого, надеюсь, не помешают продолже-нию нашего сотрудничества. Во всяком случае, мы бы хотели надеяться на это».
Кольчугин неопределенно повел головой: не рассказывать же о том, как он оказал-ся втянут во все это! Потом, после крохотной паузы, повторил то, что уже сказал Кинна-ну.
-Да, - кивнул мистер Джеральд. – Мой друг сказал нам об этом, и потому я здесь. Возможно, я вынужден буду повториться, но таковы законы жанра. Во-первых, возможно, успокою вас: мы уже сообщили вашей стороне, что деньги нами получены.
Он достал сигарный футляр, вытащил сигару и приступил к неизбежным манипу-ляциям с ней. Потом попросил Киннана:
-Итон, вы не могли бы подать стакан воды.
Кольчугин терпеливо ждал, ничем не показывая своего отношения к затянувшейся паузе. Смысл ее он понял, когда Джеральд продолжил:
-Вам следует знать, что мы не стали сообщать о возникших у вас проблемах, чтобы никто не смог участвовать в текущей встрече. Даже, если бы очень захотел.
Артему показалось, что Джеральд улыбнулся, однако, в голосе его улыбки не слы-шалось, когда, раскурив сигару, он продолжил:
-Итак, я здесь, и отвечу на ваши вопросы.
Уговаривать Артем не нужно было: он точно знал, чего хотел, и знал, для чего именно ему это нужно!
-Спасибо, конечно, за вашу деликатность, но мне нужно не скрывать все случив-шееся, а найти документы и тех, кто их похитил! Сделать это, как вы понимаете, можно был только, зная о самом факте наших встреч, а эта информация могла уйти с вашей сто-роны.
Мистер Джеральд едва оторвал ладонь от подлокотника кресла, в котором сидел, но было ясно, что он просит слова. И он сказал то, что счел нужным:
-Она могла уйти с любой стороны, если быть откровенным. Замечу, если вы на-стаиваете, что наше известие о полученных деньгах было ответом на вопрос с вашей сто-роны: была ли встреча, отданы ли документы и получены ли деньги в полном объеме. И вы понимаете, молодой человек, что означают такие вопросы!
Артем кивнул, дескать, понимаю, но продолжил так же напористо:
-Тем, что происходит на нашей стороне, занимаются те, кто там находится! Я же вынужден этим заняться только потому, что я уже здесь, в центре событий, в, так сказать, географическом понимании этого слова.
Джеральд снова приподнял руку, и, не обращая внимания на интонации Артема, сказал:
-Мое мнение, скорее всего, не произведет особого впечатления на вас, но не спе-шите меня перебивать. Вы, в одиночку, вряд ли сможете вести поиски похитителей. На-сколько я понимаю, вы сейчас вынуждены скрываться, а это не способствует успеху поисков.
Это был удар неприятный, но точный и справедливый, насколько справедливым может быть удар.
Артем достал папиросу, закурил, и ощутил, как сильно он, оказывается, хотел ку-рить. Значит, немного упустил свои эмоции, позволил им заслонить ощущения организма, а это опрометчиво, сделал он замечание себе.
-В некотором смысле вы правы, Джеральд, и у этой проблемы есть вторая сторона, сторона не менее важная. Я мог бы доложить моим руководителям о содержании исчез-нувших документов. Но, в таком случае, мне нужно знать об их происхождении. Согласи-тесь, это будут аргументы в пользу точности и объективности вашей посылки.
Джеральд, на протяжении всей речи Кольчугина наслаждавшийся сигарой, кивнул:
- Итон передал мне информацию, которую вы сочли возможным сообщить ему, и мы готовы помогать, однако, сейчас мы все стеснены во времени.
Аккуратно положив сигару, продолжил:
-Поэтому я должен сказать еще несколько слов. Ведь вам следует знать истоки и смысл нашей стратегии, частью которой и стала передача документов. Как вы уже поняли, главная цель нашей борьбы – свержение английской власти, завоевание независимости Ирландии. Восстание 1916 года, которое едва не принесло нам победу, разгорелось в тот момент, когда Англия была ослаблена участием в мировой войне. И сейчас мы считаем, что напряженное состояние лондонской политической своры может стать существенным, если не главным, условием нашей победы. При этом, победой будет любое изменение существующего порядка.
Он сделал паузу, и повторил:
-Любое!
Помолчал, продолжил:
-В борьбе с Англией, как вы понимаете, нам нужны не только партнеры, у которых мы будем покупать все, что нужно для ведения боевых действий, но и союзники в мас-штабах всего мира, которые будут не только покровительствовать нам, но и смогут от-влечь Лондон от проблем в Ирландии.
Артем и сам не ответил бы, почему ему пришло это в голову, но он, перебивая Джеральда, уточнил:
-Такого союзника, как Германия господина Гитлера, например.
Джеральд попыхал сигарой, отхлебнул воды, продолжил, усмехнувшись:
-Вы, конечно, не ответите, если я спрошу, откуда у вас такая информация, но ваш ответ дал подтверждение высокого уровня ваших возможностей. Говоря «ваших», я имею в виду и Россию, и вас лично. Браво!
И он изобразил поклон. Правда, не вставая из кресла, и продолжил:
-Германия сегодня именно та страна, которая взбаламутила весь мир! Лондон был уверен, что сможет управлять Гитлером, используя его, как катализатор в своих пробир-ках, но проморгал тот момент, когда катализатор стал самостоятельным, и превратил эти пробирки в гигантское предприятие, ставшее основой современного мира.
Он снова замолчал, но теперь он молчал, как политик, оценивающий точность сво-их слов, чтобы внести коррективы, пока не поздно.
Нет. Кажется, все сказано правильно. Можно продолжить.
Артем уже понял, что судьба свела его с человеком, который считал, что находится у пределов политического Олимпа, и видит картину мира совсем иначе, нежели люди, находящиеся рядом с ним, Артемом Кольчугиным. Ну, бог с ним, что он считает. Важно то, что он сейчас рассказывает!
Профессионал умеет оценивать профессионализм других, и уступать ему, не оби-жая пустыми возражениями!
А Джеральд продолжал:
-Гитлер, как вы знаете, объединяя немцев, вырвал из-под контроля Англии и Франции Австрию и Богемию, где живут немцы, и в этом был определенный смысл: приобретая территории, он приобретал политическую мощь! Сейчас, по нашим сведениям, он снова готовится к приобретениям, и это нас уже не устраивает.
Он снова увлекся сигарой, и Артем понял намек: пора вопросом уточнить свой ин-терес:
-Видимо, об этом шла речь в одном из тех, утраченных, документов?
Джеральд затянулся и, собравшись, выпустил несколько густых колец дыма.
Пояснил:
-Мой приятель банкир из Нью-Йорка может выпустить одиннадцать колец так, чтобы первое еще не растаяло, когда одиннадцатое уже выпущено. Мы с ним поспорили, что я смогу выпустить больше, чем он. Уже выпускаю девять, но, черт меня возьми, отку-да я знаю, чему за это время научился он! – засмеялся Джеральд. – Что касается ваших слов, то в чем-то вы правы, но я хочу дать вам больше.
Он посмотрел на Киннана, и тот вышел из комнаты. Вернулся через минуту, неся кожаную папку, которую передал Джеральду.
-Здесь копии тех документов, которые были в папке, переданной вам. Если захоти-те, можете взять их с собой. Их немного, как вы могли заметить, и один из документов, тот, который был представлен для оценки наших намерений, находится в Москве. Вам же был передан пакет с аналитической запиской, составленной для Черчилля. Надеюсь, вы знаете об этом политике, который сейчас не у дел, но в любой момент может быть призван в первые ряды! Это наш враг, и враг опасный! Именно Черчилль, как министр колоний добился подписания унизительного договора с Англией, который оставил нас, ирландцев, в положении колонизованных дикарей, которым будут управлять цивилизованные англичане!
Джеральд продолжал говорить все так же тихо, но лицо его напряглось, а ладони крепко сжали подлокотники кресла.
Он и продолжил так же тихо:
-Именно поэтому нам необходимо знать о нем как можно больше, именно поэтому в его окружении есть наши глаза и уши.
Черчилль, повторяю, умен и реалистичен, поэтому, видимо, и задачу сформулиро-вал очень точно. Авторы записки начинают с общепринятого положения о том, что Бри-тания расположена на островах, и до сих пор принято считать, что проливы – самая на-дежная линия обороны, ибо создана самой природой. В аналитической записке же речь идет о том, что Германия, благодаря попустительству самих же англичан, смогла до такой степени развить свой флот и авиацию, что уже готова соперничать с Англией и на море, и в воздухе.
Джеральд говорил так, будто перед ним было собрание самых авторитетных спе-циалистов в вопросах обороны, которым не надо излагать основы.
-В этой ситуации Англия все еще уверена, что она не только надежно защищена, но и может наносить удары по Германии, перерезая ее морские коммуникации. Именно это мы и хотим сообщить вашему вождю – Сталину.
Кольчугин решил, что пора вклиниться с монолог:
-Так, в чем смысл вашего предложения? В похищенных документах речь идет об этом?
Джеральд углубился в свою сигару. Жестом попросил воды, подождал, пока Кин-нан выполнит его просьбу.
Видно было, что он принимает решение.
-Я уже сказал вам, что мы надеялись на продолжение контактов. Документы, кото-рые – условно – будем считать переданными вам, были первой сделкой. Ваша сторона должна была оценить степень нашей осведомленности, и принять предложение о продол-жении  сотрудничества. Мы рассчитывали, что все будет происходить быстрее, чем сло-жилось в реальности, потому что…
Джеральд снова замолчал, будто еще раз взвешивая принятое решение. Уточнил:
-Вы намерены взять документы с собой?
-Нет, - сразу же, не раздумывая, отказался Кольчугин. – Мой путь домой после этих событий будет извилист и опасен. То, что будет особенно важно, я запомню, а, если пона-добится, копии попрошу позже.
Джеральд кивнул:
-Мы можем сделать так, чтобы они ждали вас в Москве, скажем, через неделю. А сейчас я вам просто изложу то, что было бы в нашем следующем предложении. Повторяю: время идет так быстро, что мы уже опаздываем.
Он поднялся:
-Вы спрашивали, в чем смысл наших действий, чего мы хотим? Наша главная зада-ча в настоящий момент – ограничить движение Гитлера на восток. Восточный вектор был ему подсказан Лондоном, и Гитлер не спорил с ним до определенного времени. Сейчас же ситуация изменилась.
Джеральд начал прохаживаться по кабинету. Он все еще сомневался в своем реше-нии, но, видимо, время и ситуация не оставляли ему выбора.
-Интерес Ирландии в том, чтобы Гитлер прекратил движение на восток, и тогда его столкновение с Лондоном начнется максимально скоро. В таком случае, Берлин будет воспринимать нас как естественных и важных союзников. А это, как вы понимаете, будет иметь самые серьезные последствия во всех отношениях.
Артем кивком подтвердил, мол, понимаю, но Джеральд движением руки попросил не перебивать его.
-Если же Гитлер начнет войну на востоке, то Англия, возможно, воспользуется паузой, и постарается уничтожить или максимально ослабить потенциального союзника Германии, то есть, нас.
-Значит, сейчас вам нужно, чтобы Гитлер угрожал Англии?
-Именно, - согласился Джеральд.
-И чего вы добьетесь, сообщая Москве о коварстве англичан? – не унимался  Коль-чугин.
-Вы неточно расставляете акценты, - возразил Джеральд. – Мы не моралисты, ко-торые преследуют грешников. Проблема, о которой говорим мы, в том, что Англия хочет видеть Россию в фарватере своей, английской, политики. А суть этой политики неизменна много веков: воевать чужими руками, забирая все плоды победы себе. Англичане не будут воевать на земле. Верх того, что они себе позволят – морские сражения, а, вероятнее, угроза такими сражениями, шантаж на просторах мирового океана. Но, поскольку война на земле неизбежна, Лондону нужно «пушечное мясо». Если бы он мог, он бы ограничился французами, но Париж до сих пор не может простить Лондону то, как был устроен послевоенный мир. Поэтому, Франция выставит столько солдат, сколько нужно, чтобы Лондон испугался неизбежного поражения, и отправил в Европу своих парней.
-И вот тут-то Ирландия сможет стать свободной, - не удержался Кольчугин.
Джеральд неожиданно рассмеялся:
-Я с удовольствием возьму на службу такого отчаянного парня!
-Этот парень уже давно находится на службе, - ответил Артем. – Мы с вами оба служим одному хозяину – своей родине.
-Именно поэтому мы и говорим о сотрудничестве, - кивнул Джеральд, и взял дру-гой пакет из папки. - Теперь о второй стороне медали: тут копии дипломатических доку-ментов и частных писем людей, вхожих в высшие сферы. Объем, как видите, довольно велик, и я изложу суть в нескольких словах: движение Гитлера на восток сейчас приобре-ло конкретное выражение в движении на Польшу. Гитлер, как это уже было не раз, произносит воспламеняющие речи, говорит об исторических правах немцев, и требует территориальных уступок. При этом все понимают, что на самом деле речь идет о значительном поглощении польских земель. Все понимают и другое: Европа не хочет ссориться  из-за Польши с Гитлером. Слишком много уступок было сделано, чтобы сейчас остановиться. Возможно, будут произведены некие публичные движения, которые ни к чему не приведут.
Положив пакет на стол, Джеральд  взял в руки следующий.
-Вам следует серьезно воспринять и оценить тот факт, что существует некая группа финансовых и промышленных магнатов, ведущих игру, цели и задачи которой нам пока неясны. Известно лишь о самом существовании такой группы, и о том, что главную роль в ней играют американцы. Некоторые аналитики говорят о готовящемся глобальном изменении позиций стран в деловой жизни всего мира, и вы понимаете, такое изменение не может быть бескровным. Как ни прискорбно, я вынужден признать, что моя родина не окажется в ряду стран, решающих судьбы мира. Следовательно, я должен признать, что все изменения будут произведены на счет Ирландии и ей подобных стран, вынужденных принимать навязанные со стороны условия.
-Насколько реально существование такого сообщества? – поинтересовался Артем.
-Повторяю, - пожевал губами ирландец, - это слухи, основанные на реальностях. Эта организация уже много раз показывала свою силу. Мы не можем исключить, что она причастна и к убийству вашего товарища, и к пропаже документов. Больше мы ничего не знаем. Я имею в виду имена.
Джеральд остановился перед Артемом:
-Еще одна информация, но это уже только на словах, подтвердить их я сейчас не в состоянии. Уже несколько месяцев немцы ведут в Лондоне секретные переговоры, кото-рые должны гарантировать им свободу рук на востоке. Переговоры идут не на высшем уровне, естественно, а через доверенных лиц. Как далеко они продвинулись, каким обра-зом будет зафиксировано соглашение – мы не знаем. Точно знаем одно: Англия заинтере-сована в том, чтобы Гитлер шел на восток, а мы, как я уже вам объяснил,  в том, чтобы шел сюда, в сторону Островов. Надеюсь, я достаточно полно изложил наши позиции. Вам я говорю об этом, чтобы ваши руководители понимали степень опасности.
Джеральд взял со стола очередную папку.
-Это – копия записки английского военного атташе, который пишет «В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев, В таком случае вскоре после начала войны германские войска окажутся на советской границе. Несомненно, Германия затем предложит западным державам сепаратный мир с условием, что ей предоставят свободу для наступления на восток». Это, как я считаю, исходные позиции для долгосрочных планов. Англичане убеждены, что после уничтожения вашего генералитета военная сила России весьма невелика, и на вас нельзя рассчитывать в долгосрочном плане. Другое дело – вытащить вас на прямое столкновение с Гитлером. Тогда, во-первых, его можно будет поддержать с запада в его стремлении уничтожить большевизм, а, во-вторых, и это главное, ликвидировать германскую угрозу для Англии.
Джеральд помолчал, потом снова заговорил, и, впервые за всю беседу, голос его был громок:
-То, что я скажу сейчас, информация непроверенная, но у вас, я думаю, есть свои возможности. В Москве, кажется, скоро начнутся переговоры с Англией и Францией. По моим сведениям главная задача этих переговоров – тянуть время. Я могу на память при-вести отрывок из инструкции для английской делегации. На память, потому что мне со-общили об этом по телефону только сегодня. Главная задача делегации – затягивать время максимально долго, чтобы всячески препятствовать сближению России с Германией. Ре-шение Гитлера начать войну, видимо, уже принято, и это неизбежно. Помогать Польше они не будут, а что сделает Гитлер, захватив ее, никому не ведомо.
Видя, что разговор подошел к концу, Артем поднялся.
На прощание Джеральд задержал его руку в своей:
-Вы, русские, действительно великая держава, которая, может быть, все видит ина-че. Не мне судить. Я уполномочен сказать только то, что сказал.
20. 1939, август, Москва
…А уж разговаривать с ними – сплошная нервотрепка!
Народный комиссар обороны товарищ Ворошилов Климент Ефремович мотнул го-ловой и, просунув палец за воротник, попытался немного освободить шею. Хотелось рас-стегнуть хотя бы верхнюю пуговицу, но обстановка не позволяла: англичане-то и французы сидят застегнутые на все пуговицы, сидят прямо, будто и не устали ничуть.
А, может, и в самом деле, не устали?
Не устали нести чушь?
Вот ведь нахалы какие, вернулся к началу своих размышлений Ворошилов. Шло уже третье заседание, они все вместе ни на шаг не продвинулись, а эти сидят, как ни в чем не бывало!
А ведь их так ждали! Как дорогих гостей ждали! Приготовили все по высшему раз-ряду! Наплевали и забыли, что «дорогие гости» будто нарочно отправились в Москву морским путем! Целых пять дней плыли! Спешили, видать, аж шапки теряли!
Ну, вроде, если так уж прибыли, чего же и теперь-то в игры играть?
Ан нет!
Ведь любому простаку ясно, что такие переговоры нет смысла начинать «просто так»! Понятно, что любое решение можно обсуждать только тогда, когда у приехавших есть хоть какие-то полномочия, хотя бы самые простые!
Но, как только Ворошилов предъявил полномочия советской делегации, руководи-тель британской делегации адмирал сэр Реджинальд Дракс, между прочим, главный мор-ской  адъютант его величества, то есть, по штатному расписанию – человек ответствен-ный, вполне серьезно заявляет, что у него такие полномочия были бы, если бы все проис-ходило в Лондоне!
И как вам такие шутки? А что же ты в Лондоне-то об этом не подумал, друг доро-гой?
Руководитель французской делегации генерал Жозеф Думенк - командующий ок-ругом, между прочим, тоже невелика птица для таких переговоров – предъявил свои пол-номочия, но только «договориться по вопросам сотрудничества». О полномочии подпи-сать какой-нибудь документ, и речи нет!
Мы-то, бушевал в душе Клим Ворошилов, заседание политбюро провели, все обсу-дили, позиции выверяли, готовились к серьезным делам, а французы и англичане, похоже, все еще уверены, что Гитлер без их согласия и шагу не сделает.
Ворошилов, докладывая о первом заседании Сталину и Молотову, то и дело выти-рал платком пот, обильно проступавший на висках.
-Вы, товарищ Ворошилов, думаете, что политбюро просто уполномочило вас воз-главить нашу делегацию на переговорах и заниматься разговорами? - чеканил Сталин, прохаживаясь по кабинету. – Вам поручено еще и добиться максимально возможного ре-зультата. Вам поручено подготовить и заключить соглашение, которое остановит агрессо-ра, неуклонно идущего к нашим границам.
Так, это я понимаю, хотелось воскликнуть Климу, а ты мне скажи, как я этого добьюсь? Они выскальзывают, как ужи! Вот и сегодня снова то же самое происходит.
Все-таки, прав Молотов, когда говорит, что сюда специально прислали людей, не представляющих собой никого и ничего. Следующий ход у этой публики очевиден: отве-тим на любой вопрос только после консультаций с руководством.
А консультации – это время!
А времени нет!
В конце заседания, когда стало ясно, что и сегодня день прошел бесполезно, Воро-шилов и поступил так, как советовал Молотов.
Дракс и Думенк постоянно старались повернуть дело так, чтобы Советский Союз сам, без посредников в лице Англии или Франции, стал инициатором переговоров с Польшей и Румынией. Именно на эти страны может обрушить свой удар германский дик-татор, талдычили оба, и хорошо было бы, чтобы их великий сосед – Советский Союз – предложил этим странам договоры о взаимопомощи.
С какой стати мы-то будем им что-то предлагать, то и дело хотел сорваться Воро-шилов? Вы – Англия и Франция – уже дали им свои гарантии, а сейчас готовите соглаше-ние с нами. Так, будьте любезны предложить учесть ваши уже имеющиеся обязательства, и пусть Польша с Румынией определят свое отношение! Чего мудрить-то!
Выслушав очередной выверт Думенка, Ворошилов дождался, пока стихнут репли-ки, пока наступит тишина, пока все внимание сосредоточилось на нем, заговорил, терпе-ливо, будто, объясняя очевидное:
-Правильно ли понят мой вопрос? Я хочу дать пояснение, - мазнул взглядом по обеим делегациям, увидел напряженные лица, порадовался – ничего, подождете, голубчи-ки – так же обстоятельно продолжил. - Советский Союз, как известно, не имеет общей границы ни с Англией, ни с Францией. Поэтому наше участие в войне возможно только на территории соседних с нами государств, в частности, Польши и Румынии.
Думенк выдержал паузу, в течение которой ему никто не посочувствовал даже взглядом, потом пообещал:
-Я сделаю сообщение об этом завтра.
Ворошилов удовлетворенно кивнул, хотя так и хотелось язвительно спросить: вы хоть карту-то видели, господа?
Да, без толку!
Впрочем, вечером того же дня Думенк записывает в свой дневник: "Вот к чему привели мысли о том, что можно было заручиться помощью русских, не касаясь этих все же вполне законных вопросов».
Но положение обязывает, и на следующий день Думенк, да, и Дракс, будто коме-дию разыгрывали, честное слово!
Ворошилов просит ответить на вопрос, а Думенк удивленно смотрит: на какой еще вопрос?
Потом облегченно вздыхает: ах, это! Я легко отвечу на ваш вопрос, маршал Воро-шилов: Эти страны защищают свою территорию, но мы им окажем помощь, когда они потребуют ее.
Ну, и что: плакать или смеяться? А нельзя! Переговоры-то официальные, и генерал тоже официальное лицо.
Ворошилов гнет свою линию: а если не попросят? Ему ответ нужен, ему армию на-до готовить к чему-то конкретному!
Думенк снова добродушно уверяет: Попросят!
А Ворошилов упрям: ну, а если.
Думенк сдается: это было бы крайне неприятно.
На лице чувство глубокого сожаления, только непонятно, к кому оно обращено?
Вот так и играют словами маршал Клим Ворошилов и генерал Жозеф Думенк, про-веряя, у кого нервы крепче, кто первым сорвется.
Срывается адмирал Реджинальд Дракс. Видимо, очень хочется показать, что он все-таки важнее Думенка.
Когда Ворошилов в очередной раз интересуется, как СССР должен действовать, если Польша и Румыния не потребуют помощи, адмирал не выдерживает:
-Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями, и тогда СССР решит, как с ними поступить.
Вот это да! Значит, в Лондоне уже решено, что СССР должен будет воевать за Ру-мынию и Польшу после того, как Германия их оккупирует! Иначе говоря, Польшу и Ру-мынию уже согласны отдать Гитлеру, как отдали Австрию и Чехию! Ну, а что – дранг нах остен, как говорится.
Ворошилов сделал пометку на листке бумаги. Вообще, это за сегодняшнее заседа-ние уже был второй листок, да, и тот заканчивается. Копятся вопросы, копятся…
А Дракс не унимается:
-Если СССР, Франция и Англия будут союзниками, то в этом случае, по моему личному мнению, не может быть никаких сомнений в том, что Польша и Румыния попро-сят помощи. Но это мое личное мнение…
Чего же ты с ним лезешь, со своим личным мнением, если у тебя никаких полно-мочий нет, позволил покричать своему внутреннему голос нарком обороны Союза ССР.  А внешне-то, конечно, промолчал, даже головой кивнул, мол, понимаю, уважаемый адмирал.
Ну, уж после перерыва «умыл»  гостей командарм Шапошников Борис Михайло-вич, начальник генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Как начал док-ладывать точно и толково, так «гости» и подрастерялись. Шапошников сыплет цифрами, а Дракс только минут через пять спохватился: кто-нибудь записывает? Записываем, запи-сываем, успокоили его.
Шапошников еще ухитрился и шпильку гостям вставить:
-Мы заслушали общие положения, касающиеся использования французских сил, доложенные генералом Думенком, но мы не слышали ничего конкретного. То же можно сказать в отношении оперативного плана, изложенного генералом Хейвудом. Мы равным образом не слышали ничего конкретного относительно морских операций объединенного франко-английского флота.
И тут же им под нос три варианта. Целых три, чтобы никто не смог сказать – «за-были, товарищи большевики»!
В общем, в конце концов, так «раскатал», что после его выступления и англичане и французы несколько минут между собой шептались, не задав ни единого вопроса.
Правда, перед тем, как уйти на перерыв, адмирал Дракс пообещал: мол, после пе-рерыва пойдут вопросы, но после перерыва попросил вопросы перенести на завтра. Сам же начал излагать соображения относительно сотрудничества военно-морских сил. Ста-рался говорить по-военному точно, видимо, не хотел отставать от Шапошникова, но все-таки снова «прокололся»:
-В случае, если Советский Союз становится нашим союзником, нужно будет обсу-дить довольно большое количество вопросов, относительно взаимодействия флотов.
Мол, мы еще не решили, хотим ли союза с вами. Вот, сидим тут, и думаем!
С этим Ворошилов прибыл снова в кабинет Сталина, где, конечно, и Молотов уже ждал.
Рассказывал недолго, дольше отвечал на вопросы. Сталина особенно заинтересовал доклад Шапошникова, а, точнее, реакция англичан и французов:
-Значит, так и сказал, что пустомельством занимались? – улыбался Сталин.
Ворошилов нарочито насупил брови:
-Мы, товарищ Сталин, между прочим, беспрекословно выполняем ваше указание быть корректными в спорах с нашими гостями, и выражаемся крайне вежливо, - потом подмигнул, улыбнулся, - а могли бы и послать куда подальше.
-П-п-п-одальше нельзя, - поддержал шутку Молотов, - нам они сейчас тут нужны.
И повернулся к Сталину:
-Надо бы их «навострить», чтобы вертелись живее, а, Коба?
Ворошилов встрепенулся:
-Это как «навострить»?
Молотов ответил:
-Ну, подтолкнуть что ли… Сколько они так тянуть будут?
Оба повернулись к Сталину, а тот после молчания высказался:
-А что, идея хорошая!
Медленно подошел к столу, взял трубку, стал набивать ее табаком.
Повернулся к Молотову:
-И как это сделать?
Тот думал недолго:
-Можно предложить паузу, - и опережая вопрос, уточнил: - Просто – паузу! Ничего не уточняя. В конце концов, мы их долго ждали.
Ворошилов, после секундной паузы, возразил:
-Не годится. Они сразу догадаются, что мы это делаем как бы им в отместку.
-И пусть догадываются! – почти радостно воскликнул Сталин. – Сам говоришь: не дураки! Мы их ждали, теперь они нас подождут.
Радостно пыхтя трубкой, оставляя за собой клубы дыма, прошел к дальней стене кабинета, повернулся, взмахнул рукой с трубкой:
-Это ты, Молотов, славно придумал!
Но Ворошилов не унимался:
-Завтра лучше бы этого не делать.
-Почему? – искренне удивился Сталин.
-Сегодня Шапошников выступил с очень хорошим докладом, «причесал» их по всем статьям так, что им и сказать было нечего, попросили разрешения задать вопросы на следующем заседании, то есть, завтра.
Ворошилов знал, что Сталин относится к Шапошникову с глубоким уважением, прислушивается к его словам, и оказался прав: тот начал расспрашивать о докладе коман-дарма, заулыбался, когда Ворошилов рассказывал о замечании насчет «общих фраз», пе-респросил. Потом согласился:
-Ну, кто говорит «обязательно завтра»? Можно и послезавтра!
И снова махнул рукой. Махнул радостно и жизнеутверждающе.
17 августа руководитель советской делегации маршал Ворошилов, ответив на все вопросы, заданные делегациями военных представителей Англии и Франции, нее меняя делового тона, сказал:
-Мы поработали довольно основательно, и мне кажется, что, если за сегодняшний и завтрашний день не будет получено ответа от правительств Англии и Франции, нам, к сожалению, придется прервать на некоторое время наши заседания в ожидании этого ответа.
После реплик растерянных англичан и французов объявили перерыв, а после него Ворошилов блеснул щедростью: хотите – продолжим двадцатого, хотите – двадцать пер-вого.
Дракс, все еще считавший себя самым важным тут, ответил:
-Мы бы предпочли 21 августа.
21. 1939, август, Берлин
Улицы Берлина были заполнены мужчинами, в основном, одетыми в военную форму, и Кольчугин в своем французском костюме был похож на пустого щеголя, случай-но затесавшегося в стройные ряды двигающихся по улицам германской столицы!
А это всегда вызывает подозрения.
Артем, вел себя спокойно, зная, что любая внутренняя неуверенность обязательно вынырнет наружу в самый неподходящий момент, но внутри все был в полной боевой готовности.
Документы его были в полном порядке: интуиция подсказала, что сейчас лучше обойтись без легенд, и в его кармане лежал паспорт советского подданного Кольчугина Артема Григорьевича, чиновника наркомата внешней торговли, возвращающегося из обычной деловой поездки.
Для полной убедительности там же, в кармане, лежали документы, которые такую командировку подтверждали, но это уже была «липа» высшего качества. Правда, изготовитель уверял, что еще никто с его «продукцией» не попадался, да, и выхода другого, честно говоря, у Кольчугина не было.
Артем собирался попасть на Родину другим путем, окружным, не «дразня гусей», как говорится, но Джеральд во время последней встречи сообщил о своем успехе:
-Мне удалось убедить своих германских друзей встретиться с вами, чтобы передать самую свежую информацию.
Вот на встречу с этими друзьями и шел Кольчугин.  На рядовую встречу, счет ко-торым в его жизни шел, видимо, на сотни. Что его ждет впереди, чем закончится встреча – каждый раз это было неизвестно, и каждый раз он был готов к этому неизвестному.
Пожалуй, он уже давно ощущал некое очарование этой неизвестности, которая могла превратиться во что-то неожиданное - невероятный успех или близость провала – и это каждый раз заставляло Артема заново пережить ощущение полной боевой готовности.
Дом он нашел быстро: для этого надо было просто помнить наставления и идти медленной, фланирующей походкой, чтобы можно было, не стесняясь, вертеть головой по сторонам, рассматривать надписи на домах, делая вид, что глазеешь на женщин.
Кстати, отметил Кольчугин, Берлин – это вам не Париж: тут не принято просто так сопровождать взглядами даже самые восхитительные женские фигуры! Немцы смотрят на это неодобрительно, можно нарваться на неприятности.
Что они строгие-то такие?
Дверь квартиры открыла женщина немолодая, спокойная, приветливая. Выслушав пароль, и ответив на него, приняла шляпу, показала, куда идти, крикнув вглубь квартиры:
-Петер, к вам гость, - и сразу же скользнула вбок, исчезая за дверью, видимо, ку-хонной: такие ароматы неслись оттуда.
Тот, кого назвали Петером, чем-то походил на Джеральда: чуть выше среднего рос-та, одет строго, но изысканно, руку пожал с отстраненной вежливостью истинного джентльмена. Интересно, мелькнуло в голове у Артема, как у них сейчас относятся к сравнению с английским аристократом? Однако, спрашивать не стал.
Петер, судя по всему, был убежден, что главную роль предстоит играть именно ему, и начал беседу с многочисленных вопросов и уточнений.
Кольчугин понимал его: вероятно, встречаясь с человеком, пришедшим «от ир-ландцев», немец рисковал, и не его, Артема, дело оценивать степень этого риска. Его де-ло: получить информацию.
Однако, прошло уже не менее четверти часа, а вопросы не прекращались. Похоже было, что им не будет конца. Кольчугин умел терпеть, но в каждом терпении должен быть смысл, иначе, терпение превращается в своего рода нерешительность, мешающую правильно реагировать на происходящее.
Артем уже был готов сказать об этом собеседнику, когда тот шлепнул ладонью се-бя по колену:
-Ну, хорошо! Мы можем обсуждать ваш интерес, и, если все пойдет хорошо, вы получите то, чего хотите. Но сперва давайте, сведем воедино все, что вам уже рассказали.
Получалось, что Артем переведен в ранг просителя, но и это он пропустил мимо ушей: дело важнее!
Петер оправдывал ожидания. Он говорил точно, кратко, слова свои подтверждал фактами, но все это, в основном, было сказано Джеральдом, и ехать в Берлин только для того, чтобы все выслушать во второй раз показалось Артему излишним, однако, он про-должал слушать.
Какое-то странное ощущение возникло в нем с начала разговора. Он не смог бы от-ветить на вопрос об истоках этого нового ощущения, но оно крепло, хотя и все так же не-осознанно.
Стараясь найти ответ, Корсаков мысленно прокручивал все, что случилось с ним по пути на встречу, но ничего необычного не находил. За ним никто не следил, он несколько раз проверялся, несколько раз проскакивал проходными дворами, которые не позволяли уйти от квалифицированной слежки, но позволяли ее обнаружить.
Нет! Ничего необычного по пути сюда с ним не произошло!
Он начал вспоминать подробности того, как вошел в парадное. Поднялся по лест-нице. Позвонил в дверь, и дверь открыла женщина.
Что-то шевельнулось, и шевельнулось в прошлом. В довольно далеком прошлом. Так, остановил себя Артем. От женщины ни на шаг! Что-то шло от нее, но не тревога, не ощущение опасности, хотя спокойствием уж точно не повеяло.
Женщина в воспоминаниях Артема была связана с каким-то беспокойным воспо-минанием. Беспокойным и ускользающим.
Продолжая слушать Петера, он пытался вспомнить, где он мог видеть эту женщи-ну, уходя в своих воспоминаниях все дальше и дальше. И, чем дальше он уходил, тем сильнее было ощущение, что он к ней приближается.
Наконец-то что-то толкнуло!
-Простите, - перебил он Петера. – Могу я попросить стакан воды?
Морщины собрались на лбу Петера. Воды? Зачем? Ах, да! Воды.
-Ну, конечно, - кивнул он и громко произнес, обращаясь куда-то в дверь: - Фрау Марта!
Да, конечно, Марта. Именно Марта! Так зовут эту женщину! Так ее и звали, и, если она не изменила имя, то это хорошая примета!
Фрау Марта вошла и встала в дверях почти навытяжку, как солдат в ожидании приказа.
-Будьте добры, принесите воды нашему гостю, - попросил Петер.
Теперь надо выдержать точную паузу.
А потом:
-О, простите, Петер, может быть, найдется стакан молока, - проговорил Кольчугин, поднимаясь со стула так быстро, чтобы было понятно: передумал человек, и ничего не-обычного в этом нет.
Войдя на кухню, спросил, как ни в чем не бывало:
-Вы все так же предпочитаете револьвер, и держите его подмышкой?
Фрау Марта, повернувшаяся, едва Артем вошел на кухню, улыбнулась:
-Ваша память моложе моей, потому вы и вспомнили меня на мгновение раньше, мой юный друг.
Кольчугин вздохнул с облегчением:
-Я чуть голову не сломал: где же я вас видел…
…А видел он ее в поезде, шедшем из Петрограда в Таллинн в феврале 1920 года. Артем тогда работал на «польском направлении», и ехал в Эстонию, чтобы выяснить об-становку среди окопавшихся там белогвардейцев, ушедших с Юденичем, и их настроения. 
В Эстонию надо было являться с фунтами или франками. Впрочем, марки и долла-ры тоже были надежной валютой, вот, Кольчугин и ехал, вшив в пиджак несколько сотен денежных единиц разной масти.
В этом же вагоне ехала пара, на которую он обратил внимание еще на вокзале, до посадки. Стройная женщина, полные губы которой были неодобрительно изогнуты, и прижавшаяся к ней девочка лет пяти. Видно было, что это не мать и дочь, слишком сухи были фразы, которыми они обменивались, но они не расставались ни на миг. Девочка яв-но была испугана, и жалась к бедрам женщины, крепко обхватив ее руками. При каждом резком звуке она сжимала плечики и утыкалась лицом в юбку своей спутницы. И  та сразу же обхватывала ее, будто пряча в ладонях, будто укрывая от всех напастей.
Поезд тронулся поздно вечером, почти ночью, но люди, измотанные ожиданием, не засыпали, радостно обсуждая состоявшийся наконец-то отъезд. Кроме того, знающие люди уверяли, что совсем скоро будет Ивангород, а там  «большевики напоследок постараются всем напакостить».
К Ивангороду подъехали к концу ночи, когда всех, даже самых крепких, сморил сон. Пробуждение было трудным, всюду слышались сонные голоса, детский плач и ругань родителей, на которую, кажется, никто не реагировал.
Прошло не меньше часа, прежде, чем в вагон вступили пограничники. И была это публика пестрая и самостоятельная, где каждый сам себе и закон, и судья.
За час ожидания многие снова уснули, и пограничники шли по вагону в почти полной тишине. Благодаря этой тишине Кольчугин и услышал все.
Сперва донесся звук, чем-то напоминающий детский плач. Почему-то Артем сразу подумал о девочке, вжимавшейся лицом в свою спутницу. Вообще-то, по легенде, ему никак нельзя было вмешиваться, и несколько мгновений он размышлял. Потом встал и двинул в вагон, где ехали те двое.
Перед вагоном стояли двое плотных пареньков из пограничного патруля. Кольчу-гин видел, что в вагон входили четверо, и все понял, шагнул к купе, попытался взяться за ручку, но один из «охранявших» попытался ударить по руке, одновременно спрашивая:
-Куда прешь, харя буржуйская? Жить надоело?
Кольчугин руку отдернул, удар пропустил и, пока рука «охранника» по инерции двигалась вниз, ударил его по горлу. Второй, не привыкший к тому, что все перед ними дрожат, оцепенел, и Кольчугин открыл дверь.
Один из пограничников, так и не изменивший «балтийской революционной моде», лв бескозырке, бушлате и клешах, рвал одежду с женщины, а другой, бессмысленно улыбавшийся, держал наган направленным в сторону ее попутчиков, двух мужчин интеллигентного вида, свободной рукой отталкивая девочку, которая с глазами полными ужаса и безысходности, хваталась за юбку женщины, уже поднятую вверх бравыми матросскими руками.
Этого, улыбающегося, Артем уложил ударом в челюсть, только хрустнуло! Моряч-ка схватил за волосы, рванул сперва вперед, потом, поворачивая вдоль тела – назад, к вы-ходу из купе. И – ко времени. Тот, что стоял оцепенелым, пришел, кажется, в себя, и уста-вился дулом маузера в сторону купе. А там – свой брат, морячок.
-Стоять смирно, сволочи! – зашипел Артем, нарочито брызгая слюной. – Кто стар-ший наряда, гады?
Морячок пришел в себя, торопливо застегивал штаны, которые едва успел подхва-тить, и начал обещать:
-Я тебя, сволочь белогвардейская, прямо тут пристрелю!
С такими шутки плохи, понимал Артем, и пошел на крайнюю меру: выстрелил в ногу морячку. Гонор покинул балтийца мгновенно. Даже сзади было видно, как стреми-тельно бледнел его затылок, когда морячок падал на пол вагона.
 -Ну-ка, господа хорошие, - повернулся Артем к мужчинам, продолжавшим сидеть все так же неподвижно.
Повернулся так, чтобы и ствол маузера, конфискованного у «оцепеневшего», по-вернулся вместе с ним.
-Давайте-ка сюда свои ремни.
-Какие? – вяло поинтересовался один из них.
-Брючные, товарищ, брючные, - с улыбкой пояснил Кольчугин.
Когда «пограничники» были связаны, выскочил из поезда. Влетев на станцию, по-интересовался, где начальник погранотряда? Вошел к нему в кабинет, не сказав ни слова, схватил трубку телефона, поинтересовался:
-Связь с питерским ЧК есть?
Командир погранотряда оказался человеком бывалым, здравомыслящим, просто кивнул головой, понимая, что бывают и срочные дела.
Предупредил:
-Сразу дают только нашего Яковлева.
Кольчугин правила игры принял:
-Яковлеву сам позвони: он тебя сразу узнает. Ему скажешь, что есть человек от Пастухова, понял?
Пока ожидал соединения с Питером, перебрал в памяти всех, с кем знаком в Пите-ре: Пастухова-то сейчас там может и не быть, и, когда услышал голос Яковлева, заговорил по-немецки:
-Это тот, кому ты позавчера в столовой табачку одалживал. Вспомнил?
С Яковлевым его познакомил тот самый Егор Пастухов, который рассказывал о ситуации в Эстонии.
-А кто с тобой еще был, и с какой стороны ты от меня стоял? – разумно поинтере-совался Яковлев.
Получив ответ, спросил: в чем дело? Выслушав ответ, выматерился:
-Это Кондра, сукин сын. Давно уже занозой сидит у всех в заднице. И начальство его бережет: бывший эсер, в дни их мятежа перешедший на нашу сторону, … твою мать, - продолжал ругаться Яковлев. – Ты передай-ка трубку Синюкову.
-Передам, но только, ты… - проинструктировал Артем Яковлева.
Выслушав Яковлева, Синюков тоже начал материться, бросил трубку, нахлобучил фуражку и, пробегая через соседнюю комнату, крикнул:
-Вдовюк и Гордеев – оружие взять и за мной!
Троих их тех, кто лежал спеленатыми, Синюков велел вести в таком виде к себе в кабинет, а Кондру оставил лежать.
Прошел в вагон. Посмотрел на женщину мимоходом, наклонился к девочке, хотел погладить ее, но увидев гримасу ужаса на ее личике, и сам отпрянул.
У двери повернулся, спросил глухо:
-Жалобу, гражданка, будете писать?
Увидел ее отрицательный жест, едва повернул голову в сторону Кольчугина:
-Тогда, вам, господин хороший, придется со мной пойти.
Говорил сухо, с неприязнью, будто с чужим, будто и не было разговора с Питером.
Выходя из вагона, за шиворот потащил к дверям вагона Кондру. Тот матерился громко, почти радостно:
-Ну, Синюков, конец тебе, контра треклятая! Ты, сукин кот, поперек революции всегда стоял, а сейчас встал поперек моего личного счастья. Не жить тебе, врагу револю-ции и трудового народа…
В этот момент Синюков уже подтащил его к двери и вытолкнул наружу. Даже стоящему шагах в трех от двери Кольчугину был слышно, как хрустнуло что-то от столк-новения с землей, и раздался сдавленный голос Кондры:
-Ты что делаешь, гад!..
Однако, спрыгнувший вниз Синюков уже схватил его за воротник и поволок к стене какого-то небольшого – в два окна – здания. Дернул за ворот вверх, прислонил к стене.
От здания вокзала к ним уже спешили полтора десятка пограничников. Подбежали, встали полукругом, в ожидании.
Синюков заговорил, и видно было, что говорить ему трудно:
-Вы сами знаете, сколько тут натворил за время своей службы этот подлец. Знаете или напомнить?
Пограничники стояли молча, некоторые кивали.
-Ну, чего молчите? Или все забыли?
Кто-то сказал:
-Сегодня-то что опять?
Синюков обвел всех взглядом:
-Сегодня при людях и ребенке пытался ейную мамашу ссильничать. Вот такие де-ла, товарищи. В Питер я доложил, вопрос решенный, но я хочу с вами посоветоваться. Что делать будем?
После недолгого молчания раздался чей-то дребезжащий голос:
-Трибунал у нас еще не распустили? Вот, и судить его трибуналом.
И - после этого – ни единого слова. Даже Кондра перестал морщиться от боли.
Что она – боль – в сравнении со смертью…
Когда Артем вернулся в вагон, женщина, стоявшая в тамбуре, застывшая от ветра, врывавшегося в вагон, бросилась к нему:
-Господи, я думала, вас уже в живых нет!
Именно тогда он и почувствовал, что в подмышечной впадине у нее револьвер. Почувствовал, но вида не подал, а сам подумал: наверное, купила по случаю, а выстрелить при ребенке испугалась. Ну, понятно – баба…
И, вот, сейчас, увидев ее на кухне явочной квартиры в самом центре Берлина, по-думал: ничего она не испугалась, просто, выдержка у женщины профессиональная.
Вспомнил и морячка? Сволочь, он и есть сволочь…
-Вам, пожалуй, пора вернуться к разговору, - Марта протянула ему стакан, напол-ненный соком. – Прошлое мы вспомним чуть позже.
Кольчугин вернулся в комнату и сел на свое место, а Петер продолжил свой рас-сказ. Прошло не больше пяти минут, когда в комнату вошла Марта, села в кресло, пред-ложила:
-Теперь мы можем быть откровенны с этим человеком.
Петер согласно кивнул, и стало ясно, кто тут старший.
22. 1939, август, Берлин
Кольчугин еще не успел расположиться на своем месте, когда в комнату вошла Марта. На пути к кожаному креслу, единственному в комнате, она обратилась к Петеру:
-Между прочим, вы давно знакомы, правда – заочно.
И, дождавшись его удивления, пояснила:
-Это тот самый молодой человек из Ивангорода, о котором я вам рассказывала много лет назад.
Петер, или, теперь уже – полковник? - поднялся и отвесил церемонный поклон:
-Теперь я знаю, кого благодарил все эти годы за спасение нашей маленькой Марты.
Марта, между тем, продолжила воспоминания:
-Кстати, после Ивангорода,  я вас несколько раз видела в Таллинне.
Артем, в самом деле, бывал там в тот раз: на улице Пикк-Ялг жила его тогдашняя связная.
-Видимо, вы тогда ехали в Эстонию в связи с вашими эмигрантами, ведь вскоре случилась эта ваша война с поляками, - как о чем-то общеизвестном сказала Марта, и так же, походя, спросила, утверждая: - Скорее всего, вы уже тогда были связаны с российской разведкой.
-Ну, судя по револьверу, который был у вас подмышкой, вы тоже в России занима-лись не вышиванием, - улыбнулся Артем.
Марта всем своим видом выразила уважение профессионала, и продолжила:
-Тем проще будет нам беседовать сейчас, не так ли, полковник?
Тот кивнул:
-Когда ирландцы попросили встретиться с вами и передать вам часть сведений, мы оказались в некотором затруднении, однако, если я правильно понимаю, фрау Марта готова за вас поручиться? Во всяком случае, в данном деле.
Он посмотрел на Марту, и она достала из шкафа портфель.
-Итак, вы получили от ирландцев достаточно много информации, которая, будучи правильно использованной, может во многом повлиять на позицию русского руководства. Однако, поскольку информацию они получали, в основном, от нас, она, естественно, запаздывала.
Он протянул руку, и Марта отдала портфель.
-Обстановка такова, что интересы ирландцев во многом совпадают с нашими инте-ресами, - многозначительно промолвил полковник. Подумал и уточнил: - Во всяком слу-чае – в настоящий момент.
Он раскрыл портфель, глянул внутрь.
-Джеральд говорил вам, что они заинтересованы в том, чтобы германское движение изменило свое направление с востока на запад. Мы хотим того же самого. И теперь у вас возник вопрос: Кто такие «мы»? Надеюсь, мой ответ убедит вас в нашей искренности, а это очень важно.
Полковник замолчал, потом глянул на Марту и спросил Артема:
-Вы сможете повлиять на прохождение сведений, которые получите от нас? Я уточню, - почти перебил он сам себя. – Нас не устроит, если эта информация пойдет ка-ким-то длинным путем. На таком пути всегда может оказаться человек ненадежный. Мы опасаемся этого еще и потому, что в последнее время многие ваши разведчики оказыва-ются слугами двух господ.
Петер явно имел в виду Райсса и Кривицкого, которые оказались изменниками, и возразить ему было нечего.
 -В каждой профессии бывают накладки, но я вас понимаю, полковник, - ответил Артем. - Дать гарантии того, что окажусь на самом верху, я не могу, но уверяю вас, что сделаю все возможное.
Будто перебивая себя самого, Кольчугин вытащил из кармана сигареты, неспешно закурил, потом продолжил:
-Не станем спорить, но мне кажется, что вы тоже в довольно трудном положении. Не знаю, каковы ваши проблемы, но, похоже, вам нужен союзник в их решении, и, я полагаю, что таким союзником вы считаете нашу страну.
Он стряхнул пепел так аккуратно, что могло показаться: нет ничего важнее этого пепла на сигарете, и полковник ждал.
-Если так, то давайте ту информацию, о которой идет речь, и обсудим каналы связи на будущее, - заключил Артем. – Кроме того, я прошу вас помочь продолжить мою поездку.
-Отвечать мы будем в обратном порядке, - вступила в разговор Марта. – Первое: мы, конечно, поможем вам пробраться в Россию. Второе: сейчас вы получите эту  инфор-мацию. И, наконец, третье: скорее всего, никакого «будущего» не предвидится.
Она повернулась к полковнику:
-Не так ли, Петер?
-Безусловно, - степенно кивнул он. – Прежде всего, вам  следует знать, кого мы представляем, иначе вы нам просто перестанете верить, не так ли?
Артем кивнул, и уточнил:
-Джеральд, как я понял, представляет достаточно высокий уровень в Ирландии.
Петер мягко улыбнулся:
-В Англии, друг мой, в Англии. Интересы Джеральда и тех, кто рядом с ним, неот-делимы от интересов и Англии, и Ирландии. Просто, обстановка сейчас такова, что эти интересы близки. Они почти совпали. Ну, а мы представляем верхушку армейского кор-пуса Германии, ее офицерскую элиту, и не обращайте внимания на то, что фрау Марта – женщина, - он повернулся к Марте, прижимая руку к груди, принося свои извинения.- Армия сыграла важную, можно сказать, решающую роль в создании Германии, но поли-тики постоянно старались и стараются управлять ею, не понимая в этом ничего!
Полковник разволновался, голос его начинал греметь, будто перекрывая орудий-ные залпы.
-Петер, вы напрасно так беспокоитесь, - заметила Марта. – Наш советский друг не возражает вам, и нет необходимости убеждать его в очевидном.
Она повернулась к Кольчугину:
-У генералов нет необходимости лгать, они живут, защищая родину. А, вот, поли-тики играют живыми людьми, и жертвуют ими, понимая, что отвечать все равно не при-дется. Хотя, некоторые генералы в свое время сделали довольно много, чтобы Гитлер пришел к власти. Именно Гитлер, а не его партия в целом, - уточнила Марта. – Но после того, как власть оказалась у них в руках, нацисты решили, что могут командовать армией.
«Они меня будто вербуют», - усмехнулся Артем про себя, понимая, что пока его собеседники считают свою позицию гораздо более сильной, и вполне могут попытаться потребовать от него гарантированных услуг в будущем. Что это будут за услуги и обяза-тельства, угадать невозможно, но торговаться сейчас он не может. У него и так положение аховое, решил для себя Кольчугин.
Решить-то решил, но одного этого было мало, и Артем пошел во встречную атаку:
-Может быть, генералы, о которых вы говорите, не всегда правильно видели поли-тическую перспективу, применяя военные приемы оценки обстановки?
Марта посмотрела удивленно, а Петер – раздраженно:
-Вам, невоенному, лучше не брать на себя труд понимания этого вопроса. Будет лучше, если вы просто поверите мне, чьи предки уже больше трех веков осеняют Герма-нию боевой славой?
Глаза полковника сверкали, будто жерла орудий, и Кольчугин продолжил контр-атаку:
-В битве при Садове ваши предки тоже участвовали?
-В битве при Кёниггреце, - автоматически поправил полковник.
Он поправил узел галстука, и это походило на смущение. Теперь надо было гра-мотно и тонко разыграть свое преимущество, и Кольчугин продолжил:
-А вы помните, какой скандал разразился после этого?
-Кстати, мой дед, это были первые недели его военной службы, считал, что Бис-марк был прав, - все так же смущенно сообщил Петер, и попробовал вернуть инициативу. – Можно подумать, вы и там смогли побывать.
Артем улыбнулся, обращаясь больше к Марте, чем к полковнику:
-Знание общих принципов иногда избавляет от знания мелочей. А битву, друг мой, Марта, я вспомнил потому, что именно генералы были против войны с сильной Австрией, опасаясь поражения. Выдающемуся Бисмарку пришлось уговаривать короля Пруссии начать войну, доказывая, что Пруссия победит. И вот, когда правота Бисмарка была доказана победой в битве при Садове…Простите, полковник, при Кёниггреце… Просто, это два названия чешской деревушки – немецкое и чешское. Так вот, после победы настроение офицерского корпуса резко поменялось, и теперь генералы требовали завершить войну разгромом Австрии и пройти победным маршем по столице Австрии – Вене. Король был воодушевлен не меньше генералов, и уже готов был отдать приказы о разгроме. И только Бисмарк, гениальный Бисмарк, понимал, что продолжение войны чревато новыми битвами, в которых удача может улыбнуться и противнику.
-И что? – с интересом спросила Марта.
-Ничего, - улыбнулся Кольчугин. – Бисмарк снова оказался сильнее и короля, и ге-нералов. Он сумел убедить короля, и тот согласился на переговоры, сказав Бисмарку «Вы отняли у меня и моей армии великую победу, Бисмарк»!
Полковник вмешался в разговор:
-Говорили, что Бисмарк валялся в ногах его величества, выпрашивая прекращения войны!
-«Говорили» разное, а то, что Бисмарк одержал свою личную победу - сохранилось в истории, - улыбнулся Артем.
-Вы считаете, что и сегодня военные ошибаются? - спросила Марта.
-Отнюдь. Просто, я хотел просить вас быть особо внимательными при анализе ва-ших позиций в разногласиях с Гитлером.
Полковник достал сигару, разминая ее в пальцах, вопросительно посмотрел на Марту, и, получив согласие, закурил. Его примеру последовал и Кольчугин. Пауза, по-священная раскуриванию, продлилась недолго, и прервал ее полковник:
-В чем-то вы правы. Во всяком случае, пока все его предсказания сбылись: он ут-верждал, что европейцы и не пикнут, когда мы вступим в Рейнскую зону, и они даже пальцем не пошевелили.
Полковник прервал себя, помолчал, будто взвешивая, следует ли сказать то, что хо-тел, потом продолжил:
-Надеюсь на ваше умение молчать в некоторых случаях, - жестом попросил не обижаться. - Некоторые генералы готовили переворот, когда Гитлер год назад стягивал войска к границам Чехословакии. Они были уверены, что нам будет нанесен сокруши-тельный удар со всех сторон, но фюрер и тут оказался прав.
-Может быть, он, в самом деле, обладает выдающейся интуицией? – предположил Артем.
-Интуиция – не то, что должно лежать в  основе длительной войны, - после паузы ответил полковник.
-Длительной?
-Именно, - подтвердила Марта. – То, что вы узнали от Джеральда, лишь часть об-щей картины. А общая картина в целом поражает своей масштабностью. Война, которую мы называем «мировой» вскоре покажется воскресной загородной прогулкой.
-Кое-какие черты ближайшего будущего Джеральд мне нарисовал, и, скажу честно, они не выходят за пределы обычных представлений.
Артем мог бы сказать, что несколько месяцев назад, в Испании, он лицом к лицу столкнулся с современной войной, но предпочел промолчать.
Зато вновь заговорил полковник:
-Вы просто не все еще знаете, поэтому и не можете составить общую картину.  Де-ло в том, что Гитлер намерен напасть на Польшу, и готов сделать это не больше, чем через месяц.
Он взял в руки большой бумажный пакет из портфеля, принесенного Мартой:
-У Германии есть план нападения на Польшу, он называется «План «Вайс». «Вайс» по-немецки означает «белый». Вот его копия, которую мы достали с большим трудом. Вы сможете с ним ознакомиться. Передайте тем, кто будет вас слушать: Германия, напав на Польшу, покончит с ней за несколько дней, в крайнем случае, недель.
Заметив сомнение на лице Артема, спросил:
-Что вас смущает?
-Дело в том, что я воевал с поляками в двадцатом, и знаю, что это хорошие солда-ты. Они будут сражаться храбро, умело и долго.
-Боюсь, что в сегодняшней войне храбрости будет мало для успеха, - покачал голо-вой полковник. – Это будет война принципиально новая. Считается, что поляки обладают хорошей армией, и выстроили свою оборону, основываясь на опыте мировой войны, войны позиционной. Они создали систему мощных групп армий, которые будут защищать важнейшие пути вероятного продвижения противника, в первую очередь, дороги, по которым может перемещаться пехота. Наша стратегия построена на мобильных моторизованных соединениях, которые способны стремительно преодолевать большие расстояния, обходя эти польские заслоны, чтобы потом соединиться в глубоком тылу, завершая окружение. Таким образом, большие войсковые соединения поляков будут скованы в своем маневре, и, практически, не будут участвовать в войне. Они будут просто ждать, когда их в этом окружении будут уничтожать обычными пехотными частями. Что касается моторизованных подразделений немцев, то они будут двигаться дальше так же стремительно.
Полковник сделал паузу.
-Поверьте, молодой человек, я понимаю, что вы – отнюдь не из числа тех, кто будет принимать решения, но я надеюсь, что вы сможете хотя бы передать нашу тревогу. План «Вайс» предполагает разгром Польши.
Артем кивнул:
-Да, я это понял. Вы имеете в виду, что Польша будет разгромлена стремительно, Гитлер получит прочные позиции на востоке, и переключится на запад?
Полковник удивленно уставился на Кольчугина, заговорил, не скрывая раздраже-ния:
-Вы, в самом деле, русский? В самом деле, воевали с поляками? Знаете географию? Как только Гитлер разгромит Польшу, он получит границу с вами. И не просто границу, а широкий плацдарм для атаки.
Петер был в чем-то прав, и Артем заговорил, тщательно подбирая слова:
Тогда объясните, в чем опасность для нас? Ну, граница, и что? Немцы не смогут сразу продолжить свое движение, им понадобится подготовка. И – повод!
Полковник неожиданно улыбнулся:
-Вы правы, я разговариваю так, будто вы уже все знаете. А ведь я вам не сказал и половины того, что намеревался.
Теперь он говорил спокойно и размеренно, объясняя вещи, хорошо им изученные:
-Проблема, с которой я начал заключается в том, что в офицерском корпусе Герма-нии наметился раскол: часть военной элиты перешла в стан эсэсовцев, ставших армейски-ми офицерами, создав, таким образом, достаточно влиятельную группу. Что касается нас, хранителей истинно германских традиций, то мы бы хотели не только ослабить их влия-ние, но и помешать их планам.
-План «Вайс» - это их план.
-Скорее, часть их плана, - ответил полковник. – Первая часть. Вторую же они со-ставили вместе с вождями части польского офицерского корпуса.
-Польского? – удивился Артем. – Как это возможно, если война будет именно с Польшей.
Полковник повернулся к Марте, и она приняла эстафету:
-Война только начнется, как война с Польшей. Заговор, о котором мы узнали не-давно, предусматривает перемирие, условия которого будет ставить Германия, как побе-дительница. В числе этих условий смена политического и государственного руководства Польши.
-С какой целью? – спросил Артем, уже предвидя ответ.
-Цель легко понять: поляки отбили у вас в тысяча девятьсот двадцать первом году часть Белоруссии и Украины, а сейчас хотят получить их полностью.
Нависла пауза, которую полковник прервал вопросом:
-Вы полагаете это невозможным?
23. 1939, август, Москва
…Минут через пятнадцать стало легче, и он заставил себя сесть.
И тотчас вскочил сосед – суетливый мужчина лет пятидесяти, седой, бородатый, с отвисающим брюхом:
-Сегодня вы часов десять отсутствовать соизволили, - констатировал он с интона-цией, соединявшей иронию, сочувствие и какую-то легкую удовлетворенность. – Я-то был уверен, что сами дойти не сможете по причине многочисленных побоев, а вы вон какой огурчик.
Подождав немного так, будто рассчитывал получить реплику собеседника, преду-смотренную известным обоим сценарием, продолжил так же ровно:
-Да, и меня тоже тут … изымали из жилища нашего временного.
-У меня следователь болтливый попался, так что, уважаемый, сделайте одолжение, помолчите, - попросил Артем.
-Конечно, конечно, - засуетился сосед, но не удержался, сукин сын, добавил: - Го-ворливый следователь – это, можно сказать, везение, а? Ну, если надо помолчать, отчего же, конечно! Для молчания еще прогуляться полезно, так что, вы прогуливайтесь, вы меня этим нисколько не стесните.
Вот балабол, усмехнулся Артем про себя, но поднялся и прошелся по камере. Кста-ти, о камере, хорошо бы понять, как он сюда попал?
Ведь всего неделю назад он был в Берлине, и не предполагал, как все обернется.
Путь Кольчугина домой заинтересовал и немцев, у которых, видимо, на самом деле времени было мало.
Артем понял это, когда перед самым отъездом он встретился с Петером.
Полковник на этот раз был сдержан и немногословен:
-Сейчас, как вы, может быть, знаете, в Москве идут ваши переговоры с англичана-ми и французами. Первую скрипку, как всегда хотят играть англичане. Вот инструкция, которой они должны руководствоваться, - он протянул внушительную пачку листов, от-печатанных на машинке. – Я специально принес английскую копию, чтобы вы смогли понять сам дух этой инструкции. Взгляните, например, сюда.
Артем заскользил взглядом по страницам:
«Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы нам связать руки при любых обстоятельствах», «обсуж-дать военные планы на чисто гипотетической основе», «с твердостью отвергать любое предложение об участии Англии и Франции в согласовании с Польшей и Румынией необходимых мер по защите от германской агрессии».
-Я не буду спрашивать о подлинности? – уточнил он.
-И не спрашивайте, - согласился Петер. – Мы можем переправить в Москву под-линники, пусть проверяют. Но я думаю, что это можно будет проверить и без наших пере-сылок. Ваши коллеги – люди умелые.
Сворачивая бумаги, попросил:
-Особое внимание обратите на общее настроение: затягивать переговоры, чтобы мы с вами не могли договориться. Не знаю в точности, каковы мотивы, но повторяю, и повторите это вашим руководителям: англичане любят воевать чужими руками, и за это они готовы расплачиваться чем угодно, - он протянул руку и сильно сжал ладонь Артема. – Если они смогли установить серьезный контроль над польской армией, то мои вчерашние предупреждения более, чем реальны! Молниеносный разгром Польши и выход к вашей границе – это полная победа Гитлера и эсэсовцев над профессиональными  военными и последствия этого непредсказуемы ни для нас, ни для вас, поверьте.
Он оборвал себя, но прощаясь, в прихожей, когда Марта отошла в кухню, прогово-рил тихо, почти себе под нос:
-Война с Польшей начнется через две-три недели, но точный срок еще неизвестен. Хотите, чтобы я сообщил вам?
-Нет, воздержитесь! Я пока даже не представляю, где мне будет проще снимать информацию, - без раздумий ответил Кольчугин.
На вокзал его провожала Марта, спокойная и, сегодня, веселая, улыбающаяся. Идти молча было неудобно, и Артем завязал пустую беседу ради беседы. Теперь можно было спокойно вспомнить ту историю в Ивангороде, которая, видимо, глубоко врезалась в память обоим.
Артем заговорил о том, что уже второй день мучило его:
-Значит, та девочка, в Ивангороде, была вашей маскировкой?
Марта ответила, не задумываясь:
-Девочка самая настоящая. Я хотела увезти ее из России, и увезла. Ее отец - рус-ский офицер, мать – дворянка с остзейскими корнями! Что ей было делать, когда ни об отце, ни о матери мы ничего не знали! Я ее и встретила-то случайно, на явке, между нами говоря! И взяла с собой именно из тех резонов, о которых и вы заговорили, чтобы меньше внимания на меня обращали: бегут мама с дочерью, и пусть бегут! Что с них взять! А по-сле того, как все преграды миновали, когда оказались тут, уже и мысли не было с ней рас-статься.
Марта остановилась возле сверкающего черным лаком «мерседес-бенца» и повер-нулась к Кольчугину:
-Прошу любить и жаловать – Василиса Георгиевна фон Креве!
Кольчугин увидел перед собой высокую женщину в строгом синем костюме, в шляпке с вуалью и простой удобной прической: длинные шелковистые волосы спадали ей на плечи.
Марта повернулась к женщине, и неожиданно теплым материнским голосом доба-вила:
-Это и есть моя Васенька! Она проводит вас до Львова. Вы ведь туда хотели, наш дорогой Артем, - и, повернувшись к молодой женщине, просто сказала:
-Это тот самый «господин», которого ты видела в Ивангороде. Тогда…
И лицо Василисы фон Креве мгновенно превратилось в неподвижную маску, на которой нельзя было заметить никаких эмоций. Будто окаменела…
Так и молчала всю дорогу, односложно отвечая, если Кольчугин задавал вопросы, поэтому и он замолчал.
Только один раз Василиса заговорила, когда пересекали польскую границу и в купе вошли двое в мундирах и один в штатском.
Встав им навстречу, она спросила:
-Кто из вас пан Войтысик?
Поляки отнеслись к вопросу спокойно, будто в каждом купе только и просят предъявить пана Войтысика, откозыряли, выразили свое мужское восхищение улыбками, которые показались Артему искренними, и закрыли дверь снаружи.
-Эк вы их, Васенька, - улыбнулся и Артем, но ответной улыбки не дождался.
И был удивлен, что это его задело, можно сказать, огорчило.
Василиса фон Креве проводила Кольчугина, как и было условлено, до Львова, и там, перед самым выходом из купе, резко повернувшись, сказала - глаза в глаза:
-Я вас всю свою жизнь помню, свечку за вас всегда ставлю!
И поцеловала так нежно, что Артем покраснел. А это с ним случалось нечас-то…Если случалось вообще…
Во Львове он исчез, чтобы вскоре оказаться аж в Казани. Ну, а что делать: береже-ного бог бережет.
Потом из Казани в Москву. Ехал в общем вагоне, в тесноте и духоте, зато можно забраться на самую верхотуру и там делать вид, что спишь…
Из поезда выскользнул под утро, когда до Москвы оставалось еще часа два, и по-добрался к белокаменной уже под вечер.
Москву он знал плохо, потому и решил, что входить туда надо утром, и ночевать остался где-то на подступах.
Так и сделал, и в город вошел уже в разгар рабочего дня.
Обстановку выяснил быстро, разговорившись с усатым дядькой, стоявшим возле будки. Потом, «на минутку» подменив дядьку, убежавшего «по малой нужде», набрал но-мер, который ему называл еще в Париже Леонтий Голованов. Ситуацию объяснил быстро, да, и собеседник схватывал все на лету, и после трехминутного разговора назначил время и место встречи.
На прощание Кольчугин поинтересовался, где это улица с таким веселым названи-ем – Кузнецкий мост, внимательно выслушал обстоятельный ответ, и отправился своим путем.
«Рапорт начальнику отделения… тов. … агента Соболева.
…во время фланирования по установленному маршруту заметил лицо, указанное к розыску. Будучи проинструктированным относительно исключительной опасности ука-занного лица, при первой же возможности сообщил о его наличии старшему наряда тов. …  По получении указаний, продолжал следовать  за разыскиваемым  лицом, стараясь не быть обнаруженным.
По прибытии спецгруппы осуществил опознание лица ими и принял участие в за-держании указанного объекта».
А Кольчугин сперва только мазнул взглядом по тощему пареньку с холодными не-мигающими глазами. Усмехнулся: девки, поди, боятся, не гуляют с ним, бедолагой.
Увидев эти же глаза второй раз, все понял, огляделся. Уйти не успел. Город-то он знал плоховато. Получил удар по затылку, и в себя пришел уже в камере.
Подумал: повезло, могли и шлепнуть где-нибудь…
Сегодняшний допрос был третьим по счету.
Первый раз, утром после ареста, допрашивал молодой парень, который, видимо, только начинал работать: гимнастерка и галифе явно были на нем не больше нескольких дней и топорщились. Точно так же, топорщился и хохолок, и это вызвало улыбку Артема:
-Хохолок-то, небось, вместе с гимнастеркой выдали.
Паренек легко улыбнулся:
-Об этом чуть позже, а сейчас – фамилию, имя и отчество.
-А зачем? – с ленцой спросил Кольчугин. – Ты мне сначала скажи, за что я сюда попал, а то я что-то не понимаю.
Паренек сменил улыбчивое выражение лица на задумчиво озабоченное:
-Я надеялся, мы сумеем найти общий язык.
Артем ухмыльнулся, и начал, было:
-Все равно не знаю, зачем я здесь…
Но паренек крикнул куда-то за дверь:
-Лосев! – и, когда вошел невысокий, но жилистый мужик, кивнул на Артема, уточ-нив, - И потом – в камеру!
Били недолго и без особенного интереса: работа у людей такая. Однообразная, но необходимая.
После этого и познакомился со своим новым соседом. Тот тараторил без умолку, видимо, и не ожидая, что Артем заговорит в ответ.
Но это – поначалу. Позднее, дав отдохнуть, начал заводить разговор:
-Вы по пятьдесят восьмой?
-Это что – пятьдесят восьмая? – поинтересовался Кольчугин.
Сосед повернулся к нему всем телом, уставился на него с удивлением, потом отве-тил:
-Пятьдесят восьмая статья уголовного кодекса.
Увидев, что Артем глядит все так же вопрошающе, продолжил почти растерянным тоном:
-Контрреволюционная деятельность.
Потом пояснил:
-По этой статье Сталин сажает всех своих врагов, всех, кто против него.
-Врагов не сажают, - наставительно возразил Кольчугин. – Врагов к стенке ставят.
-Так, вы – сталинист? – то ли испугался, то ли сыграл испуг сосед. – Странно, в та-ком случае: вас-то за что?
Полежал, молча, потом сел:
-Ничего не понимаю… 
Посмотрел на Артема, ожидая, видимо, каких-то слов.
Дождался:
-Ты, товарищ дорогой, помолчи, не мешай. Устал я очень, отдохнуть хочу.
Сосед кивнул головой, но не преминул предупредить:
-Спать-то не дадут, разбудят непременно…
Однако, не разбудили. То есть, разбудили не сразу, а ближе к ночи.
На это раз следователь, мужчина лет тридцати с небольшим, сам представился:
-Моя фамилия Ершов, я веду следствие по делу о вашей контрреволюционной дея-тельности. Вы имеете что-то заявить мне? Может быть, сразу начнете давать показания, и мы сэкономим и силы, и время?
Говорил четко, как по писанному. Заучил, наверное, предположил Артем, а потом подумал: если каждый день такие допросы, то и само все запомнится, учить не надо.
-Заявить ничего не имею, контрреволюционной деятельности не вел, вины за собой не чувствую.
Следователь Ершов отреагировал спокойно:
-То есть, вы приняли решение отказаться от признания своей вины, раскаяться и принять суровое, но справедливое наказание?
Так и провели часа полтора, не меньше - Ершов задает вопрос, Артем отвечает, и следователь делает свой вывод: не хотите признать вину и помочь следствию.
И снова в камеру.
А, вот, вчера было что-то новое. Сначала допрос вел тот самый вихрастый паренек, которому было интересно, где был эти долгие годы – после тысяча девятьсот двадцатого – подследственный Кольчугин. Причем, выслушав фамилию, несколько секунд сидел неподвижно, будто раздумывая: идет ли она Артему. Все-таки, записал.
А, вот, услышав рассказы Артема про порты далеких стран, будто немного и от-влекся. Даже голос стал другим, почти мальчишеским.
-Уж так-таки и в самой Бразилии бывал? – не выдержал он.
-Да, что Бразилия! – добивал Артем. – Ты про Огненную Землю слышал?
-Слышал, - послушно отозвался следователь.
-Слыыыышал… - насмешливо протянул Кольчугин. – А я ее видел, как стену со-седнего здания.
Передернул плечами, будто вспоминая заново:
-Жуть берет, какие там штормы!
Он бы еще долго рассказывал, но следователь сменился. Снова пришел Ершов. Предложил папиросу, пока закуривали вместе, спросил, не устал ли, нет ли жалоб на ка-меру?
Получив ответ, огладил лист бумаги, лежащий перед ним?
-Теперь поговорим о вашей деятельности, ну, например, в Южной Америке, а?
Слушал ты нас что ли, хотел спросить Артем, но удержался: вдруг вихрастому на-горит за такие вольности в следовательской работе!
-А что там, в Южной Америке? – поинтересовался Кольчугин.
Ершов отвечал спокойным голосом человека, который все знает, и спрашивает только для того, чтобы дать ему, Артему, возможность чистосердечно все рассказать и раскаяться.
-Могу вам зачитать показания товарища Липкина, ответственного работника аппа-рата Коминтерна, если интересно.
Кольчугину было интересно, и Ершов начал читать, но после двух-трех фраз пред-ложил:
-Давай, я своими словами. Ты ведь все и сам понимаешь, а, Кольчугин?
-Ну, давай, - легко согласился Артем, и пояснил: - Потому что боюсь я, что Гриша Липкин тебе такой туфты тут навертел, что мне самому и не догадаться.
Ершов удовлетворенно потер руки:
-Ну, это уже другое дело! Значит, знакомство с товарищем Липкиным признаешь! Давай, зафиксируем, - потянулся он к бумаге.
-Не спеши, - остановил Артем. – Гусь свинье не товарищ! Ты мне расскажи, что он там наговорил, а потом я рассказывать буду.
Пересказ выслушал, молча, не перебивая. Потом попросил папиросу, закурил, ско-мандовал Ершову:
-Значит, пиши. Я тебе сейчас дам вопросы для этой сволочи аргентинской.
Но Ершов тоже не лыком шит: каждый вопрос записывал только после долгого и трудного разговора, даже, пожалуй, спора. Но тут-то Артем был в своей тарелке: дело-то он помнил, будто вчера это было!
Посреди разговора вдруг замолчал, спазмы сжали горло. Вспомнил, что Леонтий Голованов сразу же заподозрил Липкина во всей этой истории.
В конце разговора, когда сообща сообразили, что просидели всю ночь, Ершов велел принести чаю и «чего-нибудь пожевать».
Артем, который все эти дни боролся с голодом, попросил:
-Отправь ты меня вздремнуть, а, следователь Ершов.
А потом, вспомнив, сказал:
-Ты вот что… Если будешь разговаривать с Липкиным, а ты явно к этому готовил-ся сегодня, скажи ему, что я тебе назвал место…ну, например, в Швейцарии, где лежат какие-то документы, которые его изобличают. Понял?
Ершов смотрел спокойно. Спросил:
-В самом деле есть такие документы?
-А ты скажи только, он сам тебе все и выложит.
Отправив Кольчугина в камеру, Ершов подумал, что тот говорил правду. И, если надавить этой правдой на Липкина, тот может большую пользу принести!
Надо только еще немного материалов набрать.
Глянул на часы.
Вот, сейчас посплю часа четыре прямо в кабинете, и снова этого Кольчугина выта-щу на допрос. Все расскажет, сукин сын, враг народа!
А уж тогда и Липкина в оборот возьму. От него много пользы будет, если правиль-но использовать
24. 1939, август, Москва.
…После чего Молотов, подождав пару часов, позвонил Берии.
-Товарищ Берия, у меня к вам просьба или поручение, не знаю даже, как лучше сказать.
-Товарищ Молотов, для меня неважна форма, важно содержание, - ответил Берия, и чувствовалась в его словах осторожная неуступчивость.
Нарком-то молодой, можно сказать, начинающий. Хочет оправдать доверие и показать исполнительность, но и самостоятельности тоже хоть отбавляй.
Молотов решил избрать тон дружелюбный, но прямой. Не с кем-то там говоришь, Лаврентий, а с самим Молотовым.
- В Москве пропал человек, который необходим мне. Человек этот прибыл в Моск-ву несколько дней назад, но я узнал об этом только сегодня. Имя человека - Артем Коль-чугин. Я жду его. Вы должны предпринять все меры, чтобы в …
Молотов посмотрел на часы. Двенадцать тридцать семь. Взял паузу, и только тогда, когда понял, что Берия так и будет послушно молчать, продолжил:
-…чтобы в пятнадцать часов этот человек и, конечно, вы, товарищ нарком, были у меня. Вам ясно?
-Да, но... - попробовал встать на дыбы Берия, но услышал только:
-Я жду вас.
Молотов положил трубку, а Берия задумался.
Он понял все, едва Молотов назвал фамилию Кольчугина. Именно о нем, о Кольчугине ему недавно говорил Ершов, и говорил в очень нехорошем контексте. Троцкист, предатель, Иуда, который убивал своих товарищей, замешан во множестве грязных и темных дел!
Когда Ершов рано утром доложил об аресте Кольчугина, Берия обрадовался. Аре-стован не просто враг народа. Взят человек, прибывший из Испании, значит, от него можно узнать много нового о том, что там происходило. А Испания очень интересует товарища Сталина. Он очень хочет знать, как получилось, что троцкисты набрали там силу? Как получилось, что пролетарские силы не смогли сохранить единство?
Берия уже начал составлять перечень вопросов, которые задаст Кольчугину. Задаст лично, неожиданно придя на допрос. Всегда интересно увидеть своими глазами реакцию на вопросы, на повороты в ходе разговора. Да, да, именно разговора. Допрос, так или иначе, это разговор, обмен информацией.
А сейчас как придешь на допрос?
Интересно, конечно, что же общего может быть у человека, которым интересуется НВКД, и главой советского правительства? Интересно-то, интересно, но это – в дальний угол. В самый дальний. Этому факту еще только предстоит появиться на свет.
Ну, а Кольчугина придется везти к Молотову. Лаврентий Павлович решительно отогнал желание позвонить Сталину. Конечно, для наркома внутренних дел высшая ин-станция – товарищ Сталин. Но было ясно, что просто так Молотов звонить не стал бы. В конце концов, зачем препятствовать желанию председателя совета народных комиссаров побеседовать с гражданином СССР?
Без пяти два Берия появился в приемной председателя совнаркома. В два часа от-крылись двери, и секретарь предложил всем войти.
Молотов стоял возле стола, а на стуле, рядом со столом ним сидел человек, лицо которого Берии показалось знакомым. Не мог только вспомнить, где видел его.
Молотов сделал пару шагов навстречу, но поздоровался с вошедшими кивком, ру-ки никому не подал. Ну, да, подумал Берия, не подавать же руку арестанту.
-Товарищ Берия, следствие по делу Кольчугина уже начато? Дело заведено?
Берия понял, и ответил так, как хотел Молотов.
-Мы еще только выясняли личность, и проверяли материалы.
-Ну, и п-прекрасно. Я у вас этого человека забираю, - улыбнулся Молотов так, буд-то рассказал смешную историю. - Вас не задерживаю. Возвращайтесь к себе и готовьте все необходимые бумаги, - продолжил он. – А нам еще сегодня предстоит большая работа.
И не было сомнений: «нам» - это Молотову, Кольчугину и тому, чье имя Берия ни-как не мог вспомнить. Им, и только им!
Молотов ловким шагом назад – направо развернулся и сел в кресло.
Аудиенция окончена. Просьба покинуть помещение.
Уже выходя к автомобилю Берия вспомнил: в кабинете Молотова он видел Петра Нефедова, заведующего архивом наркоминдела, кажется. Ну-ну…
Пять часов спустя Берии доложили, что Молотов выехал в Кремль. В автомобиль с задернутыми шторками сел не на улице, а в закрытом гараже, откуда предварительно все были выведены. Даже водителю разрешили вернуться  и сесть в машину, когда шторки в ней были уже закрыты.
Берия дал команду самым тщательным образом контролировать движение машины на всем пути следования, и, особенно, по прибытии.
По прибытии, однако, уже никаких мер предосторожности не было. Товарищ Мо-лотов вышел из машины. И всё.
Артем Кольчугин исчез.
В кабинет товарища Сталина товарищ Молотов вошел бодро, даже, пожалуй, за-дорно. С порога начал:
-Ну, вот, я и готов к предметному разговору.
Сталину такая показная бодрость не понравилась, и он спросил в лоб:
-Что случилось?
-Ничего страшного. Просто, я получил исчерпывающую информацию, - ответил Молотов, будто не замечая сухости в голосе хозяина кабинета.
-Ну, рассказывай.
Молотов говорил долго, и все это время Сталин расхаживал по кабинету. Он знал, что на любого человека это действует угнетающе. И это хорошо. Тот, кому есть, что скрывать, испугается и сорвется, расколется, выдаст себя.
Молотов же говорил и говорил. И говорил не заикаясь. Это значило, что он совер-шенно спокоен.
Ну, что же. Молотову можно быть спокойным.
Сталин дождался окончания этого монолога, и спросил легко, будто нехотя:
-И откуда так много новостей?
В голосе его зазвенела напряженность.
-Мы обсуждали это с одним молодым товарищем, недавно прибывшем из-за гра-ницы. Нелегально, - ответил Молотов, подбирая слова.
Он понимал, что сейчас предстоит убедить Сталина в надежности источника, и это может оказаться делом трудным, если вообще возможным.
-Товарищ этот просил передать тебе три слова, - сказал Молотов немного расте-рянно. – Сказал, что ты поймешь.
-И что это за волшебные слова? - саркастически усмехнулся Сталин.
-Он просил передать «Гамарджоба, дядя калбатоно»?
Услышав ответ, Сталин помолчал, чтобы голос не выдал его состояние, но глаза радостно сверкнули.  «Гамарджоба» по-грузински «здравствуй», «калбатоно» - обращение к человеку, которого уважают. Для Иосифа Джугашвили эта фраза, именно эта, многое напоминала и многое значила. Очень многое! Не спеша он набил трубку, раскурил ее, и повернулся к Молотову.
-Ну, хорошо, у нас есть достоверные факты. А каково его личное мнение? Что он сам обо всем этом думает?
И теперь уже слушал, не перебивая. Только трубкой попыхивал время от времени, чтобы не потухла.
Когда Молотов снова замолчал, Сталин, подмигнув ему, спросил:
-Ну, что, думаешь, товарищ председатель Совнаркома?
Молотов по всему поведению Сталина уже понял его настроение, и улыбнулся. Редко появлявшаяся на его лице улыбка будто сделала его моложе, и ответ его был залих-ватским:
-Пора заканчивать эту карусель, Коба!
-Думаешь, переговоры не имеют смысла? – уточнил Сталин.
-А ты сам посуди, - предложил Молотов, разминая папиросу «Казбек». – Ведь те-перь ясно, что с самого начала они ничего серьезного и не планировали. Просто тянули время. Значит, теперь нам надо взять инициативу в свои руки. Пусть у них задницы со-жмутся!
-Ну, давай, еще раз разберемся, - закурил и Сталин.
Беседовали долго.
Принимали решение.
На следующий день, 21 августа, 21 августа 1939 года советская военная миссия ог-ласила заявление, в котором указывалось: «Подобно тому, как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и советские вооруженные силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции и Англии, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это – военная аксиома.
             Советская военная миссия не представляет себе, как могли правительства и гене-ральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о за-ключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому эле-ментарному вопросу.
Если, однако, этот аксиоматический вопрос французы и англичане превращают в большую проблему, требующую длительного изучения, то это значит, что есть все осно-вания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудни-честву с СССР.
            Ввиду изложенного ответственность за затяжку военных переговоров, как и за пе-рерыв этих переговоров, естественно падает на французскую и английскую стороны».
Спустя несколько дней был подписан договор между СССР и Германией. Договор о ненападении. Война была отодвинута от границ СССР.
Ненадолго.
Но – отодвинута!
Мир замер в ожидании…
…В середине октября в кабинете Молотова раздался телефонный звонок.
-Товарищ Молотов! – услышал он в трубку бодрый голос Берии. – Нам все-таки пришлось вернуться к вопросу об этом Кольчугине. Усилиями органов внутренних дел он найден и изобличен. У нас есть все основания для передачи дела в трибунал.
Берия ждал реакции Молотова. Он понимал, что тут все не так просто, как кажется. Понимал и был уверен, что уж сейчас-то его пригласят в круг избранных.
Конечно, Кольчугин никаких серьезных показаний не дал. Точнее говоря, вовсе молчал, а после визита к Молотову применять к нему усиленные методы было рискован-но: мало ли, когда снова раздастся звонок! В общем, прижать Кольчугина было нечем. Однако, откуда это Молотову-то знать? К Кольчугину никого из «чужих», непроверенных не допускали.
Реакция Молотова разочаровала.
Помолчав, он сказал, не скрывая легкого раздражения:
-Товарищ Берия… У вас есть другие дела, кроме как звонить председателю прави-тельства по пустякам? Какое отношение ко мне имеет это событие? Иди вы хотите за каж-дого арестованного награды получать?
Снова помолчал. Продолжил:
-Кстати… Коли уж вы позвонили сами… Подготовьте мне материалы по этому… Липкину Григорию … отчество не записано… сами разберетесь… Подготовьте…
Снова долгая пауза. Будто искал в календаре свободный час…
-Жду вас, товарищ нарком послезавтра в девятнадцать ноль-ноль.
И положил трубку…
24 октября 1939 года Особое совещание приговорило Кольчугина к десятилетнему заключению.
Вот так…