Машина смерти

"От судьбы убежишь, от смерти - нет"

15-16 июня 2013

Утро начинается в семь. Каждое мое утро начинается в это время. Из дальней комнаты я слышу гимн Советского Союза. Это Иван. Он встает пораньше чтобы принять душ и привести себя в порядок. Он любит будить себя и других этой песней. В целом он славный малый. Зря Сьюзан на него злится, Иван хорошо играет в шахматы, поэтому я с ним не играю, а только наблюдаю. Хотя иногда он играет сам с собой. Он ­- бывший разведчик. Очень бывший и очень разведчик. По большей части молчалив, хотя не прочь поболтать о политике и назвать нас "сраными америкосами". Я не обижаюсь на него в силу своего возраста и, как говорит Сьюзан, покладистого характера. А вот Боб обижается, он часами сидит в кресле-­качалке, смотрит телевизор и ждёт послеобеденного сна, когда можно будет переврать увиденные новости Сьюзан и любым другим свободным ушам. Он нонконформист, принципиально не согласен со всем, принципиально спорит, принципиально не гуляет и, веря в теорию большого заговора, смотрит на мир достаточно скептически. Хотя, как по мне, он просто больной выживший старикашка, словно ребенок пытающийся обратить на себя внимание своими дурацкими спорами. Он вносит сумбур в нашу компанию и мне нравится за ним наблюдать. Порой я представляю, как однажды кто-­то приделает колесики к его креслу-­качалке, и он будет разъезжать от кухни до гостиной, высматривая очередной повод для "сплетен". Это меня ужасно веселит.

На завтрак манная каша с чёрным хлебом. Я не люблю чёрный хлеб, он мне кажется таким противоествественно рассистским по сравнению с белоснежной манкой, что кажется, он бросает мне вызов, и становится немного страшно: то ли от боязни замарать о него руки, то ли от мысли, что кто-­то узнает о моем отношении к этому куску хлеба. Я не расист, нет. Я дружу с Тони. Он метис: наполовину латинос, наполовину афроамериканец. Тони у нас живчик, единственный, кто сохранил способность быстро передвигаться. Поэтому никогда не знаешь где он находится. Разве что по звуку его весёлой гармошки. Ему одному дозволено ходить в город, чем он без зазрения совести пользуется. Поговаривают, что там он ходит на вечерние танцы лапать молодых девушек. Проказник. Но неплохой танцор. Я видел в его комнате медали и два кубка.

Не считая манной каши и чёрного хлеба здесь неплохо кормят. Я доедаю манку, и Сьюзан протягивает мне пару таблеток.
­
- Спасибо, Сьюзи, ­- отвечаю я, уставившись на нетронутый ломоть чёрного хлеба. ­- Скажи, ты ещё не смотрела на свою причину?

­- Нет, ­- отвечает та, убирая пустую тарелку. Сьюзан всего 26. И она до сих пор не знает причину своей смерти. Как глупо с её стороны.

-­ Не боишься умереть, так и не узнав причину собственной смерти? -­ пытаюсь шутить я.
-­ Нееет, ­- Сьюзан смеется. У нее есть свои причины. Мне кажется, что ей просто нравится её жизнь и она не хочет что-­то менять. Хотя Тони утверждает, что она просто хочет присоединиться к нам и в конце концов умереть от естественной старости. "Мы ­- те немногие счастливчики, кому дозволено испить эту жизнь до дна", ­- утверждает он.

Кто знает, как бы сложились наши судьбы, если бы Машина Смерти сказала нам другую причину.

Сьюзан берет меня за руку. Я чувствую теплоту и свежесть её руки, легкий хлорный аромат её халата.
­
- Это неважно, ­- говорит она ласково, но серьёзно, ­- это не дата, не место, это просто причина.

­- Я понимаю, -­ отвечаю я и похлопываю по­-отцовски её по руке, ­- знаешь, я прожил долгую и счастливую жизнь, в которой не было особых взлётов и падений, не было большой карьеры и шальных денег. Хотя причина моей смерти могла бы изменить это всё. Я мог бы пробовать лсд и пить не просыхая, гулять по ночным клубам и снимать мальчиков. Но это не моё. Всё, что у меня было -­ это Майкл. И нам было хорошо вместе. Большего от жизни сложно желать. Я показывал тебе его фотографии? В моей альбоме много его фотографий, Майкл всегда любил позировать и делал это чертовски здорово!

...

После обеда, когда я гулял в саду, у меня был посетитель.
­- К тебе пришла Молли, -­ сообщила Сьюзан.

Молли? Но ведь сегодня не день посещений. Я не готов был к встрече с Молли, я не брился со вчерашнего утра. Неужели я опять начинаю забывать события и даты?

-­ Какой сегодня день? ­- спрашиваю я.

­- Вторник, ­- отвечает Сьюзи, но, видя мое замешательство, добавляет -­ но вы не волнуйтесь. День посещений только через два с половиной месяца. Она пришла передать вам письмо.

­- Письмо? Какой письмо? Я сто лет не получал писем, разве что от страховых агентов и ритуальных услуг. Я не хочу читать никакие письма, -­ запротестовал я, но подумал, что Молли не стала бы беспокоить меня своим присутствием из­-за таких пустяков, -  но будь добра, Сьюзи, принеси мне, пожалуйста, на всякий случай очки.

Молли ­- моя внучка. Не родная, потому что в свое время (много­-много лет назад) мы с Майклом усыновили её родителей. Так что и она получается "усыновлённая". Но я не считаю, что семейное родство должно определяться только по крови. Когда мы женимся, мы делаем это с неродными по крови людьми, но они ставятся таковыми после подписания бумажки. Так что какая по большому счету разница будет ли это свидетельство о браке или об усыновлении. И я люблю Молли, с её взбалмошностью и непредсказуемостью, но тем ни менее детской наивностью. Я даже был на её свадьбе с этим музыкантишкой, Стивом, хотя всегда утверждал, что он не достоин стать моим не то что сыном, но я бы даже петь на своих похоронах ему бы не позволил. Не люблю музыкантов. Был у меня как-­то друг­-пианист, Чёрный Султан. Красивый и статный, со смуглой, почти чёрной кожей, отливающей на солнце медью, но ветреный как день зимнего солнцестояния на побережье Калифорнии. Сколько раз я, как зачарованный, приходил в бар послушать его музыку... И только раз он посмотрел на меня со снисходительной улыбкой, как будто давая понять, что я буду последним человеком в этом баре, с кем он мог бы провести свое время.

- Привет, деда! ­- вспыхнуло из­-за спины и что­-то тёплое быстро прижалось ко мне, что я еле устоял на ногах, и только благодаря своей трости я смог сохранить баланс и достоинство всё ещё стоячего человека.

-­ Привет, милая! ­- улыбнулся я.

­- А у меня для тебя кое-­что есть есть, - воскликнула Молли, бросая на меня искорки из своих весёлых глаз. Её лицо светилось, и покрывавшие его веснушки казались смеются вместе с ней. ­- Танцуй!

­- Ну­-ну, полегче, ­- ответил я и посильней оперся рукой на трость, а второй покачал в воздухе от локтя, изображая немощного робота, у которого осталась только одна свободно вращающаяся деталь.

­- Ладно, не буду томить. У меня для тебя письмо. От некого Джефа Ливиндора. Я не знаю кто это и почему он отправил это письмо на твой старый адрес, но у него очень красивый подчерк, хотя... ­ она игриво достала письмо и повертела им в воздухе, ­ дрожащий, как будто от волнения. А ещё письмо пахнет лавандовым маслом. Вот, понюхай, - и Молли поднесла загадочное письмо к моему носу.

Легкий запах лаванды. Теплый и такой знакомый запах. Как будто когда­-то давно я его очень хорошо знал, но забыл где и когда.

-­ От кого говоришь? -­ переспросил я, не расслышав отправителя.

-­ Джефа Ливиндора, -­ опять затараторила Молли, ­- ты знаешь его? Ты никогда не рассказывал о нём. Я даже могла бы подумать, что это твой тайный обожатель, судя по конверту в розах. Но ведь у тебя нет поклонников. Или ты что-­то недоговариваешь.
­
- Джеф Ливиндор... ­- повторил я. Возможно, где­-то далеко в подсознании я знал это имя, но было очень сложно достать его из памяти, подводившей меня в последнее время всё чаще и чаще. -­ Дай-­ка взглянуть.

Молли протянула конверт и с интересом уставилась на меня, ожидая разрешения мучившей её загадки. Тайны, в которую ей хотелось верить. Но я не тешил себя напрасными иллюзиями, это мог бы быть один из старых знакомых, с которым я ходил в клуб садоводства, но не более того.

Я присел в кресло под деревом и достал очки. Этот почерк показался мне знакомым, слишком много закорючек и завитков. Нечасто люди тратят свое время на эти украшательства в подчерке. Либо у него много совбодного времени, либо он хотел меня удивить и это у него получилось. Джеф Ливиндор.. Я вскрыл конверт.

-­ Читай вслух, ­- начала умолять Молли.

-­ Хорошо, ­- я легко сдался, зная какой нетерпеливой бывает Молли и надеясь развеять её предполагаемую тайну ожидания банальным письмом. -­ Здравствуй, Пол, надеюсь, ты ещё жив и здоров, потому что я ещё жив. Надеюсь, не отвлеку тебя от важных занятий, если попрошу тебя навестить меня как можно скорее. Это очень важно. Я живу на улице Сен­-Луис, Лос-­Анжелес, дом номер 42. Целую, искренне твой Джеф.

­- Кто это? ­- Молли казалась заинтригованной. Я поднял на нее глаза:

-­ Я не знаю. Я не могу вспомнить, родная. Ты же знаешь, твой дед слишком стар чтобы помнить что­-то кроме того, что он ел на завтрак, -­ снова попытался я пошутить.

-­ Нет! Ты должен вспомнить! ­- заупрямилась внучка, ­- не каждый день получаешь такие письма от незнакомцев.

­- Но я правда не знаю. Джеф Ливиндор. Джеф Ливиндор... Не тот ли это неудачник, что пытался нас ограбить в собственном доме, но запутался в кустарнике под окном?

­- Нет, деда, это был Колин, мой муж, и совсем он не пытался нас ограбить, он хотел только залезть ко мне в окно! -­ немного обиделась Молли.

-­ Да, да. Верно, это был не Джеф. Но кто же тогда? Может наш водопроводчик?

-­ Но у нас не было никогда водопроводчиков! О деда! Ты невыносим!
­
- Хе­-хе, ну ладно, не дуйся. Колин или Джеф, водопроводчик или слесарь. Какая теперь разница? Пошли я провожу тебя до машины.

Молли взяла меня под руку и мы двигулись сквозь сад к выходным воротам. Припадая на одну ногу и переставляя трость, я продолжил:
­
- Знаешь, когда я был совсем юн, я мечтал быть водопроводчиком. Я жил в Техасе, в одном их тех захолустных городков, которые и по сей день машины объезжают стороной, опасаясь застрять там во времени. Так вот, в нашем городе было мало воды. Вечная засуха, сгорающие урожаи. Мы выращивали кактусы. Но это было очень долго и сложно. Знаешь, кактусы очень медленно растут, и всегда есть соблазн срезать его до полного созревания. В нашем водопроводе вода не текла, она едва капала и была рыжего цвета. А мы мечтали стать водопроводчиками, найти трубу, из которой бы фонтаном хлестала вода, чистая и прохладная, присосаться к ней растрескавшимися от жары губами и пить столько, сколько влезет. Тебе, наверно, это покажется глупым. В то время как в больших городах мальчишки хотели стать космонавтами, учёными, бизнесменами. Я мечтал стать водопроводчиком. И на тот момент мне казалось это самая охренительная профессия!

­- Деда, но зачем же водопроводчик нужен в таком захолустном городке? -­ удивилась Молли.

­- Хороший вопрос, -­ ответил я. ­- Однаждый мы с Джефом отправились искать источник, откуда поступает вода в наш водопровод. Мы шли несколько дней или недель (я точно не помню, было невыносимо жарко), а труба, вдоль которой мы шли, все тянулась и тянулась. Наконец мы вышли на большой город, заброшенный, словно все его жители в одно мгновение куда-­то уехали. Там был огромный пустующий машиностроительный завод, от которого тянулся водопровод. Он выходил из небольшого озерца то ли искусственного, то ли естественного. Сложно сказать, потому что завод понемногу стал разрушаться, а по берегам озерца росла трава и небольшие деревья. Так много воды я тогда еще не видел, мы с Джефом сбросили с себя одежды и до заката купались в нем. Потом выбирались на траву, потом снова купались, потом снова валялись на траве. И Джеф смотрел на меня так, словно это был рай и я был ангелом. И он тоже. И мы полюбили друг друга. В первый раз в своей жизни. Это было... это было...

Я не мог подобрать слова, как юношеские воспоминания нахлынули и стали в горле.

­- Это был Джеф Ливиндор? -­ внезапно спросила Молли, нагло выпятив на меня свои зелёные глаза.

­- Да... ­- задумчиво ответил я, ­- кажется его фамилия была Ливиндор.

-­ Значит это от него письмо!

Я удивился внезапному осенению. Моя первая любовь.

Я облокотился о ворота. Но никак не мог вспомнить, что было потом.

Память совсем стала подводить меня.
­
- И теперь ты просто обязан выполнить его просьбу, -­ заявила Молли.

- ­ Да, но Лос­-Анжелес находится в сотнях километров отсюда, ­- запротестовал я, ­- я не могу так далеко уехать. И ты же знаешь, что я очень боюсь самолетов. Хотя, безусловно, мне бы самому хотелось узнать что, чёрт побери, между нами было.
Молли колебалась. Ей что-­то кортило сказать, но она не решалась. А потом выпалила:

-­ Ладно, я довезу тебя до Лос-­Анжелеса. Знаешь, -­ она замялась, -­ я не хотела тебе говорить, но пару недель назад меня уволили. Так что... в общем, я пока в поисках работы, хочу взять небольшой отпуск. И если хочешь, могу съездить с тобой в Лос­Анжелес. Думаю, мне тоже не помешало бы развеяться.

-­ Спасибо, родная, ­- я обнял её и, кажется, почувствовал на груди сквозь рубашку её влажные глаза.

...

Сборы заняли не больше часа. И ещё час отняло подписание документов, что я покидаю на пару недель этот дом, но обещаю вернуться.

Больше всех расстроилась Сьюзан. Она чуть не плакала, но держалась молодцом, улыбалась и желала хорошей дороги и побыстрее возвращаться. Мне кажется, что даже смерти, происходящие порой в этом доме, её так не печалят, как мой отъезд.

Остальные отнеслись достаточно прохладно. Особенно если учесть, что большинство проживающих не способны ходить, говорить или видеть, то это не удивительно. Но их жизни были полны сказочных приключений, они были искорками, горящими для других. Моя же жизнь не была насыщена ни отвагой, ни впечатлениями. И может быть, я бы завидовал им, если бы не видел их нынешнюю немощность. Может быть, эта поездка станет приключением моей жизни? Кто знает. Я немного волновался, скорее из­-за незапланированной смены дислокации, нежели человека, ожидающего меня на другом конце материка.

...

Молли взяла напрокат небольшой мини­вен с фургончиком. Так что я мог спокойно отдыхать во время поездки. В фургончике было две койки и небольшой столик. Всё, что нужно для дальней поездки.

Дорога была долгая и тяжёлая для Молли. Она никогда так далеко не ездила. Она и права-­то получила пару лет назад. Мне хотелось её как­-то приободрить, хотя она сама много смеялась, рассказывала про мужа и работу.

-­ Так что у вас было с Джефом? -­ задористо спросила Молли, не отвлекаясь от дороги. Я сидел радом, смотрел на пролетающие вдоль обочины деревья.

­- Я не знаю. Я ничего не помню кроме того, что рассказал.

-­ Странно, я бы в жизни не забыла бы человека, который для меня что-­то значит! ­- уверенно сказала Молли. ­- Не скажу, что у меня хорошая память на имена, но я помню всех своих однокашек! Мэри Тринтон, Элизабет Стивинсон, Пэт Хьюстор... -­ она начала загибать пальцы.

-­ Эй, руль держи! ­- окликнул я.

-­ А еще Сэм! О, деда, помнишь, Сэма? Он ухлестывал за мной во втором классе. Он даже стащил картину из комнаты своих родителей, чтобы подарить мне. Там ещё три парусника были изображены. Помнишь? Как потом к нам пришли его родители и просили вернуть картину, которая якобы была свадебным подарком. А я не хотела отдавать, заявляя, что это мой подарок, а подарочки -­ не отдарочки.

-­ Да, помню, ­- я закивал, ­- это была замечательная картина. Репродукция Айвазовского "Бриг «Меркурий», атакованный двумя турецкими кораблями". Я очень хорошо её помню. Джеф любил такие рисовать. Он вообще был фанатом Айвазовского.

-­ Джеф? ­- внучка чуть не подавилась.

-­ Да, я вспомнил. Он был художником. Ему всегда нравилось рисовать, поэтому он поступил в Джульярдскую школу в Нью­-йорке. Она тогда только окрылась и поступить было легче. Мы снимали на двоих одну комнату в самом отдалённом уголке города, на пятом этаже, под крышей. У нас было одно маленькое окно, сквозь которое едва проходил свет. Но мне нравились сумерки той комнаты. В этом было что-­то романтичное. Мы были очень молоды и полны надежд.

- ­ Но ты же никогда не рисовал! ­- возмутилась Молли.

-­ Я? О, нет, что ты! Я не был склонен к искусству, поэтому талант Джефа меня завораживал. Я переехал в Нью­-йорк только ради него. Поступил на механика. У нас было 30 отличных ребят в группе. Но меня никто из них не интересовал. У меня был Джеф. Было очень сложно учиться. Днем я проводил все время за учебой, по вечерам подрабатывал кем мог. Нам нужны были деньги на еду, жильё и краски. Это не было как сейчас показывают в романтических фильмах, где одна любовь и люди находят себе глупые причины, чтобы сделать трагедию на пустом месте, а потом снова сойтись и жить долго и счастливо. Нам едва удавалось найти время побыть вдвоем. И от этого наша страсть была ещё больше. Мы никогда не ссорились. Помню, я очень радовался каникулам. Можно было проводить весь день гуляя по парку или плескаясь у воды. Джеф очень любил воду. Нам больше не нужно было становиться водопроводчиками. Здесь было столько воды, что хватило бы на всех на долгие­-долгие годы!

Темнело. За разговорами мы и не заметили как прошёл день.

-­ Деда, давай тут остановимся, -­ сказала Молли, указывая на заправочную станцию. - Здесь можно что­-нибудь перекусить.

Солнце уже скрывалось за горизонтом, окрашивая всё в тёплые, мягкие тона. Здесь было достаточно безлюдно, чтобы я полюбил это место. Обычная придорожная заправка с небольшим магазином для проезжающих мимо. Мы зашли внутрь. Здесь было на удивление тихо, только лопасти подпотолочного вентилятора медленно рассекали воздух. Я подумал, что теперь моё меню будет несколько иным. Два чизбургера, кола и шоколадка. Не самая здоровая пища, но ведь я не умру от неё. Я бы мог даже попробовать что­-то экзотическое, будь оно в этом магазине. Поскольку знаю причину своей смерти и могу смело есть что угодно. Хотя я всё-­таки опасался спиртных напитков, ибо потом что голова, что настроение становятся скверными. А дорога и компания были так хороши, что не хотелось омрачать такими излишествами.

Ужин Молли был более тщательно выбран: морковь, обычный бутерброд и апельсиновый сок. Она следит за своим здоровьем и я её понимаю.

Вдруг возле кассы я увидел лавандовое масло.

- Я это тоже возьму, ­- сказал я.

Потом уже, после ужина, сидя на подножке минивена я достал тюбик этого масла, и вдохнул его аромат. Это было божественно. Тёплый, насыщенный, немного терпкий. Смешиваясь с прохладным вечерним воздухом, с пылью дороги и запахом сухой травы, лаванда дышала силой и обволакивающим теплом. Именно так запах индюшки обволакивает ведь дом на день Благодарения, создавая аромат домашнего очага и единство всей семьи. Я вдыхал лаванду и не мог надышаться.

-­ Как будто вчера... -­ выходнул я.

-­ Что вчера? ­- спросила Молли, подсаживаясь ко мне ближе.

-­ Как будто это было вчера, -­ повторил я. -­ Это было на его день рождения. Я хотел сделать Джефу особенный подарок. Велосипед, на котором он мог бы ездить в университет и в парк, где он рисовал. Я несколько месяцев копил деньги. Я даже устроился на вторую работу и по ночам мыл посуду в одном из кафе. Я сильно уставал, но знал, что это того стоит. И вот, в день его рождения, окрыленный от предвкушения, я отправился в магазин. Я был так счастлив, что потерял всякую бдительность. На углу, в двух кварталах от магазина, ко мне пристала чернявая полная леди, пестро разодетая в цветное платье с широкой юбкой, за которую держался десяток мелких детишек, босых, ободранных и кричащих. У неё на лице была сплошая чёрная монобровь и два золотых зуба сверкали в её тараторящем рту. Я хотел пройти мимо, но её дети начали хватать меня за руки, штаны и рубашку. Я еле отбился и бросился прочь. А они всё ещё кричали мне вслед что­-то на своем языке. В магазине меня ждал неприятный сюрприз. Я выбрал самый лучший велосипед для Джефа, но мой карман оказался предательски пуст. Я сразу вспомнил это уличное отребье, что бросился догонять, но их и след простыл. Долго я ещё блуждал по улицам в поисках тех людей, но тщетно. Сегодня, в такой день, и надо ж было случиться такому фиаско. Занятия у Джефа заканчивались в половине четвертого. Я хотел его встретить у школы, но мне было стыдно показываться ему на глаза с пустыми руками. Это было его 20­-летие. Он так ждал этого дня! А я просто бродил по улицам и не знал что делать. Расстроенный, я забрел к площади у здания администрации, я никогда не бывал тут прежде. На площади были фонтаны, несколько красивых аллей с нависающими деревьями, и поле, усыпанное лавандой. Прежде я не видел этих цветов и решил нарвать. Не самая лучшая идея делать это у здания администрации, но я был так ослеплён обидой на карманников, что считал, что имею полное право компенсировать свою утрату таким вандализмом. К счастью, когда меня заметили полицейские, я уже нарвал огромный букет, и бросился наутёк. Я бежал прямо к Джульярдским воротам. Запыхавшийся, взъерошенный, я стоял у школы и думал, достойна ли эта охапка сиреневых цветов искупить меня в глазах Джефа? Сможет ли она произвести на него должное впечатление? Я смотрел на мелкие цветы, на изгибы стеблей и тонкие листья. Погруженный в самобичующие мысли, я не заметил как подошел Джеф. Он улыбался и казалось, был приятно удивлен. Позже, когда я рассказал ему о своем злоключении, каким на самом деле должне был быть подарок, он сказал, что не хочет велосипед. Он обнял меня и сказал, что никогда в жизни не получал таких красивых цветов. Помню, я разревелся от его слов как девчонка. А он ещё много раз рисовал лаванду в своих работах. Даже запах, казалось, приклеился к нему с того самого дня. Он все время носил с собой веточку лаванды, и с закрытыми глазами можно было всегда обнаружить его присутствие. Потом я раскрыл ему секрет местонахождения лаванды, и мы часто прогуливались к зданию администрации.

-­ О, деда! Ты такой романтик! -­ воскликнула Молли, обнимая меня за плечи. ­- Пошли спать. Завтра предстоит долгий день.

...

Весь следующий день по дороге в Лос-­Анжелес я рассказывал своей внучке о Джефе. Все, что я мог вспомнить. Каждую мелочь. Каждый день, проведенный вместе. Наконец, она не выдержала:

-­ Удивительно, как много ты вспомнил. Но ты не помнишь, почему вы расстались?

-­ Нет, ­- вздохнул я, -­ даже не представляю зачем мне понадобилось об этом забыть. Это были лучшие годы в моей жизни!

-­ Ты любил Джефа больше чем Майкла? -­ осторожно спросила девушка.

-  Да. Да. Да. Тысячу раз да.

Я закивал, потом схватил голову рукам, пытаясь вспомнить, но ничего не получилось. Я силился изо всех сил. Но всё, что было в моей памяти, было так светло, так по-­юношески наивно и так не совпадало с той моей жизнью, которая началась с Майклом. Обычная семейная жизнь обычного человека. Без ярких вспышек страстей. Словно любовь двух взрослых, определившихся в жизни людей, которые тянутся друг к другу, боясь одиночества. Но я верил, что люблю Майкла, потому что с ним было спокойно. У нас был дом, неплохая работа, стабильность и никакой амбициозности по поводу наших жизней. Мы усыновили мальчика и девочку и ещё больше стали похожи на обычную пару средних лет. Это ли мне было нужно? Возможно. В любом случае, я прожил хорошую жизнь и мне не хотелось бы о чем­-то жалеть или менять.

Джеф Ливиндор, так внезапно объявившийся из моего далекого прошлого, сколыхнул что-­то в моем сердце. Что-­то живое и трепетное, что я давно похоронил в глубине своей души.

...

Ещё пару дней мы проехали в разговорах. Молли поведала обо всех своих подружках и друзьях, обо всех светских сплетнях и событиях в их маленьком мирке.

Иногда мы останавливались размять ноги или перекусить. А перед сном я, словно сказки, рассказывал подробности своей молодости.

На следующий день с утра начался дождь. Сперва моросящий, постепенно усиливающийся до сплошной стены из водяных капель. Дорога была скользкая и машину немного водило на поворотах. Я предложил переждать дождь и продолжить наше путешествие завтра.

-­ Что ты, деда! -­ возмутилась Молли, -­ это начался сезон дождей, они будут месяц идти не переставая. Мы не можем ждать целый месяц.

И она делала очередной поворот. Вдруг из воды мелькнули огни, два фары большого грузовика пронеслись мимо нас, окатив водой доверху. Молли испугалась и рванула вправо. Машина съехала на обочину и за что-­то перецепилась. Мы остановились.

- В порядке? ­- спросил я.

­- Да, просто это было так неожиданно!

-­ Ты узнавала у Машины Смерти? -­ спросил я серьёзным тоном, боясь, как бы это не было связано с её будущей смертью. В наше время каждый должен знать причину своей кончины.
­
- Да, деда, не переживай ты так! У меня будет алкогольный передоз. Но ты же знаешь, я не пью.

-­ Умница, внучка, -­ похвалил я. И она повернула ключ зажигания. Машина тронулась, но нехотя и с ужасным скрипом.

-­ Кажется, колесо проткнулось. Я посмотрю.

И Молли вышла в дождь.
­
- Так и есть, ­- крикнула она, сквозь ветер, -­ я сейчас заменю.

Запаска была в багажнике. И я чувствовал себя неловко, глядя, как эта
маленькая рыжая девчушка, под дождём, промокшая с головы до ног, справляется с колесом, которое почти с неё. А я в силу своего возраста и слабости не мог ей помочь. Всё, что я мог, это смотреть из окна, как она ловко орудует инструментом, как смеется мне в окно, не обращая внимания на хлещущие струи по её милому веснушчатому лицу, как ветер рвёт её одежду, пытаясь унести милого ребёнка с собой в самую гущу бури.

-­ Вот и всё! ­- заявила она, прыгая на сиденье водителя.

С Молли вода хлынула на сиденье.
­
- Тебе бы переодеться, -­ посоветовал я.

-­ Потом, ­- отмахнулась Молли, -­ сначала надо проехать эту тучу.

И мы двинулись дальше.

К вечеру у Молли поднялась температура и я не на шутку распереживался. Мы были посреди огромных степей. До ближайшего города 25 миль. В аптечке не было ничего путного, одни презервативы, спирт и бинты.

-­ Ты больше не поведёшь машину, -­ отрезал я, -­ в таком состоянии это недопустимо!

-­ Но деда... -­ запричитала Молли, пылая жаром.

-­ Иди в кровать, ­- приказал я. И она поплелась в фургончик.

Я укрыл её одеялом.

Мы оказались совершенно беспомощными перед обычной простудой. Ни горячего чая, ни таблеток. Немного спирта из апетечки позволило бы немного согреться. Я раздумывал прежде чем предложить спирт Молли. Я знал о её причине и боялся сам ею стать.

-­ Пей, ­- я наконец протянул ей бутылочку спирта. -­ Только немного.

- ­Но деда... мне нельзя.

-­ Болеть нельзя, ­- отрезал я, -­ а это - лекарство.

Она взяла спирт и сделала глоток. Она была бледная, дрожащая, укутанная в комок из одеяла. А я думал только о том, что я мог быть причиной её смерти. Эта мысль меня ужаснула. Я побледнел от этого открытия.

-­ Давай я поведу, -­ предложил я.

-­ Тебе нельзя... ­- запротестовала Молли.

­- Я очень осторожно, обещаю.

Кажется, я сто лет не водил машину. В моем текущем положении это очень сложно. И если руки можно подчинить себе силой мысли, то ноги порой бывают слабоконтролируемы. Я завёл двигатель и медленно тронулся. Как давно я не чувствовал себя способным управлять такой махиной! Какая власть! Но надо быть осторожным, и единственным, ради кого я пошёл на это, была моя маленькая внучка.

Я ехал очень медленно. Дождь почти перестал, но дорога всё ещё была мокрая и скользкая. Через час мы прибыли в какой­-то посёлок городского типа. Я нашёл аптеку и купил лекарств, в кафе неподалеку был горячий чай.

Молли с жадностью пила горячее.
­
- Спасибо, деда!

Я улыбнулся.

Мне хотелось ей кое­-что поведать, но я ждал удобного случая.

...

Наутро она выглядела повеселевшей, но все ещё слабой. Я принёс ей в постель бутерброды и тёплого молока. Смотрел как она уплетает завтрак за обе щеки, я думал, как же мне всё-­таки повезло иметь такую внучку!

За окном нашего фургончика всё ещё лил дождь, но здесь было достаточно тепло и уютно.
­
- Деда, ты сегодня какой­-то загадочно-грустный, -­ произнесла Молли.

- Да, знаешь, я кое­-что вспомнил вчера. Когда у тебя поднялась температура.

-­ Правда? ­- Молли перестала жевать и уставилась на меня так, как могла это делать только она!

­- Да. Ты напомнила мне Джефа. И я вспомнил то, что хотел забыть всю свою жизнь.

-­ И что же это?

И я погрузился в воспоминания:
­
- Это был такой же дождливый день как и вчера. Летним днём перед последними экзаменами, за которые мы не боялись, потому что хорошо подготовились накануне. Мы с Джефом посчитали дождь хорошим знаком и решили прогуляться. Словно безумные, счастливые, мы прыгали в фонтаны, шлепали босыми ногами по асфальту, наполненного реками воды, плескались под мокрыми деревьями, ударяя рукой по ветвям и срывая тысячи насиженных на листьях капель вниз. Джеф всегда любил дождь и радовался каждой смене погоды. Но на следующий день он серьезно заболел. Его лихорадило и появился странный кашель. Приходивший врач сказал, что это серьёзно. Но денег на госпитализацию у нас не было. Я проводил с ним часы. Ставил компрессы и давал лекарства. Иногда мне казалось, что это не помогает. Я был в отчаянии. Единственный человек, чья жизнь была мне дороже собственной, умирал. Я не знал что делать. Тогда я решился на маленькое преступление. Знаешь, мы были молоды и не очень верили Машине Смерти. Не думали, что это важно, знать причину своей смерти. У нас и разговора о ней не было, потому что мы были молоды и весь мир лежал у наших ног. Но тогда я действительно испугался. Я тайком взял у Джефа капельку его крови и скормил этой машине. Она стояла в Национальной библиотеке. Прям посредине центрального холла с высоким потолком. Любой мог подойти и узнать свою причину. Я, словно преступник, озирался, чтобы узнать результат. Ждал пока все уйдут. Помню там молодую маму, средних лет интеллигентного джентльмена, какого-­то подростка со скейтом в руке, наверняка желающим узнать можно ли ему лихачить по дорогам на скейте. Через полчаса ожидания, холл опустел. И я подошел к Машине Смерти. Всё, что я хотел узнать, ­- это то, что Джеф не умрёт от этой дурацкой простуды. Большего мне не надо было. И сложно описать моё изумление, когда она выдала... моё имя. Я стану причиной его смерти. Я не мог поверить, что он умрёт от моих рук. Я испугался не на шутку. Я подумал, что моя забота и моё лечение не помогут. Что я мог сделать, чтобы спасти его? Ничего. Всё, что я сделаю, убьёт его. Я не хотел его терять. И не хотел жить в страхе, что любой мой поступок может причинить ему... смерть. Это невыносимо. И я решил уйти.

Все деньги, которые у меня были, я оставил нашей домоуправительнице, пожилой статной леди, с чётким указанием взять себе половину, а остальное потратить на лечение Джефа. Она была так добра, что отказалась от денег и сказала, что всё потратит на то, чтобы поставить Джефа на ноги. Она была и впрямь очень добра. Мы не раз занимали у неё деньги, когда были на мели, но каждый раз отдавали, боясь потерять её расположение и великодушие.

Без денег я отправился на другой конец города с целью заработать немного и уехать отсюда подальше. Последнее, что я помню о Джефе -­ это его ангельское лицо, безмятежно покоящееся на подушках. Он спал, когда я покидал его. Я оставил записку Машины Смерти на столике рядом в надежде, что когда-­нибудь он поймет всё и простит меня.
­
С тех пор я его не видел. Я хотел забыть Джефа Ливиндора и, кажется, у меня это получилось.

Молли погрустнела.
­
- Может, это хороший повод вам увидеться и поговорить? ­- спросила она с надеждой в голосе.

-­ Да, ­- ответил я, -­ теперь уже слишком поздно сожалеть, жизнь прожита.

...

После обеда Молли поправилась окончательно, и мы снова двинулись в путь. Больше рассказывать о Джефе мне хотелось. Я слишком сильно переживал о предстоящей встрече. Зато Молли болтала без умолку и развевала мои грустные мысли.

На следующий день мы прибыли в Лос­-Анжелес.
­
- Мне нужно купить букет лаванды, -­ подумал я.
­
- Окей, ­- ответила Молли, понимая как это важно.

Мы объехали добрую дюжину цветочных магазинов, но ни в одном из них не было лаванды.

-­ Мне нужен букет лаванды, -­ капризничал я, -­ или хотя бы велосипед!

- Деда... но здесь не растет лаванда.
­
- Дай мне минутку, -­ сказал я, и уселся на лавочку в парке. Мне нужно было подумать. Если не о лаванде, то хотя бы о том, что говорить при встрече. У Джефа наверняка большая семья. Много детишек и внучат. Он всегда хотел большую и дружную семью. С его улыбкой и способностью завораживать это не сложно иметь большую семью. Но зачем он тогда зовет меня?

Я достаю из кармана его письмо и ещё раз перечитываю. Он не сердится на меня. Это хорошо. Просто увидеть. Но сможет ли этот белокурый мальчик с добрыми глазами принять меня таким... Я слишком стар. Или это будет просто ужин с его семьей? Но смогу ли я скрыть свое волнение? Его гостиная наверняка украшена его картинами. Я не сомневаюсь, что он стал отличным художником! Рисует ли он до сих пор лаванду? Нет, вряд ли... Даже на конверте у него розы.
­
- Я не помешаю? -­ раздается голос рядом.

Маленькая тучная старушка присаживается рядом на скамейку.
­
- Вы не здешний, ­- добавляет она.

-­ Нет, ­- отвечаю.

­- Конечно нет, я тридцать лет прихожу посидеть на эту лавку, но ни разу вас здесь не видела.

Я смущаюсь её откровенности.

­- Вы выглядите расстроеным, ­- говорит старушка.

­- Да, знаете, я проделал долгий путь чтобы попасть сюда. Кажется, я немного устал. Я искал цветы лаванды, но, наверно, в этом городе её нет и в помине, ­- ответил я совсем расстроенным голосом.

-­ Цветы лаванды? ­- удивилась старушка, ­- не нашли? Что вы такое говорите! Это символ нашего города, их здесь полно. Пройдитесь по любому бульвару от Сен­-Луис до Нью­Гемпшир, и вас удивит, что у нас не выращивают другие цветы!

Я ошалело глядел на внезапную собеседницу:
­
- Но я был почти во всех цветочных магазинах...
­
- Ха­-ха­-ха, ­- рассмеялась старушка, -­ вы бы ещё в продуктовом поискали. Кто же продает такие цветы в цветочном магазине, когда они во всем городе как сорняки!

Я поблагодарил её и заковылял к машине.

-­ Молли, Молли! ­ застучал я тростью, -­ нам надо ехать на Сен­-Луис.

-­ А как же лаванда? ­- спросила та недоуменно.

-­ Там будет всё, и лаванда тоже.

...

На бульваре возле Сен­-Луис и правда было много лаванды. Мы набрали такую охапку, что она едва помещалась у меня в руках, а лица было не разглядеть за букетом. Я подумал, что это будет отличное начало и Джеф меня не сразу узнает, когда я позвоню в его дверь.

Дом номер 42 был милый. Небольшой, но ухоженный. Я подумал, что может у него и не такая большая семья, но уж точно дружная. Нам открыла молодая дама в фартухе прислуги и сказала, что Джеф Ливиндор сейчас находится в больнице Сен­-Луис вниз по улице.

-­ Подождать его здесь или пойти в больницу? ­- спросил я, поворачиваясь к Молли.

­- Вам лучше отправиться к нему в палату, не думаю, что он сюда вернётся, ­- ответила горничная и закрыла дверь.

Я побледнел. Я не мог потерять его снова, только обретя, и заковылял по направлению к больнице. Она находилась рядом, в квартале от его дома.

Смутно помню как мы спросили номер его палаты, как поднялись по лестнице, как прошлись по коридору.
­
- Я сам. Я сам, -­ задыхаясь от спешки сказал я Молли, отправляя её ждать в машине.

-­ Да, я посмотрю город, схожу в магазин, не торопись, деда. Если что, набери меня, и я приеду, ­- затараторила Молли, толкая меня в палату.

Я оказался в небольшой белой комнате с белыми занавесками, белыми стенами и белыми простынями. У окна стояла кровать. Джеф Ливиндор, мой сказочный мальчик, задумчиво лежал и казалось что­-то считал, его губы шевелились едва-­едва. Он повернул голову и заметил меня. Всё та же очаровательная улыбка, весёлый задор в глазах, медленно наполняющихся слезами. Только волосы выцвели в седину. И пара морщин покрыла лицо. Он приподнял руку, приглашая меня подойти ближе. Я медленно подошел, прихрамывая на больную ногу и опираясь одной рукой на трость, а другой я все ещё держал охапку лаванды.

Я присел на край кровати, и лаванда упала на его грудь, на простыни, на пол.
­
- Пол... ­- пошептал он, -­ я знал, что увижу тебя.

Его рука коснулась моей и крепко её сжала. Не до боли, просто крепко, словно он боялся, что я снова уйду, словно он не хотел меня больше никогда отпускать.

-­ Прости меня, ­- сказал я, и упал на его грудь, в лаванду, как раньше, когда мы гуляли у здания администрации и часто валялись в лавандовых полях. Терпкий запах сладко обволакивал. И я снова оказался под властью его чар.

Я не знаю, сколько я пролежал в его объятиях, сложно было произнести хотя бы звук. Голос дрожал и путались мысли.

Мне хотелось спросить у него обо всём. Хотя было немного стыдно рассказывать про Майкла. Я рассказал про Молли, про дом престарелых, в котором я живу.

-­ Ты счастливчик, -­ прошептал Джеф, -­ я всегда знал, что ты будешь счастливчиком.

-­ А ты? ­- осторожно спросил я.

-­ Я... я очень переживал твой уход. Но я сдал экзамены и по окончании нашел неплохую работу в мастерской Трейдов. Это семейный бизнес, но меня хорошо приняли. Я рисовал картины, ездил в командировки, вдохновлялся, рисовал, потом снова командировки и снова студия. Последние годы я давал уроки рисования и преподавал в школе. В целом неплохо. Что скажешь?

Он смотрел на меня как раньше. И как раньше моё сердце билось сильно-сильно.

Мы рассказывали друг другу обо всём, как два старых приятеля, между которыми не было тайн.

День клонился к закату. А мне ещё столько нужно было сказать! Что я забыл о главном и внезапно спросил:

-­ Ты болен? Почему ты находишься в больнице?

-­ У меня паралич, ­- ответил Джеф, ­- распространяющийся от нижней части туловища вверх. Сейчас я не могу ходить, мне сложно дышать, и скоро моё дыхание можно будет поддерживать только искусственным аппаратом. Потом онемеют руки и шея, дальше - голова. Я не хочу быть овощем, наблюдающим за собственной немощностью. Пол, ты помнишь мою Причину?

Я кивнул.
­
- Пол, ты можешь выполнить мою последнюю просьбу? Я так рад тебя видеть, что я с радостью расстаюсь со всеми годами ожидания ради этой минуты. Я хочу умереть счастливым стариком.

Я не знал, что сказать. Слова застряли в горле комком.
­
- На ночь мне ставят кислородную маску. Я задыхаюсь без неё. Я прошу только снять её когда я буду спать. Я сам не в силах это сделать: руки слишком слабы.

Я кивнул. Я понимаю. Я видел много таких беспомощных людей в доме, где я живу. Но никто из них не хотел уходить из жизни. Они все зачем­-то держались за эту хрупкую нить. Я никак не мог понять: зачем? Жизнь, в которой было всё, - их прошлая жизнь. И нынешняя, в которой нет ничего. Разве это жизнь?

И вот человек, в жизни которого был только я, хочет уйти. Предначертанная причина или здравый смысл?

...

Я проснулся около двух ночи в кресле возле больничной койки. Моя рука была по-прежнему в руке Джефа, и я пересел к нему на кровать. Он был безмятежен при свете луны, скользящей скозь окно по его лицу и голубым простыням. Я любовался им, вспоминая все его жесты, слова, улыбку.

Вдруг я почувствовал себя таким дураком. Я мог бы всю жизнь провести с ним, если бы не эта Адская Машина. Я не мог простить себя за тот поступок. Но Джеф Ливиндор, казалось, простил мне всё.

Я наклонился снять с него кислородную маску и увидеть его красивое лицо. От неожиданности Джеф проснулся и начал сильно дышать. Его глаза расширились от усилий. Он был перепуганным и удивленным.

-­ Все будет хорошо, ­- прошептал я и наклонился к его губам. Я хотел смягчить эти минуты поцелуем, и он немного успокоился. Мне показалось, Джеф даже слегка улыбнулся и поцеловал в ответ. Я долго обнимал его, пока сон не одолел и меня. Голова опустилась на грудь любимого. Я тоже уснул вечным сном. Весь в лавандовом цвете. Этот аромат уносил нас высоко в небо, туда, где встречаются души, чтобы навсегда остаться вместе.