Во дворе

Во дворе были две песочницы ; одна посредине двора, другая ближе к детским садам и площадка для сушки белья, расположенная ближе к моему подъезду, которая почти никогда не пустовала. Мне это хорошо запомнилось, поскольку она была главным препятствием для наших игр. Женщины постоянно опасались, что мы, либо свалим, либо запачкаем их белье. Вокруг нее, напротив нашего подъезда, росли кусты, которые нам казались ужасно большими. Играя в прятки, мы зарывались в них целиком. А буквально через пять лет этот кустик стал казаться мне таким маленьким, что я решил будто он засыхает, но это было не так ; просто я вырос.

Дорожки, ведущие к дому, были обсажены каким-то мелким колючим кустарником, чье название я не знаю по сей день, с темно-фиолетовыми, почти черными листочками, под которым росли очень темные вяжущие ягоды - их мы называли «волчьими», но, несмотря на это, ели за обе щеки и не помирали. Этот терпкий горьковатый вяжущий вкус запомнился мне на всю жизнь, но больше таких ягод я никогда не ел никогда. Может быть оттого, что их поблизости нигде нет, а может быть потому, что детство не вернуть. Вопрос?

Я написал предыдущий абзац в 2006 году, а в 2011 неожиданно выяснилось – что этот кустарник - барбарис! Правда не обычный барбариска, а барбарис Тунберга (Berberis thunbergii). привезенный когда-то давно из Японии. Его самый миниатюрный сорт Atropurpurea Nana – вырастает не выше 50 сантиметров и образует низенькую живую ограду. В описании этого сорта подчеркивается, что плоды его несъедобны из-за горечи. Да что нам эта горечь! Ели! Дети, особенно голодные до фруктов, все съедят!

А дело было так – я в очередной раз спросил у матери – какой кустарник рос у нас во дворе? Припомни? Неожиданно она ответила – барбарис – я его собирала и ела. Я начал объяснять, что имею в виду не те раскидистые кусты, которые росли посреди газона, а живую изгородь вдоль дорожек… и, в тоже самое время, автоматически, запустил поиск барбарисов, как декоративных кустарников в Интернете. Каково же было мое изумление, когда на сайте
я увидел фотографию искомого кустарника! Эти листики я не мог перепутать! Победа! 35 лет поисков закончились!

 

 

 

 

Общий вид

 

Berberis thunbergii

Atropurpurea Nana

 

листики

 

 

 

 

 

На середине дорожек, идущих от наших корпусов (2 и 3) к девятиэтажным «Овощам-Фруктам» и «Радуге» стояли деревянные беседки. Их фотографий я нигде не нашел, поэтому опишу их словесно. Высокие, восьмиугольные в плане, где в каждом углу был опорный столб, с остроконечной крышей, загороженные высоким (наверное метр двадцать, поскольку мы перелезали с трудом) штакетником с перилами по семи сторонам. С восьмой был вход. Вдоль штакетника тянулись лентой скамейки. Крыша поддерживалась раскосами, на которых мы любили висеть и частенько срывались оттуда, а иногда отрывали раскосы, от чего крыша шаталась, окружающие ругались и мы, в такой ситуации, старались побыстрее смыться. Днем там играли дети, а по вечерам собирались «старшие» парни с девчонками. Когда просто гомонили, когда обнимались, а иногда горланили песни под гитару, хотя песни и гитара в то время были большой редкостью. Это не наше поколение!

Примечательно, что вокруг беседки у 3 корпуса постоянно было мокро, даже в середине лета, а осенью вообще - земля хлюпала под ногами. Мы называли этот участок от беседки до помойки, на котором даже не росла трава, «болотом». Оно охватывало со всех сторон беседку, заходя немного за дорожку, отчего асфальт на ней вечно коробился, и сужалось к помойке, сходя у ее стен на нет, напоминая гигантскую стрелку, что хорошо было заметно из моего окна. Источник что ли там был или канализация протекала ; не ведомо. Сырость, уменьшаясь с каждым годом, сохранялась лет семь.

А вот когда сгнили беседки и их снесли - не помню. Запомнилось, что их каждый год ремонтировали. Я не раз наблюдал это из окна. Строгали новые доски, которые буквально через пару месяцев опять трескались и разваливались, прибивали, красили. Лучше от этого не становилось, но работали...

Хотя - недолго музыка играла... Их построили в 1965 или 1964, а в 1977, когда я пошел учиться в институт - уже не было. Это я точно помню, поскольку подрался, учась на первом курсе, с какими-то отморозками именно на том месте, где была беседка 2 корпуса. Мы катались по пустому пространству туда-сюда, а парочка его подельников била меня ногами, но нечасто, поскольку боялись задеть своего дружка. Потом мне все-таки удалось вытащить из кармана ключи и воткнуть ему в ноздрю. Кровь, крик - дружки кинулись наутек, решив, что я его зарезал. В итоге я вышел победителем, не преминув ударить лежащего, на долгую память, разок-другой в пах.

Однажды, еще до школы, мы с Колькой забросали куриными яйцами дорожку под моим балконом. Не помню, как додумались - наверное все же насмотрелись фильмов про войну, где постоянно, то бомбили, то стреляли. На кухне лежала коробка с яйцами, а мать ушла куда-то из дому. Яйца красочно взрывались, ударяясь об асфальт, и оставляли на нем желто-белый след, что приводило нас в неописуемый восторг. Учитывая, что дело было летом, можно представить какая пошла вонь, после этой бомбардировки, буквально через час. Кончилось все тем, что мать заставила меня мыть асфальт с мылом. Хотя, я, как всегда, отлынивал и ей пришлось самой выполнить большую часть этой работы. А Колька, подлец, втихаря смотался и в своем соучастии не сознался. Урок пошел мне впрок и подобное я повторил только лишь в 7 классе (считай через 10 лет) с балкона Валерки Авдошина по Гальке Царьковой и Светке Давыдовой. Но об этом будет разговор в следующей книге.

Как-то осенью, в кустах за нашим домом, когда мы собирали какие-то ягоды, Кольку Пилясова тяпнул огромный паук-крестовик – мохнатый, падла, с огромным белым крестом на спине. Колька решил, что помрет и испугался идти домой – «ругать будут», поэтому собрался испустить дух в кустах. Но не тут-то было - он помирал час, помирал два, помирал бы еще очень долго, но за нами пришла тетя Люся (колькина мама) и отвела домой. Укус распух, но дальше дело не пошло и Колька остался жив. Ругать его, конечно, никто не стал, но и к врачу не повели. Так - ковырнул отец ножичком, прижег каленым гвоздем и залил йодом - что еще надо, тем более, ребенку.

Хотя вот эта его дурацкая позиция ; «боюсь, ругать будут», доведет его, через три года, до воспаления легких и астмы. Когда он, промокнув, бегая по лужам, не пошел домой («ругать будут»), а обсыхал на улице, стоя на ветродуе. Сам я этого не видел - слышал с его слов. Мы тогда уже учились и я завидовали Кольке - воспаление легких - долго в школу ходить не будет. Счастливец! А когда у него открылась астма, он вообще стал Королем! Ведь в качестве лекарства ему прописали... травяные лечебные папиросы «астматол», которыми он здоровски затягивался

Мы ему завидовали ; курит, сука!

А зря - туда входит одна дурь - дурман, белена, красавка.

Как-то, обманув Кольку, мы сперли у него эти папиросы. Лучше бы мы этого не делали! Курить их, как любой наркотик, надо медленно, смачно, а мы затянулись по-полной. Запах был приятный, травяной, трудно поддающийся описанию. Ну - как луг в начале осени. Зато состояние наше было отвратительное - нас качало, поскольку кружилась голова, в глазах туманилось, двоилось, уши слышали, как через густую вату. Ноги не то, чтобы не слушались, а шли как бы отдельно от тела, самостоятельно. Слава богу, живы остались, но блевали потом весь вечер. Наши родители стояли на ушах...

Колька и его отец с матерью на следующий день получили горяченьких от наших родителей за то, что не спрятали опасный препарат. Но как часто это бывает - пошумели денек, может другой и за будничными заботами забыли. Колька покуривал свой астматол, в одиночку, в компанию к нему, после проблевона, никто не навязывался. А мы же экспериментировали с прелыми листьями, промокашкой и старыми газетами, а потом начали тырить сигареты у ильюшкиного отца, поскольку среди наших отцов он единственный был курящий.

Но, заглядывая в будущее, отмечу, что Колька с дури так и не слез. Когда он вернется из армии, я у него найду чинарики с марихуаной, за которые он трясся так, что мне страшно стало. «Не трожь, это - мое» - крик души, навсегда запомнившийся мне, вылетел из его глотки, стоило только мне поднести этот долбан ко рту. Хотя, в конце-концов, он все-таки сопьется и умрет именно от пьянства, не дожив до сорока лет. Но кто знает, может астматол инициировал все это? Фиг разберет!