Кусок мяса 8. Часть 2

Чем дальше, тем становилось только хуже, страшнее, - и, лишь черпая силы друг в друге, удавалось сохранять присутствие духа. Петр с Марией жили очень скромно, почти нуждались. Это позволяло им надеяться, - что уж греха таить, - что их не тронут. Их тихий мирок был единственным оплотом, куда они бы не хотели, чтобы вторглась грубая сила.

Однако, день за днём множились слухи о вооруженных вторжениях в дома мирных людей. Это не были враги нового режима, а даже, может быть, напротив, сочувствующие, готовые откреститься от своего высокого происхождения, - но таких разбушевавшаяся солдатня и рабочие самого низкого пошиба не щадили вообще. Считалось, что в таких домах обязательно должно быть припрятано какое-нибудь родовое сокровище, не говоря уже об антиквариате, картинах, золоте...

Эти слухи были тем страшнее, что воры, - как поговаривали, - приходят не только за ценностями, но отстреливают людей целыми семьями, если кто-то встаёт на их пути. Не так посмотрел, попытался защитить детей... Это была неслыханная жестокость! Вели они себя не как воры, а как хозяева, брали, что хотели, и безнаказанно исчезали.

«Не судите, да не судимы будете, - медленно проговорил про себя Пётр строки из Евангелия, - 
ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Подумал, медленно закрыл книгу и отложил её на комод.

Тяжело было не судить. Тревожные мысли обуревали Петра; может так статься, что однажды он не сможет защитить Марию, и это было невыносимо. Он вспоминал, с каким трепетом мать Марии передавала свою дочь в его руки в день их венчания, и какие слова она тогда сказала. Какое-то плохое предчувствие терзало Петра. 

Вечером собирались за пустым чаем. Немного сахара - это все, что они могли себе позволить. Даже похудевшая, Машенька была очень красива в своём светлом платье, которое пришлось ушить. Чёрные кружева, которые мать подарила по случаю свадьбы, нашитые теперь на ворот этого платья, своими угольными росчерками мучительно подчёркивали прелесть и молодость машенькиного лица.

Пётр ещё не успел что-либо сказать, как на лестнице послышались шаги, топот. Потом закричала соседка из соседней квартиры. Пётр подскочил, за ним, не выпуская из рук фарфоровую чашечку, наполовину заполненную дымящимся чаем, медленно поднялась и Мария. Её лицо напоминало сейчас мордочку молодой оленихи, которая смотрит в лес, пытаясь угадать, откуда надвигается опасность. Сердце у обоих бешено колотилось, хотя внешне они старались не терять самообладания.

Дверь в их квартиру выломали в два счёта; кто-то сильно пнул её снаружи, замок отскочил, как мячик от удала. Тут же вбежало несколько человек, все мужчины, скверно одетые, провонявшие табаком, с наганами в руках. И начали сновать по комнатам в поисках наживы. Видимо, часть их компании орудовала в соседней квартире, потому что тамошняя хозяйка стенала, не унимаясь.

На том маленьком пространстве, которое занимали Пётр и Мария, и искать-то особо было негде, а оттого - и брать нечего. Ценностей, в привычном понимании этого слова, у них не было. Украшений Маша не носила и в лучшую годину. Были разве что вещи, дорогие сердцу, пристроченные к душе нитями воспоминаний. Вот когда начали трогать их, стало больно, словно бритвой полоснули по живой плоти.

Желваки заходили под обожженной кожей щёк. Спрашивать, кто они такие и по какому праву творят все это, не было смысла. Они сами установили для себя такое право. Бандиты, прикрывающиеся патриотическими лозунгами, - что может быть гаже?

У них были холщовые сумки, куда они складывали все, что было им по нраву. У Петра и Машеньки они взяли серебряный подсвечник, шкатулку из слоновой кости, предварительно выбросив на ковёр её нехитрое содержимое, и нитку жемчуга, - подарок Машеньке от Петра на венчание, - которую она берегла и ещё ни разу не надела.

Пётр попробовал протестовать.

- Заткнись, буржуй! - с ненавистью рявкнул один из бандитов. - А то пристрелю, цацкаться не стану.

Сбывался кошмарный сон, который преследовал Петра всю жизнь. Он панически боялся чужака, который врывается в его дом и наставляет дуло пистолета на его близких. История скрутилась в спираль и повторилась с невероятной похожестью, разве что с другими персонажами. Почему эта история преследовала его?!

Но эти, слава Богу, были больше озабочены, чем поживиться, нежели им и его женой. Деньги тоже искали, и постепенно все в квартире оказалось перевёрнутым вверх дном. Все открывалось, вываливалось, летело на пол. Что-то разбилось вдребезги, но никто даже не обратил на это внимания.

В один момент на полу оказалась тетрадь Петра с его рисунками, несколько листов были помяты безжалостной рукой. Подумать только, насколько безэмоционально можно причинять боль человеку! Равнодушно и деловито плевать в душу.

Тени носились взад-вперед.

В дверной проём, который Пётр полностью просматривал со своего места, он видел, как подошли к кровати и начали сбрасывать на пол их с Машенькой постель. Пошарили глазами и руками по белоснежным простыням, подняли матрац. Чертыхнувшись, ни с чем удалились, оставив отвратительный грязный след сапога на чистом покрывале. Пётр еле сдерживался, вспомнив, как Машенька перестирывала эту постель своими маленькими ручками, но, именно чтобы не подвергать жену опасности, молчал и терпел.

Ему на ум пришло вдруг одно воспоминание. Тёплые ощущения от их первой ночи он сохранит в сердце, пока жив.

Машенька выкупалась, переоделась и легла раньше него. Её русые волосы живописно разметались по подушке, складки ночной сорочки притягательно драпировали молодое тело. Петр знал, что будет первым и единственным, кто дотронется до этого прекрасного существа, - и от этого внутри него разливалась сладостная истома. Он приблизился, опустился на край этой самой кровати, которую теперь так беззастенчиво лапали чужаки. Медленно отстегнул костыль, медленно провёл ладонью по простыне. Он все делал медленно, будто боясь неосторожными движениями нарушить волшебство момента.

Он очень волновался, и учащенное дыхание выдавало его волнение.

- Я тоже боюсь, - призналась вдруг Машенька.

- Ничего, дело житейское... - пошутил Пётр, но тут же сказал вполне серьёзно, - просто я надеялся, что свой первый раз я встречу немного в другом состоянии...

Она приподнялась, обеими руками притянула его голову к своей груди. Сорочка распахнулась, и Пётр своей изрытой шрамами кожей прильнул к бархату её кожи. Ему захотелось утонуть в ней, раствориться, забыть все, что снедало его и мучило. Вот оно, предназначение женщины - быть целебным эликсиром и долгожданным отдыхом для мятущейся души...

А теперь, наблюдая, как чужие руки разрыли их супружеское ложе, Пётр чувствовал себя так, как должен чувствовать человек, над которым прилюдно надругались.

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2019/01/31/1574