28. 12. 18

я словила себя на мысли, что свет остался только в моём взгляде,
а тьма давно образовала повсеместно свой Гольфстрим в моём сердце, моём разуме; пропитала все те нейроны, которые вроде как передают сигналы о морали; затопила все следы окситоцина и оставила всё оголённым, готовым пропускать; но забыла о сохранении.
только мои глаза ещё являются чисто механической призмой, не подвластной никаким уговорам. они помогают видеть родную грань между тёмным и светлым.
у меня остаётся широкая спина передо мной, которая не допускает моего падения в пропасть.
(как давно я гуляю вдоль неё?)
я не должна видеть много.

видеть причины просыпаться, нет, интуитивно понимать, что они есть.
слышать в добрых песнях вселенскую грусть. наслаждаться хорошо сваренным супом и свежим хлебом. насыщаться свежестью первого морозного потока. стараться понимать.

мне кажется, что на самом деле многого не надо.
после отравления я пила чай и ела хлеб. я думаю, может так и оставить, сберечь монеты на билеты.
так сказать, оставить место. дать шансы другим концовкам.
если всё так и останется, то какая концовка может быть у ясного взгляда и затуманенного сердца?