Необходимость

О.

     О чём пойдёт речь? О необходимости. По-моему, это уже достаточно ясно следует из названия. О какой такой необходимости? Ведь, правда же, что они, необходимости, бывают совершенно разные. Поверьте, не боясь показаться грубым, буду полностью прямолинеен.

     Взять, к примеру, необходимость справления нужды. Нужда, как известно каждому, тоже бывает разная –большая и маленькая, но… Каждому также известно и то, что в независимости от размеров нужды, всё равно наступает такой момент, когда необходимость переходит в разряд неотвратимых. И тут уж на долю каждого выпадает выбор возможности справления этой, уже неотвратимой необходимости. Причём единственным цензом каждый раз оказывается исключительно одно – этические соображения. Выбор разумного человека очевиден. Человек – существо социальное, а социум – это единственное условие существования любой этики. Ведь, если человек создаёт свою этику, исключительно для себя, то это уже зовётся «обетом». И это тоже правильно, потому что, в конечном счёте, каждый отвечает за всё сам перед собой.

     ***

     Мы рисовали замечательную картину. Мы были слегка пьяны, стояли друг против друга и плакали. Я по-мужски сдерживал слёзы, но в законах жанра было прописано и то, что сдержать я их не мог – их было слишком много. Горячие слёзы переливались через край моих век, катились по щекам и большими каплями падали на пол между нами. Я не стирал их, боясь нарушить столь трепетную сцену.

     Чувства! Я пожирал их, впитывал всеми фибрами своей души. Это было больше, чем каннибализм – это была змея, пожирающая свой хвост – моя душа питалась чувствами, ею же порождёнными.

     Страдание почти не ощущалось. Возможно это было следствием шока, сродни шоку от удара веслом по голове – боль приходит много поздней. Зато ощущалось нечто такое… весьма странное… в чём бы я ни за что не признался. В тот момент не признался, потому что это полностью разрушило бы атмосферу расставания. Это нечто – необъяснимая радость от того, что со мной происходит что-то такое, что можно только увидеть в фильмах или прочесть в романах. Да, я был рад! А слёзы были данью этому жанру, встречаемому только в художественных произведениях. Жизнь пародирует искусство.

     Итак, мы стояли друг напротив друга. Она утешала меня, просила не плакать. Я же гадал – чувствует ли она всё то же, что и я, либо действительно плачет. Я никак не мог поверить, что её слёзы искренни. Сумасшедший никогда не признается в том, что он сумасшедший. И я, смотрел на неё и сквозь пелену слёз, самых искренних слёз актёра театра Кабуки, видел её слёзы. Я любовался моментом, и самое прекрасное в нём было то, что я сам был его автором, режиссёром и главным действующим лицом. Правда, иногда проскакивало чёткое ощущение себя как зрителя, а авторство, режиссура и весь артистизм в целом принадлежали кому-то иному, и даже не тем многочисленным художникам, что писали романы и снимали фильмы, напитавшие меня этой своеобразной романтикой расставания, а тому иному, кто вложил в их многочисленные головы саму мысль творчества. И это ощущение управления мною кем-то много большим меня, наполняло меня необъяснимой негой, чуть ли не сексуальным экстазом. Я чувствовал своё слияние с гераклитовым Логосом и трепетал, осознавая своё ничтожество в сравнении с этим невероятным Управителем.

     Наконец были выплаканы все слёзы, положенные на этот эпизод, высказаны все нужные слова, собраны все силы для того, чтобы уйти.

     И я пошёл к своей жене.