Культура как искусство мыслить. Диалектика души и

КУЛЬТУРА КАК ИСКУССТВО МЫСЛИТЬ: НА ПРИМЕРЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Л. ТОЛСТОГО И Ф. ДОСТОЕВСКОГО
Матушке Елисавете Бакановой (Лимановой) посвящается.
Светлана Валентиновна Герасимова, кандидат наук, доцент, доцент Московского политехнического университета, 107023, Россия, г. Москва, ул. Большая Семеновская, 38, metanoik@gmail.com

Аннотация: в работе предлагается еще одна версия истолкования имени князя Мышкина – Лев Николаевич, – которое объясняется тем, что Достоевский подпал под обаяние Толстого, заинтересовался его методом психологического анализа, то есть диалектикой души. Князь Мышкин духовно возрастает от естественно-диалектического сознания в духе Толстого, от двоящихся мыслей, соотнесенных с буддийским потоком дхарм и типом мышления парадоксалиста («Записки подпольного человека») (причем все эти двойники диалектики души у Достоевского чаще имеют отрицательную коннотацию), - к типу мышления, основанному на традиции православной культуры, систематически изложенной св. Иоанном Дамаскиным. Из естественного человека Мышкин преображается в проповедника, нового апостола.  Отмечается влияние христианского структурированного мышления на толстовский роман «Анна Каренина», в котором несколько ослаблены диалектические принципы психологизма. В работе сопоставляются христианская и буддийская культура мышления.
Ключевые слова: диалектика души, буддизм, христианская культура мышления, Толстой, Достоевский, св. Иоанн Дамаскин.

Диалектика души в мире Толстого – выражение опыта текучести бытия на уровне психологизма. Она неотделима от целостной, хотя и подвижной философской системы Толстого – в частности от его идеала естественного или стремящегося к естественности человека, в сознании которого могут переплетаться мысли, например, о любви, денежном долге, о том, как он сам выглядит в глазах света.
Примером тому может служить внутренний мир Дмитрия Андреевича Оленина, имеющего вдосталь времени поразмыслить по дороге из Москвы на Кавказ: «“Однако она меня несмотря на то, любила”, думает он о девушке, про которую шла речь при прощаньи. “Да, коли я бы на ней женился, у меня бы не было долгов, а теперь я остался должен Васильеву”», (Юб. Т. 6, с. 10) – фиксирует мысли своего героя Толстой. Эти размышления Оленина («Казаки», 1863) перекликаются с искушением, которому поддается Келлер («Идиот», 1868): герой Достоевского исповедуется князю Льву Мышкину, а вместе с тем мысль исповедаться и попросить прощения переплетается с помыслом взять в долг, и герой соблазняется возможностью попросить у Льва Николаевича денег, так что князь (не случайно он тезка Толстому) в ответ точно характеризует не только особенность мысли Келлера, но и Оленина: «Две мысли вместе сошлись, это очень часто случается. Со мной беспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это не хорошо, и знаете, Келлер, я в этом всего больше укоряю себя. Вы мне точно меня самого теперь рассказали. Мне даже случалось иногда думать, - продолжал князь очень серьезно, истинно и глубоко заинтересованный, - что и все люди так, так что я начал было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться; я испытал. Бог знает, как они приходят и зарождаются. Но вот вы же называете это прямо низостью! Теперь и я опять начну этих мыслей бояться» [Достоевский, 1989, с. 313]. Думается, что одна из причин, почему князь Христос (как автор называет своего героя в черновых материалах) становится тезкой Толстого, то есть Львом Николаевичем, состоит в том, что Достоевский подпал под обаяние толстовской диалектики души, причем невзирая на предупреждение святого апостола Иакова: «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Иак. 1:8).
Влияние принципов диалектики души проявляется, когда князь Мышкин описывает состояние приговоренного к смертной казни: «Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, все неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие мысли: "вот этот глядит - у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела...", а между тем, все знаешь и все помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится» [Достоевский, 1989, с. 68]. Мы видим, что мысль героя неструктурирована. Она соотносится с жизненным опытом Достоевского до перелома, до момента, когда он осознал себя почвенником и православным. Писатель также соотносит феномен, который принято называть диалектикой души, – с парадоксальностью: предельно диалектично у Достоевского мышление «Подпольного человека», или «парадоксалиста» («Записки из подполья»). Но это мышление для писателя – проявление духовной болезни.
Этот духовный опыт молодого Достоевского вступает в резонанс с опытом юного Толстого. Или, возможно, Достоевский переболел диалектикой души Толстого, и в романе «Идиот» показано, как Лев Николаевич Мышкин постепенно восстанавливается, освобождаясь от этого неструктурированного типа мышления. Поначалу герой во власти диалектики и противоречий сознания. Особенно четко это видно в начале романа, когда герой, например, пообещав Рогожину не ходить к Настасье Филипповне, все же пошел. Этот мир двоящихся мыслей и даже поступков увенчивается эпилептическим припадком, спасшим князя от ножа Рогожина. Достоевский указывает на двойной генезис эпилепсии: она может быть знаком власти над плотью темных сил, вспомним гадаринского бесноватого, и священной болезнью, как в случае с апостолом Павлом. Князь проходит духовный путь, или восходит, от припадка как проявления больной природы человека, с ее слабостью в противостоянии предчувствиям, двойным помыслам и духам злобы (сцена на гостиничной лестнице, но и здесь благодаря восклицанию «Не верю!» намечена победа князя над духами злобы), - к священной болезни, свидетельствующей о той же слабости природы человека, но уже перед лицом встречи с источником Света, о неспособности вместить Невместимого (случай с китайской вазой у Епанчиных). Герой постепенно восходит к роли проповедника и нового апостола.
Г.С. Померанц так характеризует подобный поток мыслей: «Что же такое «двойная мысль»? Прежде всего, не надо смешивать ее с задней мыслью. Задние мысли бывают у любого плута, у любого лицемера. Это действительные мысли, прикрытые маской «передних» мыслей. Иногда – внешней маской (у испанских плутов; они обладают бесспорным нравственным достоинством искренности перед самими собой). Иногда – и внутренней (у Василия Курагина, у П. П. Лужина). Толстой срывает маску с Курагина, Достоевский – с Лужина. Но у Раскольникова нет маски, он обращается к городовому и просит его поберечь пьяную девушку, а потом – не стоит, мол, все равно... Городовой удивлен, он не привык к двойным мыслям. Двойные мысли требуют известной беглости мысли вообще, известной интеллигентности, это не народная, а интеллигентская (по преимуществу) болезнь. Интеллигентская и полуинтеллигентская. Келлер, конечно, не интеллигент, но он полуинтеллигент. Он статейки пишет. <…> По Кришнамурти, надо просто смотреть на поток мыслей в своем уме, не пытаясь его прикрасить» [Помернц, электронный ресурс].
В результате возникает вопрос: - Как соотносятся естественный поток мыслей и культура логического их развертывания? Не соотносятся ли они, с одной стороны, как истинное понимание природы человека, изливающейся со всей естественностью и полнотой, и, с другой стороны, как неумение описать сложность сознания; желание втиснуть его в прокрустово ложе привычных европейских представлений; как проявление примитивного линейного мышления, впавшего в догматизм? Но в ответ можно спросить, не столкнулись мы в данном случае с природной стихией сознания, которой противостоит культурно возделанное мышление человека как представителя своей эпохи. Мне ближе второе предположение. Постараемся его осмыслить и доказать.
Естественный, неструктурированный поток мысли героев Толстого противопоставлен культуре мысли, существующей в христианстве и лежащей в основе типа мышления многих героев Достоевского, который, подобно Толстому, часто показывает сложное сцепление идей и чувств в душе героя, но Лев Николаевич Мышкин восходит от толстовской нерефлективной феноменологии по-буддийски текучего сознания к структурированному сознанию проповедника и харизматика, причем эта структурированность ведет не к буддийскому самопрекращению сознания, а к полноте бытия, к опыту созерцания фаворского света, к перенапряжению духовных сил, которое оказывается аналогом распятия героя, ведущего к его интеллектуальной смерти в видимом мире.
Князь Мышкин восходит от текучести двоемыслия – к духовному взлету героя, когда он, исполнив в том числе и данное Келлеру обещание бояться двойных мыслей, становится проповедником, входя с благой вестью в салон Епанчиных и проповедуя свою веру в русское дворянское сословие, в русского Христа и в великое слово о Нем, которое суждено сказать России – Западной Европе. Но вслед за духовным взлетом вновь наступает время власти больной естественности над вдохновением проповедника. Герой мечется между полюсом Толстовской естественности сознания, усугубленной болезнью героя, и духовной концентрированностью, освященной образом Христа.
Культура мысли основана на таких категориях и принципах, как духовная брань, преодоление двоящихся мыслей, состояние прелести, борьба с помыслами. Личность в христианстве структурирована: выделяются разумная, гневательная и вожделеющая силы, причем разумная часть души призвана царствовать над ее неразумными составляющими. В результате личность осмысляется как носительница культуры мыслить, благодаря которой человек производит своеобразную селекцию, отбор мыслей, какие можно допустить до сердца – а какие следует счесть искусительными и отвергнуть.
Личность – это творческая сила, созидающая из безличного потока мысли – свое неповторимое духовное пространство, внешне проявляющееся в поступках и способности выбирать.
Если отвлечься от такого понимания личности, то человек оказывается пассивным носителем потока сознания, а сама его личность становится иллюзорным результатом игры случайного переплетения мысленных потоков.
Близкий к этому представлению взгляд на человека характерен для буддизма, отрицающего личность и видящего в ней случайное переплетение потоков дхарм, мгновенную их совокупность. Султанова Э. поясняет общее положение, осмысляя дхармы как проявление «фундаментального и связующего основания взаимосвязи материальной и психологической природы мира, подобное понятие не имеет аналогов в западной традиции. <…> Сознание проявляется как поток дхарм (онтологический аспект), как состояние (психологический аспект) и как осознание (гносеологический аспект) <…> Определяя дхармы как психосоматический поток элементарных качественно определенных состояний буддизм подчеркивает взаимосвязь сознания, объектов восприятия и органов чувств» [Султанова, электронный ресурс]. В основу своих штудий исследовательница кладет труд индуса Васубандху "Энциклопедия Абхидхармы" (V в. н.э.), полагая, что он обобщил более чем тысячелетнюю хинаянскую Абхидхармистскую традицию, зародившуюся вначале V в. до н.э и просуществовавшую до IX в.
Современная исследовательница развивает отечественную традицию восприятия буддизма. Так, вслед за Розенбергом Лосский, оспаривая идею реинкарнации в философии буддизма, утверждает текучесть и иллюзорность личности: «Происходит не трансмиграция, а бесконечная трансформация комплекса дарм, свершается перегруппировка элементов – субстратов наподобие того, как в калейдоскопе те же частицы группируются в новые, более или менее похожие друг на друга фигуры, но все же индивидуально различные, никогда не повторяющиеся» [Лосский, 2005, с. 433]. И если глаза – зеркало души, то «чистые, прозрачные и ясные очи Будды подобны четырем великим океанам» [Избранные сутры, 2002, с. 249], где океан символ преодоления замкнутости и субъективности личности. Буддизм избегает идею личности, видя в ней источник узости бытия, не сопоставимой с мощью океана. Однако и буддизм призывает «объединить свое сознание, упорядочить мышление, контролировать тело, исправить мысли, ограничивать свои слова и поступки» [Избранные сутры, 2007, с. 186], чтобы обрести нирвану, которую С.Н. Трубецкой называет «самоубийством духа» [Трубецкой, 2005, с. 370]. Нирвана – это океан в очах Будды. Это надличная мощь, в которой не мыслимо никакое личное духовное начало. Пока же сознание не достигло такой меры блаженного покоя, при которой уже все равно существует оно или нет, - пока оно не оказалось за гранью бытия и небытия и как бы по ту сторону добра и зла (Будда – ницшеанской сверхчеловек от Востока) – до тех пор сознание уловляется грехом, которому оно причастно, и удерживается в потоке дхарм. Можно сказать, естественная текучесть бытия получает философское завершение в учении буддизма. Естественный человек скорее потенциальный буддист, чем христианин, поскольку для жизни в христианском пространстве необходимо обрести культуру мыслить, искусство культивировать мысли, соответствующие заповедям.
Интересно, что основной категорией мышления по св. Иоанну Дамаскину, создавшему самое проработанное в Древней Церкви учение о человеке, его сознании и природе, также является понятие о движении души [Дамаскин, 2002, с. 217]. Но эти движения плод не столько естества, сколько культуры.
В трудах св. Иоанна Дамаскина сочетается анализ антропологии формальной (в «Точном изложении православной веры») и материальной, или практической, (в Октоихе, канонах и других песнопениях) [Успенский, электронный ресурс]. Учение св. Иоанна – обобщение святоотеческой традиции, а не его частное мнение. Так, в природе человека св. Иоанн выделяет растительную часть души (жизненную, силу сердцебиения, сменную, порождающую, питательную), не подчиняющуюся уму, сам ум, или разумную часть (;;;;;;;;;;), и две силы души, которые уму подчиняются: это ;;;;;;; – раздражительная, или гневательная, и ;;;;;;;;;;;; – желательная силы души, или вожделеющая. В уме различаются две способности: созерцательная, или ум ( ;;;;), а также деятельная, или разум ( ;;;;;), внутренний (слово мыслимое) и внешний (слово произносимое). Гамлетовскую проблему древнерусский человек выразил бы пословицей: ум за разум зашел, - то есть созерцательная способность ума вступила в конфликт с деятельной – так что умная сила души повредилась вплоть до безумия. Ум в целом, а в особенности созерцательную силу души св. Иоанн именует высшим благом, данным Адаму, который жил созерцанием Бога, «словно некий иной ангел, и питаясь этим созерцанием. Что по достоинству и названо достойно древом жизни. Ибо сладость божественного сопричастия уделяет приемлющим ее жизнь, не прерываемую смертью» [Дамаскин, 2002, с. 207].
Так, если Будда очами-океанами созерцает великое ничто, то Адам – Творца, который несмотря на всю Свою мощь, не отрицает личность человека, ибо любит его, даруя радость созерцания.
К познавательным силам души св. Иоанн также относит ум ( ;;;;), мышление ( ;;;;;;; или ;;;;;;;;;;;), мнение ( ;;;;), воображение и представление ( ;;;;;;;; или ;;;;;;;;;;;), чувство ( ;;;;;;;;), память ( ;;;;;;;;); к желательным силам – волю и свободный выбор ( ;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;). Разум и свобода – важнейшие проявления образа Божьего в человеке, который становится образом Троицы благодаря уму, разуму-слову и дыханию, а подобием – «через добродетель, насколько это возможно» [Дамаскин, 2002, с. 209].
Отметим, что и у самого Толстого в романном пространстве может доминировать христиански структурированное сознание. Так, диалектика души не становится основным принципом психологизма и уходит в тень в «Анне Карениной», ибо героиня проходит все этапы духовной брани и принятия греховного помысла, который, как указывает М.М. Дунаев, вполне соответствуют святоотеческой антропологии: «Мы наблюдаем и прилог, начальное восприятие внешнего соблазна затем сочетание мысли с прилогом, затем внимание, переход во власть искушения, затем услаждение, внутреннее ощущение прелести греховного действия» [Дунаев, 1998 с. 159]. Внутренний мир героини соотнесен с христианским космосом мысли, поэтому диалектика души и буддийская естественность потока сознания в нем соотнесены более с образом Левина, чем Анны. А самый яркий пример диалектики скорей ее и Левина падения, чем становления души:
«То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, - это желание было удовлетворено. <…> Она, глядя на него, физически чувствовала свое унижение и ничего больше не могла говорить. Он же чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь…» [Юб. Т. 18, с. 157], - данный пример может быть воспринят как знак действия духовных законов, как проявление их логики, а не диалектической парадоксальности души. Смертный грех потому и назван смертным, что ведет к духовной гибели. Прелестник, или демон, обольщает душу невиданными наслаждениями, а затем повергает в состояние разочарования.  Аналогичный феномен описан в мистической балладе В. Набокова «Лилит».
В мире Толстого и Достоевского сопоставлены и часто противопоставлены друг другу два модуса мышления: буддийски-восточный, более характерный для Толстого (но не лидирующий в «Анне Карениной») и соответствующий его идеалу естественного человека и естественного потока мысли, и общехристианский, повлиявший на русский и западный тип культуры, где личность воспринимается как творческое начало, создающее собственный поток мысли. Личность в рамках этой традиции – произведение искусства, плод культуры. Князь Мышкин находится на стыке этих двух модусов мышления, совершает переход от восточного – к христианскому типу духовного бытия. Диалектика души, или буддийский поток сознания, появляется в мире Достоевского под разными названиями: двоящиеся мысли, парадоксальность мышления, - и чаще обладает отрицательной коннотацией. Общехристианская культура мысли более характерна для его художественного мира, где герои могут как выигрывать, так и проигрывать, ведя духовную брань с помыслами, что не ставит под сомнение онтологические преимущества христианской духовной культуры мышления. 

Список литературы
1. Дамаскин, 2002 – Дамаскин Иоанн. Точное изложение православной веры//Иоанна Дамаскина, Преподобного. Творения. Москва: Инддрик, 2002. 416 с.
2. Достоевский, 1989 – Достоевский Ф.М.. Идиот// Достоевский. Собрание сочинений в пятнадцати томах. – Ленинград: Наука. - 1988 – 1996. Т. 6. Ленинград, 1989.  670 с.
3. Дунаев, 1998 – Дунаев М.М. Православие и русская литература. Часть IV. – Москва: художественная литература, 1998. – 718 с. – С. 159.
4. Избранные сутры, 2007 – Избранные сутры Китайского буддизма. – СПб.: Наука, 2007. – 464 с.
5. Лосский, 2005 – Лосский Н.О. Христианство и буддизм//Православие и религии Востока. – Москва: Лепта-Пресс, 2005. – 624 с.
6. Померанц – Померанц Г.С. Открытость бездне. Встречи с достоевским: «Двойные мысли» у Достоевского. [Электронный ресурс]. URL: Дата посещения: 6.11.2018.
7. Султанова – Султанова Э. Природа сознания в классическом буддизме // Архив конференции «Механизмы сознания», 2000-09.  [Электронный ресурс]. URL: http://tarmo.cyber-ek.ru/2000/elvira-dharma.html Дата посещения: 17.01.2019.
8. Трубецкой, 2005 – Трубецкой С.Н. Религии Индии и христианство //Православие и религии Востока. – Москва: Лепта-Пресс, 2005. – 624 с. – С. 370.
9. Успенский – Успенский Пантелеимон, иеромонах. Антропология по творениям св. Иоанна Дамаскина. [Электронный ресурс]. URL:


CULTURE AS THE ART OF THINKING: ON THE BASIS OF WORKS OF L. TOLSTOY AND F. DOSTOEVSKY
S. V. Gerasimova
Mother Elizabeth Bakanova (Limanowa) is dedicated.
Svetlana Valentinovna Gerasimova, candidate of philology, associate Professor, associate Professor of Moscow Polytechnic University, 107023, Russia, Moscow, Bolshaya Semenovskaya str., 38, metanoik@gmail.com

Abstract: the paper proposes another version of the interpretation of Prince Myshkin's name – Lev Nikolaevich – which is explained by the fact that Dostoevsky fell under the charm of Tolstoy, became interested in his method of psychological analysis, that is, the dialectic of the soul. Prince Myshkin spiritually increases from the natural-dialectical consciousness in the spirit of Tolstoy, from the dual thoughts correlated with the Buddhist flow of Dharm and the type of thinking of the Man-of-paradox ("Notes by the underground man") (all these twins of the dialectics of the soul at Dostoevsky often have a negative connotation) - to the type of thinking based on the tradition of Orthodox culture, systematically set out by St. John Damascus. From the natural man Myshkin is transformed into a preacher, a new Apostle.  The influence of Christian structured thinking on Tolstoy's novel "Anna Karenina", in which the dialectical principles of psychologism are somewhat weakened, is noted. The paper compares Christian and Buddhist culture of thinking.
Key words: soul’s dialectic, Buddhism, Christian culture of thinking, Tolstoy, Dostoevsky, St. John of Damascus.